Многомирие: Колизей

После праздника гуляло всё общежитие. Ты был местным, из города, но всё равно оказался там со своими друзьями. Оказался там, чтобы встретить меня.

Мы с Леной сидели на скамейке в парке неподалёку от университета. Наше общение прервал громкий пьяный выкрик:

– Ленка!

Тогда я впервые увидела этого клоуна Жору, с которым моя соседка по комнате и хорошая подруга Лена встречалась последнюю неделю. Никогда не понимала, что она в нём нашла, как и никогда не понимала, что в нём нашёл ты. Абсолютно разные, вы всегда были лучшими друзьями.

– Привет, зай, – нежно сказала Лена, когда вы к нам подошли.

– Чё, как дела? Чё скучаем? – Жора был совсем пьян. После он кивнул на меня: – Твоя подружка?

Господи, как же меня это разозлило. Но я промолчала.

– Ой, – засуетилась Лена, – Жора, это Снежана. Снежана, это Жора.

– Nice to, типа, meet you, – покачиваясь, сказал Жора. – А это мой однокурсник, братан и пр-р-р-росто охренительный чувак Свят!

Тебя такое представление несколько смутило.

– Привет, – только и сказал ты, неловко улыбнувшись и отвернувшись куда-то в сторону.

– У нас чё-то все по общаге разбежались, – сказал Жора.

Неудивительно, ведь общежитие уже закрывалось. Но в нашем корпусе в тот день был хороший охранник, нас пускали, так что мы с Леной могли позволить себе погулять подольше.

– Может, сольёмся в одно целое? Ну, в одну компанию, я хотел сказать, – Жора громогласно заржал. – Затусим вместе.

«Нет, нет, пожалуйста, только не с этим ослом».

– Давайте! – радостно сказала Лена.

– Лен, да холодно, в общежитие надо идти, – сказала я.

– Ой, да ладно тебе, Снежан, релакс. Погнали, – сказал Жора.

– Жор, что ты до девушки докопался? – вдруг негромко сказал ты и посмотрел на меня. И что-то промелькнуло в твоих глазах. Ты коротко улыбнулся, но уже не так, как в предыдущий раз, более искренне. Я тебе понравилась, и ты стал источать изнутри какое-то неуловимое обаяние. Та твоя мимолётная эмоция как будто передалась мне через взгляд. Я улыбнулась в ответ. В ту секунду всё началось.

– Снежан, ну правда, давай присоединимся, чего ты? – не сдавалась Лена. – Не так уж и холодно! Сейчас около нуля, ты чего?

– Ладно, – я вздохнула. – Пойдём.

Мы гуляли по волшебному заснеженному январскому парку – в атмосферу волшебства не вписывался только Жора. Они с Леной шли в обнимку по плитчатой дорожке вдоль заснеженных деревьев, а мы с тобой – рядом. Ей-богу, со стороны можно было подумать, будто идут две парочки. Это меня немного смущало, хотя и ты явно был растерян. Со временем наши друзья-любовники совсем о нас забыли. Они отстали, оставив нас в ещё более неловком положении.

– На кого учишься? – внезапно спросил ты.

– Я? На экономиста. А ты?

– На лингвиста. Переводчика, если быть точным.

– Ух ты! И какие языки учишь?

– В универе или сам?

– Всё вместе.

– Английский, немецкий, итальянский… – стал перечислять ты, щурясь и как бы наигранно вспоминая.

– Ничего себе, – протянула я. – А я хотела бы побывать в Италии.

– Французским в последнее время интересуюсь, латынь ещё изучаю, – продолжил ты.

– Ты либо хочешь повыделываться, либо гений, – ответила я. Ты даже немного растерялся.

– Нет, ты что, – сказал ты. – Английский и итальянский по программе, немецкий только со словариком. Французский у меня пока ниже плинтуса, а на латыни я могу с тобой поздороваться.

– Ну-ка, – заинтересовалась я.

