Музыка Гебридов

Генри уставился в пол, устыдившись, остальные с пониманием затихли.

– И больше не смейте сомневаться в решениях хозяина! Не забывайте, кто именно вытащил нас из грязи.

– Девочка эта, его жена, выглядела так, будто её скалой придавило по дороге, – сетовала Бесси, вытирая о фартук руки. – Такая вся хмурая и неживая. Не улыбнулась даже ни разу.

– Она всё-таки с большой земли добиралась, не плясать же ей было перед нами!

– Тебе следовало бы поменьше глазеть на неё, Клейтон, и побольше молчать, когда следует, – осадила парня экономка. – Знаю, что вы о ней подумали. Мне она тоже не приглянулась, но лорд Стерлинг писал, что знал её и богача графа ещё много лет назад, а значит, ему виднее. Скоро всё образуется, друзья, нужно лишь подождать!

– А она знает про…

– Нет, не знает. Хозяин писал, чтобы вы все молчали при ней, иначе самолично каждого накажет. Да так, что сто раз пожалеете! С девицей он всё уладит сам, вы поняли меня? Отлично! Ах да! С её нянькой держите ухо в остро и так же молчите.

Остальные закивали и вскоре разошлись по своим бытовым делам. А Элизабет Дарнли, сделав глубокий вдох, отправилась в столовую, чтобы приготовить всё к ужину.

Глава 12. Музыка Гебридов

На её памяти не было ещё столь скучных рождественских праздников, как эти. Горячо любимая и избалованная вниманием дяди, она всегда получала щедрые подарки и каждодневно посещала праздничные мероприятия, длившиеся неделю или чуть дольше. Но на этот раз тот рождественский дух, что посещал её когда-то, вовсе исчез. Единственной компанией была Магдалена, которая из кожи вон лезла, чтобы приподнять настроение своей подопечной. Знакомство с немногочисленными соседями протекало медленно, но верно, и настойчивая бонна едва ли не силой заставляла Амелию выходить из замка на белый свет. Женщина всерьёз боялась, что она станет затворницей.

До северного мыса острова Льюис можно было добраться всего за три часа, но, разумеется, при хорошей погоде и бодрых лошадях. Именно здесь, в деревне Еоропи, находилась маленькая древняя церквушка, чествовавшая одного шотландского миссионера, имя которого Амелия и не пыталась запомнить. Чтобы как можно дольше удержать девушку вне стен замка, Магдалена придумала во время празднеств посещать именно её. Их соседи, набожные католики, с радостью приняли в свои ряды новых прихожан и, как могли, теперь старались угодить молодой супруге лорда Стерлинга, чьё имя здесь чтили и уважали.

Тем утром церковь не могла вместить всех желающих, поэтому двери оставили открытыми, несмотря на пасмурную погоду; пел дивный хор, состоявший из детей-сирот местного прихода, пришли послушать даже занятые пастухи.

Всё реже доносились до Амелии их перешёптывания на звучном гэльском. Наступило спокойствие и удивительное умиротворение, обволакивающее прихожан словно покрывало. Но в отличие от всех остальных, взгляд девушки не был прикован к детям: она бездумно смотрела на единственное витражное окно над алтарём, где в изящном обрамлении узоров гласила надпись: «Христос да будет нашим светом».

Рядом смирно сидела Магдалена, сложив ладони перед собой; она, как и другие, поддалась благоговейным напевам, наполнявшим эти древние серые стены, покрытые мхом.

Расслышав вдруг знакомый мотив, Амелия с удивлением оглянулась. Ей показалось, словно некто вздохнул прямо над её ухом, и она отчётливо ощутила это странное тепло. А дети пели на старинном диалекте колыбельную, которую Амелия хорошо знала ещё с детства:

Спи, дитя, родной мой сын. В небе облака и звёзды,

Ты уйдёшь – станешь моим, как и звёзды… сон… любовь.

Что-то коснулось рукава её платья, и девушка вздрогнула от неожиданности, уставясь на правую руку. Но рядом были всё те же лица, преисполненные верой и радостью, погружённые в это поразительное и печальное пение. Амелия неожиданно поняла, что не может успокоиться из-за чьего-то незримого присутствия, и она задрожала, сложив руки на коленях.

