Поезд жизни на колее судьбы

– Пойдем.

Они вернулись с балкона в комнату.

– Наболтались? – весело спросила Елизавета.

– Конечно. А вы?

– И мы, – сказала Екатерина.

Женщины позаботились о мужчинах, поэтому, когда они вернулись с балкона и сели за стол перед каждым стояла чашка чая и блюдце с тортом.

– Спасибо, – сказал Александр.

Домой Александр и Елизавета вернулись только около девятнадцати часов. Они вместе попили чай дома перед телевизором, а потом поставили фильм, который и смотрели до начала одиннадцати. Пока видеокассета перематывалась обратно, они почистили зубы и приготовились ко сну. Елизавета уже лежала в кровати, когда Александр вытащил кассету, поставил ее на место, выключил всю аппаратуру в комнате. И, почти в препрыжку, пошел в спальню. Нырнул под одеяло и прижался к телу жены, начав ее щупать руками так, что Елизавета начала безудержно смеяться, вяло пытаясь отстранить от себя мужа. А потом уже обнимала мужа и пускала его в себя. Так для них и закончился день, который был полон новостей и искренней радостью.

Александр проснулся рано после какого-то непонятного сна. Он лежал на кровати и смотрел на потолок. И в этот момент, сам непонимания от чего, он вспомнил рассказ одной из родственниц – сестры отца. Ведь еще одна нить истории связывает его с Санкт-Петербургом ныне и Ленинградом ранее. Его тетя старше его отца на несколько лет. Но во время Блокады города Ленинграда они оба были еще детьми. И сейчас он окунулся в воспоминания, повторяя в голове все диалоги, прокручивая все действия.

Они собрались всей семьей: родители, Екатерина, Александр, сестра отца, и родители матери. Александр тогда как раз учился в институте на четвертом курсе. И к этому времени много задумался над темой войны, Блокады. Его отец тогда был ещё маленьким, а вот сестра была старше, хоть и тоже ребенком. Поводом для встречи всей семьи был юбилей отца.

– А вот я как-то привык к Москве. Как переехал сюда работать…так и остался, – говорил отец.

– Но родился то ты в Ленинграде! – говорила его сестра, сделав глоток вина.

– Тоня, ну вот так сложилось, – его сестру звали Антониной, – ты осталась жить в Ленинграде, я в Москве с семьей, – он выпил чуть водки. Он не любил пить рюмки «залпом».

– Да…у каждого своя жизнь, – она улыбнулась, – вот и ты родился восьмого сентября. А этот же день, через несколько лет стал началом Блокады города.

Александр сразу прислушался, потому что почувствовал, что сейчас может услышать истории из жизни.

– Сначала же из Гатчины эвакуировали, а там потом немцы. Отец ушел на войну. Так и пропал без вести, – она махнула рукой,– мы еще ходили пенсию узнавать, помнишь?

– Ну, ну, ну, – ответил отец.

– Мама осталась с тремя детьми в сорок лет. Ну молодая еще. А что делать? Кушать то нужно. Ну вот она и пошла на Первый Молочный устраиваться. А таких желающих, сам понимаешь…, – она выпила вина.

– Конечно. Таких желающих, я представляю, много было.

– Ну вот. Стоит она в очереди, мы тогда с ней были, а очередь огромная. И знаешь, ходит женщина по рядам и смотрит документы, справки. Останавливается у мамы, смотрит документы, а потом на весь зал кричит…там какое-то имя, а затем: «Больше никого не принимай – я нашла нужного человека». Не знаю что там у мамы была за справка. Ну вот так она и устроилась. И во время Блокады работала. А, главное, дом то наш через канал прямо напротив. Она на работе, а мы дома, и когда бомбежка шла, как она сама говорила, подходила к окну и смотрела. Дом стоит – стоит. И хорошо. Еды то особо не было, ели черт знает что. А маленькому то нужно было хорошо питаться, грудничку. Считай, в декабре отец ушел, в январе родился третий ребенок, а в сентябре началась Блокада. Сам понимаешь… так что мы с тобой выжили, а он нет. Ну, конечно, малыш и в такой обстановке, – она это говорила без сожаления в голосе. Все всё понимают.

За столом было молчание.

– Ну этого я, честно, не особо помню. Про Петмол. Да и мама не рассказывала.

