Остров на болоте

Дети долго играли вокруг снежной крепости, пока не развалили её. Из обломков крепости Серёжа соорудил маленький, размером с собачью конуру, домик для брата. Юра на четвереньках заползал в домик и обживал его. Из оставшихся комков снега Серёжа пристроил к домику небольшую горку, и младший брат мог самостоятельно кататься с неё на санках. Так вместе они играли во дворе до самого вечера.

После ужина родители, как обычно, рано легли спать, а Серёжа с бабушкой смотрели телевизор. Шёл концерт, посвящённый Дню конституции. О дневном происшествии никто не вспоминал. Хорошо, что обошлось без тумаков…

Подобные ситуации возникали довольно часто. Серёжа никак не мог понять, почему родители, не желая разбираться, кто прав, кто виноват, сразу проявляли агрессию по отношению к нему – старшему. Неужели быть старшим означает – быть всегда виноватым? Похоже, у родителей не было на этот счёт сомнений. Это ощущение несправедливости по отношению к нему со стороны родителей мучило Серёжу постоянно. Поначалу он ещё воспринимал это как вынужденную необходимость, но со временем внутри его стало копиться возмущение и несогласие. В конце концов в какой-то момент это привело к разрыву в отношениях с родителями. Это был его бунт против несправедливости поведения родителей, и ему хватило упорства целый год с ними не разговаривать.

20

В середине декабря, как обычно, в школе начиналась пора полугодовых контрольных работ. По алгебре конверт с задачами был прислан из области. К конверту прилагалась представительница областного управления образования, которая присутствовала в классе во время контрольной. Задача и примеры, которые учитель математики Роман Фёдорович написал на доске, на первый взгляд показались довольно простыми, но за прошедшие полчаса никто в классе их не решил. Серёжа полагал, что на такую контрольную отведут два урока и надеялся, что найдёт способ решения задачи, но представительница из области заявила, что контрольная работа рассчитана на один урок и что у всех осталось только пятнадцать минут. После этих слов она удалилась из класса…

Возникла лёгкая паника и даже некоторая растерянность. И тут случилось нечто невероятное: строгий Роман Фёдорович, который никогда не давал никаких поблажек ученикам, сам стал помогать всему классу в решении задачи и примеров…

На следующем уроке была контрольная по химии. Серёжа справился с ней самый первый…

Незадолго до Нового года в клуб привезли два французских фильма: «Скарамуш» и «Три мушкетёра». В результате все зимние каникулы мальчишки посёлка, вооружившись деревянными шпагами, бились во дворах на дуэлях.

Как всегда, на Новый год отец принёс из леса ёлку.

Тридцатого декабря ёлку нарядили, а на следующий день утром родители уехали в Иваново к родственникам, где и остались встречать Новый год. Серёжа утром отправился в школу на новогодний праздник, но вскоре покинул его и вернулся домой. Не зная, чем себя занять, он зашёл в гости к соседям, что жили в доме напротив. Два брата: один был старше на год, другой – на год моложе, сели играть с ним в шахматы. Первый раз в жизни Серёжа играл на двух досках одновременно. Через час, к своему великому удивлению, он выиграл обе партии…

Вернувшись домой, он включил телевизор и с интересом посмотрел очередную серию приключенческого фильма «Капитан Тенкеш». И в этом фильме было много фехтовальных сцен, но уже на саблях. Серёжа с тоской вздохнул, потужив о том, что не повезло ему родиться в то хорошее время, когда каждый мужчина не расставался с оружием ни днём, ни ночью; оделся и снова отправился на улицу.

Гулял он недолго, на улицах сделалось пустынно и скучно. Придя домой, он запер двери и сел смотреть телевизор. Новогодние передачи шли до самых вечерних новостей. Новости Серёжа не любил, да и какие могли быть новости? Сколько засыпано зерна в закрома, как претворяются в жизнь решения пленумов, с каким единодушием трудящиеся одобрили очередное предложение – всё это большого интереса не вызывало.

Он выключил телевизор, чтобы тот отдохнул и остыл. Так велел делать отец, когда два года назад привёз этот телевизор из Москвы. Телевизоры были далеко не у всех, их берегли. Прибитая на крыше антенна принимала всего два канала, но их вполне хватало: телевизионные спектакли, познавательные передачи и научно-популярные фильмы шли каждый день. Не было ещё «звёзд эстрады», пошлых «юморин» и всей той развлекательной помойки, в которой утонуло телевидение через тридцать лет.

