В поисках человека. Очерки по истории и методологии экономической науки

Владимир Автономов

В поисках человека: очерки по истории и методологии экономической науки

Есть ли место человеку в экономической науке

Издавая свои прошлые работы, неизбежно испытываешь сомнения. С одной стороны, с момента публикации автор кое-что узнал, поумнел (по крайней мере, так ему кажется), есть соблазн что-то исправить, что-то выкинуть и, конечно, что-то дописать. Да и читателя жалко: зачем ему предлагать товар второй свежести. Но, с другой стороны, это нечестно по отношению к тому же читателю, да и тогда придется менять названия. Выход может быть такой: напечатать все как есть, снабдить комментариями, где сознаться в ошибках, добавить новую информацию и, по возможности, раскрыть контекст, в котором рождалась данная работа. Очень бы хотелось, чтобы выдающиеся авторы, к которым я себя не отношу, издавали работы в этом жанре. Это облегчило бы жизнь исследователей их «творческих лабораторий» и лишний раз показало бы читающей публике (особенно студентам!), что не боги горшки обжигают. Не знаю, что у меня получится из этого замысла, но постараюсь быть насколько возможно откровенным и не «смывать постыдных строк». Хотя мой проницательный и неутомимый редактор нашел немало несуразностей и анахронизмов, которые я не смог не исправить. Есть и еще одна причина, отчего я выбрал этот жанр. Мне то и дело приходится отвечать на вопросы студентов Вышки и давать им советы насчет их научных работ. Обычно лучше всего воспринимаются те из них, что основаны на собственном опыте, причем не только положительном. Учиться на чужих ошибках не так больно, как на своих. Поэтому в комментариях к работам, которые, надеюсь, могут стать полезными студентам, я иногда вспоминаю о том, как пришел к тому или иному «открытию» для себя, хотя оно может показаться искушенному читателю изобретением велосипеда.

Эта книга содержит мои ранее опубликованные монографии и статьи. Ее название пришло после долгих раздумий, но когда пришло, прочно стало на место. Оно отражает два основных направления моих исследований, которые представлены в книге. Первое – это модель человека в экономической науке, то есть «рабочее» представление экономистов о человеческой природе, на котором они строят свои теории. Второе – история экономической мысли, в которой личность великих экономистов играет важную и интересную роль.

Я думаю, экономистов можно условно разделить на несколько идеальных типов – на самом деле они в определенной мере перемешаны. Я хорошо знаком с конкретными представителями каждого из них, но не буду раскрывать инкогнито. Первые обладают врожденным и развитым здравым смыслом, понимают, в чем состоит выгода разных экономических субъектов (даже если те плохо понимают это сами), внимательны к фактам. Из них могут получиться замечательные прикладные экономисты. Вторым внятен «жар холодных числ», им интересны количественные данные, тенденции, графики. Из них получаются статистики и эконометрики. Это тоже эмпирические исследователи, но не надо путать эту группу с первой. Цифры, похоже, интересуют этих экономистов сами по себе, больше чем факты, которые они отражают. Конечно, представителям первой группы приходится прибегать к эконометрическим оценкам – без этого их не будут принимать всерьез в некоторых кругах, но часто они берут в соавторы какого-нибудь любителя посчитать.

