Эхо войны

Не раз мы возвращались и к вопросу, все ли было сделано для выполнения боевой задачи в том десанте. В этих беседах принимал участие и Иванченко.

Говорил он мало, но последнее слово всегда оставалось за командиром.

Как-то Николай Сафронов высказал мысль о том, правильно ли поступило командование фронтом, выбросив десант сразу после бомбежки, то – есть на верную гибель.

Возник серьезный спор, в котором многие, в том числе и я, выступили за правильность этого решения. Мы доказывали, что после бомбометания еще оставалось достаточно неповрежденной вражеской техники, которую нам и удалось уничтожить, свалившись немцам как снег на голову. Оппоненты же поддерживали Сафронова и заявляли, что если бы десант был высажен ночью, без шума, мы смогли бы сделать еще больше и со значительно меньшими потерями. На таких позициях стояли, например, Бойцов и Курочкин. Имелись и другие мнения.

В конце беседы Иванченко резюмировал:

– Все вы, дорогие товарищи, по своему, правы, однако не знаете одной очень важной детали. Именно в тот день немцы планировали отправить 80 танков под Смоленск. Это и заставило командование фронтом срочно высадить десант, чтобы сорвать планы фашистов. Конечно,– продолжил он,– высадка десанта была осуществлена с большим опозданием по времени.

Если бы мы приземлились в темное время, у нас было бы больше успеха и меньше потерь. Одно меня радует – среди бойцов отряда не было ни малейшего колебания в необходимости выполнения такого сложного задания. Мы исполнили свой воинский долг с честью.

Между тем, боевая подготовка в подразделении, была теперь организована с учетом опыта первого десанта. Мы активно занимались подрывным делом и изучали новые электровзрыватели. Отрабатывались приемы нападения на часового и другие навыки рукопашного боя. Продолжались тренировочные прыжки на парашютах, особенно в ночное время и с грузом до 40 килограммов.

Особое внимание уделялось ориентированию на местности.

Ежедневно, по два часа стали изучать немецкий язык.

Многим ребятам он давался с трудом. Наш силач Коля Сафронов, в прошлом колхозный бригадир из Курска, как-то заявил, – мне фрица проще задавить, чем спросить его имя. Во взводе он был единственным, кто имел жену и дочь, которых безумно любил.

Когда сестра из Свердловска написала брату, что те нашлись и едут к ней на жительство, Николай от радости обхватил руками и свалил березу диаметром сантиметров в двадцать. Та грохнулась на лужайку и едва не убила политрука Диденко, который готовился там к политинформации. Мы кое-как упросили Иванченко не наказывать Сафронова. После этого случая к нему пристала кличка «Танк».

В то время все мы были восхищены неутомимостью и энергией нашего комбата Полозкова, командира роты Романенко и лейтенанта Иванченко, которые день и ночь вели тщательную подготовку десантников к новой заброске в тыл врага.

Их стараниями нам выдали новые автоматы ППШ, добротное обмундирование и обувь. Врач батальона Андрей Ефимович Кузьменко снабдил каждого десантника медицинской аптечкой и провел самый тщательный инструктаж о правилах пользования ею. Андрей Ефимович закончил Алма-Атинский мединститут и существовавшую при нем парашютно-планерную школу. Это помогло ему в службе в десантных войсках.

В составе подразделений бригады наш врач многократно выбрасывался в тыл противника. В одном из боев был тяжело ранен, и после выздоровления, по состоянию здоровья переведен в танковые войска. Принимал участие в штурме Берлина. Награжден орденами Отечественной войны 1 и 2 степеней, Красной Звезды и многими медалями. В 1966 году демобилизовался и работал врачом в Днепропетровске.

Рядом с нашим батальоном, в лесу, располагался банно-прачечный комбинат, укомплектованный в основном девушками-москвичками.

Врача своего в нем не было и Кузьменко приглашали туда для лечения ожогов, травм и прочих заболеваний. Девушки часто приходили к нам в кино, а мы наведывались к ним на танцы. Расположение неподалеку такого большого числа молодых девчат отрицательно сказалось на состоянии дисциплины в батальоне. Появились самовольные отлучки среди бойцов.

