Музыка Гебридов

– Но он покажет мне… он откроет мне себя… потому что я знаю, кто именно прячется за тем шлемом. Мне стоило догадаться раньше, но осознание пришло лишь теперь! Все мои сны и видения – неспроста! Не смотри так, Мегера, я не сошла с ума… по крайней мере я надеюсь. Да, я знаю, кто он. И понимаю, отчего он прячется и ничего не говорит. И я не осуждаю. Я только хочу, чтобы он выслушал меня!

Начиналась гроза, и на раскаты грома отозвалась взволнованная кобыла. Мегера долго смотрела на девушку, прикидывая все «за» и «против» странной затеи. Амелия выжидала, руки её похолодели, и от волнения она кусала губы. В конце концов Мегера лишь коротко кивнула и велела идти за ней. Уже накрапывал дождь, когда они отправились по береговой линии к оставленной у северозападной бухточки шлюпке.

Амелия обнаружила предводителя пиратов на верхней палубе. Когда она подошла ближе, он даже не шелохнулся, словно вовсе не почувствовал её присутствия. Но она знала, что их с Мегерой возвращение не осталось незамеченным. Дождь усиливался, забарабанив по настилу палубы; Амелия замерзала, её одежда промокла до нитки, но сегодня она не собиралась уходить вот так, не собиралась сдаваться, поэтому лишь крепче сжала рукоять каролингского меча, который прятала под плащом. Девушка стянула с головы капюшон и сделала пару неуверенных шагов вперёд. Тогда-то она и услышала голос Диомара:

– Разве вы не должны греться у камина в своём замке, за безопасными каменными стенами, сударыня?

Один единственный вопрос, что он произнёс, прозвучал настолько властно и пугающе прекрасно, с такими совершенными модуляциями, и у неё возникло непреодолимое желание, чтобы он заговорил снова. Но то были неверные мысли, Амелия хотела ненавидеть их, ведь они пугали её ещё больше, чем незримая сила, с которой он умел подчинять себе людей.

– Зачем вы его убили? – резко спросила Амелия. – Зачем вы так поступили с членом своей команды?

– Он был негодяем, я просто оказал миру услугу.

Её поразило то, как холодно он произнёс эти слова. Может быть, де Бревай и заслуживал наказания, но не казни. О чём девушка незамедлительно поспешила напомнить капитану. На её мысль он ответил с сухой иронией:

– Возможно, я чего-то не понял, и на самом деле вы не пытались защитить свою честь там, у таверны.

– Меня били и раньше, капитан! Но это не значит, что обидчик должен за это умереть!

Он обернулся к ней – чёрная непроницаемая тень, огромная хищная птица с узкими прорезями для глаз – и девушка, поддавшись секундной слабости, отступила на шаг. Пальцы под плащом невольно сжали рукоять кинжала.

– Вы оспариваете мои решения, сударыня? – спросил Диомар после приличной паузы. – Хватит и того, что моя команда высказала своё недовольство мне в лицо, но выслушивать девичьи причитания я не намерен. Господин Паук знал законы нашей большой семьи, и он посмел нарушить один из них. За что и поплатился.

Он как бы между прочим пожал плечами, так равнодушно, что у Амелии этот жест вызвал лишь возмущение:

– А вам не кажется, что вы погорячились? Что перегнули палку?

– Ваша заинтересованность начинает меня раздражать. Уж не ошибся ли я? Вы дали де Бреваю повод, о котором я не догадался?

– Это просто чушь! Я бы никогда… – она едва не задыхалась от негодования.

– Как вы смеете даже предполагать такое?!

– Тогда забудьте о нём.

– Не могу, когда смерть человека остаётся на моей совести!

Диомар сделал шаг навстречу. Затем ещё один. В шуме дождя двигался он совсем тихо, как кошка, и у Амелии возникло странное ощущение, будто бы перед ней шагает призрак. Она вспомнила свои сны, вспомнила отца и его образ, сделала глубокий вдох и утёрла с лица капли. Она не отступит и не позволит ему играть с нею, как с мышкой, только не теперь.