– Для нее, сам понимаешь, это было тяжело. Сейчас ее с нами нет уже…но воспитала двоих детей, ты с высшим образованием, я…

– Ты то наша ударница! – с улыбкой сказал отец, – с такой работой, все время на ногах. Героический человек, – он говорил это откровенно.

– Да ну тебя, – она отмахнулась по-доброму и сделала глоток вина, – а, ну еще нас на комбинат водили, детей, чьи родители там работали, сгущенку кушали.

– А это помню, – отец с грустной улыбкой вставил.

– Ну с собой, конечно, не давали и говорили много не есть, потому что…ну не ели нормально, а от большого количества…я до сих пор вспоминаю эту сгущенку и как тогда съела много, что мне и сегодня плохо, – она сказала последнюю фразу со смехом.

– Ну как детям это объяснить. Тем более, нормально не жравшим в таких условиях.

– Да, – она протянула «а». А затем продолжила с горькой интонацией воспоминаний, – да что только не ели…даже столярный клей и ремни из свиной кожи…жмых, ну а картофельным очисткам мы рады были! Само собой обрабатывали все это, но…, – она не продолжила, а через несколько секунд пошла дальше, – но касательно санитарии все было еще очень даже не плохо. После первой зимы, где с декабря и до апреля(!) держались минус тридцать-минус тридцать пять, ну конечно, к весне выше температура была, но не настолько, весь город вышел убирать то, что зимой скрывал снег. И все убрали. Много разных болезней развилось, но некоторые, однако, наоборот стали редкостью. Тиф! Брюшного тифа выросли заболевания! Туберкулез и другие болезни, которые при истощении организма протекали очень трудно, – она продолжала.

Александр слушал и этот рассказ так сильно запал ему в душу. Он хотел бросить бокал, который стоял перед ним, в стену от злости. Но он был не так воспитан и сдерживал себя, сжимая пальцы под столом в кулак.

– Я тут, кстати, смотрела фотографии Блокады. Откуда они это взяли…ну говорят, там работали репортеры, газетчики…

– Ну да, конечно. А как иначе, – ставил отец.

– Понимаешь, даже я от таких фотографий заплакала. Это ужасно.

– Вот и живи, чтобы все это и внукам рассказывать, – он с улыбкой, которая больше была для того, чтобы разрядить атмосферу, посмотрел на Александра и Екатерину.

Застолье продолжалось, говорили о разном, смеялись. А Александр будто оказался в мыслях в том Блокадном Ленинграде. Будто он сам был на набережной Обводного канала.

Когда они потом с отцом возвращались вечером по улице, после того как проводили гостей, Александр сказал:

– Как-то круто с Петмолом.

– Согласен, – воодушевлено сказал отец.

– Что же там за справка такая была?

– Если бы я знал. Может это, так сказать, семейная легенда. Не знаю.

– Может быть, может быть. Но сомневаюсь. На правду похоже. Тетя Тоня молодец, конечно. Такая работа, такая судьба…, – здесь он имел ввиду и личную жизнь, – знаешь, во время того ее рассказа, я буквально сам оказался там.

– Надеюсь, что ты никогда там не окажешься, сынок.

Отец обнял сына, на секунду прижал к себе и отпустил. Но за эту секунду они оба поняли и ощутили намного больше, чем если бы использовали тысячи слов.

Александр лежал на спине и грусть была в его глазах. Он всегда для себя говорил и сейчас об этом думал.

«Не один даже самый близкий друг не сможет заменить отца, а не одна девушка – мать (он посмотрел на жену, которая мерно сопела рядом). Никогда. Чувств сильнее, чем к родителям не испытать никогда и не к кому. Для меня это так и так будет всегда».

Екатерина и Антуан проснулись практически одновременно – с разницей в несколько секунд. Дела были у всех – работа у Екатерины и работа у Антуана. Он уже смог себя зарекомендовать за месяц выступлений и продемонстрировать в полной мере свои таланты. У Екатерины же продолжалась все та же работа только в новой обстановке. Она поддерживала отношения со всеми в коллективе, но близкие пока что не поддерживала ни с кем.

Сегодня утром у Антуана запланирована репетиция, а Екатерине нужно к обычному времени на работу. Поэтому они быстро позавтракали, помылись, и вместе вышли из дома, только разошлись в разные стороны – Екатерина к метро, а Антуан к машине. Было им не по пути и подвозить Екатерину до работы не было никакого смысла.