Командование приняло строгие меры к их пресечению и организовало патрули, призванные выявлять и отлавливать самовольщиков. Особенно трудно приходилось с девушками – они не признавали никаких команд, прорывались к комбату и просили того сменить гнев на милость.

Тот – ни в какую.

Порядок в итоге навели, но врагов себе нажили. Перед самой выброской командование банно-прачечного комбината уговорило Полозкова передать им для стирки белье всех бойцов и командиров, обещая вернуть его через сутки.

Белье сдали, оставшись в гимнастерках и бриджах. Проходит день, второй, третий, а белье не возвращают – мол, сгорело при дезинфекции. И только за день до выброски нам привезли новое – со складов. Вот такая девичья месть за бойкотирование их внимания.

Не могу не рассказать о жизни и судьбе нашего командира батальона Полозкова.

Рано оставшись без родителей, Илья прошел школу беспризорников. Встретившиеся на пути хорошие люди помогли устроиться парнишке на Архангельский лесопильный завод. Работал сначала учеником, а затем слесарем. В 1923 голу вступил в комсомол и был призван на флот. Служил на ледоколе «Малыгин». Суровые льды Арктики и железная морская дисциплина сформировали у него бойцовский характер. Через шесть лет, здесь же, на корабле, был принят в партию.

А в 1929 году коммунист Полозков вместе с сотнями других, по решению партии едет в деревню создавать колхозы.

– Дело это было совершенно новое, – рассказывал он, – да и опасное, кулаки нам ничего не прощали, но мы молодые, горячие головы, сознавая всю важность порученного дела, действовали активно, подчас опрометчиво. Потеряли из-за этого много хороших товарищей.

Затем воздушно-десантное училище и жизнь парашютиста. К 41-му году совершил 352 прыжка. С началом Великой Отечественной войны, командуя батальоном, проявил себя как грамотный командир, требовательный к себе и подчиненным.

Илья Дмитриевич четырежды выбрасывался на парашюте в тыл противника, показал себя смелым, решительным и находчивым командиром. Был несколько раз ранен и контужен.

В 1942-м году Полозков был признан инвалидом войны со второй степенью нетрудоспособности, однако добился назначения в спецотряд, где подготовил 28 разведывательно – диверсионных групп парашютистов. Война ожидалась длинной.

Огненные мили

Год 2005-й. Москва. Небольшая уютная квартира в Теплом Стане.

А в ней миниатюрная светлая старушка, с удивительно чистым голосом и доброй улыбкой.

Это Анна Николаевна Сафронова. И вот ее личные слова, записанные на репортерский диктофон…

«Родилась я на Дону, в селе Стригунки 24 сентября 1919 года, в крестьянской семье. Затем мы переехали в город Белев Тульской области.

Там я закончила десять классов местной школы и решив стать летчицей, подала документы в Ленинградскую военно-воздушную инженерную академию им. К.Е. Ворошилова.

Однако по состоянию здоровья к вступительным экзаменам в нее я допущена не была и решила поступить в железнодорожный институт. Туда не прошла по конкурсу и по рекомендации своего дяди, в 1939 году поступила на работу в Гатчинский отдел НКВД. Через некоторое я была избрана секретарем гатчинского, а еще спустя непродолжительное время, членом бюро ленинградского обкома комсомола. Приходилось много ездить по области, общаться с самыми разными людьми и эта работа была мне по душе.

В одной из поездок, мой близкий знакомый – начальник Особого отдела базирующейся под Ленинградом авиационной дивизии, предложил мне перейти к нему на работу и переехать в Таллин.

Весну 1941 года я встретила секретарем-шифровальщиком Особого отдела Таллиннского военного гарнизона. Подчинялись мы Особому отделу Балтийского флота, значительная часть которого, и в том числе лидер «Киров», базировалась в столице Эстонии.

22 июня началась Великая Отечественная война.