– Скажите мне, почему вы его убили?

– Из-за вас, сударыня. Вы – часть этой семьи. Он причинил вам боль, я сделал то же с ним. Вот и всё.

Удивительно, как он мог говорить об этом, словно не осознавал всего ужаса произошедшего. Но Амелию больше не интересовал де Бревай. Пират лишь попался под руку, такова оказалась его судьба.

– Нет, не всё! Вы лжёте, и мы оба это знаем! – воскликнула она, желая перекричать шум грозы. – Скажите мне правду!

– Иной правды нет. Возвращайтесь домой, леди Стерлинг.

Он хотел пройти мимо, так что ещё немного, и она смотрела бы ему в спину, оставшись ни с чем. Тогда резким движением она вынула меч, отбросила ножны в сторону и направила его на капитана. Острие длинного клинка замерло в каких-то дюймах от его груди.

– Вы и понятия не имеете, с каким огнём играете, сударыня, – задумчиво произнёс он, однако Амелия расслышала явную угрозу. – Откуда у вас меч?

– Одолжила его у вашей помощницы. Только прошу вас, не наказывайте её! Она ничего не знает. Лишь то, что я хотела поговорить с вами.

– Это, по-вашему, разговор? Если будете так вести диалоги, то смерть придёт за вами куда быстрее…

Что-то странное, потустороннее было в его голосе, и она ощутила дрожь глубоко внутри. Как будто он обращался не к ней, а к кому-то другому – кошмару или видению, возникшему между ними. Диомар дёрнулся, сделав шаг, тогда Амелия решилась на выпад: прокрутив перед ним меч, держась за рукоять, она заставила мужчину остановиться. Начался настоящий ливень, палубу нещадно заливало, а девушка и пират стояли, замерев. Она не пропускала его, а он не двигался. Когда он снова заговорил, угроза в его красивом голосе показалась куда яснее:

– Какой правды вы желаете? Чего именно хотите от меня?

– Вы и сами знаете. Снимите шлем и покажите мне, кто вы! Ибо то, кем вы являетесь на самом деле, заставило вас так поступить с Пауком! Я знаю! Я не сумасшедшая!

– Но меч, что мелькает перед моим носом сейчас, в ваших руках…

– Снимайте шлем! – Её отчаянный крик слился с новым раскатом грома.

– Хватит прятаться! Я не позволю вам уйти, пока вы не откроете мне правду!

Пират тряхнул плечами, и полы его тяжёлого чёрного плаща разомкнулись. На мгновение на поясе мелькнуло лезвие, через секунду в его руке возникла шпага, чей вес, длинный эфес и резная гарда на рукояти были явным преимуществом по сравнению с мечом.

Длинная коса Амелии намокла, короткие волосы у лба прилипли к коже, а дождь лил стеной, перекрывая обзор. Схватившись обеими руками за меч, она снова сделала выпад и взмах. Ещё раз, и ещё, и снова! Диомар не отражал её ударов, просто уворачивался, скользя по палубе с грацией хищника. Она действовала слишком медленно, она замёрзла и устала. Но поздно было отступать.

– Снимите же шлем, трус проклятый! – крикнула она, сделав очередной взмах.

Их лезвия встретились рёбрами, издав характерный звук. Амелия всем своим дрожащим телом ощутила этот удар и едва не поскользнулась, удачно уклонившись. Теперь Диомар нападал, но делал это вызывающе лениво, будто равнодушно. Чтобы отразить его удары, она растратила последние силы. Промокший плащ лишь утяжелял, и ноги скользили по палубе. Удивительно было, как пират ловко наступал на неё в таком ливне, словно танцевал на песке.