За все время Антуан уже освоился и неплохо ориентировался в городе. Он нашел несколько дней для того, чтобы слетать во Францию, а вернуться в Петербург уже на машине. Тяжело ему дался тогда тот перегон, но зато он смог забрать с собой все свои вещи. Он даже привез подарок Александру, но забыл отдать после вчерашнего обеда. Только его машина на улицах города смотрелась необычно. Французских машин было в городе особо немного, тем более такого класса, как автомобиль Антуана.

С коллегами Антуан общался немного, да и языковой барьер давал о себе знать. Общими словами они перекидывались, ведь каждый из нас на самом деле знает все языки мира, только почти все – в ограниченном, даже очень ограниченном виде. Из каких бы стран люди не были они все равно со временем притираются друг к другу и могут пониматься друг друга даже не зная в точности языка. Да и самим коллегам было интересно, потому что француз, другая культура, обычаи. Многие же из них так и не были зарубежном. Поэтому дискомфорта Антуан не испытывал точно, но и не находился «как рыба в воде». Ему просто было удобно и комфортно работать и общаться с теми людьми, которые были вокруг него. Да и сам Антуан был довольно общительным человек и, что самое главное, не смущался, если его не поймут сразу, не разберут того, что он сказал. Ведь бывает такое чувство стеснения у людей, да и довольно часто, когда ты в чужой стране, говоришь по разговорнику и когда нужно что-то объяснять, то теряешься от стеснения, волнуешься, даже боишься чего-то, скорее всего это боязнь опозориться, опростоволоситься. Все это те предрассудки, которых у Антуана нет. Да и сами ситуации все же немного различные. Незнакомый человек на улице и люди, с которыми ты будешь работать – это разное. Показаться смешным в коллективе не так и плохо, всяко лучше, чем зарекомендовать себя высокомерным с претензией на что-то, когда толком ничего из себя не представляешь. Так что и к добрым шуткам, и к непониманию чего-то между собой и коллективом он относился с юмором и коллеги отвечали в этом ему. Атмосфера царила хорошая, хоть Антуан и ожидал сначала чего-то напряженного, разговоров, мол, какой-то иностранец едет, кто это, зачем он нужен. Но этого всего не произошло, чему он очень рад. По крайней мере не произошло видимых конфликтов, а в душу ко всем людям он залезть не мог. Да и не хотел.

Екатерина же все больше и больше задумывалась о свадьбе. В ее мозгу крутились разные мысли, идеи, предположения. Она помнила свадьбу брата, на которой ей очень понравилась и хотела бы провести свои минимум не хуже. До Нового Года она хочет уже официально быть с Антуаном. Как раз на этой недели они хотят подать заявление и выбрать удобную для них дату. Антуан сам позитивно настроен на свадьбу и, внешне, не испытывает ничего против. Так же она решила встретиться с братом и Елизаветой для того, чтобы обсудить как они организовывали свою свадьбу.

«Конечно, совместная жизнь с мужчиной, чего прежде у меня не было, забирает свою часть свободного времени. Люди в совместной жизни сразу становятся зависимы друг от друга. И для хорошего и радостного сосуществования это необходимо. Где-то один чуть уступает, где-то другой. Для меня появление мужчины в доме, которого я так искренне люблю, это, конечно, больше плюс, нежели минус. Я получила ту опору, которая была мне необходима. Да, брат для мне тоже опора, на которую я могу положиться в любой ситуации…но он не всегда же рядом, нельзя же быть постоянно с ним. Антуан же постоянно со мной, мы рядом, и у меня сразу возникает чувство постоянной защитой. Будто я под каким-то куполом, который отбивает от меня опасности, проблемы… Да, конечно, это скорее самовнушение, но от этого возникает уверенность. Да, порой я не могу побыть сама с собой, но это мелочи. Готовить приходится больше и разнообразнее, нежели для себя любимой (она улыбнулась себе). Возникает чувство, будто вся сила чувств никогда не иссякнет, будь то через пять, десять или же двадцать лет. Наверное, это самообман. Вечной любви в мире не существует. Это все выдумки писателей и киношников. Но…но всегда хочется чтобы именно у тебя это было так, как говорят актеры и как пишут писатели. Пускай только у тебя и у твоего избранника и не у кого другого. Вот такой вот эгоизм. Тоже самое, если сидишь и пишешь контрольную на уроке…да, зла не желаешь никому, но хочешь быть той единственной, кто напишет идеально, без ошибок, без помарок. Это не от злобы, не от ненависти…наверное, это где-то внутри. Заложено в нашем мозгу, а может чувство какого-то лидерства. Я не знаю. Пускай это называет как угодно, но в человеке это определено заложено».

