Музыка Гебридов

Из предложенных напитков она лишь для приличия пригубила шампанского, затем повернулась, чтобы рассмотреть себя в одном из больших зеркал, развешенных по всему залу. Поправив несколько нитей жемчуга, которым была украшена её высокая причёска, она отметила, что фиалковый оттенок бархата платья был ей к лицу. Наряд приглянулся ей прежде всего из-за того, что часть корсета и юбки была покрыта розами из шёлковых нитей. Смотрелось весьма утончённо на фоне многих строгих однотонных одеяний. Рукава были прямыми, до локтя, со множеством тонких кружев, как и пышная юбка, несколько тяжёлая, но довольна удобная для танцев. Некоторые джентльмены, с кем девушка удостоилась чести поздороваться или встретиться взглядами, глядели на неё с нескрываемым восхищением, но ей было всё равно; до самого возвращения супруга Амелия старалась не отходить от Халсторна.

Томас появился в зале, когда музыканты заиграли более медленный мотив, мелодию для спокойного весеннего настроения. Едва Амелия увидела мужа, она сразу поняла: встреча с принцем прошла хорошо. Без официального мужского платья для королевского приёма Томас выглядел, скорее, как среднестатистический аристократ, но по её мнению всё равно был очень хорош. Как и многие англичане, приближённые принца Уэльского, он не носил парик и предпочитал чистый стиль классицизма.

У него действительно было хорошее настроение, Амелия едва сдержалась, чтобы не подбежать и задать ему уйму вопросов. Когда Стерлинг поравнялся с товарищем и протянул ему некую бумагу, Амелии пришлось терпеливо выждать, пока Халсторн не произнёс:

– Всё прошло неплохо, учитывая то, что принц снова упомянул о нападении пиратов. Видимо, потеря груза и возможный конфликт с норвежскими торговцами больно его задели. Однако это в прошлом! Поздравляю вас, баронесса. Его Высочество выказал желание познакомиться с вами… Нет, нет, не бойтесь! От вас ничего не требуется, только улыбаться и кивать на все его комплименты.

Георгу Уильяму Фредерику – будущему королю Великобритании и Ирландии – был двадцать один год. Когда он появился среди толпы вместе со свитой своих приятелей и подхалимов, а также некоторых фрейлин его матушки, Амелии он и вовсе показался юнцом, многим младше её лет. Но они были почти ровесниками, о чём он успел упомянуть с улыбкой, едва приблизился к Стерлингу. Принц оказался весьма хорош собой, особенно привлекательными были его большие голубые глаза и чувственные полные губы.

Амелия держалась изо всех сил, чтобы не ударить в грязь лицом перед этим молодым и немного высокомерным человеком. У него были мягкие черты лица, однако взгляд порой становился холодным и пугающе пристальным, как у хищной птицы. Когда Его Высочество упомянул о покойном графе Монтро, напомнив, что его собственный отец умер восемь лет назад, девушка поблагодарила его за сочувствие, одарив принца милой улыбкой. Видимо, это возымело особенный эффект. Молодой человек буквально растаял и, поцеловав руку новоиспечённой баронессе, ещё раз поздравил Стерлинга с приобретением титула. Принц и его свита удалились, наконец, и Амелия вздохнула с облегчением. В радостном возбуждении она и не заметила, как крепко сжала локоть Томаса, и тем более не увидела его внимательного нежного взгляда.

За следующие пару часов Стерлинг успел познакомить её с некоторыми важными джентльменами, членами парламента, проводить на общий ужин, где за столом она мило побеседовала с супругой графа Бьютского, Мэри, и даже станцевать контрданс, который совсем недавно полюбился при королевском дворе, вытеснив изысканные движения менуэта и паспье.

Окружающие довольно тепло относились к Стерлингу, учитывая его статус и немоту, а многие старшины дворянства обращались к нему ласково, с уважением, достойным принца. Амелия ощущала гордость за него и удивлялась этому странному, щекочущему чувству. Словно всё вдруг стало правильно, как и должно быть. Словно она имела право радоваться за своего мужа, принимать комплименты от принца и его приближённых и быть частью общества, которое, узнай, чьей она являлась дочерью, тут же указало бы ей на дверь. Она думала о своём отце-мятежнике с тоской и смирением. Только благодаря Томасу она сумела оценить то, как много значило для неё наследие клана МакДональд, и лишь благодаря мужу она находилась среди знати в этот чудесный вечер. Её радость была горько-сладкой, но ради супруга Амелия старательно играла свою роль.