Люди логического склада образуют третью группу. Для них экономика – одна из возможных и наиболее пригодных областей применения математического моделирования. Это – экономисты-теоретики. По крайней мере в настоящее время экономическая теория преимущественно представляет собой построение математических моделей[1]. Часто их объединяют с представителями второй группы под рубрикой «матэкономисты». На самом деле это особая группа людей. Если прикладные экономисты привязаны к конкретным фактам, то модельщики могут спокойно обойтись без них, использовав «стилизованные факты» в качестве стартовой площадки для своих построений. Количественные данные для них тоже не обязательны. Правда, положение изменилось в последние десятилетия, когда произошел поворот к новому эмпиризму. Но если бы дать прирожденным теоретикам волю, они бы обошлись без цифр, мешающих свободному полету их мысли. Наконец, четвертый тип – цитируя Хейлбронера в переводе Аникина, – «философы от мира сего». Они удивляются тому, как устроен мир, в котором спокойно уживаются эгоисты; спрашивают себя, в какую сторону развивается общество, почему одни страны быстро движутся вперед, а другие тормозят, и так далее. Это создатели больших теорий, люди не столько моделей, сколько видения. Вот здесь назовем несколько великих имен: Смит, Маркс, Кейнс, Шумпетер, Коуз. Сегодня кажется, что их время миновало, но такие оригиналы продолжают рождаться. Скорее всего им придется прибегать к помощи математических моделей и эконометрических методов, но поверьте, что истинное удовольствие они получают только от своих философических размышлений.

Читатель спросит, а как же сам автор? К какому типу он себя относит? Должен признаться, что ни к одному из перечисленных. С наибольшим удовольствием и интересом автор смотрит на экономическую науку со стороны, его привлекает развитие человеческой мысли на примере экономистов, поскольку они ему известны намного лучше, чем представители других областей знания. А в самой экономической науке он привык искать то человеческое, что в ней глубоко скрыто под толщей объективных данных и строгих моделей.

Хочу рассказать, как это произошло. Я был круглым отличником, не имеющим ярко выраженных узких интересов. Экономистом я стал случайно и как раз под действием «человеческих факторов». Первым из них оказалась Экономико-математическая школа при экономическом факультете МГУ, 50-летие которой мы отметили в 2018 г. Случайно туда попав и увидев, какие энтузиасты и умники там преподают, я решил поучиться в ЭМШ. Вторым фактором явилась купленная мной тогда же в киоске МГУ книга А. В. Аникина «Юность науки: жизнь и учения мыслителей-экономистов до Маркса». Она талантливо и живо рассказывала об экономических идеях и интересных людях, в головах которых они рождались. В итоге я поступил на экономический факультет в 1972 г., в общем-то не задумываясь о том, кем стану после его окончания. На факультете преподавали не так увлекательно, как в ЭМШ, а историю экономических учений так просто скучно. Но были два важных исключения: спецсеминар по «Капиталу» Маркса В. П. Шкредова и спецсеминар по политической экономии империализма Р. М. Энтова. На них мы смогли получить представление о том, что значит всерьез заниматься наукой.

Свою трудовую деятельность я начал в ИМЭМО. Этот институт занимал в системе советских общественных наук уникальное место. Его главная миссия заключалась в том, чтобы «истину царям с улыбкой говорить», то есть доводить до сведения «директивных органов» правдивую информацию о западной экономике. На эту истину «цари» обычно не обращали большого внимания, но установка на правдивость, безусловно, накладывала отпечаток на труды сотрудников ИМЭМО. Об Институте и экономических исследованиях в его стенах я написал специальную статью, которая публикуется в сборнике[2]. Но в этом особенном институте был один особенный сектор, в который я и попал. Сектор занимался проблемами экономического цикла в США, и руководил им тот самый Револьд Михайлович Энтов (о нем см. отдельную статью). Деятельность сектора по изучению и прогнозированию цикла, по замыслу Револьда Михайловича, должна была ориентироваться на американские стандарты (Национальное бюро экономических исследований, Институт Брукингса, лаборатория Лоуренса Клейна в Филадельфии и пр.).

В то время, когда я пришел в сектор, на повестке дня стояло создание прогнозной эконометрической модели экономики США, построенной по образцу американских больших эконометрических моделей. Здесь надо упомянуть о том, что эконометрика в советской экономической науке делала робкие первые шаги и даже в ИМЭМО ее не было. Да и материальная база для такого рода исследований отсутствовала. В здании ИМЭМО целый этаж занимала ЭВМ одного из первых поколений, но для нашей модели, видимо, и ее возможностей было мало, так что мы ездили с пачками набитых перфокарт в авоське по тем местам, где было свободное машинное время.