– Салве, Снежана, – с ухмылкой сказал ты.

Я улыбнулась. Ты замолчал.

– А Свят – это Святослав?

– Ну не Святозар, определённо.

– То есть ты Слава.

– Ну Слава – это Вячеслав, скорей. Некоторые меня и Славой называют, но я предпочитаю «Свят».

– Я буду звать тебя Славой.

– Хорошо, а я тебя – Жанной.

– Эй! Это разные имена!

– Ну и что? – ты улыбнулся.

– А то, что я Снежана.

– Ладно, ладно, убедила.

– А я всё равно буду тебя Славой звать.

– Как тебе будет угодно, Снежана.

– Эй, а где эти двое? – спросила я, когда вдруг обнаружила, что они исчезли из виду.

– Да какая разница? – ответил ты. – Ещё погуляем? Или ты домой?

– Домой, думаю. Что-то устала я от этих праздников и прогулок. Выспаться надо.

– В общежитии живёшь?

– Ну да.

– Пойдём, провожу тебя.

Мы шли и общались. Ты казался добрым и эрудированным. Я понимала, что идеальный образ в моей голове был ошибочным, ведь большинству свойственно сначала показывать себя с лучшей стороны. Но я видела тебя живого, настоящего, ты не играл. Да, первые впечатления в такие моменты всегда чересчур хорошие. Но ты так ни разу и не разубедил меня в том самом первом впечатлении. Это был последний курс. Через год и четыре месяца мы поженились. А теперь ты пропал.

Где ты?

Они тебя найдут. Я верю в это.

Глава IV. Накаченная дама

Они вели четверых: меня, Петра, Вилберта и Хармана. На каждого по двое стражников, по два пистолета. Утренний коньяк уже не обжигал и не пьянил: под этим конвоем я вмиг протрезвел. Да и желудок уже не хотел свернуться в трубочку от той баланды, которую нам дали на завтрак. Организм просто отказался воспринимать любые раздражители, кроме одного: осознания, что сейчас я умру. Казалось, уже ничего не поможет. Я не участник боя на арене, а просто смертник.

Тропа от тюрьмы до амфитеатра простиралась меж зелёных насаждений, окружённая двумя до смешного невысокими метровыми решётчатыми заборчиками, в двух метрах от дороги с каждой стороны. Над нами всё возвышался тот мужик в короне. Вскоре мы спустились в подземную часть Колизея по лестнице, которая уходила прямо в землю – арки самого амфитеатра были перекрыты металлическими заслонками – и пропетляли по окутанным полумраком кирпичным лабиринтам. Вигилы завели нас за одну из дверей, после чего покинули нашу компанию.

Здесь всё было поцивилизованней. Небольшая комната примерно пять на пять метров – чистая и ухоженная, стены явно недавно покрасили. Они были зелёными, но это не тот ужасный зелёный цвет советских подъездов, от которого веет унынием и депрессией. Это был приятный успокаивающий нежно-зелёный цвет.

– Кстати, – негромко сказал Пётр, – здесь ты Карл Десператис.

– В смысле?

– Прозвище у тебя такое. У нас у всех оно есть. Я вот Пётр Фортем.

Desperatis. Отчаянный. Красивое запоминающееся прозвище, прямо как в реслинге. В какой мир ни загляни – психология зрителя везде одинаковая.

«Вернер, наверно, проводил достаточно рисковые приёмы, раз заслужил такое прозвище».

– А имя гладиатору никогда не меняют? – спросил я.

– Не-а. Римляне любят всё заграничное и экзотическое. Мы тут как обезьянки в зоопарке.

В центре комнаты были свалены в кучу щиты, гладиусы и прочее оружие. В углу на длинных шпильках, торчавших из стены, висели костюмы, отсортированные по полу и размеру, сшитые из спандекса. Римские зрители желали видеть игру каждого мускула гладиатора. На груди у патриотичных красно-золотистых костюмов, в цвет флага Рима, красовался орёл, а под ним всё та же многовековая аббревиатура «S. P. Q. R.».