Ещё одна атака, ещё одна защита, но на этот раз ему удалось сбить её с ног. Он встал над нею, занеся шпагу для атаки – чёрный призрак из нескончаемых кошмаров – и всё, что Амелия могла сделать, это отразить последний удар. Меч выпал из её руки, звякнув о палубу. И она подумала, совсем как тогда, много лет назад, когда ей было всего восемь, а позади неё горел древний замок и его обитатели: ещё немного, и она умрёт. Всё кончится, её просто не станет.

– Стой, пожалуйста! – воскликнула она, как думала, в последний раз, и выставила перед собой ладонь. – Прошу, не надо! Умоляю!

Диомар всё ещё стоял над нею, твёрдо держа в руке шпагу. В стене из дождя его фигура казалась расплывчатой, нереальной, как и всё происходящее. И когда Амелия поняла, что плачет, что слёзы мешают ей смотреть, она утёрла их рукавом и прорыдала:

– Папа, пожалуйста! Остановись!

И словно всё вокруг, целый мир вокруг неё замер, когда она произнесла это, когда позвала своего отца. Она так долго ждала его, так много хотела сказать, но её упрямство и его скрытность подвели их обоих к незримой опасной черте, за которой всё было укутано туманом. Амелия плакала и дрожала от холода. Ей снова было восемь лет, как и тогда отец стоял перед нею – чужой и далёкий, заинтересованный лишь своим дурацким восстанием, но не ею или Сарой, нет. Он хотел умереть тогда, не желая уйти с ними, уйти от битвы, как Джеймс Гилли, а теперь боится открыться ей. Это было ещё хуже, чем потерять сестру, чем стоять на краю обрыва с единственным желанием – прыгнуть вниз.

– Я знаю, это ты, папа! – несчастным голосом говорила она. – Пожалуйста, не делай этого. Не бросай меня снова! Я не смогу одна… я больше не могу быть такой же сильной, как ты… Я всё испортила! Я сама всё разрушила! Помоги мне… не молчи… скажи, что это ты, и что ты никогда не уйдёшь!

Мегера и старик Скрип примчались на мостик, оба в страхе, что опоздают, но могли лишь наблюдать, как один из них – капитан или девчонка – совершит непоправимую ошибку. Пиратка жестом велела старику замереть, сама наклонилась вперёд, упираясь в перила руками. Она поняла вдруг, что кое-что уже случилось, и её вмешательство ничем тут не поможет.

Когда Диомар вернул шпагу в ножны и тряхнул плечами, словно всю тяжесть мира с них сбросил, Амелия не посмела шелохнуться. Мужчина наклонился к ней, схватил за запястье, затем поставил её на ноги, но не отпустил. По шлему били капли дождя, и Амелия часто-часто моргала, чтобы увидеть хоть что-то. Когда Диомар заговорил, ей показалось, будто душу её вывернули наизнанку, растоптали и вышвырнули вон:

– Я не твой отец, Амелия! Твой отец умер, слышишь? И твоя мать умерла. Твоя семья вместе с якобитами лежит там, в земле, забытая всеми, будто их и не существовало! Пока ты это не примешь, успокоиться не сможешь. Пойми же наконец, пташка, что твоя жизнь ещё не закончилась! Хочешь летать или лежать в земле?

Амелия молчала, слёзы текли по щеках, хоть ей и не хотелось плакать перед этим человеком. Его прикосновение приносило боль, хватка была сильной и грубой, но слова резали её на части лучше любого лезвия.

– Эта пташка никогда не взлетит, если не смирится, понимаешь? Говорят, что каждому дано по его возможностям. Каждой рыбе её море. Каждому рабу его кнут. Как и каждому льву его мясо. Ты хочешь так жить? Каковы твои возможности, моя дорогая? А ведь вопрос в том, кем будешь ты: львом или мясом.

Он отпустил её руку и отступил. Амелия, будто кукла, безмолвно наблюдала за каждым его движением. Её сердце молчало, а мысли путались.