Читая работы по теоретическому и эконометрическому моделированию цикла, я испытывал душевный дискомфорт, с которым никак не мог справиться. В дальнейшем, вспоминая свои тогдашние трудности, я понял, что экономическая наука, которой надо было заниматься, представлялась мне слишком безличной. Речь шла о «поведении потребления», «воздействии процента на инвестиции», как будто эти макроэкономические агрегаты обладали волей и сознанием и сами выстраивали отношения между собой. Человек в этой науке отсутствовал. Я прекрасно помню день, который вывел меня из этого кризиса. Товарищ по сектору Анатолий Кандель дал мне почитать книгу, которую он взял в ИНИОНе. Это была книга американского экономиста и психолога Джорджа Катоны «Psychological Economics». Катона писал как раз про то, что меня смущало: между макроэкономическими агрегатами (скажем, личными доходами и личным потреблением) должны быть промежуточные субъективные переменные, которые во многом определяют результат воздействия. Как оказалось (и это подтверждалось массовыми опросами), то, что происходит в человеческих головах и душах, может иметь экономическое значение! Эта книга открыла передо мной новый континент психологической, или поведенческой, экономики, о наличии которого я ранее не подозревал и который остается в области моего внимания до сих пор. Экономисты, работающие в рамках этого направления, смело вскрывали «черные ящики» под названием «фирма» или «домохозяйство» и пытались вовлечь в рассмотрение те реальные когнитивные процессы, которые в них происходят. Естественно, эти процессы имели прямое отношение к экономическому циклу, которым мы занимались в секторе. Психологическая инерция бума или спада, перелом, происходящий в высшей точке подъема, – все это явно требовало учета психологических факторов наряду с объективными материальными. Выяснилось, что цикл не могли объяснить, не прибегая к психологии, даже такие великие экономисты, как Джевонс, Парето, Пигу, Кейнс. Так возникла тема моей кандидатской диссертации – «Проблема цикла в буржуазной политической экономии: критический анализ психологических теорий», защищенной в 1986 г. Термин «психологический» применительно к экономике вызвал бурную отрицательную реакцию у нашего институтского руководства, и протащить его в заглавие диссертации удалось лишь под привычным соусом «критики буржуазных теорий». Работая над диссертацией, я совершил для себя еще одно открытие: оказывается, человек присутствует не только в поведенческой экономике, но и в любых экономических теориях! Он существует там скрыто, подспудно, в виде некоторой упрощенной модели, из которой исходит экономист в своих рассуждениях. Эта находка привела к новой, более широкой теме: модели человека в экономической науке, которая стала для меня основной. Заодно она как бы с черного хода открыла путь к истории экономической мысли. У меня появился к ней свой ключик: на нее можно было взглянуть с точки зрения модели человека. Я совершенно точно не был первым в стране исследователем модели человека в экономической науке[3]. Но, оглядываясь назад, могу сказать, что, вероятно, больше всех сделал для популяризации этой темы. Так возникла моя первая монография «Человек в зеркале экономической теории», опубликованная в «Науке» в 1993-м. В Институте существовала традиция: следующим шагом после защиты диссертации должна быть монография, изданная по ее мотивам. После этого можно было рассчитывать на дальнейшее продвижение по службе. Я стал писать эту монографию на основе первой, историко-методологической главы диссертации, проблематика цикла несколько отошла на второй план.