После грандиозного фейерверка она предупредила Томаса, что задержится снаружи, дабы подышать свежим воздухом, слегка отрезвить голову. От сопровождения Халсторна она мягко отказалась. Открытая обходная галерея, называемая клуатром, обрамляла двор замка со всех сторон, и в её коридорах было множество спокойных уголков. Постояв недолго возле одной из колонн, Амелия хотела уже возвращаться, однако, заметив, как из тени к ней стал приближаться незнакомый высокий мужчина, остановилась.

– Вы совсем не изменились! Лишь немного вытянулись, стали женщиной, – произнёс он без каких-либо приветствий.

Амелия проигнорировала его надменный тон и улыбнулась уголками губ:

– Мы, кажется, не были друг другу представлены…

– Но вы знаете меня, мадам! И, Богом клянусь, я счастлив, что и мне представилась возможность увидеться с вами наедине.

Краем глаза Амелия заметила, что около входа на галерею показались двое офицеров. Они остались стоять внутри по чьему-то незримому приказу, и девушка поняла: всё для того, чтобы этому разговору никто не смог помешать.

Когда мужчина вышел из тени, и теперь их разделяли всего несколько шагов,

Амелия пригляделась и узнала, наконец, Уильяма Августа, герцога

Камберлендского. В начале вечера она уже успела услышать от кого-то, что сын короля присутствовал на празднике, но ради собственного спокойствия решила выбросить его из головы.

Он сам отыскал её, Камберлендский мясник, негодяй и убийца якобитов. Как же она сразу не признала его? Годы взяли над ним своё, это несомненно. В последнее время его жизнь текла скучно и однообразно, герцог заметно раздался в боках, у него появилась тяжёлая одышка. Присмотревшись, она отметила сильную бледность круглого лица и его извечное выражение недовольства.

Присев в изящном реверансе, Амелия с вызовом взглянула в его тёмные глаза.

– Вы искали со мною встречи? Но я не достойна вашего общества, даже рядом с вами находиться – это уже большая честь для меня…

– Оставьте свой яд при себе, маленькая МакДональд! – рявкнул он гневно, и, услышав фамилию отца из его уст, Амелия нахмурилась. – Вот так, уже лучше. Теперь я вижу его в вас, мадам. Копия своего папаши-дикаря. Я помню его дерзкие речи на поле боя, его голос грохотал, словно раскат грома в яростную грозу. Вы такая же дерзкая, как и он, раз осмелились написать мне в прошлом году ту мерзкую записку…

– Это была ошибка, не более, – произнесла Амелия ледяным тоном.

Герцог лишь хмыкнул себе под нос.

– Я запомнил вашу вредную семейку, дорогуша. О, так и знайте, я никогда о вас не забывал! Можете называть это одержимостью или безумием, но однажды я поклялся себе, что все эти наглые вожди горных кланов, которые пытались укрыть Стюартов в своих навозных лачугах, и их отпрыски падут и сгинут во времени. И никто больше не вспомнит о них. И вот, вы здесь, последняя дочь Джона МакДональда, прикрываетесь памятью своего предателя дядюшки. Вы молоды и прекрасны, несомненно, и вы думаете, что ваш муж, которого так облюбовал мой нерадивый племянник, сумеет обеспечить вам славное будущее?

Он сделал два шага ей навстречу. Амелия, не отрываясь, следила за его лицом. Её тело было напряжено, словно струна, но она продолжала гордо держать голову.

– Ваша дерзость стала мне вызовом. Само ваше существование отравляет всё моё наследие!

– Ваше наследие? – переспросила Амелия с ухмылкой. – Что есть ваше наследие? Парочка громких побед остались в прошлом. Ваши последующие военные действия были неудачны. Вы огорчили своего отца, стали обузой для семьи, а теперь говорите о наследии?

Его бледное лицо вмиг побагровело, а полные губы задрожали от гнева в попытке высказать очередную брань, но Амелия не собиралась останавливаться:

– У вас нет ни супруги, ни детей. Король возненавидел вас, и вся аристократия страны шепчется за вашей спиной о том, какое вы ничтожество! Я отлично помню, кем был и остаётся мой отец, Ваша Светлость. Я буду той, кто запомнит его и пронесёт эти воспоминания так далеко, что вы даже представить себе не можете. А кто же запомнит вас?