После ужина бабушка уложила младшего брата спать и легла сама. Серёже пришлось в одиночестве смотреть новогодний «Огонёк». В полночь, когда кремлёвские куранты начали свой отсчёт, он съел две шоколадные конфеты и выпил стакан воды.

Так он встретил рубежный для себя 1966 год.

На телеэкране продолжался «Огонёк», главной идеей которого была тема самообслуживания. Космонавты поменялись ролями с телеоператорами, управляли большими телекамерами. Юрий Гагарин исполнял роль журналиста, ходил по студии с кинокамерой и снимал своих друзей. И все гости весь вечер себя самообслуживали…

Первый день нового года прошёл тихо, впрочем, как и все первые дни каждого года. Серёжа вышел на улицу, но никого нигде не встретил и зашёл к соседу напротив. Сыграл с ним две партии в шахматы, одну проиграл, другую выиграл. Потом вернулся домой, включил телевизор и до вечера смотрел всё подряд.

В замкнутом пространстве посёлка увлечения среди подростков передавались как вирус. Стоило, например, кому-то чем-то увлечься, как через некоторое время этой «заразой» болел уже весь посёлок. Увлечения бывали самые разные: изготовление самодельных самокатов, пистолетов, рогаток, луков, удочек, различных свистулек, плетение вершей и так далее. Касалось это и одежды. Как только вошли в моду брюки-клёш, посёлок погрузился в повальное творчество. Не споря о вкусах, местные модники воплощали своё представление о красоте: брюки распарывались по швам до колен, в швы вставлялись потайные клинья, часто красного цвета, и даже с лампочками, которые включались в тёмное время суток от батареек, спрятанных в кармане. На танцах такие модники были вне конкуренции.

Что касалось Серёжи, то он был не восприимчив к подобным вирусам. Возможно, он был устойчив от природы, а возможно, сказывалось воспитание матери, учившей сына продуманно выбирать себе занятие и не увлекаться пустыми играми. Он и не увлекался. Из всех игр мог позволить себе только шахматы или шашки, в которые играл с бабушкой. Азарт был над ним не властен.

«Всё, что нравится и вызывает азарт – таит в себе опасность!»

Это было первое правило, усвоенное Серёжей. В пример мама приводила росянку. Красивые реснички её маленьких листочков со сверкающими капельками на концах привлекают насекомых, которые устремляются к этой красоте и оказываются в ловушке. Как это похоже на то, что бывает в жизни. Всё, что таит опасность, всегда облекается в красивый фантик.

В спорте Серёжа отдавал предпочтение гимнастике, фехтованию и стрельбе. Но в школе оружия не водилось, а игры с мячом его не интересовали. На уроках физкультуры он чаще проводил время со штангой, пока остальные играли в волейбол.

Зимние каникулы не прошли даром. Серёжа самостоятельно стал осваивать технику масляной живописи. Ещё минувшей весной родители подарили ему на день рождения набор масляных красок. Двенадцать тоненьких тюбиков, помещённые в картонную коробку, источали приятнейший запах льняного масла. Серёжа был уверен, что художником может стать только тот, кто полюбит этот запах с первого раза, кого этот запах будет побуждать к творчеству. Позже он купил в Колокольске кисточки, разбавитель и несколько приклеенных на картон холстов небольших форматов. В школе Серёжа стал посещать кружок рисования, где нашёл себе нового друга – серьёзного и целеустремлённого Васю Вятичева.

Вместе друзья стали ходить на этюды, вместе проводить время. Эти первые выходы на природу с красками по силе полученных впечатлений были сродни эмоциональному шоку. Неважно было, какими получались первые работы, главным было другое – какие чувства при этом испытывали юные художники. Яркое солнце, безудержный свет, тугой чистый воздух, опьяняющий запах красок, вызывали непреодолимое желание передать свой восторг на холсте. Друзья писали этюды, пейзажи, пробовали свои силы в портретах, натюрмортах и других жанрах.

В жизни Серёжи наступал новый период, из подростка он превращался в юношу, а за этим следовали новые переживания, новые чувства, размышления, желания, мечты и разочарования. Одной из первых книг, прочитанных в это время, была «Как закалялась сталь» Николая Островского. Примеряя на себя образ главного героя книги – Павки Корчагина, Серёжа попросил бабушку сшить ему будёновку. Бабушка сшила, и Серёжа стал ходить в будёновке везде, и даже в школу.