По периметру комнаты ожидали выхода четыре человека, и их лица выражали полное спокойствие.

– Ситуация не очень, – шепнул Пётр мне на ухо. – На арене будь максимально осторожен.

Я не сразу понял, в чём проблема. Осознание пришло чуть позже: мы – четверо военнопленных. И перед нами четверо добровольцев, четыре свободных римлянина.

Распределение бойцов напрашивалось само собой: каждый пленник против добровольца. Усталые солдаты против профессиональных убийц.

Два парня, мужчина преклонных лет и девушка. Парни молодые и крепкие, под два метра ростом. Выглядели они устрашающе, даже в этих обтягивающих костюмах, которые оставляли оголёнными почти все руки и ноги. Забитые татуировками, с хмурыми лицами и большими бицепсами. Пропитое лицо среднего роста мужчины было покрыто тёмной щетиной, да и сам он казался грязным, будто уже месяца три не мылся. Выглядел он как бездомный алкоголик, но в глазах читалась такая уверенность, что у меня не оставалось сомнений: это бывалый воин, который, вероятно, пошёл по наклонной. Но даже если он спился… талант, как говорится, не пропьёшь. Надо сказать, что на этом пьянице обтягивающий костюмчик смотрелся неуместно.

Что до девушки… выглядела она не очень-то и женственно. Парни были совсем немногим крепче её. Плечи этой дамы также покрывали татуировки, хоть и в меньшей степени. Самое забавное, что на лицо она была очень милой. А её пышные тёмные волосы ложились на мускулистые плечи так, что возникало ощущение, будто тело и голова принадлежат совершенно разным людям, и какой-то безумный учёный из фильма ужасов собрал свою версию «монстра Франкенштейна» из двух абсолютно разных женщин. На вид ей было чуть больше двадцати, она была примерно моего роста и могла выбить из меня всё дерьмо голыми руками.

При первом взгляде я бы предпочёл себе в соперники алкоголика. При втором, более внимательном, я бы предпочёл застрелиться самостоятельно.

– Доспехов нам никто не даст? – вдруг осенил меня вопрос. Понятное дело, что не просто так нас одевали в эти облегающие костюмы. Но я не отказался бы от какого-нибудь нагрудника, например, который спас бы моё сердце.

– Рожа не треснет у тебя? – ответила на мой вопрос девушка. – Что ещё тебе дать?

– Забыл сказать: у тебя будет только щит, – тихонько пояснил Пётр. – Как и у остальных, впрочем.

И на что я надеялся? Глупо было бы выпускать нас на арену полностью защищёнными. Зрители хотят зрелища и крови.

Забавно, но своего размера я так и не нашёл. Переодеваться пришлось у всех на глазах, а выбранный мной костюм был слишком большим и свободно висел. После я простоял в ожидании где-то полчаса в полностью подавленном состоянии, пока дверь не открылась и в неё не зашли всё те же конвоиры.

– Карл Вернер! – громогласно произнёс один из вигилов.

Уже не оставалось сил бояться. Я спокойно взял щит и меч и покорно пошёл с ними. Меня вели всё тем же тёмным коридором; в конце моей «зелёной мили» виднелся свет. Источниками этого света были два прожектора, освещавшие небольшую площадку, посреди которой из пола слегка выступала маленькая, где-то метр на метр платформа. Чуть поодаль я заметил панель с двумя кнопками.

– Дамы и господа! – раздалось сверху. – Народ великой Римской республики! Сегодня вас ждёт удивительное зрелище!

Один из «полицейских» сильно толкнул меня в спину и резким грубым голосом сказал:

– Вставай на подъёмник.

Я послушно сделал шаг на платформу и потупился вниз. Меня уже снова трясло. Костлявая госпожа с косой тихонько дышала в затылок. Платформа стала неспешно подниматься.