– Возвращайтесь домой, леди Стерлинг, – вот и всё, что сказал Диомар перед тем, как уйти.

Когда к ней бесшумно подошла Мегера – тоже промокшая и совершенно угрюмая – Амелия стояла неподвижно. Она смертельно устала и желала только одного – уйти, спрятаться. Мегера подобрала с палубы меч, осмотрела его, любовно проведя по ребру клинка рукой и покачала головой, как от досады. Однако сказала она не то, чего Амелия ожидала услышать:

– Я не знаю, что именно ты сделала с ним, но знаю, что как прежде уже не будет. Ты думала, что Джон МакДональд выжил, стал пиратом и нашёл свою дочь, от которой спрятался за шлемом? Ох, пташка… ты ошиблась, но поверь мне: ты будешь рада, что Диомар не твой отец, едва окажешься в его постели.

Тогда ей было всё равно. Тогда ей не хотелось придавать значение словам помощницы капитана. Амелии просто хотелось вернуться домой.

Глава 18. Терзания

«Со всех концов Земли явилось спасение от Бога». Псалом 98:3

***

В каюте капитана, при всех зажжённых свечах вокруг стола и по углам, царила такая давящая полутьма и такой ощутимый холодок, что Мегера сто раз успела пожалеть, придя сюда этим вечером. Диомар сидел за столом и в полнейшем молчании выслушивал её доклад. Ничего примечательного, лишь будничное донесение о делах на галеоне. Но женщина, бросая украдкой взгляды в его сторону, с расстояния чувствовала нервозность, беспокойство и даже злость, хотя внешне он пытался ничем себя не выдать. Последнее время он довольно часто злился и раздражался. Пираты в негодовании старались избегать с ним лишних встреч, но Мегера догадывалась о том, чего им, грубиянам и неотёсанным мужланам, было не понять.

Умолкнув, Мегера решительно взглянула на Диомара. Тот ещё некоторое время посидел на месте, сцепив перед собой руки в замок, затем поднялся и подошёл к широкому окну позади. Его шлем и плащ лежали в стороне, на небольшой старинной софе. В этих одеждах из чёрного бархата прилегающего покроя его мощная фигура казалась вытянутой; он был высок, а без плаща и вовсе виделся гигантом.

– Четыре месяца, Мегера! Четыре месяца, не более, мы проторчим здесь.

– Вы думаете, что за этот срок мы успеем собраться и отплыть?

– Да, вполне. Наши люди готовы и ожидают. Осталось лишь разжиться достаточным количеством припасов, тёплой одежды и воды, починить орудия и укрепить на галеоне мачты.

При такой ледяной официальности ей ничего не оставалось, как соглашаться да поддакивать. Когда Мегера упомянула о новостях из Эдинбурга, Диомар даже в лице не изменился.

– Пусть этот сопляк, принц Уэльский, делает, что ему вздумается. Ни один его корабль, ни один из его генералов или премьер-министров нас не остановят, – рассуждал он тихо, словно сам с собой. – Осталось совсем немного прежде, чем мы исчезнем. И мне нет дела до их жалких угроз! Не заостряй своё внимание на пустой болтовне, слетевшей с королевских уст. Старый Георг болен и вот-вот помрёт, а двадцатилетний принц ещё недостаточно окреп для удержания власти в собственных руках. Он будет разбираться с партией вигов, как науськивает его этот напыщенный кретин, Джон Стюарт, и не уследит за делами на море. Понимаешь меня?

Он объяснял, а она всё отлично понимала, хотя, в отличие от него, не разбиралась в политике государства. Капитан хорошо изучил королевский двор, и ненавидел большинство приближённых Георга. А с некоторых пор он дал задание своим шпионам на востоке – следить за герцогом Камберлендским, к которому начал питать особую неприязнь. Мегера догадывалась, почему.