Спи дитя, небесный дар. В небе без числа лишь звёзды… звёзды,

Если нас зовут – идём туда – к звёздам, в сон, в любовь…

Когда по щекам покатились слёзы, Амелия сделала глубокий вдох и зажмурилась, что было сил. Но расслышав вдруг сквозь детские высокие голоса своё собственное имя и шёпот сестры, она вскочила с места и быстрым нервным шагом пошла по проходу, между рядами скамеек. Прихожане оборачивались, провожая её подозрительными взглядами, кто-то из старых матрон прицокнул, посетовав на неуважение к Всевышнему.

Лишь на воздухе ей стало немного легче; Амелия вышла за ограду, чтобы пройтись туда-обратно, голова у неё до сих пор гудела, а плач всё никак не прекращался, слёзы так и текли. Она сжимала голову руками и бормотала молитву, дабы заглушить неясный шёпот в мыслях. Она слышала сестру и была так этим напугана, что хотелось рвать на себе волосы. Наконец, скинув капюшон, она подставила лицо ледяному порыву ветра и произнесла вслух:

– Я знаю, что это моя вина… я знаю, Сара! Прости, пожалуйста, прости меня…

Через несколько минут перепуганная Магдалена отыскала её в траве. Амелия сидела прямо, положив на согнутые колени подбородок, и глядела перед собой тупым усталым взглядом. Всплеснув руками, всклокоченная бонна осмотрелась по сторонам, дабы никто из прихожан после окончания службы не оказался рядом и не увидел супругу Стерлинга в таком состоянии. Но соседи в их сторону не смотрели, их внимание отвлёк священник, так что единственными свидетелями вблизи были овцы, ожидавшие своего пастуха.

– Идёмте, моя дорогая! Идёмте! – сказала Магда, протянув к девушке руки. – Нам пора домой, давайте же, я помогу вам подняться!

По дороге назад Магдалена с грустью размышляла о том, что в ближайшие дни, а может, и пару недель, Амелии придётся посидеть дома.

Никто не ожидал, что тем же вечером Томас Стерлинг вернётся на Гебриды. Обычно он проводил в гавани Сторновей несколько часов, предварительно отправив послание о своём прибытии в замок; на этот раз он в сумерках, ещё и в одиночку, добрался верхом, к тому же на новом жеребце – прекрасном голландском мерине караковой масти. Магдалена с удивлением наблюдала, как радостно его встречали в замке; она не привыкла видеть местную прислугу такой возбуждённой и счастливой, словно они принимали не просто хозяина владений, а члена королевской семьи.

Отпустив собак, обступивших его во дворе и громко лающих в знак приветствия, Стерлинг распорядился, чтобы его вещи были утром доставлены из гавани. Здесь-то с ним и встретилась обеспокоенная Магда. Она рассказала о подавленном состоянии своей хозяйки, в красках описав все симптомы её затянувшейся меланхолии, и успела при этом всплакнуть, поскольку даже её нервы не выдерживали страха за девушку, которая была для неё дороже всего на свете. Стерлинг терпеливо её выслушал, а затем кратко написал, что лучшим выходом было бы оставить Амелию в покое и дать ей время свыкнуться с положением вещей. Впрочем никто из домашней прислуги более не проявлял назойливости, они скорее сторонились молодую хозяйку. Всеобщая отчуждённость по отношению к ней была вполне взаимной.

Когда тем же вечером, ближе к полуночи, Томас Стерлинг постучал в дверь спальни своей жены, ему никто не открыл, хотя сквозь щель проскальзывала полоска света от свечи. Мужчина бесшумно вошёл в комнату и увидел спящую Амелию, затем приблизился к постели и оглядел девушку, завернувшуюся в пуховое одеяло, будто в кокон: со времени их неловкого венчания она словно стала ещё прозрачнее, совершенно далёкая от мира, в котором жили окружавшие её люди; на лице с заметно заострившимися чертами почти исчезли веснушки, под глазами залегли глубокие тени, но губы были яркими, зовущими. Томас хотел наклониться и прикоснуться к густым локонам волос, обрамлявшим её голову, как нимб святого, но отчего-то передумал. Он задул свечу на столике в углу комнаты и ушёл, постаравшись не скрипеть половицами и дверью.

***

Амелия лишь вечером следующего дня узнала о возвращении мужа, поскольку обычно, сразу поле завтрака, уходила обратно в спальню и оставалась там примерно до полудня. После она читала в библиотеке или подолгу вышивала вместе с Магдаленой. Управляющий Биттон сообщил, что лорд Стерлинг отлучился в Сторновей, где обычно занимался делами в офисе судоходной компании, основанной принцем Уэльским. Стоит отметить, что именно

Магдалена переживала его отсутствие рядом; она надеялась, что молодожёнам всё же удастся отыскать верный способ общения, и мужчина сумеет хоть как-то развлечь её девочку.