«Господи, Господи, почему я? Остановите это, пожалуйста, кто-нибудь… Я не хочу умирать… Боже, этот лифт будет ехать вечно?»

Объективно, лифт ехал достаточно быстро, но по моим ощущениям время буквально ползло. Несколько секунд полного ужаса длиной в вечность.

– Сбежавший гладиатор вернулся к нам! – раздавалось из колонок. – Встречайте! Ка-а-арл Де-е-спе-е-ерати-и-ис!

Неодобрительный вой трибун. Толпа хотела, чтобы меня порвали на части. Я ведь враг народа, злой немецкий солдат, ещё и беглец. Люди, наверное, боялись Карла, пока меня не поймали.

Подъёмник остановился неподалёку от центра амфитеатра. А арена была поистине огромна. Я стоял посреди бескрайнего овального поля боя. Шаг – и вот мои голые стопы обнял мягкий идеально процеженный песок. В воздухе висела ненависть, и лишь человек в смокинге и с микрофоном, стоявший между мной и вторым подъёмником, мило улыбался.

– Ему сегодня противостоит А-а-аврелия Феро-о-о-окс!

Поднялся второй лифт, и напротив появилась та девушка, что недавно грубо язвила надо мной. Злая и накаченная. Хотя многое ли в этом бою решают мускулы?

Трибуны залились шумом и кричалками. Аврелия явно была любимицей толпы. Если учесть тот факт, что она далеко не красавица, а значит, её любят не за внешность, – это не к добру.

– Очаровательная и беспощадная! – продолжал ведущий. – Ну что, вы уже заждались?

Зрители взорвались восторженными овациями и криками.

– Как настроение, Рим?!

По трибунам вновь разнёсся кровожадный шум.

– Пора начинать! – сказал ведущий. Всё это время он медленно отходил от центра арены, и сейчас был почти у самых трибун. А это означало, что кончина моя совсем близко. – Гладиаторы, бой!

Аврелия осторожно, но уверенно пошла вперёд. А меня будто бы столбняк хватил. Она сделала шаг, потом ещё шаг. В живот полетело острие гладиуса, и лишь в последний момент я успел закрыться щитом. Я никогда не был так близко к смерти. Доля секунды – и лежал бы мой труп на песке в собственной крови.

Так продолжалось ещё очень долго. Это была игра в одни ворота: она нападала, а я защищался, вот уж чему Пётр меня точно научил. Но я знал, что рано или поздно она поразит свою цель.

«Надолго ли меня хватит? Нужно напасть. Вот только как?»

Я совсем забыл, что соперника можно прессовать щитом, пока она об этом не напомнила. Она упёрлась щитом в мой гладиус, с силой прижимая его к моему телу. Я сделал шаг назад и упал.

Жизнь перед глазами не пронеслась. Пронеслись имена. В этот момент начинаешь любить всех своих близких ещё сильнее, верить во всех богов сразу, а в голове одно лишь «не надо». Надо мной возвышался её меч. Она хотела буквально вонзить его в тело.

Но страх – серьёзная сила, даже если сам ты слабак. Я оттолкнулся от земли и откатился в сторону за миг до того, как её меч вошёл в землю, и резко вскочил. Всё это, наверное, выглядело крайне неуклюже. Она уже вновь замахивалась, и я хотел было закрыться щитом, но…

И щит, и гладиус лежали у Аврелии в ногах. Уворачиваясь от удара, я потерял своё вооружение. Так что ничего не оставалось, кроме как бежать. И я побежал.

Гладиаторша бежала за мной, а я – от неё. И вот тут-то всплыли мои преимущества: скорость и выносливость. Я оказался быстрее неё. И дело не в щите и не в мече – они не такие уж и тяжёлые. Аврелия была накаченной, но не в ногах. Её собственные мышцы оказались дополнительным грузом.

Найти слабое место противника.