Какое-то время женщина не двигалась с места, потом медленно, неохотно выступила из тени, ближе к рабочему столу, и, закутавшись плотнее в плащ, осторожно поинтересовалась:

– Ну, а что же с девушкой?

Диомар отвернулся, чтобы взглянуть на спокойные воды бухты, и выдержал недолгую паузу.

– А что с ней?

– После того, что произошло вчера на палубе, вы словно сам не свой.

Послушайте, капитан, я говорю об этом не для того, чтобы разгневать вас, или из-за неё… Скорее, я о вас беспокоюсь. Её присутствие… я понимаю…

– Вряд ли ты что-то понимаешь в этом, – бросил он с раздражением.

– Так объясните мне! Смерть де Бревая команде не понравилась, но мы смирились и осознали, что девушка вам… я бы сказала…

– Говори уже, как есть!

– Эта девушка вам небезразлична, правильно? – Мегера вдохнула воздуха после этих слов, будто ранее вовсе не дышала. – Разное произошло за эти пять лет, капитан, но теперь это коснулось и вас. Почему вы не пощадили Паука, хоть он и умолял?

Он молчал, и молчание это не на шутку встревожило Мегеру. Пять лет – достаточный срок, за который она узнала своего наставника. Он был немногим старшее неё, однако она уважала его, как опытного руководителя и учителя. И только теперь Мегера осознала, как же долго он сторонился женщин, которых по незнанию своему привлекал. Они ему просто были не нужны! Все эти годы он довольствовался лишь своей нежной мечтой о прекрасной жизни в Новом Свете вместе с людьми, которых он спас от одиночества, бедности, мучений и смерти. Он всегда любил повторять, как важна для него эта семья, и Мегера ощущала всю искренность, с которой он говорил о них. И вот, настал этот момент, и ей, как случайному незаинтересованному зрителю со стороны, хотелось смеяться и плакать, ведь появилась женщина, к которой он так рьяно потянулся, за что сам себя же возненавидел.

Он и понятия не имел о собственной привлекательности, попросту не обращал на это внимания, и, насколько Мегера знала, ещё с юности научился игнорировать голоса похоти и страсти. Много же времени понадобилось, прежде чем кому-то удалось разрушить бесполую стену, где он мог бы спрятаться. Теперь она наблюдала, как он мучился, как измывался над собой в попытках забыть о столь внезапно возникшей привязанности к девушке, ему не принадлежавшей. Забавно, что Амелия приняла его за своего покойного отца. Мегера решила про себя, для Диомара это был особенный удар, и не ясно теперь, кто кому сделал больнее.

Она лизнула пересохшие губы и решительно заговорила:

– Если это так серьёзно, если она действительно дорога вам настолько, что вы убивать из-за неё готовы, просто признайте это, капитан.

– Как ты считаешь, почему она подумала, будто я её отец? – спросил вдруг Диомар суровым тоном.

– Вы дали ей достаточный повод, – Мегера пожала плечами. – Де Бревай в могиле, а она цела и невредима, и вы пообещали ей Новый Свет и семью… кажется…

– Кажется, что она испытывает прочную и неистребимую привязанность к погибшему отцу. Знаешь, как это называется учёными? Имманентное бессознательное влечение ребёнка к родителю! По сути именно это помешало ей в прошлом удачно выйти замуж и, возможно, породило в ней склонность ко мне. Она не рассматривала меня, как мужчину. Не столь пристально, думаю, как другие. При всей её дерзости и девичьем эгоизме, она остаётся невинным дитя, лишённым отцовской заботы и любви.

Обдумав его слова, Мегера согласилась. Она стояла так же неподвижно, ожидая, что капитан продолжит повествование своих рассуждений:

– За всю свою жизнь я не встречал подобных примеров, а ведь путешествовал немало, сама знаешь. Эта девушка похожа на расколотую вазу. Кто-то очень давно уже пытался собрать её и умело склеить, но неверно рассчитал силы, и все её кусочки оказались не на своих местах. Хотел бы я сказать, что со временем она избавится от слепой привязанности к образу отца, который так прочно засел в её маленькой головке… Но, боюсь, для того, чтобы это произошло, одних её усилий будет недостаточно.