Но за стенами ИМЭМО бушевали драматические события: перестройка, путч, гайдаровские реформы, рождение рыночной экономики. Мои институтские коллеги-экономисты часто находили себе применение в бизнесе, политике, иногда делали головокружительные карьеры. Число желающих заняться кабинетной научной работой резко сократилось, и этим я в первую очередь объясняю благоприятную судьбу моей монографии – надо же было Институту что-то включать в издательский план. В результате плод моего долгого и упорного труда был выпущен в разваливающемся переплете на полуоберточной бумаге в количестве 630 экземпляров и с ошибкой в подзаголовке «очерк истории экономической мысли», где вместо «мысли» напечатали «жизни». Да, это было не время для научных монографий, но мой опус вызвал поддержку и интерес в Институте. Именно за него я впоследствии (в 1997 г.) получил первую Премию имени Е. С. Варги, учрежденную Российской академией наук, и в том же году был выбран в члены-корреспонденты РАН. В первой главе этой книги я обозревал историю развития модели человека в экономической науке от Смита до Кейнса, а дальше собирался сказать кое-что о послевоенном периоде, но экономическая наука в эту эпоху специализировалась и разливалась на многочисленные рукава и ручейки, за которыми было трудно проследить. Однажды мне в голову пришел образ современной экономической науки как матрицы, по строкам которой располагались различные исследовательские подходы, а по столбцам – области исследования. Композиционная задача книги была решена: во второй главе я прошелся по подходам, а в третьей – по некоторым областям, одной из которых стала тема моей диссертации – исследования экономического цикла. Каждая строка демонстрировала области, к которым применим данный подход, а каждый столбец – многообразие подходов к одинаковым проблемам.

А дальше события развивались так. Директор Института В. А. Мартынов сказал мне, что надо бы за год написать и защитить докторскую диссертацию, поскольку меня планируют назначить на административную должность. Я привык выполнять мудрые указания начальства и приступил к работе, естественно, опираясь на книгу, но насыщая ее новым материалом, исправляя и трансформируя. Так была написана докторская диссертация «Модель человека в экономической науке», которая, в свою очередь, была издана как монография в 1998 г. в серии «Этическая экономия». Эта серия выходила в питерском издательстве «Экономическая школа» благодаря усилиям руководителя Института «Экономическая школа» Михаила Алексеевича Иванова и деньгам «Дойче банка», которые в этот проект привлек предприимчивый немецкий экономист и философ Петер Козловски. Вот так у меня появились две книги примерно на одну тему, изданные в 1993 и 1998 гг. В этот свой сборник я решил включить вторую из них как более зрелую и до сих пор пользующуюся популярностью. Я по сей день читаю по ней спецкурс в НИУ ВШЭ, разумеется, добавляя, где можно, новый материал. Но в книге 1998 г. отсутствовал раздел про «столбцы», который был в предыдущей монографии, и в какой-то момент стало понятно, что описание моделей человека во всех основных теориях, скажем, финансовых рынков будет представлять собой отдельное, трудоемкое и очень объемистое исследование. Поэтому случилось так, что попытка «пройтись по столбцам» была предпринята только в старой книге, а в новой остались только «строки». Но поскольку мне дорог общий «матричный» замысел, то я решил поместить третью главу книги 1993 г. в этот сборник, несмотря на некоторую ее архаичность. Насколько я могу судить, не будучи специалистом, особенно отстал от жизни параграф, посвященный финансовой сфере. Именно здесь в последние десятилетия произошли наиболее значительные и противоположно направленные изменения, что нашло символичное отражение в одновременном присвоении Нобелевской премии Юджину Фаме и Роберту Шиллеру в 2013 г. Финансовая теория вначале стала строгой и основанной на рациональной модели человека благодаря гипотезе эффективных рынков Юджина Фамы, согласно которой финансовые рынки мгновенно учитывают имеющуюся информацию (относительно объема учитываемой информации есть разногласия между разными версиями этой гипотезы). Колебания этих рынков носят случайный, непредсказуемый характер, на них нельзя систематически выигрывать. В то же время получила большое развитие так называемая теория поведенческих финансов (главные представители Роберт Шиллер и Ричард Талер), описывающая и объясняющая отклонения реальных финансовых рынков от модели эффективного рынка[4]. Кажется парадоксальным, но именно в области финансовых рынков, которые ближе всего к идеальной модели, поведенческий подход получил, пожалуй, наибольшее распространение. Объяснение, которое я могу дать, заключается в том, что как раз в данной области рациональная модель зашла слишком далеко в своих предпосылках, что не могло не вызвать ответной реакции.