Несомненно, ему хотелось вцепиться руками ей в шею и свернуть, да так, чтобы каждая косточка хрустнула и переломилась. И, будь у него такая возможность, он надолго растянул бы удовольствие от этих пыток. Однако на галерее уже появились повеселевшие гости; несколько человек, в том числе и супружеские парочки, решили прогуляться под ночной прохладой, и Уильям Август вынужден был оставить в покое дерзкую девицу. Перед тем, как уйти прочь, он гневно прошипел, поравнявшись с нею:

– Будьте осторожны, мадам. Злые мысли порой обретают плоть и могут ощутимо навредить.

– Когда-нибудь и вы умрёте, Ваша Светлость, – произнесла Амелия, отведя упрямый взгляд в сторону. – Доброй ночи.

Лишь оставшись без его тягостной компании, она позволила себе глубокий вздох. Её руки до сих пор дрожали, но она не боялась. Ей вдруг стало всё равно, угрозы этого мужчины больше не страшили её. По какой-то странной причине она поверила собственным словам, будто бы заранее понимала, что не ошибалась. Пусть герцог и дальше обдумывает, как избавить мир от последних крупиц последователей дома Стюартов, она не будет прятаться. Амелия искренне верила, что её отец не пожелал бы увидеть, как его дочь убегает в страхе перед проклятым Камберлендским мясником.

Она обернулась, когда ощутила чье-то присутствие за своей спиной. Её муж неслышно приблизился, а теперь с явным беспокойством смотрел, как она пыталась взять себя в руки. В конце концов она рассказала, что столкнулась с Уильямом Августом, и их неизбежный разговор окончился на неприятной ноте. На что Стерлинг только вздохнул, пожав плечами, затем кивнул в ту сторону, откуда доносились весёлые возгласы гостей и музыка.

– Вы правы, давайте вернёмся. Я просто растерялась немного, вот и всё, – Амелия попыталась сделать вид, что успокоилась. – Спасибо, что пришли за мной, Томас.

Его смущённая улыбка, которую он и не скрывал, позабавила её. Как часто менялось его настроение, хотелось бы и ей поспевать за буйными волнами его таинственного характера.

– На самом деле я должна поблагодарить вас за большее, – тихо произнесла она. – Если бы не вы, не стоять бы мне на этом месте сейчас.

В этот раз она была искренна в своих словах и очень надеялась, что Томас это понял. Мужчина сделал шаг к ней, и Амелия ощутила вдруг, как стремительно разлилась в её груди сладость от этой близости. Его удивительные серые глаза следили за каждым её движением. Когда Томас взял её руку и поднёс к губам, девушка успела лишь сдержать волнительный стон.

Поцелуй руки, и это всё? Она даже не ощутила тепло его дыхания сквозь плотную ткань белоснежных перчаток. Амелия смутилась из-за собственного разочарования. Разум твердил одно, а тело буквально просило о ласке, и даже прикосновение губ к её пальцам заставило её несчастное сердце забиться быстрее.

Ей нельзя было делать этого. Как часто она твердила себе, измучив до ощутимой боли, что не имела права так поступать с человеком, которому была обязана жизнью. И снова она пожелала раствориться в своей минутной слабости, для которой придумала новое оправдание. Ей просто хотелось его отблагодарить, и в этом она не лгала.

Амелия положила ладонь на плечо мужа, привстала на носочки своих туфель и прижалась губами к его сомкнутым горячим губам. Это было приятно, стать инициативной и ощущать его реакцию на то, что она делала по собственной воле. Его плечи напряглись, но когда Томас положил руки ей на талию и слегка сжал пальцами, она поняла, что поступила правильно.

Ей захотелось углубить поцелуй, почувствовать тепло его рта и прижаться грудью к мужчине, который тут же попытался крепче обнять её, и он имел на это полное право. Амелия вдруг вспомнила, как её дядя целовал Магдалену много лет назад, а она наблюдала за ними из какого-нибудь тёмного уголка. Почему бы не попробовать сделать то же? Почему нельзя притвориться, будто в её жизни всё стало настолько прекрасно? Её рука скользнула с плеча мужа выше, к его шее, к тёплой щеке, и она попыталась разомкнуть его рот губами, чтобы соединить их языки.