В начале марта Серёжа как художник получил первое задание – нарисовать школьную стенгазету. Разложив на столе лист ватмана, он отмерил середину и во всю верхнюю половину листа вывел гуашью три большие буквы. Эти три буквы должны были означать заголовок газеты. Текст внизу, как правило, писали девочки, у которых был подходящий для этого почерк. На следующий день Серёжа отнёс газету в школу и представил классной руководительнице, но та, несмотря на своё гуманитарное образование и многолетний опыт работы, от неожиданности растерялась и, сделав изумлённое лицо, повела автора вместе с его «работой» на представление к директору школы. Юрий Михайлович, как бывший фронтовик, конечно, оценил смелость и новый, незаношенный подход к обычному пионерскому поручению и даже слегка посмеялся.

– Это ты сам придумал? – спросил он, улыбаясь.

– Сам.

– Оригинально…

Юрий Михайлович хотел сказать ещё что-то, но, перехватив испуганный взгляд классной руководительницы, понизив голос, спросил:

– А старшая… видела?

– Не-ет…

– Ну хорошо, и не показывайте ей, а то шум поднимет.

Директор, конечно, имел в виду руководительницу школьной пионерской дружины – сверхактивную старшую пионерскую вожатую, умевшую достать своим жалом каждого, не разбирая: свой – чужой. Вздохнув, он попросил Серёжу заголовок переделать.

– Так надо, брат, – сказал он напутственно.

Серёжа нёс домой новый лист ватмана и сожалел, что его труд, его находку общество, пусть даже и в лице одной учительницы, не поняло и не оценило. А жаль…

– И что плохого в том, – думал он, – что газета, посвящённая женскому дню, называлась бы «ЕВА» ? Разве Ева не была первой женщиной? И чем она хуже других? И вообще, что это за праздник, который не для всех, а делит население посёлка по половому признаку?

Серёжа чувствовал, что что-то нечестное и неправильное скрыто в этом странном и непонятном ему празднике. «Что это значит – «женский день» ? – задавал он себе вопрос. – Когда «женский день» в бане – это понятно. Это значит, что мужчин не пускают. Но почему тогда «женский день» 8 марта женщины не хотят отмечать без мужчин? Выходит – туда нельзя, а сюда можно? Уж лучше бы назвали этот праздник «днём женского непостоянства».

Он вспомнил, как отец рассказывал, то ли в шутку, то ли всерьёз, что когда он ещё мальчишкой до войны работал в колхозной конюшне, то старший конюх Перетятько велел ему как-то дать лошадям овса.

– Всем давать? – поинтересовался Валерка.

– Забыл, какой день сегодня? Только кобылам давай, а у энтих, – он махнул рукой в сторону жеребцов, – праздник уже прошёл.

Заголовок он, конечно, переделал, но это уже не грело. Теперь на листе красовалась просто календарная дата – 8 марта.

– А почему бы не 8 июля? По крайней мере, с цветами не было бы проблем… А для марта достаточно и Масленицы – разве мало?

В апреле Серёже исполнилось четырнадцать лет – момент в жизни ответственный. Детство осталось позади, а впереди – океан чувств и переживаний. Он уже научился варить суп, сплёл первую вершу, собрал простенький транзисторный приёмник, сделал парусный корабль и несколько картинок маслом. Немного, конечно, но это было только начало…

После очередного партийного съезда по радио было объявлено, что страна переходит на пятидневную рабочую неделю с двумя выходными днями. Правда, сам рабочий день станет на час длиннее. Сообщение прогремело громом. Одни думали о том, как теперь использовать свободное время, другие не знали, куда теперь его девать. А у жён свои страхи…

– Совсем сопьются мужики…

– Имею право отдохнуть!

– Молчи уж! ..

– Партия об народе завсегда думает – целый день на опохмелку добавила!

Растревоженным пчелиным роем гудел заплёванный Дунай. Быстрорукая Дуся то и дело давила на длинный рычаг сифона, нагнетая в большую дубовую бочку необходимое давление. Пузатые гранёные кружки совершали свои привычные круговороты – от стойки к заваленным рыбьей шелухой столам и обратно – ставились под разлив. Пена ползла через край, а ждать отстоя не у каждого хватало терпения…

– Давай, не задерживай!