Дома у них было все уютнее и уютнее. Екатерина своим «женским» взглядом понимала что нужно, чего не хватает, а что нужно убрать из этой квартиры. Антуан же открестился в этом плане и дал волю Екатерине самой принимать все решения. Вопрос покупки той или иной вещи был только в одном – в средствах. Август ознаменовался не самой приятной экономической ситуацией для страны, когда ресурсы для удержания валюты на плаву закончились. Начался кризис, который угрожал еще начиная с конца предыдущего года, после ухудшения экономической ситуации. Вопрос был в том, как сохранить деньги, а не как их потратить. Поэтому для Екатерины август ознаменовался и беготней по банкам. Плюс был в том, что у Антуана была другая, стабильная валюта, которая была их резервом. Но пока была возможность сохранить рубли – они ее использовали. Для них, как и для Александра и Елизаветы, дефолт не обернулся совсем страшным последствием, но удар, хоть и несильный, нанес.

Но жизнь продолжается, а Екатерину греют мысли о ребенке. Ее ребенке, самом дорогом и приятном, до появления которого остается менее семи месяцев.

Погода в середине сентября выдала два очень теплых дня, когда температура была выше двадцати градусов. К сожалению эти дни выпали на понедельник и вторник, что мешало Александру и Елизавете гулять по городу и в парках. С первого сентября Елизавета встретила новый учебный, новых учеников, и новые реалии преподавательской жизни, которые не всегда ее радовали. Александра же судьба все же забросила в парк при двадцатитрех градусной температуре тепла. Он шел по центральной алее Приморского Парка Победы в сторону стадиона имени Кирова. После встречи, которая проводила недалеко от сюда, он решил прогуляться по парку, «вспомнить молодость», благо на работу сегодня было уже не нужно, а жена до вечера в школе.

«Давно я здесь уже не был. Последний раз были с Лизой года три назад, если не больше. Тоже погода тогда была отличная».

Стадион на несколько десятков тысяч зрителей был все ближе. Александр шел, разглядывая деревья, растения, даже белок, которые бегали здесь от дерева к дереву. В такие прогулки разные мысли лезут в голову. Вот и сейчас он задумался.

«Значит, свадьба у них будет в декабре…ну что же, неплохое время года. Значит Катюха будет уже на (он стал загибать пальцы) июня, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь…семь месяцев. Катька, Катька…была когда-то маленькой девчонкой, а сейчас уже скоро станет мамой. Тьфу, тьфу, тьфу. Но вот в ее выборе я так и не разобрался. Вроде и ничего мужик, подарок хороший привез (он улыбнулся, когда вспомнил как Антуан подарил ему пластинку французского издания альбома группы АукцЫон «Как я стал предателем»), звучит, кстати, она очень очень неплохо, воспитание, манеры, характер. Но что-то (он даже цокнул языком) не так в нем. Еще с мамой его скоро знакомиться. В конце месяца приезжает. Посмотрим, что она из себя представляет…Может, что и о нем расскажет, что поможет мне понять. Но это порок в лице точно. Только какой… А, потом все. Сейчас я просто гуляю».

Но мысли не отпускали его, даже когда он этого хотел. Они все были об одном и том же, он задавался одними и теми же вопросами, которые задает себе уже четверть месяц, но на которые не получает ответа. Он даже сам начал уставать от слов, которые звучали в его голове. Одна часть его говорит: «Отстань от парня», но вторая говорит: «Разберись, в нем что-то есть не то». Но все эти мысли не мешали ему ни в работе, ни в семье. Они отвлекали его только тогда, когда он отдыхал или же был один.

Александр дошел до конечной точки своей прогулки по парку – стадиона имени Кирова. Отсюда он хотел, после недолгого любования стадионом, развернуться и пойти в обратном направлении и поехать домой.