Но неожиданно чей-то громкий голос объявил о танцах, призывая пары собраться в зале, и Томас со вздохом отпустил её, отчего Амелия едва не захныкала. Не отводя взгляда от его лица, она лишь тихо сообщила о том, что устала, и хотела бы вернуться домой. На что он одобрительно кивнул и улыбнулся, лизнув кончиком языка свои губы. И, пока они пробирались сквозь толпу гостей и прощались с Халсторном, решившим задержаться ради партии в пикет, Томас не убирал руку с поясницы своей жены – нежный жест признания, которым он давал ей понять о своей незримой власти.

«Я никому не могу принадлежать», – возникала в её голове мысль. Но, глядя на Томаса, она стоически пыталась послать эту мысль к чёрту.

Примечание к части

[17] опускная решётка для крепостных ворот.

Часть третья. Дьявол и чёрт

Глава 21. Бог на английской земле

После того, как Магдалена и Клодетт раздели Амелию до чулок и сорочки, она попросила их более не беспокоиться и отправляться спать. Несчастная Клодетт, последние два дня едва привыкшая к новой обстановке чужого дома (и подозрительным взглядам его хозяев), уже валилась с ног от усталости, так что Амелия предупредила её не подниматься утром рано, а вволю отоспаться.

– С вами всё будет хорошо, моя дорогая? – спросила Магдалена настороженно, едва Клодетт покинула спальню.

Взглянув на неё через большое овальное зеркало туалетного столика, девушка рассеяно кивнула. Оказавшись, наконец, в одиночестве, она погасила пару лишних свечей возле постели, оставив только канделябр на дальней тумбе. Прошлую ночь, после королевского приёма, она почти не заснула, очень долго ворочалась под большим пуховым одеялом и думала о тех вещах, о которых не стоило бы думать, поскольку она решила притвориться счастливой. Но в мыслях то и дело возникали непрошеные образы…

Герцог Камберлендский. Диомар и его треклятые тайны. Даже её отец, чей фантом ей так не хотелось отпускать.

Вернувшись за туалетный столик, Амелия взглянула на своё отражение:

бледная, как фарфоровая кукла, такая же неподвижная и холодная. О, как же она устала! Быть притворщицей, лгуньей, неверной. А ещё предательницей, падшей женщиной. От принятия собственной вины легче не становилось, на сердце лежал такой тяжкий груз, что даже теперь казалось – прыжок со скалы был не самым худшим решением в её жизни. Если бы всё получилось, она не сидела бы здесь, в этой прекрасной спальне, в доме своих новых знакомых, и не пыталась жалеть себя. Никаких оправданий, лишь небольшая толика сочувствия. Только какой в этом смысл, если ты сама знаешь, что виновата?

Она действовала механически. После королевского приёма так же интуитивно вернулась вместе с мужем домой, пожелала ему доброй ночи и удалилась в свою комнату. Не в силах заснуть, она глядела на дверь, за которой находилась его спальня и выжидала чего-то. Шороха, скрипа половицы, возможно, стука. Разумеется, он не пришёл. Разве её поцелуй благодарности мог в чём-то его убедить? Томас далеко не дурак, просто он верен себе, в отличие от неё самой, он не бросается в омут с головой, не теряет самоконтроля. Наверняка, принц уважает его именно за эти качества.

День прошёл, словно тумане, и ей не хотелось никого видеть. В одиночестве гораздо легче предаваться самобичеванию, и ей пришлось хорошенько спрятаться, чтобы не попасться на глаза хозяевам или мужу.

Амелия неторопливо расчесала волосы, собрала несколько локонов на висках в тонкие косы и сплела их сзади, на затылке. Любимая причёска её матери.

Удивительно, как она смогла запомнить такую мелкую деталь, но при этом позабыть лицо женщины, что её родила. Память оказалась странной штукой.

Её снова одолевала бессонница. Чтение тоже опротивело, и теперь Амелия сидела на краю постели, свесив ноги и глядя в узкое окно на мерцающие огни города. Как долго она просидела так, девушка и сама не поняла, но едва в дверь постучали, она мельком взглянула на напольные часы в углу спальни. Такой поздний час, а ведь она предупреждала прислугу не беспокоить её.

Стук повторился уже настойчивее. На несколько мгновений Амелия замерла, как и её сердце, затем глубоко вздохнула. Ну конечно, стоило бы сразу догадаться, что он тоже не спал! И как можно было не позволить ему войти на этот раз? То ли от волнения, то ли от страха голос у Амелии ненадолго осип, когда она бросила тихое и неуверенное «войдите».

