bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 11

Будучи спиной ко мне, её нетерпению можно позавидовать, потому что не приходится расстёгивать пуговицу и ширинку. Всё делается за меня и за долю секунды.

Всё прекращается, как только ушей достигает топот ног, затихающий рядом.

Проклятие!

Я поворачиваю голову, и впервые задумываюсь о перекуре. Сигарета как никогда кстати.

Охренеть, в каком я дерьме!

Глаза ректора готовы метать молнии, а я разочаровано вздыхаю.

Как всегда, вовремя. Девчонка испаряется, как будто в сие веселье участие принимал в одиночестве. Ничего удивительного.

– Картер! – его взбешённый громкий тон услышат на Аляске.

Испепеляя меня взглядом, Дортон, вероятно, ждёт оправдания, извинения, чего не спешу делать. Оправдываться? К чему это? Он не слепой.

Лениво привожу себя в порядок, а красные пятна на его лице сливаются в единое целое. Моё равнодушие и непринужденность оказывают пагубное влияние.

– Упс? – предлагаю я, подавляя улыбку. Пункт «секс в коридоре университета» почти завоевал галочку.

– Вы должны быть в библиотеке! – рычит он.

Слышали о чуде? Так вот, оно случится, это если отец не убьёт меня. На второй день после первого выговора смог вляпаться по новой.

Готов поспорить, мужика трясёт от кипящего гнева. На шее пульсирует вена, а желваки играют на дряхлой коже. Губы сложены в ровную полоску, похожую на бритву, которой можно полоснуть на смерть. Я люблю испытывать судьбу.

– Я там был. Мне поручено провести влажную уборку.

Влажную.

Да я одной ногой в гробу.

В глазах Дортона лопаются кровеносные сосуды, а из ушей вот-вот повалит пар.

– Вы знаете о стадиях? Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие? Знакомо?

Едва могу обуздать смех, видя отливающую кровь от его лица.

– Вы на стадии гнева, – объясняю ему. – Пора перейти к торгу и заключить сделку с самим собой: я не изменюсь. Ваши методы воспитания не работают. Уже три года терпят крах, не пора ли сдаться? Конечно, депрессия будет, но недолго, потом настанет приятное: принятие.

– Картер! – ядовито шипит он, явно сдерживая желание совершить убийство.

– Предлагаю альтернативный вариант. Я – хороший мальчик, который является спортивным лицом университета. Наблюдатели уже увидели мою покладистость и спят спокойно. Не морочьте голову себе и мне. Тут я являюсь тем, кем являюсь на самом деле.

– Вы предлагаете терпеть ваши выходки?!

– Кого это волнует, кроме вас?

Ректор начинает пыхтеть.

– Подумайте над моим предложением.

Усмешка расползается на губах, и я без полученного разрешения отклоняюсь в сторону кладовой, путь к которой известен без помощи. Это была игра, которую она хотела.

Нахожу кладовку и подготавливаю всё для задания, которым меня торжественно наградили в библиотеке.

Для меня нет правил, а если есть, то только одно: никаких правил. Я беру от молодости каждую каплю удовольствия. Насрать, если кто-то считает подобное дикостью. Обязательно послушаю таких людей в старости. Скорее всего, максимум испытанного ими адреналина будет заключаться в воровстве конфетки из супермаркета. Просто уссаться кипятком.

К счастью, по пути присоединяется пятерка девочек, вожделеющих и пускающих слюни на футболку. И это только на руку.

– Мы можем тебе помочь, – говорит уже третья из них.

– Да, – кивком подтверждает та, что предложила до неё.

– И что мне за это будет?

Пятёрка переглядывается между собой, и их тупости можно только позавидовать. Это я должен быть обязанным за услугу, а не они, хотя, добровольное вмешательство не требует обязательств. Они предложили – я согласился. Занавес.

– Мы будем помогать тебе каждый день, – предлагает блондинка.

– Без проблем. С двух я тут в вашем распоряжении, – добавляю к словам улыбку и мой мини-клуб испускает вздохи.

Чёрт возьми, насколько же тупо.

Пятёрка подхватывает тряпки и начинает шелестеть по полкам, пока я в своё удовольствие наблюдаю за их работой, припав к одному из стеллажей. Сообщаю, что попутно нужно проверять наличие карточек в книгах и расставлять их по алфавиту. Я возлагаю огромные надежды, что они знают его в правильном порядке, но в печальном случае могу напеть мотив детской песенки.

