Пять шагов навстречу

Неспешные, мягкие касания разжигают давно забытые чувства, и я отстраняюсь в сторону, чтобы не ощущать тёплое дуновение, аромат и прикосновения. Мне не нравится уединение с ней ровно так же, как нравится. И особенно не нравится, что она стоит на коленях между моих ног.

– Оно того стоило?

– Да, – сквозь зубы, беспристрастно заявляю я.

Девушка качает головой, её глаза вновь находят мои. В них вижу собственное отражение. Это плохо. Чертовски плохо.

– Я могу сама за себя постоять.

Я поднимаюсь с кресла и направляюсь к выходу, оставляя её в том же положении.

– Просто скажи спасибо, – вкладываю в эти слова всю чёрствость и сухость.

Открываю дверь и делаю шаг за порог, избавляясь от крови с помощью футболки. Когда голос за спиной произносит ранее предложенную мною благодарность, закрываю дверь и делаю вид, что не услышал.

Первый поворот и кулак врезается в стену, вокруг костяшек тут же образуются новые кровоподтёки, а тупая боль напоминает о себе с двойной силой. Но я рад её почувствовать.

– Дерьмо! – цежу себе под нос.

Быстрые глухие шаги, эхом отзывающиеся в стенах коридора, говорят о приближающемся человеке. И это последнее, чего хочу. Никого не желаю видеть.

– Даже не думай сваливать! – орёт за спиной Ди, из-за чего автоматически торможу.

Ди буквально налетает, хватает за футболку и сжимает в кулаках. От него разит злостью и непониманием.

– Какого хрена ты творишь? Ты хоть понимаешь, что мог убить его? Ты хоть понимаешь, что нарушил правила? Очнись, черт возьми, Картер!

На последних словах он срывается на крик.

– Я ухожу, – сбрасываю его руки и разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Твой отец сейчас приедет. Если не будешь присутствовать, тебя везде исключат!

Останавливаюсь и бросаю на него взгляд через плечо.

– Не везде.

Продолжаю путь, и когда дохожу до выхода, слушая шаги друга за спиной, не успеваю положить ладонь на дверную ручку, потому что она распахивается.

Внутри всё взрывается.

Я разочарован и зол, что может быть хуже?

Легко.

То, когда видишь это во взгляде самого близкого человека. Того, кто с детства был тем самым идолом, кумиром, идеалом мужчины, мужа, друга и отца.

Взгляд папы выражает только одно: разочарование. Несколько секунд, он смотрит на меня, после чего переводит взгляд на Ди. За гулом в ушах, я не слышу их диалог, но это наверняка вопрос о произошедшем. Когда ладонь отца ложится на плечо – вздрагиваю.

– Пошли.

Медленно киваю и сам не понимаю, как, но следую за ним. Успеваю уловить хлопок по спине от Ди, как знак поддержки. Он не был рядом в те злополучные минуты срыва, но пришёл сейчас. Более чем уверен: он сделал это, как только услышал мою фамилию или имя. Достаточно инициалов, чтобы Ди пулей прилетел в то место, где буду я.

На горизонте появляется Мэди, её голубые глаза наполняются сожалением и огорчением. Это добивает. Разочарование от отца, огорчение от сестры, негодование от друга. Осталось увидеть маму и Эйдена. Мне отлично удаётся губить всё живое вокруг.

– Ты в порядке? – запыхаясь, спрашивает она, вцепившись в мою руку.

Всё, что могу – выдавить кивок.

– Что произошло?

На этот раз отрицательно кручу головой. Никто не поверит моим словам. Я не врезался в дверной косяк и, тем самым, не разбил губу. На кулаках не краска, а кровь. Они разбиты. Футболка в кровоподтёках, а не рисунках. Картина красноречивей некуда.

– Найди Ди. Потом поговорим, – это всё, что могу сказать.