Томас вошёл в спальню, держа в руке единственную зажжённую свечу на бронзовом подсвечнике, и закрыл за собой дверь. На жену глаза он поднял не сразу, поэтому у девушки была фора разглядеть его получше. Домашние кюлоты и белоснежная рубашка с распахнутым воротом – вот и всё, что было на нём. К тому же он оказался босой. Видимо, пришёл к ней прямиком из спальни. Амелия снова вздохнула.

– Д-доброй ночи, Томас, – произнесла она, запинаясь. – Что-то случилось?

Мужчина просто покачал головой. Его рука с подсвечником чуть приподнялась и замерла ненадолго, словно он пытался осветить комнату, осветить её, сидящую в ожидании на большой постели, чтобы рассмотреть. Затем он приблизился к столику, поставил подсвечник и протянул Амелии сложенный вдвое листочек. Когда она забирала записку из его пальцев, она ощущала, как её собственная рука почему-то дрожала. Пока Амелия вчитывалась в строки, записанные превосходным каллиграфическим почерком, Томас стоял чуть дальше, у окна, отодвигая полупрозрачную тюль и вглядываясь в ночь.

«Амелия! Я бы не посмел побеспокоить тебя или испугать, видит Бог, я меньше всего этого желаю, – гласила его записка. – Я долго шёл к тому, чтобы приблизиться вот так, учитывая мою нелюдимость и твоё горе после потери дяди и сестры. В том, что мы отдалились, я виноват больше всего. Признаю. Я мало общался с женщинами, попросту не понимал их никогда. Ты другая, ты отличаешься и сама это знаешь… Но там, в замке, на приёме, ты была настолько ослепительна и красива, настолько желанна, что иных отговорок и уловок я более не хочу придумывать. Каких именно отговорок, ты спросишь? Протянуть тебе руку, сделать шаг навстречу и не ходить вокруг да около. В моей голове до сих пор жив образ той дерзкой и любопытной маленькой девочки, которую я встретил на берегу Северного моря много лет назад. Возможно, вот одна из причин, почему я сам страшился к тебе прикоснуться. Я хотел этого и испытывал боль, ведь иначе быть не может. Ты страдаешь, когда стремишься к запретному… Я не знаю, что будет дальше… И сожалею, что не могу сказать обо всём, что думаю, но я счастлив уже от того, что имею возможность просто смотреть на тебя».

Поражённая его откровением и смущённая до кончиков покрасневших ушей, Амелия вернула записку мужу, и тот отложил листок на туалетный столик. Когда он подошёл и присел рядом, девушка буквально уцепилась глазами за его взгляд – пристальный, выразительный и притягательный. Всё, что осталось там, за пределами этого взгляда, ей хотелось поскорее отринуть и забыть. И всётаки, даже когда Томас прикоснулся к её волосам, покрутил в длинных пальцах рыжую прядку и ненадолго поднёс её к губам, Амелия не смогла совладать с собой: образ чёрного рыцаря, словно густой дым, застил разум, и она едва ли не ощущала на себе тяжёлый взгляд безликого пирата. Ей даже показалось, будто его рука в чёрной кожаной перчатке лежит на её плече, и невольно попыталась сбросить эту незримую руку. Получилось это не слишком изящно, скорее, дёргано и резко.

Краешек сорочки скользнул ниже, и Амелия зажала между зубами губу, когда её муж протянул руку и погладил округлое плечо. Прикосновение оказалось тёплым, не обжигающим. За ним последовал краткий целомудренный поцелуй, и теперь горячие мужские губы касались её там, где только что были его пальцы. В порыве новых потрясающих ощущений Амелия чуть выгнула шею и отвернулась, когда Томас с шумом вдохнул запах её кожи и запечатлел новый поцелуй где-то у основания шеи.

От волнения она не знала, куда деть руки, и что же такое происходило с её пальцами, которые уже так сильно начинало покалывать. Амелия медленно проскользнула ладошками по рубашке мужа, ощущая под ней крепкие твёрдые мышцы, а когда он внезапно отстранился и ловко стянул с тебя рубашку, она замерла в восхищении и не заметила даже, что улыбнулась.

– Ты такой красивый! – сорвался с её губ невольных комплимент. – Я вдруг вспомнила, как увидела тебя на скале, в тот жаркий день. Ты был таким же, как сейчас… И мы лежали рядом, едва одетые, а я говорила глупости… Я попыталась поцеловать тебя, когда ты заснул, помнишь?

