Музыка Гебридов

– Твои волосы пахнут льном и травами… Любовь моя! Ты даже не представляешь, что сделала со мной!

Понемногу сознание стало возвращаться к ней вместе с ощущением, будто всё её тело внезапно отяжелело. Когда Диомар поцеловал её в плечо, затем немного приподнял её ногу над своей, прижавшись сзади, она никак не отреагировала. Он снова оказался в ней, большой и твёрдый, с силой толкнулся вперёд, потом вновь отстранился. Теперь она чувствовала его, этот горячий пульсирующий орган, не понимая, как она вообще могла принимать его внутри. И пришло ощущение раздражения и грязи, жжения и тягучей боли, которая сковала её мышцы. А он всё продолжал растягивать её. Он брал её сзади, направляя её бёдра и толкая к себе.

Тогда он кончил на простынь, предварительно помогая себе рукой, и Амелия знала, что именно он делал. Она чувствовала головку его члена рядом со своими ягодицами и боялась даже пошевелиться, когда мужчина резко перестал двигать рукой, сжимающей его плоть. Теперь это было липко, и так странно – ощущать происходящее и даже собственное тело после того, что случилось. Девушка попыталась зажмуриться и заставить себя успокоить сбившееся дыхание, но не заметила даже, как вскоре уснула.

***

Было раннее утро, и погода стояла паршивая. Амелия ощущала себя почти так же гадко. Моросил кусачий дождик, где-то вдали то и дело грохотала приближающаяся гроза. Полчаса назад Амелия проснулась в каюте капитана, нагая, без повязки на глазах. Он не солгал, по крайней мере, о том, что при пробуждении она ничего не почувствует. Ни боли, ни похмелья, ни головокружения. Ничего не было. Совсем, как той ночью, после смерти Сары.

Её, словно мягкий плод, выжали до капли и оставили в одиночестве. И всё-таки хорошо, что Диомара рядом не было. Девушка встала и, отыскав свои вещи, оделась, делая механические движения, принимая механические решения. Покидая каюту, она даже не взглянула на нишу с постелью капитана. Она прекрасно знала, что увидит там, и ей было мерзко от одной мысли о собственной крови на этих простынях.

Она быстро отыскала их на верхней палубе, Диомара и его помощницу, они разговаривали, стоя на кормовой надстройке. Капитан себе ничуть не изменял, снова облачившись в шлем и тяжёлый плащ. Возвышаясь над собеседницей, он напомнил Амелии огромную чёрную птицу, неподвижную, мрачную. Мегера явно гневалась, и девушка успела заметить, как побагровело её лицо перед тем, как прервался разговор. Мегера отступила прочь от капитана, и её взгляд, устремлённый на Амелию, был красноречивее любых слов: она всё знала, и более того – она её жалела.

– Как вы себя чувствуете, сударыня? – начал Диомар, без всяких приветствий.

Амелия думала, что, взглянув на него ещё хоть раз, попросту лишится дара речи. Но разве этой ночью она уже не достигла точки невозврата? Ей нечего было терять, так к чему все эти прелюдии и объяснения?

Её руки инстинктивно сжали шляпу, от ярости и несправедливости ей хотелось выть, но она пересилила себя, решив не устраивать лишних истерик. Нужно быть выше этого.

– Не спрашивайте у меня о моём состоянии, если вам в сущности всё равно, – сдержанно сказала она.

– Это не так…

Она прервала его нетерпеливым жестом.

– Ещё вчера я шла сюда, не до конца осознавая, о чём попрошу или что именно сделаю. В каком-то смысле я виновата сама. – Амелия пожала плечами. – Я считала, что смогу понять чувства, которые к вам испытывала, стоило нам лишь раз поговорить… Я думала, что смогу убедить вас, но это не то, чего вы желали. И вы так уцепились за тайну своей личности, капитан, что она стала для вас дороже моей привязанности.

Со стороны послышался тихий, но возмущённый вздох Мегеры, и пиратка метнула в своего наставника гневный тёмный взгляд.

– Я знаю, зачем вы это сделали, – холодно продолжала Амелия. – Вы не меня защитить пытались, а себя самого. Вы мне не доверяете настолько, что даже прикоснуться к вам не позволили!

– То, что я сделал, было неправильно, – медленно произнёс Диомар. – Но я Богом клянусь, если бы я только мог…

– Вы могли мне открыться, до сих пор можете! Но вы этого не сделаете! Я любила бы вас, но вы не позволили.