С первых же дней Таллин стала бомбить немецкая авиация, которой активно противодействовали стоящие на рейде корабли. Особенно мощно отражал эти атаки крейсер «Киров», от залпов которого сотрясался весь рейд. По ночам это была страшная картина – город горел.

28 августа 1941 года мы получили приказ об эвакуации. Упаковали в металлические шкатулки секретные документы и шифркоды, после чего в порту все сотрудники Особого отдела флота погрузились на плавмастерскую «Серп и Молот». Это было огромное судно, загруженное людьми и военным снаряжением «под завязку».

Отходили под непрерывными бомбежками. Через некоторое время судно получило несколько пробоин, стало крениться, и нам приказали подняться на верхнюю палубу без вещей. С собой, в противогазной сумке, я смогла унести только мое любимое крепсатеновое синее платьице с кружевным воротничком.

Весь залив был усеян движущимися под взрывами кораблями. Рядом с нами проходил эсминец, с курсантами Фрунзенского военно-морского училища, откуда раздался крик, – Нюра, Нюра Казакова, это я, Женя!

Среди курсантов с винтовками, на палубе был мой одноклассник по школе Женя Бочаров, с которым мы жили на одной улице.

–Передай родным, что у меня все в порядке! – кричал он, размахивая бескозыркой.

Женю я больше не встречала, их корабль погиб на переходе, о чем впоследствии я рассказала его маме…

Бомбежки продолжались непрерывно и на второй день в следующее рядом с нами судно «Верония», на котором находились семьи командиров, попало несколько бомб, оно стало тонуть. Как впоследствии рассказывали очевидцы, в числе других, в воде оказалась жена командующего Балтийским флотом адмирала В.Ф. Трибуца.

Ее спасла плавающая мина, за взрыватели которой женщина держалась руками до тех пор, пока не была подобрана моряками с подошедшего тральщика. За время, проведенное в воде, она поседела.

В наш «Серп и Молот» тоже попало несколько бомб, я оказалась в воде и в числе других была подобрана катером, который высадил всех на остров Гогланд. Из нашего отдела спаслись всего несколько человек и в том числе начальник Лазарь Моисеевич Иоффик, который принял на себя общее командование над военнослужащими.

На острове, под бомбежками, мы прожили несколько дней, после чего тральщиком были эвакуированы в Кронштадт, а оттуда доставлены в Ленинград, на Литейный проспект в «Большой дом».

Там я продолжила свою службу секретаря-шифровальщика и от сотрудников Особого отдела Ленинградской ВМБ впервые услышала о капитане Германе Сафронове, который в первые дни войны был отправлен в Таллин для организации агентурного подполья на его территории. Все сокрушались, что их товарищ, который до настоящего времени не вернулся с задания, по- видимому погиб.

В один из таких дней, когда я в своем синеньком платьице работала в приемной начальника управления, в нем появился веселый бородатый мужчина с автоматом, в измазанных грязью армейской плащ палатке и сапогах.

– Что здесь за «васильки» в мое отсутствие появились? – засмеялся он, вешая свою замызганную плащ палатку на мой единственный черный жакетик, который подарили девушки отдела. Затем подошел к столу, хитро на меня посмотрел и заявил, – авось, женой будешь.

– А кто вы такой? – поинтересовалась я у незнакомца.

– Я старший оперуполномоченный Герман Иванович Сафронов, – ответил незнакомец.

Еще через несколько секунд в приемную набежали оперативники, появился начальник, и все стали радостно обнимать своего воскресшего товарища.

С этого момента и началась наша дружба с моим будущим мужем. Мы несколько раз сходили в кино, навестили его квартиру на Петроградской стороне, а через непродолжительное время Герман Иванович был назначен начальником Особого отдела стрелковой дивизии и убыл на Ленинградский фронт.

Меня же перевели в отдел военной контрразведки «СМЕРШ» в мотострелковую дивизию под Шлиссельбург и на некоторое время наши фронтовые дороги разошлись.

К этому времени я уже была лейтенантом, в совершенстве освоила специальность шифровальщика и помимо ее выполняла задания по доставке спец донесений в другие подразделения контрразведки Волховского фронта, в сопровождении охраны.