Но за ужином, где они, наконец, встретились впервые после венчания, царила тишина и обоюдное неловкое молчание. Один говорить вовсе не мог, другая не видела в этом надобности. Не дождавшись даже десерта, Амелия встала и вышла вон, не взглянув на Томаса, который поднялся с места вслед за ней.

– Леди Стерлинг, разумеется, переживает не лучшие времена, – заметил строгим тоном Биттон, чуть позже столкнувшись с Магдой на кухне, – но она не может пребывать в таком состоянии вечно. Однажды ей придётся очнуться и понять, что мир ещё существует. Вчера хозяин сообщил мне, что искренне волнуется за неё, но понятия не имеет, какой подход отыскать при такой… деликатной ситуации.

Магдалена же охала и молилась ещё пуще, дабы не произошло никакой беды. Однако прошла неделя, затем вторая, ничего не изменилось. Каждый день Магда тайком и с надеждой спрашивала у Дженни, менявшей постельное бельё в спальне хозяйки, не замечала ли та следов крови, и далеко не глупая или наивная девочка отвечала отрицательно:

– Ничего не было… Хозяин в спальню миледи не приходит, – бормотала она, слегка смущённая. – Иначе я бы точно заметила!

И всё же Стерлинг делал попытки сблизиться с девушкой. Он часто приходил в библиотеку вместе с Амелией, просил её почитать вслух. Она соглашалась, пусть с неохотой, но дальше простой дружеской компании дело не продвигалось. Совместные прогулки так же ни к чему не приводили, даже после того, как Стерлинг сам настоял купить жене лошадь – превосходную кобылку серой масти – кроме слов благодарности от девушки было сложно добиться чего-то ещё. И пусть иногда, когда супруг был занят делами в гавани, Амелия совершала вблизи замка недолгие прогулки верхом, её ничто не цепляло. Желание сближаться с мужем или местными у неё попросту отсутствовало, она не видела в этом необходимости. Как-то раз Стерлинг всё-таки спросил у Магдалены, упоминала ли Амелия о нём с тех пор, как он уехал из Абердиншира несколько лет назад.

– Как это ни странно, но нет, милорд, ни разу она о вас не говорила! – ответила тогда бонна, искренне опечалившись. – Мы с покойным графом считали, что это пройдёт, и её детские обиды в конце концов исчезнут со временем. Но вышло так, что она попросту забыла вашу дружбу… Могла ли она притворяться? О, милорд, этого я не знаю до сих пор! Я не знаю, что у этой девчонки на душе. Порой мне кажется, будто ей снова восемь лет, и она только что пережила смерть родителей и маленького Джона! Ей было так хорошо с графом Монтро, но всё это осталось в прошлом!

Томас недолго рассуждал над её словами. Его строгий взгляд серых глаз не отрывался от поверхности рабочего стола. Наконец он протянул свою записную книжку расстроенной женщине:

«Завтра я должен вернуться на Остров, в Скорейг, где меня ждут дела. Говорят, несколько иностранных судов пострадали от набегов пиратов, но один или два корабля принадлежали нам. Сейчас пираты пользуются неустойчивым положением на море из-за войны, и Его Высочество просил меня во всём разобраться. Как только я вернусь, мы решим все дела с Амелией, обещаю».

Читая эти строки, Магдалена невольно ловила себя на мысли, что слышит суровый голос уверенного в себе мужчины, красивого и могущественного, способного действительно пробудить её несчастную девочку от кошмаров. Магда красноречиво поблагодарила его и поклялась ежедневно молиться, чтобы милорда повсюду ждал успех и счастливое возвращение домой.

Ричард Биттон не отличался особой говорливостью, разумеется, это и не входило в его обязанности. Как батлер и управляющий, он был на хорошем счету у лорда Стерлинга, причём он знал Томаса ещё мальчишкой и готов был стоять горой за любые решения молодого хозяина. Высокий, сильно облысевший, но телосложением крепкий и приятный на лицо, Биттон жил по правилам и знал цену благодарности, поэтому верно служил Стерлингам многие годы. Он редко улыбался, но когда делал это, когда его настроение было действительно хорошим, его бледное лицо моментально преображалось. Тогда он больше был похож на добродушного священника, чем на сурового управляющего в полупустом мрачном замке.