Перед памятником градоначальника, руководителя Ленинградского обкома ВКП(б) двадцатых-тридцатых годов, стояла компания молодых людей с бутылками воды, пива, и других алкогольных напитков, некоторые из них курили сигареты. Александр чуть напрягся внутри. Проходя мимо них к стадиону, он услышал открыток из их разговора:

– Да, бля, не знаю, Лёха, – тот, кто говорил глупо усмехнулся и сделал глоток из бутылки.

– Кстати, а чё за мужик, памятник которому стоит? – сказал другой голосом нетрезвого человека, чуть пошатываясь, показывая пальцем на памятник, а в руке держал бутылку водки. Он чуть сощурил глаза и прочитал, если это можно было назвать чтением, – Сэ, Мэ, Ки-ррр-ов. Киров! – выкрикнул он, будто нашел доказательство, ранее не доказанной теоремы.

– А хуй его знает, – громко ответил третий, харкнул на асфальт, – хуже вот когда не стоит!, – он приобнял свою подругу, которая, по-видимому, была подругой для всех по очереди и вся компания дружно и громко, что называется, заржала.

«Киров Сергей Миронович (со злобой подумал Александр), настоящая фамилия Костриков. Убит первого декабря тридцать четвертого года…. А потом такие мудаки женяться на блядях из своих же гоп-компаний и плодятся. Двух слов не могут связать, не взяв между ними ноту «ля» – как пел Майк Науменко и группа «Зоопарк». Уроды».

Он встал перед стадион, за его спиной все также раздавалось ржание, мат, и плевки на асфальт. Огромная конструкция действительно завораживала и, смотря на стадион, он даже на мгновение забыл о присутствии сменяющего его поколения. В этом месте была своя романтика и энергетика. Он сразу вспомнил как ходил сюда на матчи Ленинградского «Зенита», как трибуны заполнялись до самого верха и не было свободного места. Александр знал, что люди за спиной обратили на него внимание, что они уже обсуждают его между собой. Но ему было на это наплевать, ему было все равно на этих «людей», ему было больно за другое – ему было больно за то, куда скатывается его родная страна и город, который стал для него родным. Культура, экономика, образование, жилье, все это и многое другое падает все ниже и ниже. Все глубже и глубже. За это он очень сильно переживал. Он знал, что есть и много приличных, порядочных людей, но таких, которые за его спиной в городе на Неве становилось все больше.

Александр развернулся, прошел мимо компании, не смотря в их сторону, а устремив взгляд вперед, и быстрым шагом пошел туда, откуда и начал свою прогулку, только с уже испорченным настроением.

У Екатерины беременность проходила спокойно и хорошо. Не было никаких проблем, не было токсикоза. Единственное, что ее тревожило порой, это поднятие на поверхность по эскалатору из метро. Когда она из-под земли плавно поднималась наверх, сама не понимания почему так, тогда ей становилось плохо, вплоть до рвотных позывов. Но позывы всегда оставались позывами. А выйдя на улицу, у нее сразу все проходило. Конечно, для нее были непривычные ощущения, что внутри нее уже кто-то развивается. Она стала аккуратнее ходить, спускаться и подниматься по лестнице, беречься от падений, даже спотыканий. Инстинктивно она стала класть руку на живот, будто защищая того, кто там внутри.

«От всего, тем более от судьбы, конечно, не уберечься, но можно минимизировать же все риски».

Весь город сразу казался ей опасностью. Каждая его часть – здания, машины, деревья, фонтаны, входные двери, поезда. Все, что было вокруг. У нее не было это манией, она не шарахалась от всего вокруг, просто была более осторожна. Стала даже спокойнее, чем была ранее. На кого-то беременность влияет так, что женщина становится более раздражительной, а у Екатерины было все наоборот, она будто нашла умиротворение. Можно сказать, что она пришла к сути всей своей жизни – дать новую жизнь, оставить после себя человека. И счастье было в ней, она была радостна от того, что скоро появиться ее ребенок.

«Как же больно Лизе от того, что она не может родить (Екатерина сидела вечером дома в ожидании мужа после выступлений. Книга лежала на ее коленях, а свет из торшера озарял комнату). Я же видела по ее глазам ту радость, что я беременнf, и ту боль, от того, что это невозможно у нее, когда я им с Сашей все сказала. Пока мужики говорили о всякой своей ерунде, типа спорта и политики, Елизавета говорила со мной откровенно».