– Откуда вы знаете, какой может быть любовь?

– Теперь я знаю лишь то, что вы отняли у меня возможность это понять.

Внезапно стало трудно продолжать, и не только потому, что горло ей будто тисками сдавили. Она вдруг поняла, что очередная минута может обернуться для неё слабостью – той слабостью, о которой он говорил ночью, она это запомнила. Амелия могла ненавидеть этого мужчину за то, что он не дал ей выбора, но саму себя она возненавидела ещё больше, потому что он до сих пор был ей нужен.

– Я боюсь вас, ужасно боюсь. Вашей силы и тех возможностей, которых нет у меня, – прошептала она, чувствуя капли дождя на своём разгорячённом лице. – Я не желаю ваших оправданий или жалости, хотя мне так хочется пожалеть себя!

– Что ж, бойтесь, Амелия, – вздохнул он. – На самом деле, вы должны были бояться уже давно.

Мегера очень тихо шепнула о том, что начиналась гроза, и пора бы укрыться в помещении. По большей части она, наверняка, оказалась смущена сложившейся ситуацией, ей хотелось побыстрее разлучить этих двух отчаявшихся и так до конца не разобравшихся в собственных чувствах людей. Пиратка сообщила, что проводит Амелию до владений Стерлинга, пока не стало слишком поздно. На что Диомар кивнул и отвернулся.

– Возвращайтесь к мужу, милая пташка, – произнёс он таким ледяным тоном, что у Амелии защемило сердце. – Счастливой поездки в Англию.

Она ничего не сказала на прощание. Всё, чего она желала – поскорее убраться с этого корабля.

В замок она вернулась около шести утра. Благо, обеспокоенная Магдалена встретила её у заросшей калитки возле северной стены, где братья Лионелл уже оставили свой ночной караул. Только раз взглянув на девушку, опытная женщина поняла – стряслось нечто непоправимое. Но Амелия молчала о подробностях своего отсутствия, пока Магда помогала ей переодеваться и готовила горячую ванну.

Единственный вопрос, который Амелия решилась задать, был о Томасе. Нянька сообщила лишь то, что он до сих пор не спускался к завтраку, поскольку прошлым вечером допоздна засиделся в кабинете.

– Тогда… я увижу его в столовой. Сегодня мы уезжаем.

Больше она ни слова не произнесла.

Горячая ванна помогла Амелии немного расслабиться. Она нежилась в воде, куда Магдалена добавила немного ароматного настоя для успокоения молодого тела. Хотелось поскорее отмыться от прошедшей ночи, соскрести с себя то, что ей даже прочувствовать не позволили. Амелия держалась за края ванны, закрыв глаза и думала о том, что никогда больше не вернётся к Диомару по собственной воле. Она была глупой и наивной, а он просто взял то, что она и так собиралась ему предложить. Слегка разбавленный горечью их общий грех.

Поднявшись, Амелия приготовилась закутаться в купальную простынь, когда неожиданно позади раздался возмущённый вздох Магды. Она всегда восклицала так, если на глаза ей попадался одинокий паучок или прошмыгнувшая в щели пола крыса. Но в этот раз она всего лишь разглядывала девушку со спины. И тогда Амелия догадалась: на её плече остался след от зубов другого мужчины.

Амелия медленно обернулась, с вызовом посмотрев Магдалене в глаза. Ей не нужно было даже говорить об этом, отметина на её плече была веским доказательством. И назад пути уже не было.

Глава 20. Серые камни

Их путь из гавани, через пролив, к западному побережью Шотландии занял не более суток. В безлюдном порту под названием Пулу их встретил Фредерик Халсторн, и Амелия успела заметить, как обрадовался её муж этой встрече. Она постаралась тепло ответить на его приветствия, но не более, заранее предупредив Магдалену, что не сможет быть слишком общительной. Она старалась, действительно старалась улыбаться и вести себя подобающе, но стоило собеседнику отвернуться, над девушкой снова сгущалась хмурая туча. Мыслями она была далеко, где-то на туманном берегу Гебридов.

– Я не знаю, что мне делать. Я словно потеряла верное направление дороги, по которой должна пройти, – бормотала она, расположившись в экипаже наедине с Магдаленой. Для Клодетт и остального сопровождения прислуги хозяин выделил большую закрытую повозку.