Мэди хлопает широко распахнутыми глазами, и отец кивает, соглашаясь с просьбой. Но моя сестра не такая послушная, как многие того желают. Конечно, она остаётся с нами до тех самых пор, пока не доходим до кабинета ректора.

– Мэди, уходи, – говорит отец, угрюмо смотря на неё.

– Я буду с Мэйсом!

– Оставь нас.

– Но пап…

– Мэдисон, не время спорить!

Несколько секунд она борется с упрямостью и просовывает ладонь в мою, сжав, как делала всегда.

Немой жест означает, что мы всегда были, есть и будем друг у друга в любом случае, при любом исходе и в любой ситуации. Всегда рядом. Что бы ни произошло, только вместе. Мне не приходится выдавливать улыбку, Мэди всё поймёт без слов.

Целую каштановую макушку и киваю, отпустив ладонь.

Ещё сотню раз оборачиваясь, она наконец-то скрывается за поворотом, а ладонь отца вновь ложится на моё плечо.

– Что сделал? – без осуждения, спрашивает он.

– Избил Моринсона.

– Насколько сильно?

– Я не помню.

Даже если мои слова разочаровывают ещё сильнее, он прячет всё за непроницаемой ширмой.

– Что произошло?

– Заступился за девчонку. У кретина язык слишком длинный.

– Враньё, – он сдавливает моё плечо. – Что ещё?

– Я был на взводе, он ляпнул лишнего про меня, потом про неё. За это выхватил.

– Что ещё я должен знать?

Многое, что я не говорил тебе за эти годы.

– Ничего, – как можно спокойнее отвечаю я.

– Стой тут.

С этими словами, отец заходит в приёмную, а я закидываю голову назад и выдыхаю всю тяжесть, упавшую на плечи.

Занимаю место на лавочке и не пытаюсь примкнуть ближе к кабинету, чтобы подслушать, а наоборот заглушаю посторонние звуки новой порцией музыки. В таком положении провожу пятнадцать минут. Все мимо идущие – обходят стороной, словно могу сорваться с цепи и в один счёт открутить их головы. Скажу, что они правы. Но смешнее то, что это делает мужская составляющая. Женская продолжает строить глазки и глупо улыбаться, как будто одна из них таким способом может растопить проклятую глыбу льда внутри, которую называют сердцем.

Ни одна из них.

В тут же памяти всплывает образ Трикси, который зачем-то сохранился.

Я трясу головой и отправляю его в мусорный бак. Получается неважно, потому что она снова и снова появляется, когда закрываю глаза.

Первым из кабинета выходит ректор, а за ним отец. Оба смотрят на меня, и приходится встать, убрав наушники.

– Мистер Картер, вам чудом повезло, – говорит мужик, но его серо-голубые глаза говорят об обратном. Он спит и видит, как избавится от меня. – Вторая сторона не имеет никаких претензий, но это вовсе не означает, что их не выдвинет университет. Четыре месяца остаётесь после лекций и помогаете в библиотеке.

Я фыркаю, взглянув на отца. Тень улыбки отражается на его довольном лице.

– Это шутка? Я покроюсь пылью и помру от передозировки скукой.

– Каждую неделю жду сочинение по заданной книге, которую для вас подберёт миссис Райт. Вы беспрекословно выполняете любое её поручение. В ином случае грозит отчисление. Я понятно изъясняюсь?

– Ещё бы, – сухо отзываюсь я.

Дортон жмёт ладонь отца, и они прощаются короткими кивками.

Я не жду, когда ректор скроется.

– Дерьмо. Я в дерьме. Обложился дерьмом.

– Считаешь отчисление лучшим решением? – интересуется отец, когда направляемся к выходу.

– Считаю это хренью из всей существующей хрени. Я окончательно двинусь.

– Повеселись там.

– С кем повеселюсь? С правой или левой?

Отец бросает предостерегающий взгляд.