Вообще соотношения между деньгами и рациональностью экономической деятельности сложнее, чем может представиться на первый взгляд. С одной стороны, конечно, именно деньги позволяют все посчитать и сравнить, что ведет к всеобщей рационализации. С другой – обращение денег приобретает независимость от обращения товаров и свои сложности, в которых не все могут разобраться. Свойство денег как чистого количества пробуждает в человеке и рациональные, и иррациональные стороны.

В параграфе про теорию фирмы можно было бы заменить примеры на новые, но суть дела, кажется, осталась неизменной. Решающим фактором является выбранный уровень абстракции: если вас удовлетворяет взгляд на фирму как на экономического агента, действующего в области предложения благ и услуг и максимизирующего свой результат (прибыль), то вы являетесь приверженцем неоклассики и не нуждаетесь ни в какой особой теории фирмы. Если же вы хотите проникнуть внутрь этого «черного ящика», вы можете прибегнуть к неоинституциональной или поведенческой теории фирмы, которые делают акцент на ее организационной и мотивационной структуре или реальных процедурах принятия решений.

Третий параграф, посвященный поведению потребителей, вероятно, наименее адекватен данной большой и многосложной области исследований. Если бы я осмелился взяться за такую тему сейчас, то прежде всего уточнил бы, на каких именно участках этого бескрайнего поля будет сосредоточено внимание: например, на моделировании потребительской функции (зависимости совокупных потребительских расходов от совокупных личных доходов). Некоторые же другие области, упомянутые скороговоркой, лучше было вовсе не затрагивать. Причислять к теории потребительского поведения работы основателей маржинализма я бы теперь вряд ли стал, хотя любопытно, как менялся взгляд на отношение покупателя к приобретаемой им вещи в истории экономической науки: от области, лежащей за пределами экономики, у классиков до образца для любого экономического исследования у маржиналистов. Что же касается Джевонса и Менгера, то у них мы встречаем теорию ценности и цены, то есть обмена, а не потребления. В этом параграфе также нечетко выделена грань между когнитивными аспектами модели человека и мотивацией. И в том, и в другом случае, может быть, избыточное внимание уделялось альтернативам, которые выдвигали предпосылкам экономической теории «чистые» психологи (Маслоу, Фестингер, а также Фишбайн и Айзен). Очевидно, во время написания книги я еще нечетко различал поведенческую (психологическую) экономику, которая является частью экономической науки, и экономическую психологию, которая входит в науку психологическую. Подраздел про потребительскую функцию в макроэкономике и модель человека в ней написан более складно и не нуждается в комментариях за исключением того, что мода в макроэкономике с тех пор ушла еще дальше от исследований совокупного спроса и предложения в кейнсианских и хиксианских традициях. На первых ролях оказалась микрооснованная макроэкономика, опирающаяся на репрезентативного рационального агента, представляющего собой экономику в целом. В такой макроэкономике модель человека представляет большой интерес (на этом мы остановимся чуть ниже), но проблемы агрегирования в ней просто не существует.

Параграф, посвященный теориям цикла, ближе всего ключевой теме диссертации и поэтому наиболее проработан. Он содержит достаточно нестандартное и подробное описание того, как различные авторы включали различные психологические факторы в свои концепции экономического цикла. Большая часть этих авторов: Маркс, Джевонс, Пигу, Кейнс – весьма известны, но не концепциями цикла. Другие – Катона, Йор – менее известны, но, я бы сказал, более оригинальны в своих трактовках данной темы. Завершается же параграф описанием модели человека в теории экономического цикла Лукаса, которая является яркой представительницей микрооснованной макроэкономики. Мне кажется, я прихожу к весьма любопытному выводу, что даже в равновесной теории цикла, использующей модель человека с рациональными ожиданиями, приходится вводить в анализ некоторую странность в поведении экономического субъекта, которая выглядит искусственно по сравнению с реальными психологическими факторами.