Я бегал по арене самыми непредсказуемыми путями. Она бы с радостью срезала путь и обманула меня, но куда и когда я сверну? В моём распоряжении было огромное пространство, и я мог водить её за нос очень долго, пока не добрался бы до щита и меча.

Я поднял экипировку, пока Аврелия еле бежала ко мне и задыхалась. Ноги её уже слушались с трудом, да и я порядком устал. Но на моей стороне был адреналин. Я побежал на противницу и резко прижал её гладиус своим щитом.

Инстинкт самосохранения – самый важный и исправно работающий из всех инстинктов. И он придаёт сил. Вот уже я давил её щитом. Аврелия пыталась отойти, но я продолжал уверенно идти на неё.

Необходимо было атаковать. Но я не представлял, как. Любой удар из тех, которым меня учил Пётр, она бы отразила. Я плохо их проводил, а гладиаторы хорошо их знали. Пришлось импровизировать.

Я оттолкнул Аврелию от себя и замахнулся гладиусом, проведя режущий удар по её правой руке. Той, в которой она держала своё оружие.

Из раны хлынула кровь. Гладиус и щит выпали из рук Аврелии, она зажмурилась, стиснула зубы и крепко вцепилась пальцами в рану, заливая их кровью. Порез вышел глубокий, и ей сейчас было очень больно. Я видел, что Аврелии хотелось кричать, но она терпела, и казалось, что сейчас эта мускулистая дама прокусит в губе ещё одну рану.

Обезоружить врага.

Аврелия стояла в метре от меня абсолютно беззащитная, а я просто не мог её добить.

Передо мной был человек. И казалось, если я проведу этот последний удар, тотчас сам перестану им быть.

И тут она посмотрела мне в глаза и хитро улыбнулась, совершенно сбив меня этим с толку. Аврелия оправилась и подняла окровавленную левую руку вверх, оттопырив указательный палец. Я невольно посмотрел на небо вслед за пальцем.

Только сейчас я заметил, что над нами возвышалось гигантское табло. Показывала она, конечно, не на него, а буквально в небо. Видимо, это был какой-то символический жест.

– Великий народ Рима! – закричал ведущий в микрофон. – Сейчас вам предстоит решить судьбу Аврелии Ферокс!

Толпа закопошилась, нажимая кнопки на пультах, которые были у каждого зрителя. Через несколько секунд на табло большими зелёными буквами загорелось слово «Помиловать».

– Вот это бой! – раздался голос ведущего. – Победу одержал Ка-а-арл Деспе-е-ерати-и-ис!

Люди вновь неодобрительно завыли. Было ощущение, что меня ненавидел весь мир. Подъёмник доставил на арену вигилов, и они тут же взяли меня под прицел. Конечно, это справедливая мера предосторожности, ведь у меня был меч, и я находился в достаточно агрессивном состоянии. Они зашли со спины и повели меня к лифту.

Я победил. Но это сегодня.

Пётр налил коньяк в железный стакан и протянул его мне. Я сидел на нарах, прижавшись к холодной бетонной стене. Петя разместился рядом в позе лотоса.

– На, глотни. Повезло тебе с этой девочкой.

Я пригубил коньяк.

– Девочка? По-моему, это огр, – съязвил я в надежде, что здесь знают про огров, и выпил весь коньяк залпом.

– Кто? – переспросил Петя.

– Неважно. Фольклор древних индейцев.

Они опять сидели вокруг стола и играли в карты, спокойно, будто никто только что не бился насмерть. Наверное, и Петя присоединился бы к ним, если бы не жалость ко мне. Действительно, а чего заморачиваться, раз все выжили? Одного меня до сих пор немного трясло. Наверное, было бы интересно подключиться к партии, вникнуть в местные азартные развлечения. Но на это не было ни сил, ни настроения. Я упал на нары и уставился в потолок.