– Ты ничего не скажешь? Не прочитаешь нотацию? Нравоучения? Не поставишь на путь истинный?

– А что я должен сказать?

– Не знаю.

Он останавливается и поворачивается ко мне лицом.

– Тебе двадцать два, а не двенадцать. Это твоя жизнь. Твои решения. Если хочешь отчисления – иди и сообщи об этом. Если хочешь уехать за решетку – иди и добей его. Если хочешь разрушить себя и своё будущее – продолжай в том же духе. У тебя неплохо получается. Ни я, ни Лиз, ни Мэди, ни Эйден, никто не будет мешать. У тебя своя голова на плечах и, если не хочешь жить в дерьме, возьмись, черт возьми, за мозги. Ты не маленький мальчик, а я не твоя нянька. Ты вырос и можешь отвечать за проступки самостоятельно так же, как я отвечал за свои. Я уже говорил, что в твоём возрасте стал отцом. Я взял на себя ответственность за жизнь твоей мамы, твоей сестры и твоей. За нас всех. За наше будущее. Я не хотел плыть по течению и стремился поменяться в лучшую сторону. У тебя ещё есть время.

Эти слова способны добить какого-нибудь слюнтяя и подкосить слабака. Но не меня. Я всегда ценил честность. Лучше услышу правду, чем получу нотации о том, как правильно жить, что делать и как дышать.

Он продолжает движение, и я тороплюсь догнать.

– Подожди!

Отец смотрит на меня через плечо.

– Я не буду говорить Лизи.

– Я не об этом. Знает мама или нет – ничего не поменяется.

– Что тогда?

– Спасибо.

– За что?

– За то, что моим отцом являешься ты.

– Я старался, – усмехается он, благодаря чему теплеет на сердце.

– Я не хочу знать о том, как ты старался с мамой.

– Ты сам говорил, что это естественно.

– Да, и вообще-то, это ты говорил. Я не хочу вести речь о сексе между родителями.

– Ладно, вас принёс аист, а Эйдена нашли в капусте.

– Что за нахрен?

– Ты же не хочешь думать, что это был секс.

С неприкрытой насмешливостью смотрю на него, вышагивая нога в ногу.

– Получается, за всю жизнь ты трахался дважды. Вот же дерьмо, старик.

Получаю подзатыльник и смех отца. Мы снова на одной волне, которую я берегу, как зеницу Ока. Мой лучший друг снова мой лучший друг, это ощущение находит отклик в душе и белый платочек, которым смеясь, подтираю слезки радости.

Глава 1

Сентябрь

Мэйсон

– Чёрт, Картер, ты прикалываешься? Тебя где носит?! – бурчит Ди, на что закатываю глаза и отвожу мобильник в сторону.

Парочка зануд.

Друг не останавливается, он продолжает триаду, и я слышу всё, даже когда кладу мобильник на скамейку.

– Твоя сестра в ярости.

– Дай пару минут надеть трусы, придурок, я не могу сверкать яйцами в коридорах. Она перебесится, кинь в неё шоколадкой.

– Она уже съела. Не помогло. Я передаю трубку.

Смеясь, сбрасываю вызов, как только в динамике раздаётся шорох.

– Ты всё? – спрашиваю я, когда девчонка поправляет блузку, словно только что не терлась о стену. Выглядит помятой, не поможет утюг, а влажные пятна выдают с потрохами.

– Мы не можем выйти вместе? – хнычет она.

– Нет, сваливай уже.

Она вскидывает подбородок и направляется к выходу.

Провожаю её раздражённым взглядом и радуюсь, когда иссиня-чёрные волосы не мелькают на горизонте.

Да, секс не всегда помогает снять напряжение. Это было бы слишком просто. Всегда интереснее, когда на покорение вершины требуется чуть больше пяти минут. Сегодняшняя вершина не доходила до колена. Как итог: скучно.

Натягиваю футболку и, словно по волшебству, перед глазами возникает блондинка.