Наверное, бесконечно можно смотреть на огонь, воду и то, как кто-то выполняет работу за тебя. А в особенности, если это касается пятерых хорошеньких девочек в коротеньких юбках из фантазий девственника или порнофильмов. Мне требуется только улыбаться и наблюдать за происходящим.

Это удивительно, просто, мать вашу, удивительно.

Делаю снимок и отправляю Ди, подписав: «Работа кипит». Друг лишь отвечает эмоджи, который закатывает глаза, но следом от него приходит большой палец вверх. Что ж, первый ответ наверняка принадлежит моей сестре. Эту же фотографию пересылаю отцу, и он тоже не заставляет себя ждать. Издаю смешок, когда читаю ответ: «Засранец».

Не успеваю опомниться, как на горизонте возникает миссис Райт.

Суровый взгляд скользит по квадрату и встречается с моим. Но когда рядом с ней возникает никто иной, как Трикси, мои брови подпрыгивают.

– Мистер Картер, что тут происходит?

– Вы всё ещё считаете мои навыки манипулятора прискорбными?

– Эта работа должна положительно влиять на ваше поведение, а не на усовершенствование способностей, которые уже запредельно развиты!

– Девочки любезно предложили помочь. Они были слишком убедительными. Я не мог отказать.

Моя начальница качает головой, и я улыбаюсь ещё шире. Как бы не пытался, взгляд всё равно цепляется за Трикси, которой, кажется, вовсе фиолетово или мерзко.

Она исследует одну из полок и вытягивает книгу, обращаясь к миссис Райт.

– Спасибо за помощь.

– Не за что, милая, – женщина продолжает буровить меня. – Мистер Картер, прекратите балаган и завершите работу самостоятельно.

– А мы уже всё сделали! – выкрикивает одна из девчонок, и в эту секунду хочу ударить себя по лбу.

Кто создал эту милую головку?

Но проникаюсь благодарностью к тупости, потому что грудь Трикси трясётся от непролитого смеха. Она смеётся надо мной или над крохотным мозгом моей помощницы? Один хрен, это почему-то нравится, забавляет и находит ответные эмоций, которые разум всегда отодвигает в сторону. Как известно любому живому существу: разум и чувства работают по раздельности.

– Мистер Картер, вам предстоит разобрать карточки читателей. Я уже думала, мы никогда до них не дойдём. Оказывается, я ошибалась.

Вот же дерьмо.

– Девушки, вы можете быть свободны. Он обязательно поблагодарит вас за помощь.

Моя свита удаляется вместе с ведром и тряпками, награждая всё теми же восхищенными взглядами. Подмигиваю им и перевожу внимание на двух обломщиков веселья.

– Столько грязи у вас тут, – вздыхаю я.

– Не переживайте, с вашей помощью мы исправим это, – соглашается миссис Райт.

– Вы тоже не против небольшой помощи?

– Вы и будете нашей помощью.

– У меня хорошие управленческие способности.

– У вас хорошие манипуляторские способности, мистер Картер.

– Великолепный, – добавляю я. – Вы всегда забываете. Мистер Картер Великолепный.

Клянусь, слышу смешок Трикси. Хотя, вполне возможно, это галлюцинации.

Проследовав за ними, я останавливаюсь у стойки, а женщина занимает рабочее место.

Боковым зрением нахожу Трикси на расстоянии вытянутой руки.

– Мы сошлись на Мэйсоне, – в конце концов, сообщает моя руководительница.

– Ладно, убивает ваша простота. Я предпочитаю хоть какое-то разнообразие. Могу называть вас, к примеру, Превосходная. Миссис Райт Превосходная.

– Не подлизывайтесь, Великолепный. Не на всех влияют ваши чары обольстителя.

Женщина оставляет на мне многоговорящий взгляд и принимает от Трикси книгу. Я приваливаюсь к стойке бедром и подпираю кулаком голову, скользнув взглядом по последней.

Охренительно сексуальная девчонка, которая, кажется, абсолютно холодная и неприступная. К этому мнению прихожу довольно быстро.

– Прекрати пялиться, у меня не пробита голова, чтобы пускать на тебя слюни, – отвешивает она, не утруждаясь повернуть голову.

– Считаешь каждую пустоголовой, а себя самой умной?

Золотисто карие глаза находят мои. И мысль о том, что тону – внедряется в сознание.

Что за дерьмо?

Тону?

В розовом дебилизме я тону.