Когда он замолчал, взял с узкого подоконника скрипку и неожиданно заиграл «Капитана О’Кейна» Торла О’Каролана, Мегера поняла, насколько всё было серьёзно. Обычно Диомар играл лишь в двух случаях: от тоски или ради усмирения гнева. Сейчас же пиратка могла только гадать, которое из чувств возобладало над этим мужчиной сильнее. О’Каролан умер почти два десятка лет назад, с юности он был слеп и являлся одним из самых любимых музыкантов капитана. Его тоскливые произведения чаще всего звучали из-за закрытой двери каюты, ибо Диомар питал особую привязанность к уязвлённым и обиженным. Большинство из его людей были когда-то обижены, сломлены и поражены душевными шрамами.

Мегера слушала его идеальное, но недолгое исполнение, и с грызущей тоской вспоминала собственные шрамы. Если рыжеволосая МакДональд привлекла капитана потому, что являлась сломанной куклой, нуждающейся в немедленной починке и особом покровительстве, женщина ей попросту не завидовала. Она никогда прежде не видела Диомара влюблённым и опасалась, что он сам не понимал этого чувства.

Скрипка тем временем умолкла и вернулась на своё место у окна. Мегера не знала, что ещё сказать. Если бы капитан не заговорил первым, она сломалась бы под этой стеной неловкости и сбежала из его каюты.

– Я не знаю, что мне с нею делать. Все мои мысли, все чувства, дремавшие до этой поры, обострились, и теперь меня терзает неясное ощущение пустоты и жажды. Ты когда-нибудь ощущала голод, который нельзя утолить? – голос его прозвучал, будто издалека, и Мегера догадалась, что он разговаривал больше сам с собой. – Перед тем, как де Бревай издал последний вздох, он сказал мне, что девчонку следует убить, ибо на ней проклятье… Может, оттого я ощущаю эту агонию? Поэтому не могу уничтожить воспоминание о том, какой увидел её здесь, на корабле? Только сейчас я понял вдруг, что, возможно, Паук был прав. Следовало убить её, чтобы ничего этого не случилось!

Забывшись в этом пугающем рассуждении, он и не заметил даже, как сжались его кулаки, каким жестоким стал взгляд, устремлённый в окно. Мегера не на шутку перепугалась возможных последствий его краткого помешательства.

– Вы вовсе не хотите этого, верно, капитан? – произнесла она опасливо. – Вы не хотите делать ей больно, и вы это понимаете. Поговорите с ней о том, что произошло вчера.

– Думаешь, это поможет?

– Я думаю, что стоит вам разок сыграть «Приветствие» О’Каролана, и девушка в то же мгновение упадёт к вашим ногам.

Видимо, он посчитал её мысль колким издевательством, поскольку голос его приобрёл знакомые сердитые нотки:

– Мне не нужна её слепая покорность! Легко свести женщину с ума, в особенности, когда речь идёт о таком хрупком душевном состоянии, как у Амелии. Когда она смотрит на меня, ей чудится дивный образ рыцаря! Сильного, смелого и прекрасного…

– Но теперь, когда она знает, что вы не её отец…

– Теперь ей придётся иначе взглянуть, – заключил он упавшим голосом.

– Если вы хотите её, просто возьмите, – предложила женщина, не подумав, но она не пожалела о сказанном. – Амелия уже не ребёнок, что бы вы там себе ни надумали…

– Ты прекрасно знаешь, что она не моя.

Ах, и вот он снова намекал на Томаса Стерлинга! Мегере хотелось выть от досады каждый раз, как только капитан вспоминал о нём и сравнивал с ним себя. Вся эта ситуация целиком и полностью была безумием, его собственной жестокой прихотью, и пиратка просто не знала, как убедить Диомара очнуться и взглянуть на вещи трезво. Но когда речь шла об Амелии, закручивался очередной круговорот сумасшествия.