Однажды, после обеда, Амелия отыскала его в гостиной и поинтересовалась вдруг о нём и остальной прислуге. На вопрос о том, отчего они столь упорно и беспрерывно поддерживают порядок на такой огромной площади, где хозяин редко появляется да и вовсе проживает недолго, он со сдержанностью ответил:

– Такова наша природа, миледи. Мы делаем то, к чему привыкли, однако никто не занимается делом, которое ему или ей не по душе. По большей части в том исключительно заслуга вашего мужа. Мы уважаем его стремления и щедрость. Никогда и никого из нас он не обделял чем-либо и не обижал. Возможно, вы это тоже однажды поймёте.

– Я успела заметить, с каким размахом обычно готовит кухарка, – сказала Амелия бесстрастным тоном. – Словно здесь проживают десятки людей, ожидающие изысканности и королевских блюд. Отчего же так? Судя по её умениям, она же не из местных, верно?

– В этом вы правы, ибо Бесси прибыла сюда издалека и готовила для герцогинь, чьи имена вы, наверняка, знаете. Но дело в том, что от перемены места или хозяина ничто не меняется. К тому же, она скорее просто добра и любит лорда Стерлинга…

– А Клодетт? Как она здесь появилась?

– Три года назад хозяин сам привёл её. Не стоит даже говорить, в каком состоянии находилась бедняжка. Я знаю лишь то, что она сама рассказала. Что родом она из Либерии, семьи своей не помнила, и что предыдущие хозяева обращались с ней ужасно. Так что не нужно объяснять, насколько улучшилось её положение здесь. Лорд Стерлинг добр ко всем и…

– Просто мне показалось странным, что все здесь мирятся со скучной рутиной и жизнью в глуши.

Биттон как-то странно взглянул на неё, сверкнув на мгновение своими узкими чёрными глазами, и после длинной паузы ответил:

– Возможно, вся разница в том, что они так и не смирились.

Несмотря на то, что управляющий всё-таки был откровенен, смысл его слов так и остался для Амелии туманным. Краткий интерес к жизни местных работников угас, как угасало постепенно в её жизни и всё остальное. Когда однажды, уронив несколько книг в большой гостиной, Амелия встала на колени, чтобы собрать их, она заметила, что в некоторых местах пол был совсем неровным, а поток ветра создавал сильный сквозняк между камнями. Тогда она не придала этому большое значение, всё-таки кухня не являлась единственным подвальным помещением в замке. Для неё это была просто огромная древняя развалина, которой местные придавали слишком большое значение.

***

В конце января дожди шли всё реже, но тучи не пропускали к земле ни единого лучика солнца. Вскоре должен был вернуться домой лорд Стерлинг, и домашние готовились встретить его с чистотой, уютом и вкусными блюдами. Амелия знала, что по утрам раньше всех пробуждался Клейтон: он выходил во двор, занимался животными или чистил стойла в конюшне. Поэтому тем утром она проснулась за час до рассвета.

Амелия недолго просидела на краю своей постели в тонкой ночной сорочке. Она послушала тишину, прерываемую только звонким щебетанием крапивника за окном, затем тщательно расчесала волосы, заплела небрежную косу и оделась в простое дорожное платье и домашние туфли из тонкой кожи. Выйдя в коридор, она с минуту раздумывала над тем, чтобы пойти в спальню Магдалены, находившуюся в другом крыле. В итоге она просто покачала головой и спустилась по парадной лестнице вниз.

Замок спал, и было очень тихо. Лишь оказавшись во дворе, Амелия заметила одну из собак, дремавшую у колодца. Почуяв её, псина лишь приоткрыла один глаз, повела ухом, издав короткий глухой рык, и ничего более. Из курятника доносилось тихое сопение, спал даже петух; по дороге из конюшни Амелия погладила свою кобылку по морде. Та же, признав хозяйку, фыркнула разок, обдав её руку тёплым дыханием.

Было достаточно холодно, чтобы замёрзнуть уже через несколько минут. Поверх шерстяного платья Амелия надела длинный плащ из плотной хлопковой ткани, но и он не слишком выручал в такую погоду. Амелия бездумно шла по объезженной телегами дороге, прочь от замка, на запад, а когда оказалась в болотистой местности, полностью промочила ноги.