Далее пришлось служить в отделе контрразведки Ладожской военной флотилии и под бомбежками многократно ездить по «дороге жизни». Одна такая поездка едва не закончилась для меня трагически – служебная «эмка» с шифр документами провалилась в полынью, и мы едва не утонули в ледяной купели.

В 1945 году меня перевели в Особый отдел Черноморского флота, где довелось встретиться с президентов США Теодором Рузвельтоми премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчилем, которые приезжали по приглашению И.В.Сталина на Ялтинскую конференцию.

Причем при довольно необычных обстоятельствах.

Дело в том, что контрразведка флота обеспечивал безопасность проведения встречи глав Большой тройки непосредственно в Ялте, и наши оперативники пригласили меня посетить Ливадийский дворец, где они работали.

Попали мы, как говорят, «с корабля на бал». Наш начальник, генерал Ермолаев пил в это время кофе в гостевом зале вместе с Рузвельтом и Черчилем.

Кто-то из них поинтересовался через переводчика, кто из шифровальщиков обеспечивал бесперебойную обработку информации конференции. Ермолаев вызвал меня и представил высоким гостям. Те очень удивились, увидев совсем молоденькую девушку, поцеловали мне руку и пригласили к столу, выпить с ними чашечку кофе.

Отказываться было не принято, пришлось согласиться, после чего, поблагодарив их за угощение, я покинула зал.

Видела и жену Рузвельта, которая после отъезда мужа, почему-то несколько дней проживала в Севастополе, во флигеле, расположенном рядом с Особым отделом.

Однажды мы даже приветственно помахали друг другу руками.

В один из дней апреля 1945 я обнаружила на столе шифр поста спец сообщение начальника Особого отдела одной из армий, за подписью майора Сафронова. Это был мой Герман. С ответом на сообщение, адресату ушла и маленькая записка.

Как мне потом рассказывал его заместитель, Алексей Иванович, их армия заканчивала войну в Германии, и Герман Иванович сетовал, что в отличие от других, ждущих на родине встреч с женами и невестами, ему на свидание с любимой надеяться не приходилось – потерял. А потом пришел ответ на его сообщение и он, держа записку в руке, торжественно заявил всем: « Ребята! Моя жена нашлась!»

Затем была Победа.

В 1946 году мы встретились с Германом Ивановичем в Одессе, поженились и продолжили службу в Особом отделе одесского военного округа.

Там тогда еще действовала знаменитая банда «Черная кошка», с которой по- военному разобрались вернувшиеся с фронта офицеры.

Руководимое мужем подразделение обеспечивало безопасность штаба округа, который в то время возглавил маршал Советского Союза Г.К. Жуков.

С Георгием Константиновичем у Германа Ивановича сложились самые теплые дружеские отношения и я тоже знала его семью, хотя и не близко.

Однако службу в контрразведке мужу пришлось оставить. В период войны он получил три ранения плюс три контузии, что серьезно сказалось на его здоровье и повлекло длительное лечение в ленинградском госпитале Эрисмана.

После рождения двоих сыновей и демобилизации в 1948 году, мы переехали в Ленинград, где встал вопрос, чем заниматься в мирной жизни.

В этот период, навестив московских родственников мужа, по моему настоянию мы зашли в Министерство легкой промышленности, которое тогда возглавлял А.Н. Косыгин, в довоенное время подчиненный Германа Ивановича по работе на ткацкой фабрике им. Желябова.

Встретил он нас очень тепло и предложил мужу должность директора ленинградского текстильного комбината. Там Герман Иванович проработал до 1952 года, перенес три инфаркта и получил категорическое заключение медкомиссии о невозможности дальнейшей трудовой деятельности, и срочной перемене места жительства. Пришлось переезжать в Москву, обменяв свое ленинградское жилье на комнату в деревянном доме.

Здесь мы встретили фронтового товарища мужа – генерала Прещепу, который порекомендовал мне вернуться на работу в Комитет государственной безопасности.