Она бросает чёрную спортивную сумку на пол и снимает толстовку.

Я наблюдаю за происходящим с замешательством и толикой любопытства, благодаря чему золотисто-карие глаза оставляют на мне многозначительный взгляд. Ощущаю дразнящий прилив возбуждения, когда незнакомка смело смотрит на меня.

Соблазнительные пухлые губы в форме сердечка сомкнуты в прямой линии, отчего чувствую себя пустышкой и негодующе хмурюсь, а девчонка собирает белокурые волнистые локоны в небрежный хвостик на затылке, предоставляя возможность подробнее изучить черты лица. Кремовая кожа без изъянов, но имеется едва заметная россыпь веснушек на переносице. Аккуратно вздёрнутый носик, брови с изломом, и одна из них постоянно дёргается, словно задаёт вопрос и одновременно отвешивает предложение. От неё веет раздражением, моё же бесследно исчезло, остался интерес. Я уже не помню, что несколько минут назад развлекался в душевых с другой. Вниманием полностью овладела незнакомка.

Она принимает воинствующую позу. Расставляет кулачки по бокам, куда спускаюсь взглядом и ставлю плюсик за подтянутую фигуру.

Она чертовски хороша.

Но ровно до тех пор, пока не открывает рот.

– Долго будешь пялиться? Одевайся и вали.

– Ты перепутала двери, – растягиваю губы в хищной улыбке. – Это мужская раздевалка.

Наградив меня смертоносным взглядом, она игнорирует и стягивает через голову футболку, оставаясь в атласном лифчике нежно-розового оттенка без дотошных бантиков, которые лепят на каждый второй.

Это уже что-то новенькое.

Я оцениваю небольшую грудь, которая легко поместится в ладони, и почему-то прихожу в восторг из-за отсутствия полных форм. Всё естественно и мило.

Мило.

МИЛО.

Я готов рассмеяться от подобных мыслей.

– Сделаем вид, что я ничего не видела, как и ты. Ага?

– Не уверен, – ставлю локоть на дверцу шкафа.

– Тогда скажу тренеру, что ты оскверняешь душевые.

– И что будет? Меня выпорет лично ректор?

– Как минимум, – говорит она и надевает спортивную майку.

– Она носится без лифчика, – учтиво замечаю я.

– Я обязательно прислушаюсь к твоему совету, а сейчас свали, иначе пакуй манатки и вычеркивай имя из списка.

Я фальшиво капитулирую, подняв руки.

– Без проблем.

Тупо, но продолжаю стоять на месте, превратившись в дерево Туле, которое не вырубить топором и не свалить танком. Очень увлекает конечная станция диалога.

– Алло?! – восклицает крошка, щёлкая пальцами перед моим лицом. – Очнись.

– Могу прикрыть твой тыл.

– Если не заметил, то я не нуждаюсь.

– Я всё равно прикрою.

– Хорошо, – без всякого энтузиазма выдаёт она. – Раздевайся.

Брови взлетают вверх, как и уголки губ.

Охренеть, две с разницей в пять минут.

– Я шучу, придурок. Чисто теоретически, могу переспать с тобой прямо тут. На лавочке или в душе. Не знаю, где ты только что это сделал, плевать. Но не буду.

Все бурные фантазии моментально растворяются, как будто вода сбежала в канализационные трубы и оставила сухой след.

– Мистер-неприятность, вали, – очередной раз, просит девчонка. – Ты слишком надоедливый, Картер.

– Мистер-неприятность? Картер? – с недавних пор люблю прикидываться идиотом. – С чего ты взяла что я – это он?

– Как часто пропускаешь удар?

Я опешил.

– Что?

– Понятно. Часто. У тебя на лбу неоновая вывеска и розовые дневники девочек-Братц пестрят твоими фото топлес.

– Твой тоже?