Через три часа она ощутила жуткую усталость, через пять пришли жажда и голод. Платье и плащ были безнадёжно испачканы, к тому же теперь она еле передвигала ноги. И всё же девушка упрямо шла вперёд, сойдя с дороги, которая оказалась последним признаком цивилизации здесь, в серой глуши, поросшей вереском. Мимо крохотных озёр и тонких спокойных ручейков, переступая через норы и спускаясь с очередного склона, Амелия потеряла вдруг всякую связь с миром, из которого выбралась. Но отчуждённая легкость в её душе имела несоизмеримую с её силами тяжесть.

В шуме ветра и треске сухих ветвей под ногами Амелия услышала зовущий голос сестры. Её слезящиеся глаза смотрели вперёд, но не видели ничего, кроме холмов и камней.

– Прости меня, Сара, прости… я… я подвела всех нас, – прошептала она в пустоту, едва не задохнувшись от порыва ветра. – Я обещала отцу, но всё было напрасно. Я не смогла… я умираю!

Несмотря на усталость и жгучую боль в ступнях, она шла дальше. Больше ей не попадались ни строения, ни стада с их пастухами. Будто бы вся жизнь на Гебридах растворилась в воздухе и исчезла. Стало так холодно, что девушка едва ощущала собственные пальцы, а когда у неё закружилась голова, она упала на колени, поцарапав ладони о мелкие камни, и взглянула вперёд.

– О, папа, зачем ты обязал меня? Неужели нельзя было закончить всё сразу? Мне нужно было сгореть в том замке, слышишь?! Я старалась, клянусь, я старалась жить, как ты велел! Но я просто хотела вернуться домой!

Дрожащая, с посиневшими губами и застывшими от холода пальцами, Амелия неожиданно услышала, как некто назвал её имя. Но голосом сестры или голосом отца, которому она так поклонялась и которого любила до сих пор, оказался шум бьющихся о скалы волн. Она даже не заметила, как пришла к краю высокой скалы, возвышающейся над северной частью Атлантического океана. Это была узкая полоска суши, протяжённостью всего в триста футов, о её скалистые берега бились пенные волны Атлантики.

Сложив дрожащие руки, Амелия с трудом поднялась и пошла вперёд. Её плащ раскрылся, и заметался теперь вокруг ног, словно серые крылья птицы. Бормоча возникшие в памяти строки, Амелия еле шевелила губами:

– И Солнце взошло над землёю, и Лот пришел в Сигор… И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию… Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом… Нет, папа, нет… я клянусь, что не стану оборачиваться!

Никогда больше я не посмотрю назад… Вот увидишь, я смогу!

Трава вокруг была влажной от росы, как и камни под её ногами. Амелия едва не поскользнулась два раза, приближаясь к краю. А внизу бушевал океан, здесь же скалы росли из воды, похожие на башни, острые и кривые. Осторожно посмотрев вниз, Амелия медленно стянула с себя плащ, бросила его в сторону и тряхнула головой; её косу тут же распутал ветер.

– Я стала инфекцией, папа, – произносила она, наблюдая, как успокаиваются и бьют о скалу волны. – Я не такая как ты, и не умею сражаться. Если бы я могла отрезать часть своей прогнившей души и выбросить в океан… но я не могу. Я могу лишь стать самим воздухом… как и ты.

Сделав пару широких шагов назад, она зажмурилась, разбежалась и бросилась вниз. На мгновение её тело стало вдруг невесомым, как если бы поток ветра подхватил её и унёс прочь. Но у неё не было таких крыльев, и не было такого чуда, которое смогло бы спасти. Когда волны сомкнулись, и ледяные воды поглотили её, вихрем утащив ко дну, она уже ничего не ощущала.

И всё-таки даже с вершины той скалы Амелия не заметила огромный корабль, стоявший на якоре со спущенными парусами, а также крошечную лодку, качающуюся на волнах всего в полумиле от берега.

Глава 13. Полярис

Большие старинные часы в каюте капитана пробили пять вечера, а погода окончательно испортилась: начался дождь, тучи заволокли небо, так что казалось, будто ночь наступает. Когда Мегера – его первая помощница и правая рука – без стука ввалилась в каюту, Диомар сидел за письменным столом, всматриваясь в карты и схемы на пожелтевших пергаментах. Не поднимая головы, капитан раздражённо попросил женщину выйти вон, ибо он был крайне занят.

– Но, капитан, наша девица очнулась!