– Держи, Пармёныч…

– Лёха, привет! Иди к нам…

– Дуся, ещё парочку…

Отдыхал народ после трудового дня. Сбрасывал усталость, выпускал пар. Душа общения требовала, а где же утолить эту человеческую потребность, как не здесь? Дома жена… Там не поговоришь. Только в Дунае и можно. А Дуся не выдаст, она своё дело знает…

Сизое облако дыма дремало на промасленных кепках как на горной гряде, не желая покидать притомлённое помещение.

21

Все дни рождения в семье Полыниных приходились на первую неделю апреля, только у бабушки и младшего брата они были в мае. Как правило, отдельно они не отмечались, иногда сводились к какому-то одному дню, обычно к ближайшему выходному. В 66-м году воскресеньем было десятое апреля.

В этот день в клубе шёл новый фильм «Гусарская баллада». Покупая за двадцать копеек билет на дневной сеанс, Серёжа не догадывался о том, какую огромную роль в его жизни сыграет этот фильм. Он покорит его с первых кадров, с первых звуков чудесной музыки. Он пробудит в нём неведомое ещё чувство любви, накроет его с головой и навсегда войдёт в его жизнь как один из самых любимых фильмов на свете.

Серёжа сидел в своём любимом девятом ряду и, не отрываясь, следил за тем, что происходило на экране. А там творилось чудо! Он впервые увидел тот мир, которым давно и страстно увлёкся, – с того времени, когда впервые увидел пластилиновых солдатиков на столе у соседа Жени. Он уже собирал по крупицам любую информацию о периоде наполеоновских войн, что-то читал и узнавал о том славном времени, он уже любил это время, но пока не догадывался, что любовь эта останется с ним на всю жизнь, и тут такое…

Серёжа был потрясён, душа его пришла в смятение, из глаз текли слёзы. Он тайком размазывал их по щекам, опасаясь, что кто-то может заметить. Он впервые видел своих героев живыми и горько сожалел лишь о том, что так поздно родился. Вот оно – его время, в нём он должен был жить, а всё, что происходит вокруг – не его, чужое, и он тут случайный гость. По ошибке… Сердце не могло выдержать такого напора охвативших его чувств, оно захлёбывалось от любви не только к героине, но и ко всему, что творилось на экране.

Ещё никогда не был так ненавистен свет, который включили в зале, когда кончился фильм. Зачем этот свет? Хотелось ещё, ну хоть чуточку, остаться там, с ними: с гусарами, уланами и бедными французами в их прекрасном, но столь кратком историческом промежутке времени, пришедшимся на 1812-й год.

Как жаль, что уже никогда оно не повторится…

Серёжа растёр по щекам слёзы и направился к выходу. И тут его внимание привлекла белая курточка, выделявшаяся на общем тёмном фоне толпы. Серёжа присмотрелся: девушка, одетая в белую куртку, чёрный берет и бордовое платье, показалась ему красивой. Из-под берета на плечи спадали тёмные густые волосы. Выйдя на улицу, девушка повернула налево в сквер, а Серёжа пошёл направо к школе. Он смешался с шумной толпой, направлявшейся в библиотеку. Все громко обсуждали только что просмотренный фильм. На перекрёстке толпа свернула налево, и Серёжа остался один.

День был солнечный, и, хотя местами ещё лежал снег, воздух уже был накачан пьянящим запахом весны. Шагая по тротуару, Серёжа думал сначала о девушке, потом мысли вернулись к фильму. Он думал, что как было бы хорошо оказаться лет на сто пятьдесят в прошлом и мчаться вместе с гусарами по заснеженному полю и рубиться с французами, только не убивать их, так как было бы жалко и французов, и их красивые мундиры, а рубиться просто так, для радости и удовольствия души. «Какое славное было время! – снова с грустью и отчаянием подумал он. – Ну почему я так поздно родился?»

В таких расстроенных чувствах он вернулся домой, только сразу в дом не пошёл, чтобы не перебивать настроения, а направился к сараю, и только когда мысли немного улеглись и успокоились, поднялся на крыльцо. По количеству обуви на веранде Серёжа понял, что к родителям пришли гости, может быть, в связи с тем, что у отца был юбилей – сорок лет. Из-за двери слышалась музыка. Постояв некоторое время, Серёжа вошёл в дом.