Она заметила, как тяжело он задышал, но показался ей таким невероятно милым со взлохмаченными волосами и румянцем на щеках. Её собственная кожа пылала, когда он прикасался к ней и целовал. От неясного удовольствия, волнами разливающегося по её телу, девушка закрыла глаза и попыталась выкинуть из головы любые непрошеные мысли, чужие образы и видения. Ловкие пальцы потянули развязки ночного одеяния, и Амелия оказалась обнажённой до пояса, как и её муж. Она уже чувствовала, как отяжелели её груди, соски затвердели, а в самом низу живота сосредоточилось щекочущее желание.

Амелия снова взглянула на него, когда Томас отстранился, чтобы освободить постель от лишних подушек и одеяла. Непроизвольно она вспомнила картину Рени Гвидо, которую художник создал в XVII веке. На ней он изобразил полуобнажённого Самсона-Победителя. Амелия вспомнила, ей было около пятнадцати, когда она увидела копию в доме знакомых её дяди, и как она восхитилась гибким телом изображённого мужчины. Томас был поразительно похож на него, и Амелия улыбнулась собственным мыслям. Не многие удостаиваются чести быть воплощением настоящего искусства.

Она успела позволить себе лишний вздох, когда горячее дыхание обожгло её губы, и чужой влажный язык скользнул ей в рот. Она впустила его, подавшись вперёд и обняв Томаса за плечи. Поцелуй показался долгим, ленивым и сладким, и, когда большая ладонь её мужа сжалась вокруг её левой груди, Амелия застонала и дёрнулась. Словно молнией поразило, настолько это было невероятно и внезапно. И вот тогда её разум подвергся новой атаке, на этот раз сокрушительной и жестокой. Голос, который она никогда не сумела бы выбросить из памяти, зазвучал вдруг в голове:

«Сейчас всё, чего я желаю – это ты!»

Распахнув глаза, Амелия словно впервые осознала, где находится. Томас склонился над ней, покрывая поцелуями её шею, а правой рукой нежно поглаживая спину. Но она больше не могла к нему вернуться, потому что слышала лишь голос Диомара:

«Твои волосы пахнут льном и травами…»

Она снова дёрнулась, но на этот раз не от желания. Пламя в ней погасло, тело стало будто бы чужим, неприятным. Она попыталась отвернуться, но Томас крепко сжал её плечи в руках и заставил взглянуть ему в глаза. Амелия запаниковала. Она чувствовала, что готова разрыдаться, и теперь едва сдерживалась. А из-за того недоумения, что отразилось на лице мужа, ей хотелось плакать ещё сильнее. Она ощутила себя грязной и осквернённой, она точно знала, что всегда была такой. Опираясь рукой на край постели, Амелия опустила голову. Волосы скрыли её лицо, но она поняла – никакая стена в мире не смогла бы скрыть её стыд и позор.

– Прости меня… я не могу. Я не могу, потому что… о, Томас! Мне так стыдно!

Она была готова, действительно готова всё рассказать, несмотря на тугой ком в горле, несмотря на всхлипы и желание сбежать от взгляда мужчины, который не заслуживал быть обманутым и отвергнутым, тем более ею. Ощутив, как его пальцы дотронулись до её плеча, Амелия напряглась и откинула с лица волосы. Некоторое время Томас с недоверием разглядывал её, затем настойчиво повернул так, чтобы видеть её обнажённую спину. И тогда он вскочил с постели, словно дикий зверь, приготовившийся к прыжку. А его прекрасные глаза налились кровью.

Несколько дней уже прошло, но след от страстного укуса на её плече так и не исчез окончательно. Ей было страшно взглянуть на мужа. Она кожей ощущала тот гнев, который охватил его и заставил отскочить прочь, как от прокажённой. Когда это кошмарное молчание стало затягиваться, а Амелия чувствовала, что падает в бездну всё глубже, Стерлинг дёрнул её за руку так, что она сползла с кровати. Колени больно ударились о пол, Амелия пальцами вцепилась в простынь, и ей пришлось поднять глаза.

Она никогда ещё не видела его таким разгневанным. Красивое лицо было искажено от злости и негодования, тонкие губы шевелились в попытках что-то сказать, а указательным пальцем Томас показывал на неё. Когда уже слёзы обожгли ей щёки, и губы впитали их солоноватый вкус, Амелия произнесла, дрожа всем телом: