Чужая звезда Бетельгейзе

– Правда, – Грэм рассматривал скалы. – За ними начинается сумрак?

– Видимо, да. Идем?

– Погоди, хочу взять из Тарта живой огонь.

Захария промолчал, он ни при каких обстоятельствах не стал бы связываться с непредсказуемым подземным миром Тарта. Для Грэма такой опыт тоже был первым, но парень был полон какой-то злой решимости и уверенности что все, чего он захочет, получится.

Захария отошел в сторону и присел на гладкий оранжевый валун, напоминающий лысую макушку великана. Грэм встал на колени, опустил голову и что-то беззвучно зашептал, осторожно касаясь ладонями каменистой почвы. Он поглаживал землю так осторожно и неуверенно, словно был слепцом, впервые вышедшим из дома. Захария почувствовал, как сильно сгустился воздух вокруг, стало трудно дышать, а виски сдавило так, что казалось, еще немного и голова треснет, как пустая скорлупа. Тело налилось тяжестью и перестало слушаться, Захария будто превратился в мыслящий предмет, в нарост на валуне. Ужас, обуявший его метался по неподвижному телу, не находя выхода, он не мог даже закрыть глаз – не опускались веки. Тем временем побелевшие губы Грэма продолжали что-то нашептывать, плечи его опустились, парень сгорбился, будто земля неудержимо его притягивала, ладони всё ощупывали каменистую почву с редкими пучками сухих трав. Внезапно раздался тихий глубинный гул. Звук быстро нарастал, земля дрогнула, под руками Грэма стал надуваться горячий земляной пузырь. Он пошел трещинами и рассыпался. Из образовавшейся воронки полыхнуло пламя, и в воздухе завис яркий огненный сгусток с чертами прекрасного женского лица. Без сил Грэм сел на землю, закрыл глаза и перевел дух. Оцепенение постепенно стало покидать Захарию.

– Как тебя зовут? – хрипло произнес Грэм, не открывая глаз.

– Кара, – ответил огненный лик. – Зачем я тебе?

– Мы идем в сумеречную Альхену, помоги нам.

– Зачем вы идете туда?

– Мы ищем музыку… – тихо произнес Захария, с трудом разомкнув челюсти.

 * * *

– Почему ты не сказал мне, что Грэм ушел?!

Апреля удивил такой гнев Титруса. Обычно мягкий и спокойный, не повышающий голоса, старик буквально раскалился от ярости. За отполированным руками и локтями длинным столом сидело еще пятеро не завершивших своего завтрака демонов, они с интересом стал прислушиваться, ожидая небывалого – скандала между опекунами молодого правителя. Апрель поднялся из-за стола, взял Титруса за плечо сильными смуглыми пальцами и вывел в соседнюю залу, где обычно собирался совет перед принятием важного решения.

– Чего ты раскричался перед обществом?

– Почему ты не сказал мне?! Почему?!

Апрелю показалось, что еще немного и Титрус набросится на него с кулаками.

– Грэм с Захарией ушли еще до рассвета, я не стал тебя будить, ведь утренний сон самый крепкий и важный. Я предлагал Грэму сходить за тобой, но он отказался.

Титрус тяжело опустился на скамью, беспомощно глядя по сторонам, будто мгновенно забыл, где находится.

– Даже не попрощался, – покачал он головой, – не простился даже…

– Чудовищная неблагодарность, – кивнул Апрель. – Теперь ты видишь, как он к нам относится? Наш мальчик вырос, мы больше ему не нужны.

 * * *

Грэм отдышался, в глазах прояснилось. Захария растирал руки, ноги, возвращая телу чувствительность и силу, в голове еще стучала тяжелая боль. Огненный лик Кары был безмятежен, как искусная сияющая маска: чуть раскосые глаза, тонкий нос, слегка припухшие губы и высокий лоб, переходящий в бесшумно покачивающиеся лепестки пламени. Кара рассматривала Грэма, но по ее лицу нельзя было понять, что чувствует, о чем думает это прекрасное огненное создание. Кара не стала больше задавать вопросов, видимо её вполне устроил ответ Захарии. Она мерцала у его плеча, как редкая птица, и Грэм с нескрываемым восхищением рассматривал живой огонь. Захария с трудом поднялся с валуна и заковылял на непослушных ногах к ним.

– Это Захария, – сказал Грэм Каре, – мой слуга и компаньон.

Захария промолчал, он неловко передвигался вслед за ними, борясь с острой болью во всем теле.

Они шли наугад вдоль оранжевых скал, пока не увидели большой разлом, в котором густо плескалось светло-серое марево, отделяющее владения светила Бетельгейзе от сумерек, где властвовали души погибших планет.

 * * *

Апрель снова стоял перед серебряным зеркалом и смотрел на свое отражение. Казалось, он мучительно пытается отыскать в себе что-то новое. Послышался стук в дверь. Апрель дернул за шнурок, и опустилось полотно в цвет стены, закрывая зеркало.

 * * *

Грэм пошел первым сквозь серое марево, ему было все равно, что там такое за этой влажной завесой. В его душе теснилась необъяснимая обида и ощущение того, что от него отвернулся кто-то близкий, отвернулся и ушел без всяких объяснений. Еще раз напомнив себе, что ближе собственного сердца у него никого нет, Грэм сделал последний шаг и оказался в сумеречной Альхене. Следом подоспел Захария. Кара по-прежнему парила у левого плеча Грэма. Перед ними распахнулся безрадостный и странный на вид пейзаж: в безжизненном небе замерло идеально круглое, как дорогой медальон зеленоватое светило Медиум, озаряющее всю округу зыбким призрачным светом. Голую землю покрывала сетка глубоких трещин, кое-где виднелись скелеты невысоких деревьев. И больше ничего.

– Куда же идти? – Захария огляделся. – Грэм, что думаешь?

– Идем вперед, – пожал он плечами. – Неужто тут везде так?

– Я слышала, что на этой половине довольно разнообразная жизнь, – сказала Кара.

В сиянии Медиума ее свечение приобрело холодный белесый оттенок.

– Что-то не видать особого разнообразия.

Быстрым шагом Грэм пошел вперед, за ним полетела Кара, последним шел Захария. Он наконец-то пришел в себя, от головной боли осталось лишь легкое головокружение, в теле небольшая слабость. Перешагивая через трещины и разломы, Грэм рассказывал Каре о свинцовых колоколах, о снах, доведших до безумия его отца, о странной смерти матери – однажды утром все ее тело, с ног до головы оказалось покрыто ломкой зеленой порослью с мелкими белыми цветами. Она была еще жива, когда они с отцом пришли в ее спальню. Отчего-то четче всего Грэму запомнились ее глаза, смотревшие сквозь поросль – большие, темные, полные усталой покорности. Отец позвал Апреля, приказал увести Грэма, но он все никак не мог сдвинуться с места, всё стоял и смотрел в эти глаза, пока Апрель не взял его на руки и не унес.

Грэм рассказывал обо всем этом так, будто встретил старого друга и никак не мог выговориться. Захарию это удивляло, насколько он знал Грэма, тот особо ни с кем не откровенничал. Но Кара стала исключением. Ее волшебное лицо плыло у левого плеча, золотые глаза смотрели на юношу с таким вниманием, что не оставалось сомнений – она лучший слушатель.

 * * *

Выйдя на балкон, Апрель вдохнул наполненный разнотравьем теплый вечерний воздух. Вдали виднелись ровные лоскутки полей с черными точками работяг, покидавших поле лишь с наступлением сумерек. По мощеным грубой каменной кладкой дорогам неторопливо плелись запряженные в телеги каргоны, – их крупные голые морды с торчащими, как рюмки глазами, сонно покачивались в такт шагам.

– Тиха и благостна вечерняя Альхена. – Прошептал Апрель, с неприязнью глядя на эти картины.

Он думал, было, пойти попить вина с остальными демонами, но вспомнил недавнее винопитие, где вынужден был сдерживаться, чтобы не выложить разом все, что он думает об этом пресном собрании. Слушая их пространные, ни к чему не ведущие беседы, планы, которые они не собирались осуществлять, Апрель пришел к окончательному выводу, что демоны вырождаются. Эти напыщенные субъекты с отяжелевшими от еды лицами и тусклыми от вина глазами были кем угодно, только не демонами. Они были альхенцами. Единственный, кто мог представлять интерес для Апреля, был демон отшельник, живший на берегу океана. Поговаривали, что он бессмертен и помнит Землю так, будто был на ней вчера. Выяснить место его обитания не составило никакого труда для первого Сенатора.

 * * *

– Чем дальше мы идем, тем меньше смысла я вижу в нашем предприятии, – сказал Захария, останавливаясь у очередного древесного скелета. – Посудите сами, мы ищем не что-то конкретное, а нечто крайне абстрактное – душу колоколов. Кара, ты знаешь, что такое колокола?

– Нет.

– Правильно, никто на Альхене не знает, что это такое, потому что здесь не делают колоколов. Мы о них знаем только понаслышке, Грэм видел их только во сне. Не кажется ли вам, что все это глупость?

– Эта глупость свела с ума моего отца, и теперь делает со мной тоже самое, – отрезал Грэм. – Ты можешь вернуться, недалеко ушли.

Захария замолчал.

– Кажется, кто-то идет, – Кара взлетела выше, освещая панораму. – Смотрите, какой-то человек.

Едва переставляя ноги, прямо на них плелся старик в лохмотьях. Глубокие морщины избороздили его желтое лицо, борода и волосы висели серыми клочьями, белые глаза неподвижно смотрели в пространство. Когда на его лицо попали отблески огня Кары, глаза вдруг ожили, воспаленные веки часто-часто заморгали, он с трудом разомкнул губы, будто сделал это впервые за много лет и что-то произнес надтреснутым голосом.

– Что он говорит? – поинтересовалась Кара.

Услышав ее голос, старик упал на колени, простирая руки к говорящему огню.

– Сейчас… я попробую понять.

Грэм решил попробовать тот же трюк, что и с письмом, он стал вслушиваться в бормотание старца. И постепенно сквозь бессмысленный набор слов проступили законченные предложения:

– Огонь животворящий, выведи меня из ада! – в исступлении повторял он. – Или срок мой пришел, смерть моя долгожданная?

– Что он говорит? – повторила Кара.

– Что-то о смерти.

– Дети ада, – старик протянул руки к Грэму с Захарией, – где я, дети ада? За что я тут, дети ада?

– Не могу понять, чего он от нас хочет.

– А ты можешь ответить ему на его языке? – Захария на всякий случай встал за плечом Грэма и положил ладонь на рукоять одного из своих мечей.

– Нет, я его понимаю, но говорить, как он не могу. Идемте, мы все равно не знаем, чем ему помочь.

Они пошли дальше, а старик все тянул руки им в след, повторяя:

– Где я, дети ада? За что? Дети ада…

 * * *

Дождавшись, когда на вершины деревьев упадут прозрачные свежие сумерки, Апрель подошел к серебряному зеркалу и нажал на незаметную выемку в раме. Зеркало дрогнуло, и приоткрылась потайная дверь, впуская хозяина в скупо обставленные апартаменты. Апрель был скромен в своих потребностях, единственно, к чему он был строг – к удобному спальному месту. В нише висели одежды, которые редко встретишь на Альхене, а уж увидать в таком наряде члена Сената и вовсе было чудом. Сбросив опостылевший балахон с мантией, он тщательно, не пропуская ни единого мелкого крючка, застегнул прохладную, белую до голубизны рубашку, надел черные, незаменимые при верховой езде брюки и накинул поверх рубашки короткую тонкую куртку без рукавов. Довольный своим внешним видом, Апрель приоткрыл дверь, ведущую во вторую комнату, и посмотрел в щель. Все пространство занимали зеркала, выстроенные в причудливые коридоры, но ни в одном стеклянном хвосте не виднелось дрожащей дымки – коридоры не работали. Осторожно, будто боясь разбудить младенца, Апрель притворил дверь и пару минут разглядывал ее тонкий древесный рисунок, будто читал оставленную ему записку.

 * * *

На смену зеленому Медиуму пришел голубой Рим и заполонил собою почти все беззвездное небо. Гигантский плоский диск завис в такой опасной близости от земли, казалось – протяни руку и можно постучать по нему костяшками пальцев, как по старинному тонкому блюду. Сухая почва с глубокими трещинами сменилась более влажной вязкой почвой, окаменевшие скелеты деревьев – толстыми темными листьями, росшими пучками. Порой такие «розетки» доходили юношам до пояса, источали листья сладковатый приторный запах.

– Предлагаю передохнуть, – сказал Захария.

– Да, – кивнул Грэм, – не мешает перекусить.

Они расположились подальше от листвяного пучка, избегая дышать его удушливо гиблым ароматом. Захария положил на землю мешок, развязал его, вынул сложенную вчетверо белую тряпицу, расстелил и принялся доставать кушанья. Грэм сначала сел на землю, а потом лег на спину, вытягиваясь. Теперь он был лицом к лицу с безмятежным голубым Римом. Отчего-то душа проникалась уважением к этим потаенным светилам, хотелось узнать их судьбу и историю… но Грэм догадывался, – все три звезды сумеречной Альхены кому-то дали обет молчания и никогда его не нарушат.

 * * *

По тайной лестнице спускался вниз из своих комнат Апрель. Лестница вела прямиком в стойла каргонов. Его каргон не имел ничего общего с ленивыми скотинами, запряженными в повозки. Холеное, поджарое животное с темно-серой, будто посеребренной шкурой, издало тягучий мяукающий звук, увидав своего хозяина, что означало радостное приветствие. Апрель потрепал его по морде, игнорируя снаряжение для удобства езды на каргонах, ловко запрыгнул ему на спину и взялся за пару кожаных усов, торчавших из ноздрей животного – природа будто специально создала этих тварей для удобной езды, даже позаботилась о естественной узде. Пригнувшись к сильной жилистой шее каргона, Апрель выехал из стойла и пустил зверя мягким шагом. Обточенные аккуратные копыта цвета старого янтаря мягко ступали по земле. Впереди виднелся оградительный ров, но пересекать его и попадаться на глаза охране Дома не входило в планы Сенатора. Он знал, где ров немного сужается, в этом месте каргон мог его перепрыгнуть.

Тьма сгущалась, напоминая клубы дыма близкого пожарища. Миновав гордость Дома – ряды уродливо-корявых низкорослых деревцев, чьи узловатые ветки сплошь покрывали непомерно большие красные цветы, похожие на неряшливо сшитые лоскутья, Апрель выехал к оградительному рву. В этом месте его высокие отвесные берега никем не охранялись. Взглянув на днем и ночью бурлящую от ядовитых рыб пенистую воду, Апрель отвел каргона назад и дернул его за усы. Животное сорвалось с места и помчалось вперед. Хозяин еще плотнее прижался к нему, словно желая слиться воедино со зверем. Каргон перемахнул через ров, но не совсем удачно, – задние копыта заскользили вниз по отвесной стене. Апрель изо всех сил дергал его за усы, пока влажные ноздри каргона не обагрились кровью.

– Давай, давай, – повторял Апрель, – давай же!

Животное хрипело и сползало вниз. Тогда Апрель ударил пятками в чувствительные места под ребрами, каргон взвился и выскочил на поверхность. Сенатор перевел дух, потрепал его по вспотевшей шее, и направил животное к темнеющей вдали прибрежной полосе океана.

 * * *

Разглядывая чистый лик Рима, Грэм и не заметил, как уснул – с ним такое иногда случалось, он вдруг проваливался в сон, больше похожий на обморок, и мог не подавать признаков жизни довольно долго. Казалось – он даже не дышит в такие моменты.

– Что с ним? – забеспокоилась Кара, подлетая к неподвижному лицу юноши.

– Не беспокойся, такое бывает, ничего страшного.

Захария отломил кусок лепешки, узким тонким лезвием маленького стилета, извлеченного из незаметного кармашка на голенище сапога, нарезал копченое мясо и принялся за еду.

– Ты давно его знаешь?

– Грэма?

– Да.

– Всю жизнь, мы выросли вместе.

– Кто он? Какой он? – Кара не сводила глаз с неподвижного лица юноши.

– Ну… – Захария разрывал жесткие мясные волокна ровными белыми зубами, – он демон.

– А что это?

– Похоже, он и сам не знает, а если не знает он, откуда же знать мне.

– Все-таки интересно, – не унималась Кара, – далеко не каждому с наземного мира удается достучаться в Тарт, тем более, призвать живой огонь. Юноша обладает большой силой.

Захария кивнул, он жевал, отстраненно наблюдая, как перемещается тень ближайшего куста толстых листьев. Рим стоял неподвижно, однако тени двигались по кругу каким-то непонятным образом.

– Он красивый, – Кара снова подлетела к лицу Грэма, – такая спокойная красота присуща только правителям. Он правитель?

– Да, правитель Шенегрева, но еще не вступил во власть.

– Шенегрев прекрасный город, один из самых больших на Альхене, такой же красивый, как и его правитель.

– Кара, – Захария развязал ремни кожаной фляги с тягучим крепким вином, – он человек, по крайней мере, по внешнему виду, а ты огонь.

– Да я просто…

– Ну да.

Сделав пару глотков, Захария завязал флягу, положил ее на тряпицу, лег на землю и через мгновение заснул.

 * * *

Упругий ветер, наполненный дыханием океана, бил в лицо всаднику. Копыта каргона разбрасывали мокрый песок, животное мчалось по самой водяной кромке, во все стороны веером летели крупные брызги. Тьма сгущалась, черными клубами заволокло небо, ленивые, гладкие волны забеспокоились, заострились и принялись кидать на берег густую пену. Она шипела, пропадая в песке, оставляя после себя белесый налёт. Вскоре показались скалы, бледные и ломкие, они напоминали причудливо застывшую пену, сумевшую преодолеть влажную прибрежную полосу. Жилище отшельника выглядело частью скальной гряды, оно было столь незаметно, что Апрель едва не проехал мимо. Дернув за усы каргона, он развернул его, остановил и спешился. Вход в жилище прикрывала дверь, сколоченная из выброшенных водой разнокалиберных досок. Апрель стукнул пару раз и не стал дожидаться, пока ему ответят. Приоткрыв дверь, Сенатор заглянул внутрь.

 * * *

Погружаясь в свои сны-обмороки, Грэм никогда ничего не видел, будто некто брал плотную черную ткань и оборачивал его лицо – было тепло, душно и абсолютно темно. Но на этот раз черная ткань где-то затерялась, Грэма ослепило густое алое сияние. Оно менялось, переливалось всеми оттенками красного, надувалось, подрагивало, будто вот-вот собиралось лопнуть. Грэм ощущал себя абсолютно беспомощным, тело исчезло, осталось лишь ничем не защищенное сознание, – в нем объединились и обострились всё чувства. Алое сияние постепенно превращалось в нечто живое, дрожащее, сквозь эту зыбкую субстанцию проступили черты чьего-то лица с необычным разрезом глаз, какого Грэм никогда не видел ни у людей, ни у животных. Понять мужское это лицо или женское тоже не представлялось возможным. Оно неотрывно рассматривало беспокойное сознание Грэма с его обострившимися чувствами, и в диковинных разрезах клубилась розоватая дымка, заслоняя собою тонкие зрачки.

 * * *

В очаге мерцали оранжевые угли, на низком трехногом столике стояли деревянные кубки, наполненные слишком сладким самодельным вином. На полу, на мягких шкурах, истрепанных временем сидел Апрель, напротив Иир – старейший демон Альхены, о котором ходили легенды, будто он бессмертен. Черную гриву жестких волос прореживала голубоватая седина, цепкие черные глаза практически не моргая смотрели из-под широких черных бровей, резкие морщины, будто глубокие шрамы, испещряли безбородое лицо. Апрель цедил вино, изредка посматривая на Иира. Разговор едва клеился, старый демон не спешил выкладывать первому Сенатору свои бесценные в данном случае знания о Земле, мире, породившем их обоих. Апрелю приходилось буквально вытаскивать из него каждое слово.

– Какая она? Какова Земля?

– Она быстро меняется, – голос Иира совсем не вязался с его угрюмой внешностью, это был чистый голос юноши. – Разве я могу знать, какой она стала теперь?

– А тогда Земля какой была?

– Какая теперь разница, все равно такой она уже не будет.

Апрель глотнул гадкое вино, едва удерживаясь, чтобы не поморщиться.

– Я долгое время пытаюсь сделать коридор на Землю, но ничего не получается. Что я делаю неправильно?

– Откуда же мне знать.

– Ты против того, чтобы кто-то из нас вернулся на родину?

– Мне все равно, – чуть помедлив, ответил Иир. – Я всегда стремился к тому, что имею сейчас – уединение с видом на океанский берег. Человеческая жизнь непроста, а наша и подавно, мы должны быть очень осторожны, ведь наши силы могут наносить непоправимый урон мирозданию. Человеческие ошибки можно исправить, наши могут повлечь за собой необратимые последствия.

Выслушивать его соображения о людях, демонах и обо всем мироздании в целом, не входило в жизненные планы Сенатора. Дождавшись первой паузы, он произнес:

– Существует ли некий универсальный ключ к взаимопониманию с людьми?

– А что, твои коридоры уже готовы?

Замечание не понравилось Апрелю, но он снова вынужден был сдержаться. Неким магическим образом вино в деревянном кубке становилось все отвратительнее.

– Я просто хотел узнать, есть ли такой ключ, – смиренно ответил Сенатор. – Хочу как можно больше узнать об этом загадочном мире.

– Допустим, ничего загадочного в нем нет, а ключ есть.

Апрель выжидающе молчал. После долгой паузы, Иир положил на стол стопку каких-то черных от старости пластин, Апрель даже не заметил, откуда он их достал.

– Можно?