Стремительно заканчивался день, а к ночи, по сообщению Халсторна, который, как и Стерлинг, предпочёл поездку верхом, они должны были достигнуть границ Хайленд и местечка, где могли бы расположиться для отдыха. Хотя большинство аристократов предпочитали крупные города, вроде Перта или Глазго, Амелия знала, что Томас отказался от посещения Эдинбурга в этот раз и хотел как можно скорее прибыть в английские владения.

Спать совершенно не хотелось, оставалось только скрашивать время за разговорами, но те осуждающие взгляды Магдалены, которыми она так щедро одаривала свою воспитанницу, Амелия была уже не в силах вынести. Пришлось рассказать о том, как именно, но не с кем, прошла её последняя ночь. Узнай Магда, что её несчастная девочка связалась с пиратами, тем более с Диомаром, померла бы от такой новости на месте.

– Я рада, что в вас, наконец, проснулась совесть, – саркастично заметила нянька. – И я рада, что вы осознаёте этот груз вины, лежащий на ваших плечах, но, милая моя, как же вы позволили…

– Я больше не хочу говорить об этом человеке! – отрезала Амелия; она беспокойно дёргала плотный рукав своего дорожного костюма. – По крайней мере, во время поездки!

– Возможно, стоит рассказать вашему мужу! Он мог бы понять и разобраться с негодяем…

Амелия в ужасе взглянула на свою няню. Она лишь на секунду представила всю эту ситуацию, и от подобных мыслей её пробил холодный пот.

– Ты не скажешь Томасу, слышишь? – прошипела она, вжавшись в сиденье. – Пока я не решу, что делать, ты ни слова не скажешь, или, я клянусь, ты об этом пожалеешь!

Ответом ей стал недовольный смешок. В последнее время Магдалена частенько злилась, и это было естественно. Амелия помнила, какими немыслимыми способами выводила из себя эту молодую женщину ещё несколько лет назад, и теперь удивлялась, как только её проделки не прибавили Магде седины. Она всегда была строгой и, наверняка, всегда знала, что однажды Амелия её разочарует. Так и вышло. Очередной укол стыда, очередная тяжкая ноша на душе.

– Томас не заслужил узнать о таком перед тем, как посетит Виндзор, – произнесла Амелия, немного остыв. – Я хочу, чтобы он получил свой злосчастный титул и был счастлив, ясно тебе? Ему ни к чему знать, какая я гадина, пока мы не вернёмся на острова.

Магдалена хотела что-то возразить, но в полутьме замкнутого пространства легче было проигнорировать попытки заговорить, чем спорить с нею снова. Экипаж слегка покачивало на неровностях большой дороги, солнце толькотолько садилось. Горизонт с великолепным горным пейзажем едва окутала розоватая дымка, когда снаружи послышался громкий свист – условный знак остановиться. Амелия одёрнула шторку и выглянула в окошко.

– Что-то случилось, господа? – спросила она у Халсторна, который подъехал чуть ближе. – Разве мы уже добрались до постоялого двора? Какого-то городка?

– Нет, мадам. Ваш муж предложил всем немного размять ноги… Ах, да, кстати. Он хотел что-то вам показать, – мужчину указал рукой в сторону от главной дороги. – Он вас ожидает.

Амелия раздумывала недолго. Торопиться было некуда, к тому же идея небольшой прогулки показалась ей стоящей. Прохладный горный ветер чуть стих, а вокруг, кроме них, не было ни души. Разве что где-то в ближайшей низине, в кустах, громко перекликались тетерева.

Девушка выбралась из повозки вместе с Магдаленой, затем они прошли чуть дальше, туда, где ждал Стерлинг. Когда он обернулся к жене, подал ей руку и улыбнулся, ей захотелось ударить себя, потому что она знала – она не заслуживала его улыбки. Перед отъездом он сбрил бороду, и Амелия как будто снова видела перед собой двадцатилетнего сына Эндрю Стерлинга. И вот, как и прежде, они брели рядом по безлюдной, необжитой земле, остававшейся дикой на протяжении сотен лет.

Они двинулись по узкой тропе, едва видимой среди высокой травы, однако Томас явно знал, куда следовало ступить. Халсторн и Магдалена шли чуть позади, как и трое мужчин из прислуги. Амелия поражалась великолепию природы, неизменному простору и тому щекочущему ощущению, окутавшему её и подарившему хоть и слабый, но всё же отголосок былых времён, когда горные кланы правили здесь суровой рукой.