Она остаётся беспристрастной, снова приняв позу строгой мамочки.

– Сотри с лица самодовольную ухмылку и исчезни. Умоляю. Либо захочу поговорить с тренером. Последний раз предупреждаю.

– Когда я стал неприятностью?

– Серьёзно? Ты не знаешь, что говорят у тебя за спиной?

Щёлкаю языком и тут же прикусываю, чтобы не взболтнуть лишнего. Но, кажется, желаемого не получил. Ей действительно не интересно, и это бесит.

Отлипаю от шкафчика и выпрямляюсь в полный рост, превосходя её на голову или даже полтора. Она смотрит на меня снизу вверх, провоцируя крошечную, но довольную улыбку.

– Коротышка, ты думаешь, что я из тех, кто интересуется чужим мнением?

И вновь не получаю ничего.

Где промахиваюсь? Что делаю не так?

– Долго будешь стоять? – раздражается она, склоняясь над сумкой, откуда вытаскивает тайтсы.

Бокс?

Она и бокс?

Хотелось бы посмотреть.

– Хочу досмотреть до конца.

Она поднимается и вынимает пуговицу из петли, стягивая джинсы. На лице нет и унции смущения, словно скидывать одежду перед незнакомцем – привычное дело. Проглатываю слюну, чтобы смочить горло, в котором пересохло. В итоге, джинсы повисают на крючке шкафчика.

Мои глаза жадно скользят по идеально длинным ножкам, над которыми усердно работали и продолжают работать. Чёрные трусики той же ткани, что и лифчик, подчёркивают подтянутую округлую попку, которая отворачивается от меня, но я и перед готов рассмотреть детально.

Стоя передо мной практически голой, на её щеках нет румянца, она не переминается с ноги на ногу, нет смущения. Она остаётся равнодушной и холодной, словно пытается оттолкнуть подобными действиями.

– Достаточно посмотрел или мне покружиться?

– Ещё пару оборотов, – вежливо соглашаюсь я. – Будь так добра.

– Вали, иначе номер тренера добавлю в быстрый набор.

Подхватываю сумку и оставляю на девчонке последний взгляд.

– Думаешь, он сможет помочь?

– Давай, скажи, что я тебя не возбуждаю и сострой морду тяпкой. А потом выйди отсюда, думая, что ты соврал себе.

– Я этого не говорил. Я бы трахнул тебя прямо тут, но дела ждут. Можешь поиграться одна, думая обо мне.

С этими словами, покидаю стены раздевалки.

Смешно, что слышать угрозы вылета из команды, ведь я даже не в ней. Ко всему прочему, о какой команде речь?

Было забавно подчиняться её условиям. И я не врал. Я охренеть, как захотел её. Правда вылетает сама по себе.

Почему мой внутренний радар не засёк её раньше? Она же не могла три года прятаться, а я не слепой. Есть два варианта: она избегала меня или перевелась в этом году. Есть третий: у неё кто-то есть. Но почему-то вариант не воодушевляющий. Если это так, то придётся нехотя отступить. Я уже был тем, с кем скоротали время, повторять не желаю.

Подмигиваю девочкам, когда прохожу мимо, и получаю вздохи, улыбки и перешёптывания. Говорил же: скучно. Не чувствую ни капли возбуждения. А мысленно возвращаясь в раздевалку – одобрительное шевеление ниже живота даёт о себе знать.

– Не прошло и года, – бубнит Ди, когда появляюсь у машины.

– Моя сестра заразила тебя занудством.

– Это не занудство! – возражает Мэди. – Это уважение к чужому времени!

– Ну, так поехала бы одна.

Получаю ледяной взгляд, из-за чего тут же жалею о сказанном. Протягиваю руку и тормошу её плечо, в то время как сестрёнка упрямо буровит лобовое стекло перед собой.

– Я не хотел.

– Наплевать.

Ложь.

Ей никогда не наплевать, это лишь маска.