Первое, что его поразило и озадачило, была знакомая белая курточка, висевшая на вешалке. Это казалось невероятным, он даже потрогал её рукой, но курточка не растворилась в воздухе. Мама, увидев Серёжу, обрадовалась и сразу познакомила его с Верой – так звали незнакомку, чья белая курточка висела на вешалке. Красота Веры поразила и смутила Серёжу. Ему ещё ни разу не приходилось так близко видеть красивую девушку, и он не знал, как себя вести. Он опустил глаза и сразу почувствовал, как сильно забилось сердце. Идеальный овал её лица ярко выделялся на фоне тёмных густых волос, спадавших до плеч, большие серые глаза утопали в длинных ресницах, а прямой нос придавал всему лицу неприступное благородство. Вера оказалась дочкой заведующей родильным отделением, в котором работала Серёжина мама.

Разглядывая Серёжу, Вера улыбалась, и это ещё больше его смущало. Чтобы скрыть смущение, он занялся пластинками. Потом достал из шкафа фотоаппарат «Смена-4» и стал фотографировать всех танцующих в комнате. Конечно, ему хотелось запечатлеть только Веру, но он боялся обнаружить своё чувство и снимал всех подряд.

Этот солнечный весенний день – десятое апреля он запомнил надолго. В этот день он трижды влюбился: в героев 1812-го года, в Шурочку Азарову, и, наконец, – в Веру.

Он вспомнил, что ещё в детстве встречался с Верой… Да, да, это была она… Она проехала мимо него на лыжах, он впервые увидел её и сразу почувствовал неосознанное к ней притяжение. Потом ещё раз он встретил её, идущую с мамой из бани. Они шли по улице, а он возвращался с горки и тянул за собой санки. Они поздоровались и пошли дальше, через сквер, а он долго смотрел им вслед и не мог сдвинуться с места. Сколько же ему тогда было? Лет семь или восемь. Но Вера года на четыре старше. Она уже окончила школу и поступала прошлым летом в театральное училище, но не прошла. Собирается поступать снова…

Гости ещё долго веселились, танцевали, снова садились за стол и поднимали бокалы. Потом все разошлись. Ушли и Вера с мамой. Когда прощались, Вера протянула Серёже руку. Он машинально взял её ладонь и ощутил её холодные и мягкие пальцы. Взглянув ей в глаза, он сразу смутился и не нашёлся, что сказать, а только молча кивнул головой и потупился.

Потом весь вечер он стоял у окна и думал о Вере. Иногда перед ним всплывал образ Шурочки Азаровой и слышалась волшебная мелодия «колыбельной Светланы», от которой замирало сердце, но снова все мысли возвращались к Вере. Это новое, охватившее его чувство он не мог ни с чем сравнить, и оно тревожило, томило душу, наполняя её ранее незнакомой сладкой тоской.

В конце второй декады мая на пионерском параде, проводившемся по традиции в День пионерии, Серёжа ещё раз увидел Веру. Она стояла в толпе зрителей и смотрела на проходящие по дороге пионерские отряды. Это была последняя встреча с Верой. Вскоре она уехала…

Рядом с красным знаменем, которому отдавали салют проходившие мимо отряды, стояла, подняв руку в ритуальном приветствии, старшая пионерская вожатая, а сокращённо – СПВ. Даже теоретически было трудно заподозрить в ней наличие доброты и обыкновенных человеческих качеств. Это была женщина с повышенной социальной ответственностью. Внешне она очень походила на большую зудящую пчелу, которой все опасались, чтобы не угодить под её острое жало.

У Серёжи отношения с СПВ не сложились, правильнее сказать – они были неприязненные, а ещё честнее – он её ненавидел. Скрывать свою неприязнь он не умел и не скрывал. Учёба в седьмом классе подходила к концу, и все пионеры получали «выпускные» характеристики для перехода в следующую по возрасту молодёжную организацию. СПВ такую характеристику Серёже не давала, мотивируя свой отказ тем, что Полынин не любит выполнять общественные поручения и отбивается от коллектива.

– И вообще, он – индивидуалист! А ещё, – добавляла она, – он меня не любит! .. Вот скажи, Полынин, за что ты меня не любишь?

– Просто так не люблю, – отвечал Серёжа, не вдаваясь в подробности.