На мгновение ей показалось, будто кто-то прошептал её имя, и она резко обернулась, остановившись. Капюшон, подбитый мехом, упал с её головы, рыжие локоны мгновенно рассыпались по плечам и спине. Но Амелия услышала только ветер и треск высохших ветвей под ногами своих спутников. Когда Томас вопросительно на неё взглянул, она лишь покачала головой и слабо улыбнулась. Так они прошли меж двух холмов, свернули по тропе налево, и тогда их взорам открылось небольшое горное озеро.

– Как же здесь красиво! Только посмотри, Магда! – воскликнула Амелия, указывая на груду серых камней вблизи воды. – Там какие-то развалины. Я вижу башню и часть крепостной стены. Господин Халсторн, вы знаете, что это за место?

– Знаю только, что местные называют это озеро Квойч. Много лет назад здесь ещё проживали остатки одного из самых знаменитых горных кланов, но теперь сюда даже пастухи редко забредают.

– Отчего же? – удивилась девушка.

– На этих землях лежит запрет. Когда-то их выкупил король для своих подданных, которые собирались восстановить этот замок, однако, говорят, среди развалин то и дело бродили беспокойные призраки, и, в конце концов, люди забыли о нём.

Что-то потянуло Амелию к развалинам, некая необъяснимая сила повела её к этим заброшенным камням, и она не сумела устоять. Вместе со своими провожатыми она подошла ближе, обогнув несколько ям и вязких болотистых участков. Как оказалось, уцелела бóльшая часть крепостного вала, соединяющего бастионные сооружения. Разглядывая полуразрушенное строение, Амелия никак не могла избавиться от странного ощущения, будто она оказалась здесь по чьему-то приказу.

Девушка шла первая, остальные следовали за нею. Когда путники прошли сквозь огромную арку, бывшую когда-то крепостными воротами, и оказались во внутреннем дворе, Амелия замерла и прислушалась. Ни единого звука вокруг. Не шумел даже ветер, словно решив почтить память тех, кто жил когда-то в этом удивительном месте.

– А ведь ещё полвека назад этой землёй владели сильные, могущественные люди, – сказал вдруг Халсторн. – Куда всё это сгинуло?

Высоко задрав голову, как и Амелия, он разглядывал то, что осталось от башен и внутренних стен.

– Камероны, Стюарты, Маклеоды! Все они теперь разбросаны по стране, как одинокие воробьи по разным веткам дерева, – вздохнул Халсторн. – Славные были соседи!

– Кто жил здесь раньше? – спросила Амелия, обернувшись.

Никто не проронил ни слова, и на некоторое время повисла давящая тишина. Халсторн молчал, угрюмо разглядывая остатки металлической герсы [17], сложенной по частям под стеной. Неожиданно Магдалена возвела руки к небесам и пробормотала на гэльском короткую молитву, крепко сжав в пальцах свои чётки. В глазах женщины стояли слёзы. Взглянув на неё, а затем на мужа, подошедшего сзади, Амелия вдруг осознала, что земля под её ногами не была чужой. На её губах застыл немой вопрос, и она всхлипнула, когда Стерлинг, ничуть не изменившись в лице, одобрительно кивнул.

Она знала это место. Когда-то давно она воображала здесь себя маленьким рыцарем, который носился по каменным лестницам с деревянным мечом в руках и восторженными возгласами, сновал меж занятых слуг по двору и проказничал, мешаясь на кухне или в столовой. Амелия не спеша оглядывалась, и словно во сне перед нею возникали давно канувшие в небытие образы родных, друзей, подданных её отца. На одной из башен висел когда-то их герб, но сейчас никто из живущих не имел права о нём вспоминать.

Ей хотелось закричать от радости или же заплакать от отчаянной боли, потому что она считала, что похоронила глубоко в памяти дом, в котором родилась, и в котором, как рассказывала ей когда-то мать, родился сам Джон МакДональд. Он был ещё молод, этот сильный и гордый, но несомненно жизнерадостный и весёлый мужчина, когда им пришлось оставить замок и уехать глубже в Хайленд. Амелия была тогда ещё совсем крошкой, но в это самое мгновение, когда она оказалась здесь, и когда закатное солнце ласково пригревало эти покрытые мхом камни, она знала – это её земля.

Заворожённая, околдованная собственными видениями она двинулась к главной бастионной башне, сохранившейся лучше остальных, позабыв про своих спутников. Магдалена было бросилась за ней, но Томас успел остановить её, подав знак рукой.