Чертовски весело говорить с самим собой и смеяться над собственными шутками.

– Считаю себя выше этого ранга.

– Ты ничем не выше.

В глазах Трикси раздувается самое что ни на есть пламя ненависти. Это хреново, потому что грубости с ней не прокатывает, как и милости.

– Извини, – неожиданно выпаливаю я.

– Мне не нужны твои извинения, Картер. Я не из обидчивых. Ко всему прочему, обидеться – значит уважать, а я вряд ли испытываю уважение по отношению тебя. Воспитание требует разговаривать в привычной манере, но уважение – решение, которое принимаю, ссылаясь на поступки.

Она коротко улыбается миссис Райт, забирает книгу и направляется к выходу, а я смотрю вслед и не понимаю, когда успел так вляпаться, чтобы перевернуть всё вспять и завоевать неприязнь. Она разжигает во мне уйму противоречий.


Глава 5

Мэйсон


– Как проходят воспитательные меры? – спрашивает отец, перемешавшая салат и, пользуясь минутой, которую мама проводит наверху.

– Я уже скидывал фотки. Чтоб ты знал, они приходят каждый день.

– Не надоело?

– Три из пяти, па.

Посмотрев на меня через плечо, он начинает смеяться.

– Хреново.

– Хреново?

– Ага, я бы уже давно нашёл вторую пятёрку.

– Я не хочу слышать это от тебя. И особенно это не захочет слушать мама.

– Я не держал обет целомудрия до твоей мамы.

– Но начал с ней?

– Если ты думаешь, что твоя мама устраивала мне бойкот, то заблуждаешься. Показать её фотографии с университета?

– Я знаю, что такое фотоальбом и вижу рамки.

– Да она охренительная в любом возрасте.

– Не спорю, – киваю я. – И она, конечно, тебя динамила.

– По страшному, – выдыхает отец. – Было хреново видеть её с кем-то.

– Она была в отношениях с кем-то?

Его брови встречаются на переносице.

– Нет.

– И кого ты тогда имеешь в виду?

– Дина, к примеру.

– Он же гей, они могут вместе выбирать лифчик и стринги.

– Этот засранец держал информацию про ориентацию в тайне вплоть до получения диплома.

Я начинаю посмеиваться.

– И что ты делал?

Отец пожимает плечами и, найдя упор в столешнице, скрещивает руки под грудью.

– Колотил грушу.

– И всё?

– Я улетал на год.

– И вы расставались на это время?

– Фактически – да, но я так не считаю. Она всё равно спустя несколько месяцев переехала ко мне.

– Ты уговорил её?

– Пытался, но потом она просто упала с неба с чемоданами. Было хреново, когда её не было рядом. День сурка. Ненавижу то время, но я бы повторил ещё раз. Всё бы отдал за это.

– Всё?

– Если имеешь в виду вас, то нет. В любом случае, вы бы всё равно родились.

Слышу звонкий смех мамы, которая приближается, спускаясь по лестнице, и тут же появляется в проёме, с мобильником у уха. Не удивлюсь, если проскакала по лестнице, словно маленькая девчонка.

– …ладно, я позвоню, – она уведомляет собеседника и отодвигает телефон, не понимая наше пристальное внимание. – Что?

– Ничего, – улыбается отец.

Я решаюсь удалиться в некогда бывшую комнату, чтобы забрать необходимые вещи, но останавливаюсь в проёме, чтобы понаблюдать за ними.

Взяв нож, мама начинает крошить остатки овощей, а отец притягивает её ближе за талию и наблюдает за работой ножа.

Они о чём-то тихо разговаривают, и из-за шума за окном, не слышу тему разговора, но судя по улыбкам – она приятная.

Мама обращает взгляд к отцу, но не могу разглядеть эмоции на лице, а довольствуюсь малой частью. Склоняясь ниже, он что-то шепчет ей, за что получает слабый удар по руке и хихиканье, после чего, отодвигает разделочную доску в сторону и притягивает её в объятия, оставляя несколько поцелуев у виска. В эти секунды сердце радостно и в то же время болезненно сжимается. Я счастлив за них, но, таким образом, хороню самого себя.

Ещё несколько секунд слежу за родителями, после чего скрываюсь за поворотом.

В комнате нахожу излюбленные бинты и шорты, в которых планирую позаниматься чуть позже. Закидываю всё в сумку и не тороплюсь спускаться вниз, боясь увидеть ту же картину. Глупая затея, но начинаю уборку. Обычно к подобным занятиям прибегал по нужде или после выговоров мамы. Комичность в том, что собственную квартиру держу в чистоте, хотя в одиночестве трудно вырастить горы мусора.