– Прости, Мэ, – тихо выдыхаю, называя детским прозвищем, которое объединяло нас и наши имена в одно.

– Не называй меня так!

Она сбрасывает мою руку, и я огорчённо падаю на спинку сидения.

Дерьмо.

Я определённо должен следить за языком, особенно когда дело касается Мэди.

День быстро сменяется вечером, как и путь к залу.

Мы доезжаем буквально за тридцать минут, хотя обычно не меньше сорока, при том, успеваем закинуть домой Мэди. Парочка часов в зале не вымотает, это лишь аперитив. Мне нужно больше, гораздо больше. Батарейка в заднице не способна на разряжение. Она закаляется.

Я стучу по груше, рассекаю воздух, тягаю всё, что попадается в руки, встаю на спарринги. И только тогда, когда на ринг выходит Ди – расслабляюсь, позволяю телу получить должную усталость.

– Зачем ты это делаешь? – без веселья спрашивает он, когда уворачиваюсь от удара.

Карие глаза на фоне загорелой бронзовой кожи выглядят зловеще. Испанские корни не остаются незамеченными. Ни стоит воспринимать его за весёлого чувака с кастаньетой. Когда-то Сид хотел задеть его, потому что чувствовал равного противника, а, возможно, превосходящего. Он с треском пролетел. Слился с поверхностью ринга. Ди не кажется плюшевым мишкой, он читается за секунду и шутки с ним порой вредят исключительно тебе. Мне нравится, что за его спиной не видно Мэди. Он защищает её от всех. И от меня в том числе. Мне тоже прилетает. Это первое, что ценю, почему не лезу в их отношения и не занимаю позицию против.

– Что? Не получаю в пятак?

Безусловно, понимаю, о чём речь, но разбавляю гнетущую атмосферу.

– Обижаешь её.

– Я не хотел, вырвалось случайно.

– Считаешь себя правым?

– Нет.

– Тогда извинись. Мы ждали, пока ты развлекался.

– Я был на тренировке.

– Ты трахался в душе. Держишь меня за идиота?

Вздыхаю и опускаю руки.

Конечно, он знает меня. По крайней мере, часть меня или моей натуры.

– Дерьмо.

– В следующий раз предупреждай, – ровным тоном произносит Ди, сняв перчатки и разматывая бинты.

Молча киваю и принимаю его слова, которые не имеют схожести с упрёками. Слегка пихаю в плечо, и один уголок губ друга поднимается. Он отпустил недопонимания, а я получил своё успокоение. Он важен. Но главное, что он очень важен для Мэди, я не имею право вмешиваться и ломать их отношения.

Переодеваюсь и покидаю раздевалку вслед за Ди. И когда мы проходим мимо приоткрытой двери, улавливаю знакомый голос.

Смех отца разносится по полупустому залу, в котором обычно бегают по кругу или проходят групповые тренировки. Желудок сжимается, когда в голову врезается самая хреновая мысль за всё то время, которое его знаю. То есть, за всю жизнь.

Чуть приоткрываю преграду в виде двери и нахожу глазами отца и Люка. Позволяю облегчению вырваться со вздохом.

– Привет, мелкий, – улыбается Люк, найдя меня в проёме.

Отец тоже поворачивает голову.

– Пока принесу бумаги, – кивает его тренер, удаляясь из зала, и похлопав меня по плечу, переглядывается между мной и Ди: – Как жизнь, парни?

– В самом соку, – отвечает за нас Ди.

В принципе, не могу отрицать. Друг глаголет истину.

Люк скрывается за одной из дверей в коридоре, а я устремляю взгляд к отцу.

Поверить не могу, что подумал о всяком дерьме. Он всегда смеётся. Темная сторона меня просыпается довольно часто. Она портит мне жизнь. Недоверие – разве есть что-то похуже? Думаю, да: человек, который стал причиной вечных презрений.

– Вы вдвоём?