– Ты, к слову, завтра опять сражаешься, – сказал Вилберт. – Слышишь, Свят?

– Откуда вы это узнаёте вообще? – спросил я.

– Так во дворе же расписание висит, – ответил мне Харман.

Смерть по расписанию. Что может быть удобней? Подходишь к «доске объявлений» и смотришь, когда тебе умирать. А свободные римляне наверняка где-то так же смотрят яркие постеры с датами. Это же так весело: смотреть на чужую смерть.

«Неужели только христианство было необходимо, чтобы понять, что убивать людей для удовольствия – это аморально? Что случилось в этом мире? Ведь должна была произойти цепочка событий, которая привела к нынешнему порядку вещей. Где этот мир сошёл с рельс истории?»

Я не эксперт в истории Древнего Рима, да и в истории вообще. Все ответы оставались за кадром. Да и важны ли они сейчас? Эти знания всё равно не смогли бы спасти мне жизнь.

Я так и лежал, пока Пётр не налил ещё коньяка.

– Эй, Свят, – сказал он. – Давай за Перуна.

– За кого? – не понял сначала я. – А, ну да. Главный бог, вспомнил.

Пётр недоумённо смотрел на меня. Я поднялся и невозмутимо взял у него чашку.

– За Перуна, – сказал я. – И за… ну, в общем, за остальных ребят.

Ещё один глоток. Мой собутыльник продолжал смотреть на меня как на привидение.

– Память, – сказал ему я. – У меня амнезия, ну.

– Ах да, точно! – Пётр сразу расслабился. – За Перуна!

Он сделал глоток и опёрся о стену.

– Слушай, Пётр…

– Петя, – перебил меня он.

– Петь… спасибо. Ты очень мне помог. Что уж там, жизнь спас!

– Забудь, – с ухмылкой ответил он. – Я должен был тебе помочь. Ты славный парень. Жаль, что…

Петя замолчал, некоторое время потупился в пол пустым взглядом и побрёл к своим нарам. Я остался сидеть в растерянности.

– «Жаль, что» что? – спросил я.

Земляк лёг на нары и молча отвернулся к стене.

– Жаль, что тебя всё равно убьют, – сказал Йохан, этот русый среднего роста парень с неприятным лицом, который до сих пор разговорчивостью не отличался, – Пётр не любит говорить такие вещи. Но ему придётся смириться. И тебе. И нам. Все мы однажды уже не вернёмся в эту тюрьму.

Изнутри всё сжалось. Я стал трезветь. Страх снова брал своё.

– Но Вернер ведь сбежал, – сказал я.

Ответом было всеобщее молчание.

– Как сбежал Вернер? – спросил я чуть громче.

Мой вопрос показательно игнорировали.

– Отвечайте! – крикнул я.

– Следи за своим языком, – тихо сказал Зигмунд. С ним мне общаться тоже ещё не приходилось. Он был брюнетом, поприятней на лицо и повыше Йохана. – Бежать отсюда – ещё большее самоубийство, чем оставаться на месте.

Вот и всё. Они боялись даже говорить о побеге. Даже о чужом. Камеры? Прослушка? Я не знал. И спрашивать было бесполезно.

Алкоголь не успокаивал. Отдыхать было просто невозможно. Тело болело, сил не было, но сердце до сих пор стучало так, будто хотело пробить грудную клетку насквозь и вырваться наружу. Я сегодня выжил и никого не убил, но чувствовал, что я уже никогда не буду прежним. Даже душ не помог расслабиться, и не только потому, что душевая кабинка отделяла меня от других голых мужиков лишь двумя стенками. То, что происходило со мной, водой не смоешь. И вот я, выжатый без остатка, гулял по двору.

Эта часть тюрьмы должна была создавать иллюзию свободы. Обширная территория была усыпана тренажёрами, игровыми площадками и лавочками. Казалось, что попал в какой-то очень крутой парк. Всюду было настолько зелено, что даже настроение повышалось. Я глубоко вдохнул свежий воздух. Там, чуть поодаль, раскинулся милый садик, сквозь листву которого проглядывала бетонная стена с колючей проволокой. Вольер с имитацией естественной среды обитания.