Спустя полчаса, всё на своих местах. Отодвигаю шкаф и обнаруживаю старую футболку, которую не успела съесть моль. Поднимаю парочку карандашей и одежду, которая утрамбуется в мусорное ведро, но застываю над мелким квадратом, который лежит изнаночной стороной ко мне и лицевой к полу. Я знаю, что там, потому что когда-то не мог найти его.

Всё же поднимаю снимок.

Карие глаза насмехаются, а фальшивая улыбка Эмили выглядит настолько естественно, что я удивляюсь собственной дурости и наивности. Идеально ровные каштановые волосы ниспадают на одну сторону её лица, а со второй поддерживаются при помощи заколки. Я до сих пор помню то белое платье, под которым пряталась фигура, которую она трудолюбиво оттачивала год. Она получила желаемое с моей помощью. Я был тем, кто занимался с ней и составлял тренировки и питание. В дополнение к выразительной внешности, получила кусочек пирога в виде популярности. Насколько всё было лживо – не сможет дать точное определение ни одна шкала или детектор лжи. Отчасти, моя вина. Я был в эпицентре бедствия постороннего интереса и взглядов. Ей отбило мозги и та Эмили, которую полюбил всем сердцем, стала той, кого возненавидел каждой клеточкой души.

Рву на мелкие куски фотографию, как когда-то сделали с моим сердцем, но не получаю и капли освобождения от оков, которые давно волокут на дно.

– Что это было? – раздаётся за спиной голос отца.

Молниеносно накрываю крышку собственного гроба и поворачиваюсь к нему.

– Школьная хрень.

– Ужин готов.

Отец идёт в их спальню под предлогом забрать телефон, а я спускаюсь вниз.

Эйден вовсю болтает с мамой, рассказывая ей всё на свете. Не знаю, хорошо это или плохо, ведь он слишком сильно привязан именно к ней. Хотя, я тоже далеко не ушёл, потому что в двадцать два привязан к отцу, как мальчишка.

Мэди и Ди сегодня отсутствуют, но и я был неожиданностью. В последнее время трудно переношу одиночество. Стены квартиры как грозовые тучи сдвигаются над головой. Живу, как чертова Ханна Монтана двумя жизнями, где в одной – всё тот же открытый и весёлый Мэйс, а в другой закрытый и удерживающий всё внутри.

– Как дела с учебой? – интересуется мама, смотря на меня с той же любимой мною улыбкой. И серые тучи моментально расползаются, а солнечные лучи освещают сознание. Она – мой свет.

– Отлично, – киваю, конечно, не взяв во внимание пару прошедших инцидентов. – Как дела на работе?

– Прекрасно, если не учитывать квартальных отчетов.

– Зато у тебя нет докладов.

– Да, действительно, вместо неё у меня несколько папок для заполнения.

– Компания живет в прошлом веке?

– Информацию нужно хранить на нескольких носителях, один из них бумажный.

– Как это предусмотрительно, – дразню её. Перевожу внимание к младшему брату, и выгибаю бровь: – Как сам, засранец?

– Судя по последним новостям, намного лучше тебя, – язвит Эйден, стрельнув ореховыми глазами.

– Последним новостям? – переспрашивает мама, в упор смотря на меня, в эту самую секунду, отец занимает стул рядом.

– Были небольшие недопонимания.

– Где?

– Уже всё в порядке, мам, – широко улыбаюсь, мысленно гоняя мелкого по заднему двору его же собственной клюшкой.

Слова не приносят утешение, как того хотелось. Последнее, чего желаю – расстраивать маму. Не знаю, как Эйден просёк, но парень хренова прорицательница.

Мой взгляд говорит брату: «Заткнись», но он лишь улыбается в ответ.

Я хочу придушить его. Серьёзно. Засранец чист, но что-нибудь найду.

– Мэйсон Картер, – мамин тон сквозит предупреждением, и я не в силах лгать. Плохо. Очень плохо.

– Я пару раз оступился, сейчас всё в порядке.

Она сверлит взглядом отца.

– Если это твоих рук дело, то, Картер, клянусь Богом, я закапаю вас всех на заднем дворе.

– А я при чём? – стонет Эйден.

– Тебя оставлю в живых, всё начнётся с отца и завершится старшим братом.