Следующая тема наряду с экономическими циклами, в которой наиболее ярко проявляется нерациональная часть природы человека и которая поэтому вызывает особые трудности для экономической науки, – это предпринимательство. Если циклами я должен был заниматься по долгу службы, то интерес к предпринимательству возник у меня благодаря раннему и случайному знакомству с творчеством Йозефа Шумпетера, о котором я расскажу ниже. Подпав под мощное влияние Шумпетера, я настолько увлекся темой предпринимательства, что даже читал спецкурс по теориям предпринимательства на экономическом факультете МГУ и написал брошюру[5], которая была одной из первых попыток легитимировать эту тему в отечественной политической экономии. Текст параграфа, пожалуй, теперь не кажется настолько же оригинальным, как раздел, посвященный теориям цикла (но обратите внимание на трактовку Зомбарта и Шэкла), в нем отсутствует анализ более новых моделей Марка Кассона и Уильяма Баумоля, которые пытались выполнить сложную задачу по встраиванию предпринимателя в неоклассическую теорию.

В целом я бы, наверно, не стал повторять сегодня гипотезу о ранжировании экономических проблем по удельному весу рационального поведения и специализации неоклассики на более рациональных рынках, а альтернативных течений – на менее рациональных. Методы исследования в экономической науке, как мне теперь представляется, меньше зависят от предмета исследования, чем казалось во время написания данной книги. Теперь я склонен думать, что большее значение имеет выбранный уровень абстракции, чему посвящена опубликованная в сборнике статья 2013 г.[6]

Теперь обратимся ко второй книге на ту же тему, «Модель человека в экономической науке», которая, вероятно, принесла мне наибольшую известность (все-таки тираж 2500 экземпляров) и стала своего рода визитной карточкой. Это, несомненно, более продвинутое сочинение по сравнению с книгой 1993 г., хотя сейчас я бы, конечно, многое добавил. Содержащееся во введении утверждение, что «анализ модели экономического человека как самостоятельная тема исследований в мировой экономической науке еще не утвердился», явно устарело. Модели человека ныне посвящаются специальные конференции историков и методологов экономической науки, появился даже специальный журнал под названием «Homo oeconomicus», в котором печатаются статьи по поведенческой и институциональной экономике. Эта тема стала предметом исследования и некоторых российских экономистов[7]. Но, на мой взгляд, книга представляет интерес и сегодня.

Специальная методологическая глава впервые появилась именно в этой книге (в предыдущей вопросы методологии рассматривались во введении). Методологическая характеристика модели человека дается здесь раньше, чем ее историческая эволюция. Это необходимо, потому что иначе будет неясно, об истории чего пойдет речь далее. Важно сразу же подчеркнуть, что эта модель, во-первых, не описывает реального поведения человека в повседневной экономической жизни и, во-вторых, не является теоретической моделью такой деятельности. Это не исходный, и не конечный пункт экономического исследования, а вспомогательная конструкция, вроде строительных лесов, которая позволяет создать теорию, объясняющую те или иные реальные экономические явления. Можно назвать ее поведенческой гипотезой, частью ви́дения в шумпетеровском смысле слова. Многолетний опыт преподавания спецкурса по модели человека показывает, что именно это труднее всего усвоить студентам, и если им это удается, то задачу спецкурса можно считать почти выполненной.

Но здесь есть одна сложность. Чтобы рассуждать о методологическом статусе такой модели, необходимо вначале обрисовать ее очертания, чтобы читатель или слушатель не застрял в сухих методологических рассуждениях. Поэтому понадобился параграф 1.1, где предварительно дается «общая схема модели экономического человека» и лишь потом, в главах 2 и 3, описывается, как модель сформировалась исторически. Сегодня мне кажется, что этот служебно-дефиниционный параграф написан слишком подробно и можно было обойтись гораздо более сжатой характеристикой, чтобы не отвлекать внимание от дальнейших содержательных рассуждений.