Она будто перебросилась в прошлjt, к тому застолью, на которое она пригласила брата с его супругой, чтобы вместе с Антуаном сообщить им новость о своей беременности.

– Счастливая ты, Катька, – говорила Елизавета с улыбкой, когда они были на кухни вдвоем, – ребеночек будет у тебя, – добавила она с искренней радостью и одновременно горечью.

– Что-то не так, Лиза? – почувствовав неладное, спросила Екатерина, мысленно уже зная что именно, скорее всего, не так.

– Да все хорошо, – но скрывать огорчения Елизавета уже не могла.

– Лиза, – Екатерина оставила все дела и подошла близко к Елизавете, которая стояла у окна и не поворачивала голову в сторону сестры мужа, – я понимаю все, милая, – она думала как лучше сказать, чтобы ненароком еще больше не огорчить Елизавету, – ты же все понимаешь…

– Понимаю, – она не плакала, а просто была грустна, – но знаешь, как мне хочется родить ребенка…

– Знаю. Это знаю, Лиза.

– …а не могу. Почему, Катя, люди, которые не хотят детей искренне или вообще их не хотят, а получаются они у них после глупого траха, рожают и два, и три, а я не могу?

Екатерина не могла подобрать слов.

«Судьба ее наказал сильно».

– Спасибо, что Саша со мной хоть…, – сказала Елизавета тихо.

– Саша тебя очень сильно любит, Лиза. И мы тебя любим, – Екатерина подошла и обняла ее. Елизавета ответила, скрестив руки за спиной сестры мужа, – все у тебя еще будет, я уверена, – она сказала это таким искренним голосом, что любой бы померил в это.

– Спасибо тебе, Кать.

– За правду не говорят спасибо, – она вернулась к столу, – давай все доделаем и пойдем обратно в комнату.

– Давай, – уже с энтузиазмом сказала Елизавета и подошла к Екатерине, – чем помочь?

– Бери это, – она указала пальцем на торт, – а я возьму заварку и тарелки, – она заняла обе руки, – пойдем.

– Пойдем!

Они вернулись в комнату.

Когда же мужчины вышли на балкон, то они вновь смогли перекинуться несколькими словами.

– Вы же хотели взять ребенка из детского дома? – начала Екатерина, отпив чуть чая, не поднимая чашки.

– Да, но мы еще в раздумьях. Знаешь, все же это лотерея, как не крути.

– Это да. Согласна.

– Но и хочется, понимаешь. Само собой, что будем брать малыша, но вот неизвестно, какая у него наследственность.

– Ну тут не угадаешь. Документы есть конечно…

– Ну про отца не особо зачастую есть, – перебила Елизавета.

– Зачастую, да. Все потому что многие и не знают кто именно отец, сдавая ребенка в детский дом. Залетели, а потом, – она выругалась, – и все.

– Вот и я про тоже. Ребенок же не виноват от того, кем и в каких условиях он был зачат и рожден. Кстати, а ты то когда успела? – с хитрой улыбкой спросила Елизавета, сделав после этого глоток чая.

– Я то? – глупо с улыбкой спросила Екатерина, водя пальцами по чашке которая была у нее в руках.

– Ты то, – с улыбкой же ответила ей Елизавета и поставила свою чашку обратно.

– Похоже, что в поезде, когда ехали обратно в Москву…, – она смущаясь ответила.

Через секундную паузу обе разом посмеялись.

– Ну ты даешь, Катька, – она сделала глоток.

– Нет, ну а что такого? – риторически спросила она, накладывая по кусочку торта каждому.

– Да совсем ничего, – усмехаясь сказала Елизавета и налила всем чай.

– Одна бы я этого, – она указала на свой живот, – не сделала бы, поэтому оба мы виноваты, – она улыбнулась, – если честно, – продолжила она серьезно, – я тогда растерялась…он был так…экспрессивен. Я только позже, когда уже отдышалась, понял, что он был без…без предохранения.

– И как отреагировала?

– А как тут реагировать…, – она чуть улыбнулась уголками губ, – я же не знала точно что у него, – она показала глазами в сторону балкона, – на уме. И страшно было, и одновременно приятно. Мне он сразу сильно понравился. И я, как мне кажется, ему. В любом случае тогда…я была счастлива.

– А это главное в нашей и так трудной жизни.

Когда мужчины вернулись с балкона, они обе сидели и улыбались.