Так уж получилось в его жизни, что прежде чем он испытал первое чувство любви, его настигло первое чувство ненависти. Он легко наживал себе врагов, так как терпеть не мог «плохих» людей и всегда исключал их из круга своего общения.

Мать научила его говорить правду, поэтому всё то, в чём он чувствовал ложь, он не любил. В поведении СПВ он чувствовал ложь, потому и не верил ей, и не любил её. В душе он был одиночка, но в то же время ему всегда хотелось иметь добрых и честных друзей. В своём одиночестве он чувствовал себя вполне уютно, потому что всегда находил себе занятие. Одиночество было его убежищем и спасало от дурного влияния. Оно необходимо для самосовершенствования. Наблюдая за игрой сверстников в футбол, который он тоже не любил, он всегда задавался вопросом: «Как можно так, забывая обо всём, впадать в азарт и гоняться по полю за мячиком? Неужели это интересно?»

Сразу после пионерского парада Серёжа снял свой красный галстук, аккуратно сложил его и убрал в старый комод на хранение. Больше в школу он его не надевал. Характеристику от СПВ он так и не получил, но совершенно не огорчился по этому поводу.

Весной 66-го года в Полудневскую среднюю школу из района по разнарядке пришла путёвка в пионерский лагерь «Орлёнок», только что построенный на берегу Чёрного моря. За «высокие показатели в учёбе» среди учеников шестых-седьмых классов был выбран Серёжа. Путёвка была дорогая, но родители, посовещавшись, всё же решили оплатить её.

До этого уже три года подряд Серёжа проводил лето в пионерском лагере Колокольского транспортного управления, сокращённо КТУ. Лагерь располагался в сосновом лесу на крутом, обрывистом берегу реки Ухтохмы, куда с трудом взбирались на первой передаче перевозившие детей грузовики. Три смены, проведённые в этом лагере, были для Серёжи лучшими днями детства. На всю жизнь он запомнил деревянные спальные корпуса, просторную столовую, где выпекались лучшие в мире булочки, широкий плац и длинный спуск к реке, где были оборудованы квадратные мостки купален, авиа- и судомодельные кружки, походы и пионерские костры. И повсюду необыкновенные, неповторимые запахи какой-то иной жизни. Словом, там было всё, о чём только можно было мечтать мальчишке.

Тридцатого мая Серёжа сидел уже в поезде, который увозил его на юг, в пионерский лагерь «Орлёнок». Он ехал к морю, которого никогда не видел, но уже заранее любил. Его детство закончилось, и он стоял на пороге нового жизненного этапа, в котором главным станут чувства и переживания, и где предстоит ему много думать и учиться выбирать непростые решения.

Глава II

Исповедь романтика

1

Приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать, как отличаются по своему поведению шестиклассники от семиклассников?

Шестиклассники шумны, вертлявы, не сосредоточенны. Они – взрослые дети или, если хотите, неоперившиеся птенцы, которые подставляют свой раскрытый клюв всякому червячку, принесённому родителями.

Семиклассники же – иное дело. Главное их внимание обращено в себя. Им интересно и важно понять самих себя и своё место в окружающем мире. Семиклассники не шумят на уроках, они внимательно вслушиваются в слова учителя, пытаясь найти в них ответы на интересующие их вопросы. Первоначальная картина мира, сложившаяся в их юных головах, начинает оформляться в раму эмоций и чувств и предстаёт уже с иной, новой для них стороны. Накопив критическую массу новой энергии, повзрослевшие дети обрушивают влюблённые взгляды на тех, на кого ещё год назад могли смотреть спокойно. Подростки – инопланетяне, осваивающие незнакомую им планету…

Так было и, вероятно, будет.

Оказавшись, по воле случая, в новом и необычном мире, заполненном солёным морем, солнцем, свежим ветром и сотнями таких же, как он, подростков, Серёжа не мог уже оставаться прежним. Он стал меняться.

С тех пор, как он научился строить парусные корабли, он успел прочитать романтическую сказку «Алые паруса» и взволновавший душу роман «Бегущая по волнам» Александра Грина. Эти книги пробудили в его душе романтическую грусть. Теперь, находясь в «Орлёнке», слушая плеск волн, набегающих на полосу каменистого пляжа, он ощущал себя жителем волшебной страны Гринландии, и мечтал встретить свою Ассоль, и заранее был уже в неё влюблён.