– Позвольте ей сделать это в одиночку, – мягко произнёс Халсторн за своего товарища. – Истинная МакДональд вернулась в свои владения. Не бойтесь за неё, Магда, она справится.

И Магдалена поверила ему. Украдкой утерев с щёк слёзы, она тихо поблагодарила Стерлинга, который в ту минуту провожал свою жену внимательным взглядом, пока она не скрылась в проёме большой башни. Расчувствовавшаяся женщина хорошо знала это взгляд, и её сердце сжалось от тоски и жалости, потому что лишь дурак не понял бы теперь, что этот несчастный был безнадёжно влюблён.

Оказавшись в пустом помещении, где ощущался лишь холод древних стен, Амелия ненадолго прикрыла глаза. Она была одна, но ей не было одиноко. Когда вокруг неё зазвучал заливистый детский смех, а затем пространство наполнилось многочисленными голосами, полными пьяного веселья и задора, она глубоко вдохнула ледяной воздух и прижала дрожащую ладонь к каменной кладке.

Эти стены говорили с нею, они признали свою хозяйку, которую ожидали все эти долгие годы. Они говорили голосами её наставников и нянек, смехом боевых товарищей её отца и нежными колыбельными матери, которая убаюкивала её, свою маленькую дикарочку Амелию, пока та не засыпала под огромной звериной шкурой в родительской постели.

Ближайшая лестница в башне, что вела наверх, оказалась разрушена, и девушка приблизилась к её уцелевшему основанию, глядя ввысь, но не образ чёрного рыцаря и не огромную безликую тень она увидела в ту минуту. Она увидела маленькую рыжеволосую девочку, бегущую навстречу статному мужчине; его заразительная улыбка стала ещё шире, когда он поднял ребёнка на руки, высоко-высоко над полом, отчего она засмеялась ещё громче.

Через несколько недель после их отъезда этот замок будет разрушен и сожжён, и два десятка человек, охранявших его стены, будут казнены за измену и упрямство своего господина.

Амелия поёжилась, обняв себя руками, и с грустью опустила глаза, но вдруг со стороны тёмного прохода послышался шорох, и она взглянула туда. Её отец, каким она запомнила его в самую последнюю встречу, стоял там, глядя на неё ясными мудрыми глазами, а его рыжие волосы, напоминавшие языки пламени, трепал ветер.

– Окажись ты здесь, я знаю, ты был бы поражён тем, что получилось из твоего творения, – Амелия улыбнулась, и голос её дрогнул, когда слёзы потекли по щекам. – Был бы ты здесь, я бы сказала тебе, как каждое твоё слово, что я запомнила, отдаётся во мне эхом. Но вот я здесь, папа… и хотелось бы мне знать, слышишь ли ты меня? Слышишь ли ты, как всё то лучшее, что было в тебе, сейчас наполняет моё сердце и тянется к твоему? Надеюсь, что где-то там ты слышишь…

Ей было трудно говорить, в горле стоял тугой ком. Амелия достала из кармашка платок и утёрла им прослезившиеся глаза, но её отец, похожий на изваяние из плоти и крови, не исчез. Такой красивый и далёкий.

– Вот, я здесь… – пробормотала она сквозь печальную улыбку. – И я люблю тебя, папа. Но теперь всё хорошо, ты можешь уходить.

Когда сильный порыв ветра потянул полы её платья в сторону, Амелия вздохнула и, перешагнув через большую деревянную балку, свалившуюся сюда когда-то давно, двинулась назад, во внутренний двор, где её уже заждались спутники. Уходя, она не оборачивалась, зная, что её отец навсегда останется в этой башне, и, возможно, однажды, когда они снова встретятся, он скажет, что гордится своей дочерью.

По пути назад, к оставленным на дороге экипажам, она молчала, лишь изредка бросая взгляды на своего мужа. Как он оказался добр к ней, несправедливо добр! Она и представить себе не могла, что Томас намеревался изменить их маршрут и добраться сюда, во владения её предков. Он сделал это ради неё, и от этой мысли на душе у Амелии становилось тепло. Ей стало так хорошо, она даже протянула Магдалене руку и, приобняв её слегка, оставшееся время прогулки прошла вместе с нею. Ей нужно было чувствовать рядом кого-то родного, кого-то, кто знал её родителей и разрушенный замок во времена его расцвета. А ещё чтобы Магдалена знала, как она дорожит ею, несмотря на своё непослушание и нрав. Она могла не говорить о своих чувствах, Магда всё понимала по тому, как её несчастная девочка прижималась к ней и прятала грустную улыбку. В тот момент они обе были счастливы.