– А какая у меня будет эпитафия? – подшучиваю я.

– Во всём виноват отец.

– А у меня? – папа лучезарно улыбается.

– Попрошу придумать Алекс.

– Предлагаю помолиться и поужинать, – говорю я, на что мама щурится и закатывает глаза.

– Спасибо, Иисус, что у меня потрясающая жена, у детей – мама, а у желудка – ужин, – произносит отец, сложив руки в молитвенном жесте и закрыв глаза. – Аминь.

– Аминь, – стараюсь содержать смех, поддерживаю его исповедь.

Мама ещё несколько секунд наблюдает за нами, но сдаётся, приступая за еду. Я, в свою очередь, пинаю Эйдена под столом и без слов уведомляю, что ему конец.

Собственно, так и выходит.

Покидаю кухню следом за ним и за первым поворотом даю подзатыльник.

– Я придушу тебя.

– Удачи! – равнодушно бросает он и с воодушевлением сматывается наверх.

Не в моём интересе позволить ему убраться чистеньким, поэтому устремлённо несусь за братом и заключаю в плен голову в локтевом сгибе, начав кулаком магнитить копну каштановых волос.

– Будешь балаболить – будем прощаться, – усмехаюсь я.

– Будешь косячить – будешь получать от мамы, – он ловко выкручивается из моей хватки.

– Мне двадцать два, мелкий, мама не выпорет меня, а вот тебя – да.

– За мной нет грешков.

– Да? А что это тогда за кучка недоумков, с которыми ты тусуешься после школы?

– Это мои друзья, придурок.

Эйден резко ставит подножку и подхватывает мою ногу, поднимая её вверх, из-за чего мы оба громко смеёмся и валимся на пол.

Он отстраняется, но этикетке на толстовке успеваю прочитать свои инициалы.

– Это моя одежда! – я ловлю его и выворачиваю руку за спину, но Эйден снова вырывается и успевает зарядить в бедро.

– Этот дом теперь моя территория, – самодовольно заявляет он. – Это была твоя толстовка.

– Скажи об этом отцу.

Ещё один резкий поворот, и снизу теперь я. Хватаю лодыжку и сбрасываю с себя тушу, отпихнув в сторону.

– Какого хрена ты рылся в моей комнате?

– Это уже не твоя комната, – блеск его глаз отражает внутреннее веселье.

– Это всё ещё моя комната, мама будет только рада, если вернусь назад.

– Ма-а-ам?! – громко растягивает Эйден.

– Что? – её звонкий голос разносится с первого этажа.

– Ты будешь рада, если Мэйс свалит из штата?

Я отвешиваю ему подзатыльник.

Мама ничего не отвечает, зато слышу приглушённый смех отца, чему улыбаюсь подобно идиоту. Она наверняка попросила нас заткнуться и пожить в мире и гармонии хотя бы пять минут. До девятнадцати лет тишина не решалась заглянуть к нам, отчасти, благодаря мне, и сейчас снова с визгом несётся в закат, когда отец, я и Эйден снова собираемся в одном доме. Это подобно кратеру вулкана, который готов рвануть в любую секунду.

Слегка пихаю брата в плечо, и он тут же делает это в ответ. Я пользуюсь удобным случаем и его рассеянностью, неожиданно образую кольцо на шее, и снова зажимаю голову между бедром и локтем, намагничивая волосы.

– Ещё раз, и побрею тебя налысо ночью. Мама не должна знать, у неё своих проблем достаточно. Я не маленький пацан, чтобы она переживала за меня.

– Она должна знать, – брыкается он.

– Она не должна знать.

– С какого хрена?

– С такого хрена. Я предупредил.

– Она может тебе помочь! – Эйден вырывается и выпрямляется. Между нами несколько дюймов разницы в росте, и я пользуюсь ею, смотря на него сверху вниз.

– Чем она может помочь? Лишними переживаниями и нервотрёпкой?

– Советом, придурок.

– Не лезть не в своё дело и быть более сдержанным?

– Не только это, хотя тебе бы не помешало. Она несколько лет это толкует.

– Не думай, что ты умней меня.

– Я не думаю. Я знаю.

– Ты такой наивный.

– Ты такой тупой.

Эйден хочет пройти в свою комнату, но ставлю подножку, из-за чего он балансирует в воздухе.

– Я придушу тебя, если мама хоть что-то узнает о том, чего знать не должна. Ты думаешь только о себе.