На первый взгляд, это всё не очень-то стыковалось с моими прошлыми умозаключениями о местном отношении к зэкам. Но стоило немного проанализировать ситуацию, и картинка складывалась. Человека нельзя лишать всего, надо оставить ему хотя бы малость. Орава агрессивных бандитов и воинов, которых заставляют жестоко убивать друг друга на потеху толпе, должна получать минуты умиротворения.

Людей здесь было много. Кто-то усердно тренировался, кто-то играл в местные замысловатые спортивные игры, а кто-то безмятежно отдыхал на лавочках. Весь вопрос в том, насколько ты самоуверен. Или насколько устал от такой жизни.

И всё-таки, как ни пытайся, правду не скроешь. Весь этот центр здорового образа жизни пах кровью и смертью. Заповедник самоубийц. В моих ушах ещё звенело от криков римских зрителей-садистов и ударов мечей о щиты, и меня было не обмануть.

Невидимые кандалы тянули к земле. И это были не только кандалы моей реальной несвободы, но и кандалы всех негативных эмоций на свете, которые сжались внутри меня в сингулярность, в одну бесконечно малую точку, и своей гравитацией притянули к себе все мои прежние надежды. И там, за горизонтом событий, не видно ничего, кроме беспросветной тьмы.

Да, я гуманитарий, и что? Люблю научно-популярные телеканалы.

А вот и расписание: огромная доска с наклеенными на неё листочками затесалась между деревьев около тропинки. Моя судьба – ещё два боя. Два боя, потом свобода до конца недели. Затем всё по новой.

«Эй, а когда сбежал Вернер?»

Либо меня поймали сразу после его побега, либо это расписание упорно составлялось, несмотря на его отсутствие. Гладиатор в бегах – и чёрт с ним, найдём. Пишем его имя в расписании, будто он никуда и не пропадал. Логика победителей.

– Прикидываешь, когда умирать?

Ему было за сорок. Весь в шрамах, забитый татуировками. Он носил серые потёртые шорты и запачканную белую майку. Щетина, тёмные волосы… Этот человек выглядел брутальным и опасным.

– Вроде того, – под нос ответил я и повернулся обратно к расписанию.

Пытался сделать вид, что мне на него плевать, но на деле у меня вся спина напряглась. Некомфортно мне рядом с такими личностями.

– А я давно уже не слежу, – продолжил он. – Какая разница? Либо за мной придут, либо не придут. Сражаться или валяться на нарах. Здесь особо планов на день не построишь.

– А как же близкие? Они не посещают тебя? Не приходят на бои?

Я решил поддержать диалог, дабы не оскорбить его молчанием. И повернуться к нему лицом, дабы не оскорбить своей спиной.

– Сдался я им. Ты вот за что сидишь?

– За национальность.

Я решил отыгрывать роль Вернера, а не придумывать истории или рассказывать правду. Уж больно жалкая она, эта правда.

– Солдат, значит. А я вот вор и убийца. Так что нет у меня больше семьи.

– Зачем же ты воровал и убивал?

Знаю, странный вопрос. Но что ещё мне оставалось ответить?

– Как «зачем»? Воровал, чтобы жить. Убивал… ну, потому что некоторые смельчаки не хотели отдавать своё барахло. Что мне, объяснять им, что мне нужнее? А так – чик – и всё. Гораздо эффективнее.

Жуткая речь, в которой заключалась жуткая философия жуткого человека, живущего в жуткой реальности. Жуть, одним словом.

– И что, не жалко людей? Не стыдно?

Почему-то я вдруг перестал его бояться. Не сделает он мне здесь ничего. Он не агрессивный, он аморальный и практичный. Убить меня было бы непрактично.