Только тогда он посмотрел на неё и, отложив перо и чернила, поднялся. Затем ловкими движениями обернулся в плащ и надел на голову шлем.

– Я уж было думал, что она помрёт. Она что-нибудь сказала?

– Ну, не совсем, честно говоря…

– В каком смысле?

Вместе они шустро поднялись на палубу, где со стороны левого борта доносился шум и гам. Мегера коротко засмеялась, не постеснявшись капитана, и рассказала:

– Она проснулась несколько минут назад. Вернее, это господин Паук её разбудил. Вот скотина похотливая! Ваш приказ не приближаться к девчонке все прекрасно поняли, кроме него. Кажется, он сам решил разбудить её, за что и получил.

– Неужели?

– Да-да! Только представьте себе: она его укусила! Прямо за указательный палец! – Мегера захохотала от души. – Вот потеха! Я его таким злым уже лет сто не видала. Кажется, Паук думал, что девица, очнувшись и увидав его страшную рожу над собой, с радостью раскроет для него объятья, но как бы не так! Из-за этого идиота девчонка выбралась из каюты наверх, а тут уж мы её и застали…

Капитан Диомар и его помощница с лестницы верхней палубы наблюдали за тем, как под накрапывающим дождём практически вся команда пиратского пинаса[13] «Полярис» гоняла возле левого борта невысокую девушку, одетую в одну только промокшую насквозь сорочку. Девица была похожа на перепуганного зверька: она металась из стороны в сторону, прячась то за мешками, то за ящиками с грузом, и под весёлые возгласы окруживших её моряков шипела и фыркала, утирая с бледного лица капли дождя.

– Ты только погляди, что тут творится! – сквозь смех крикнула Мегера своим приятелям, затем громко свистнула. – Эй, мистер Скрип! Да сделайте уже чтонибудь с этой фурией! Она, того гляди, поскользнётся и полетит за борт!

Низенький пожилой мужчина с добродушным лицом и непропорционально длинными руками улыбнулся и сказал:

– Она нас к себе не подпускает! Вон, как разгорячилась! Да и господин де Бревай слегка перегнул палку…

– Перегнул палку? Ты совсем спятил, старикашка?! – заорал сквозь весь этот шум и гогот невысокий загорелый бугай. – Ишь, какая неженка, уж и за сиськи помять нельзя было! Она же мне чуть палец целиком не откусила, мелкая дрянь! Уйдите с дороги, ребята, я её отучу на людей бросаться!

Мегера деловито покачала головой, скрестив руки на плоской груди. Она уже вдоволь повеселилась, глядя, как команда смеётся и гоняет перепуганную незнакомку по палубе, однако ощущала, что терпение капитана было на пределе. Первая помощница всегда чувствовала, даже когда тот был в шлеме, если Диомар гневался или раздражался.

– Никого ты не будешь трогать, Паук, ясно тебе? Ты своё уже получил, как впрочем и я. Увидеть, как ты носишься за девкой с своим окровавленным обрубком, будто побитый щенок, того стоило! Эй, а ну, все живо заткнули глотки! Хватит с нас вашего представления!

Голоса пиратов тут же стихли, теперь только капли дождя барабанили по деревянному настилу палубы. С протянутых к вантам пеньковых тросов с ловкостью обезьянки спустился молодой лоцман, и Мегера велела ему принести плащ из каюты. Пока парень бегал за плащом, Мегера оглядывала притихшую команду, а девушка стояла, опираясь на перила левого борта, безумным взглядом уставившись на капитана. Все ждали, что Диомар заговорит, но и он молчал. Вот тут Мегера не на шутку удивилась.

На «Полярис» и раньше попадали барышни в беде и просто портовые шлюшки из гавани, жаждущие приключений и готовые на всё, лишь бы убраться подальше от прошлой жизни. Кому-то оказывали помощь, большинству отказывали. Да и после очередной тяжёлой ночки с мсье де Бреваем любая девица поспешит сбежать назад, в свой родной притон в порту. Диомара никогда не волновали их судьбы, их желания, и Мегера не могла припомнить, когда в последний раз видела его с женщиной. А ведь она прекрасно знала его уже много лет, и мужчины его точно не интересовали. Впрочем, как и женские ласки многочисленных знакомых подружек из Сторновей, Дантулма или Мангерсты. Проститутки с большой земли любили команду Диомара за щедрость, но сам капитан отчего-то не был к ним расположен.