– Когда же вы прекратите играть с нею? Когда всё это кончится?

– Когда я пожелаю! – рявкнул он грубо. – И однажды ей придётся выбрать… кого из нас двоих она возненавидит больше.

– С любовью шутки плохи, капитан…

– О, но ведь любовь, дорогая Мегера, – моё главное искушение! Если я и чувствую её сейчас, то сдаться ей и окунуться с головой в любовь – действительно большое искушение.

– Разве это вам не поможет?

– Нет. Потому что любовь использовать нельзя. Так она не работает.

Ей ещё многое хотелось высказать, но она видела, как он был напряжён и раздражён. Единым жестом он велел помощнице выйти, однако его приказ остановил её вдруг у порога каюты, в раскрытых дверях:

– Приведи девушку ко мне, как только появится возможность подсунуть для неё послание. Стерлинг ведь отлучился, насколько мы знаем? Мегера устало вздохнула и скучливо повторила, как на уроке:

– Да, верно. Его нет в замке.

– Отлично! Пусть она отыщет среди почты короткую записку. Мистер Скрип встретит её со шлюпкой в бухте Мангерста, в том месте, где она… ты знаешь. Ты всё поняла?

– Да, капитан.

Мегера отвесила быстрый неуклюжий поклон и вышла. На свежем воздухе она отдышалась вволю, подставив разгорячённое лицо океанскому ветру. До чего же всё теперь было сложно!

***

Перед закатом, когда солнце ещё властвовало над горизонтом и согревало землю, Амелия смотрела на знакомое пиратское судно снизу вверх с осознанием, будто впервые его видела. В солнечном свете «Полярис» выглядел иначе, не столь грозным и величавым, с опущенными парусами и без бушприта [16], который, как позже объяснил старик Скрип, сняли для починки после недавнего столкновения вблизи островов Смол, на юго-востоке от Гебридов.

– С чем же вы столкнулись? – поинтересовалась Амелия, когда пират помог ей забраться на палубу.

– С небольшим английским бригом, сударыня. Ничего страшного, всего пара царапин да треснувший бушприт.

– А что случилось? За вами устроили погоню?

Старик закивал, слегка щурясь от солнца. Он рассказал, что после потопления королевской шхуны внимание властей к Диомару и его разбойничьей деятельности вокруг Острова возросло. Но и в этот раз они успешно расстреляли бриг англичан и ушли от погони. Девушка промолчала.

Они прошлись по палубе, повстречав парочку пиратов и лоцмана Жеана, болтающегося на вантах. Увидав Амелию с высоты, молодой человек живо снял свою потрёпанную шляпу и замахал ею в знак приветствия. На что она ответила ему улыбкой и кивком головы.

Мистер Скрип провёл её мимо открытого грузового люка (девушка успела заглянуть во тьму внутренностей корабля, но ничего там не увидела) и бизаньмачты прямиком до дверей каюты капитана. Ещё издали Амелия расслышала мелодичное соло скрипки – идеальное исполнение знакомой шотландской баллады. Музыка прервалась, едва она и её сопровождающий подошли ближе. Постучав и услышав позволение войти, пират улыбнулся, галантно открыл перед нею дверь и пропустил внутрь.

Здесь ничего не изменилось со времени её прошлого визита. Всё та же атмосфера богатого убранства и мебельного беспорядка. Разве что запахи, наполнявшие комнату, теперь напоминали о пряностях и сладком мёде. Сам предводитель пиратов расположился за столом, и Амелия невольно заметила, что на этот раз он не кутался в свой тяжёлый плащ. Пресловутый шлем всё так же скрывал его лицо, и девушка со вздохом опустилась на стул напротив, когда капитан жестом велел ей присесть.