– Втроём, – усмехается отец, но тут же задумывается и, скребя подбородок, указывает на пустое место рядом. – Забыл представить. Бо.

Видя наши обескураженные лица, он кивает подбородком.

– Я не говорил о своём воображаемом друге детства? Странно.

– Шуточки, – иронизирую я.

– Не задавай тупые вопросы и не получишь тупые ответы.

– Где мама?

– Дома, если полагать.

– Ладно.

– Мне надо в туалет, – вмешивается Ди. – Тебя ждать?

– Да.

Получаю кивок, и друг удаляется в противоположную сторону от той, куда ушёл Люк.

Брови отца встречаются на переносице.

– И что это было? – данный суровый тон не терпит язвительные ответы.

– Ты о чём?

– Не делай дебильный вид.

– Я ничего не делаю.

– Не смей даже думать об этом.

– О чём?

– Сам знаешь.

С этими словами, он подбирает бинты с пола и приступает наматывать на кисть, не желая смотреть в мою сторону.

Отлично, я только что обидел второго члена семьи. С этим что-то нужно делать, в ином случае будет комбо, о чём подумать тошно. Он, как и Мэди, может видеть меня насквозь, но не знает, что действительно было. И я, черт возьми, никогда об этом не скажу. Он убьёт за свою дочь, и уверен, за меня тоже, хотя последнее не требуется. Я сам готов разорвать на части. На кривую дорожку не ступил только благодаря сестре.

Перевожу дыхание.

Извиняться хреново. Очень хреново. Для раскаяния нужно переступить через гордость, а во мне её выше крыши.

– Ты же любишь маму.

– Люблю, – кивком соглашается отец.

– И ты никогда… никогда не изменял ей, так?

– Так.

– Не строй из себя обиженного, ты же понимаешь, почему я могу подумать не о Люке, а о ком-то другом.

Отец поднимает голову, и каменное выражение говорит о многом. Спустя мгновение, черты приобретают прежнюю беспечность и мягкость.

– Что происходит?

– Всё в порядке.

– Не верю ни единому слову. Ты знаешь, что можешь поговорить со мной обо всём. В чём проблема сейчас?

– У меня нет проблем.

– Ладно, бесполезно.

Поджимаю губы и сглатываю ком. Некоторое дерьмо колеблется в горле, если не поделюсь с кем-то, просто-напросто взорвусь.

– Как насчёт позаниматься завтра? – предлагаю я.

– Без проблем. Встретимся в шесть.

– Нет, не тут. Завтра в центральном парке. Вдвоём.

– Хорошо.

– Спасибо, – говорю я, собираясь уйти, но останавливаюсь. – Что за девчачьи шорты? Подарю тебе на Рождество мужские.

– Себе подари, засранец, – смеётся он, сверкнув тёмно-карими глазами. Напряжение моментально сменяется беспечностью.

– До завтра, поцелуй за меня маму.

Губы отца растягиваются в широкой улыбке, как будто свалил с ног армию и не получил и царапины.

– Поцелую.

Закатываю глаза и, игнорируя его насмешки, покидаю стены зала.

Нахожу Ди в машине, который, кажется, отрубился, пока меня не было. Я едва держу смех из-за слюны, которую он решил пустить по подбородку.

Резко шлепаю ладонью по стеклу с водительской стороны, и он подскакивает на месте, а я заливаюсь смехом.

– Придурок, ты напугал меня! – недовольно ворчит Ди, а я приземляюсь на пассажирское кресло.

– Нехер спать, смотри в оба и держи защиту.

– Это ты мне говоришь о защите? – улыбается Ди, выезжая с парковки.

– Забери камень из моего огорода, иначе кину два в ответ.

Резко вскидываю руки и ставлю перед лицом защиту, потому что Ди решил проверить теорию на практике.

Я игриво шевелю бровями.

– Чистое везение, – хохочет он.