– Я не думаю только о себе, – недовольно ворчит он.

– Ты хочешь, чтобы она знала для поучений меня и не говорила что-то тебе, а я хочу, чтобы она не знала, но для того, чтобы спокойно жила и не переживала лишний раз. Это ты эгоист, а не я. Я думаю о ней, а ты думаешь о себе.

– Я думаю о тебе!

Я удивляюсь, но скрываю за угрюмостью.

Переживает за меня?

– Мне не нужна помощь, я со всем справляюсь.

Эйден фыркает и открывает дверь, но не торопится заходить.

– Ты стал другим.

С этими словами, между нами вырастает стена.

– Я не изменился, – тихо оспариваю, но понимаю, что он прав. Я действительно стал другим. А он уже исчез за дверью.

Не успеваю опомниться, как отец вручает сумку в руки, на которую изумлённо таращусь. Меня только что выпроводили из дома? Это какая-то шутка?

Растерянно хлопаю глазами.

– Пошли.

– Не понял, – я в замешательстве.

– Ты хотел позаниматься, – напоминает он. – Поехали сейчас.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Уже начало девятого.

Он изгибает бровь и открывает парадную дверь. Ничего удивительно, если закроет её перед моим носом и посмеётся, радуясь тому, что развёл малышню.

– И что?

– Ничего, – обескураженно соглашаюсь я.

Я возвращаюсь в дом и застаю маму в гостиной с бумагами в руках и на журнальном столике.

– Пока, мам.

Быстро целую её щёку и плетусь на выход.

– Приедешь завтра? – доносится от неё, когда сворачиваю в обратном направлении.

Я выглядываю из-за поворота и улыбаюсь.

– А что на ужин?

– Ты используешь меня, подлец, – наигранно оскорбляется она.

– Разве что твои кулинарные навыки, – подмигиваю и получаю улыбку, от чего теплеет на сердце.

В машине воцаряется гробовая тишина. Это не нравится сразу, и я, как маленький мальчик, поджимаю задницу, потому что отец оторвёт башку, если мило побеседовал с Дортоном насчёт второго случая на неделе. Для меня ничего не случилось, но для ректора начало конца света.

Знаю, отец понимает, как никто другой, потому что вижу в нём самого себя. Это видит каждый. И это говорит каждый. Мы полностью идентичны внешне и внутри. Никто из нас не торопится делиться внутренними переживаниями. Он вбил в мою голову, что мужчина – это сила, платина и фундамент. Только благодаря им всё держится. Позволь слабость – сожрут, не оставив косточку. Конечно, глупо отрицать и не брать в расчёт то, что каждый из нас имеет слабости, уязвимые места. Его заключается в маме. И я не ушёл далеко, потому что имел ту же самую: Эмили. Она сделала меня слабее и сильнее одновременно. Я благодарю опыт. Получил её – ослабил себя, позволил другому уничтожить себя. Этого больше не повторится. Любовь синоним боли. Кажется, эти слова не существуют друг без друга, как день и ночь, как жизнь и смерть, как добро и зло. Ты выбираешь, размывать ли границы и ступать на ту же тропинку, но знаешь: как первый раз уже не получится. То доверие бесследно исчезло, и вряд ли другой человек способен залечить раны. Всегда будешь оглядываться назад и помнить былой опыт.

Тропинки ведут вглубь центрального парка. Предлагают отцу сделать выбор и направляюсь следом за ним.

– Покажи сумку на наличие сапёрной лопатки, – говорю я, шагая по безлюдному пути.

На губах отца появляется тень улыбки.

– За что-то переживаешь?

– Да. Не лечь под одним из деревьев раз и навсегда.

– Если бы хотел, с нами сейчас могла идти твоя мама. Морально она сильнее меня.

– Какой ты плюшевый медвежонок. Так благородно повесить на неё грязные делишки.

Отец бросает сумку на пустой поляне, окружённую тусклым светом фонарных столбов и возвышающихся вблизи зданий. Но что ещё более странное – он не торопится обнародовать наполнение. Следом бросаю свою и расставляю кулаки по бокам.

– И?

– Это был повод уйти, – заявляет он.

– Прикольно, – иронизирую в ответ.

Сунув руку в карман джинс, он что-то достаёт, а я понимаю, что потерял бдительность.

Он в джинсовых шортах. Отец никогда не ходит в них на тренировку. Я знаю его всю жизнь и никогда не видел данный выбор для тренировки.

На страницу:
4 из 11