Перед тем, как отправиться в путь, Амелия приблизилась к мужу; он как раз собирался вскочить в седло, но помедлил, когда девушка протянула ему руку. От волнения она не могла подобрать нужных слов, да и не было таких слов, чтобы выразить ему свою благодарность. Поэтому она сделала то единственное, что подсказало ей сердце. Когда Стерлинг взял её руку, она потянулась и поцеловала его в гладко выбритую щёку.

Его взгляд выражал некоторое недоверие, но, едва она отстранилась и посмотрела на него с благодарной улыбкой, он тут же смягчился и кивнул в ответ в немом выражении чувств.

Когда Амелия попросила его поехать с нею в повозке, он только изящно пожал плечами, и она решила, что он оказался смущён не меньше неё. Она могла бы настоять, но Томас уже вскочил в седло и потянул коня в сторону. Тогда Амелия решила, что ещё отыщет верный способ сказать ему «спасибо».

***

Ещё на подъездной дороге к Виндзорскому замку Амелия заметила этот нескончаемый поток из экипажей, над которыми реяли флаги и знамёна самых разных мастей. Приглашённые гости со всех концов страны стекались сюда после заката. Королевский банкет и приём обещал стать одним из самых грандиозных событий этого года, поскольку старый король хворал и не мог уже проводить столь громкие мероприятия, такую возможность он доверил своему горячо любимому внуку. Приближённым короля и знати необходим был этот краткий перерыв, когда разговоры о войне могли быть ненадолго позабыты за бокалами шампанского да под отзвуки праздных фейерверков.

По пути к северной террасе Фредерик Халсторн, с которым Амелия под руку влилась в общий поток прибывающих гостей, успел рассказать некоторые факты из истории Виндзорского замка. Они прошли через Нормандские ворота, что вели в Верхний двор, а уже оттуда – в государственные палаты, где и проходил торжественный приём.

– Сегодня не только тот самый вечер, когда будущий монарх сможет показать себя перед двором, – Фредерик говорил полушёпотом, слегка наклонившись к леди Стерлинг, – но и тот самый долгожданный момент, когда он, наконец, получит шанс разглядеть каждого из своих потенциальных приятелей. Несмотря на то, что он ещё очень молод, он достаточно разборчив в том, кого следует поощрить или наказать. К тому же, он первым выказал желание отреставрировать этот замок, поэтому мы слегка поютимся здесь. Другие уголки здания, как я слышал, сейчас недоступны.

Они вошли в огромный сияющий зал для королевских приёмов, и Амелия настолько растерялась из-за окружившей её роскоши и богатого убранства, у неё даже закружилась голова. Она не сдержала восторженный вздох, подняв глаза и увидев позолоченные росписи на высоких потолках. Множество канделябров освещали залы и арки между ними; тяжёлые портьеры украшали высокие окна, из которых открывался чудесный вид на ближайший парк, озарённый огоньками фонарей. Каблучки благородных дам то и дело постукивали по мраморным лестницам, в которых отражалось великолепие их нарядов и украшений.

Поначалу было весьма шумно, гости всё прибывали, заполняя небольшими группами сверкающий зал, и в какой-то момент Амелия настолько испугалась всего этого шума и гама, что ей невольно захотелось вернуться назад, в небольшой загородный дом, где её вместе с мужем тепло приняли старые знакомые покойного Эндрю Стерлинга. Но Халсторн, не отходивший от неё ни на шаг, уверял, что личная встреча её мужа с принцем Уэльским вот-вот завершится, и Томас отыщет их.

После того, как Халсторн вынужденно познакомил Амелию с несколькими аристократами, их жёнами, сёстрами, братьями или троюродными дядями по дедушкиной линии, она понемногу влилась во всеобщее оживление. Разговоры на отвлечённые темы о моде, угощениях и тому подобных мелочах слегка успокоили нервы. Это оказалось не так сложно – снова почувствовать себя частью дворянства, как будто именно здесь было её место. Но в памяти то и дело возникали образы серых развалин дома её семьи, и Амелия брала себя в руки. Она могла притворяться племянницей всеми уважаемого графа Монтро и сливаться с праздной толпой, но она не посмела бы позабыть своё истинное происхождение.