Иир кивнул. Пластины оказались из плотной бумаги, с трудом, но все-таки можно было разобрать рисунки на них – черные и красные.

– Это карты, игральные карты. Когда-то давно их было 78, потом 56, у меня 52. Карты – то немногое, что остается относительно постоянным в быстро меняющемся мире Земли. С течением веков изменялись их значение и рисунки, но тот вариант, что есть у меня, существует давно и вряд ли изменится. Обращаться с ними очень просто…

Слушая его неторопливую речь, Апрель быстро понял, что при помощи этих невзрачных бумажек можно творить чудеса.

Угли в очаге совсем погасли, померк и без того слабый свет. Иир тяжело приподнялся со своего места, чтобы подбросить щепок, в этот момент Апрель протянул правую руку к его бокалу и ногтем большого пальца вынул из-под холеного ногтя мизинца крошечную крупинку. Она упала в вино и исчезла без следа. Когда Иир закончил с щепками и вернулся на шкуры, Сенатор рассматривал карты.

 * * *

Сквозь ресницы Грэма пробивалось теплое желтое сияние. Приоткрыв глаза, он узрел Кару.

– Ты так долго не просыпался, – сказала она, – и был таким безжизненным.

– Все в порядке, – Грэм потер виски, отгоняя вязкое красное сновидение.

Услышав его голос, Захария открыл глаза и приподнялся на локтях.

– Тебе что-то снилось?

Порою Грэму казалось, что компаньон видит его насквозь и может заглядывать в мысли и сновидения.

– Нет, ничего, – зачем-то солгал он. – Я так и не поел.

– Прошу, я ничего не убирал.

Пока Грэм ел, Захария решил размяться. Парень вынул мечи из заплечных чехлов и принялся ими размахивать. Сначала они медленно вращались, со свистом рассекая тугой неподвижный воздух, затем вращение убыстрилось, клинки мелькали с такой скоростью, что стали почти невидимыми. Захария будто танцевал в остром гудящем коконе, наслаждаясь силой своих рук и гибкостью тела. Кара с восторгом наблюдала за этим опасным представлением, Грэм жевал мясные волокна, изредка поглядывая на компаньона без особого интереса – подобное он видел уже тысячи раз. Получив благодарного зрителя в огненном лице Кары, Захария подошел к ближайшему кусту и обрушил на него гудение обоюдоострых клинков. Во все стороны полетели куски широких толстых листьев, и вдруг раздался страшный крик, переходящий в хриплый вой, доносившийся из середины куста. Резко остановиться Захария не мог, по инерции он в мгновение изрубил куст до самого основания. Крик оборвался, будто захлебнулся.

– Что это было? – Грэм подошел к Захарии.

Тот пожал плечами. Из полых трубок срезанных стеблей, как из артерий хлестала белесая жидкость, попадая на землю, она мгновенно застывала узорчатой коркой, похожей на тонкий лед.

 * * *

Всё было кончено быстро. Апрель наблюдал, как изо рта Иира идет желтая пена. «Бессмертный, – усмехнулся он про себя. – Нет ничего бессмертного». Апрель взял со стола карты, швырнул в очаг свой кубок с вином и покинул жилище старого демона. Он выяснил всё, что ему требовалось, и теперь мог быть уверен, – этого больше никто кроме него не узнает.

 * * *

Захария чувствовал себя так отвратительно, будто убил нищего. Погруженный в свои мысли Грэм шел чуть впереди, Кара парила над их головами, освещая путь, а Захария пытался переключиться с неприятных мыслей, но ничего хорошего в голову не приходило. Однообразный пейзаж удручал. Еще не успел уйти с тусклого небосвода голубой Рим, как уже прорисовались розоватые очертания Бесса, – светила довольно быстро сменяли друг друга.

– Грэм, – подлетела к юноше Кара, – ты такой подавленный, у тебя плохое настроение?

– Нет, – пожал он плечами, – все в порядке, я от природы такой скучный и угрюмый.

– Не может быть, наверняка, тебя просто что-то беспокоит.

Но, невзирая на все попытки, она так и не смогла вызвать Грэма на откровенный разговор. Захарию болтовня Кары немного начинала раздражать, он подумал, что вдвоем им было бы гораздо проще. Вдвоем они могли разговаривать, когда хотелось и молчать, когда в словах не было никакой необходимости. Втроем было сложнее, Захария больше уставал от того, что не знал порою, о чем говорить, а не от монотонного и, как он считал, бесцельного пути.