Я так и сделала и вскоре продолжила службу на Лубянке, в должности секретаря отдела морской контрразведки. За это время моими начальниками были генерал-лейтенант Борис Иванович Еронин, капитан 1 ранга Владимир Сергеевич Скляренко, контр-адмирал Владимир Иванович Батраков и контр-адмирал Петр Харлампиевич Романенко.

Курировал нас заместитель Председателя КГБ СССР генерал-лейтенант Георгий Карпович Цинев.

В 1956 году Германа Ивановича не стало, и я осталась с двумя детьми на руках в своих деревянных «хоромах». Руководство управления пошло мне навстречу и через некоторое время направило в служебную командировку в Особый отдел ГСВГ в Германию, в город Потсдамо.

В отставку я вышла в 1975 году, приобрела небольшую кооперативную квартиру и еще некоторое время трудилась на кадровой работе в Большом Театре и других учреждениях.

Мой сын полковник в отставке, подрастают внуки, но дает знать о себя возраст.

В память о службе остались боевые награды и воспоминания.

Анна Николаевна умерла спустя год. А этот рассказ остался.

Неизвестный Маринеско

30 января 1945 года подводная лодка «С-13» под командованием капитана 3-го ранга А.И.Маринеско потопила в районе Штольпмюнде гигантский лайнер фашистского флота «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25 484 тонны, на борту которого находилось свыше семи тысяч эвакуированных из Данцига под ударами наступающих советских войск фашистов: солдат, офицеров, и высокопоставленных представителей нацистской элиты, палачей и карателей. На «Густлове», служившем до выхода в море плавбазой для школы подводного плавания, находилось свыше трех тысяч обученных подводников – примерно семьдесят экипажей для новых подлодок гитлеровского флота.

В том же походе Маринеско торпедировал большой военный транспорт «Генерал фон Штойбен», на нем переправлялись из Кениксберга 3600 солдат и офицеров вермахта.

(А.Крон «Капитан дальнего плавания»)

Об этом, легендарном подводнике написано множество мемуаров, самых различных очерков и статей. Отечественные и зарубежные военные историки до сих пор «ломают копья» в спорах, насколько повлияла его знаменитая «С-13» на ход Второй мировой войны. Боевой опыт Маринеско вошел в каноны подводного флота России, а также европейских стран и США. Но об известном повторяться не будем.

Редакция нашего Альманаха располагает достоверными фактами об Александре Ивановиче, ранее неведомыми публицистам. Они основаны на подлинных событиях и получены от ветеранов Военно-Морского флота, достаточно близко знавших этого неординарного человека.

В их числе капитан 3 ранга Александр Иванович Иванов – командир роты торпедистов Кронштадской школы Ленинградского Краснознаменного учебного отряда подводного плавания войсковой части 09990;

Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Сергей Прокофьевич Лисин, в годы войны командир ПЛ «С-7», впоследствии известный военный публицист и историк;

Кавалер орденов Октябрьской революции, Красной Звезды и медали Ушакова, старшина 1 статьи Клавдий Павлович Шамин, старшина команды торпедистов одной из лодок бригады, в состав которой входила ПЛ «С- 13»;

Герой Советского Союза, Кавалер орденов Боевого Красного Знамени, Отечественной войны 3-х степеней и ордена Красной Звезды – командир разведгруппы бригады морской пехоты, старшина 1 статьи Дмитрий Дмитриевич Вонлярский.

Впервые имя Маринеско я услышал зимой 1974 года, в бытность службы курсантом – торпедистом 2 школы Ленинградского учебного отряда подводного плавания (КУОПП) Дважды Краснознаменного Балтийского флота.

Располагалась она в Кронштадте и именовалась 09990. А на жаргоне моряков «тридевятое царство.

Возглавляли в то время отряд и школу капитаны 2 ранга Купцов и Кривцов, а ротой курсантов – торпедистов командовал капитан 3 ранга А.И.Иванов, в прошлом служивший минным офицером и командиром на субмаринах 613 и 641 проекта.

На одном из занятий по устройству подводной лодки, Александр Иванович и рассказал нам о своем знаменитом тезке все то, что впоследствии многократно публиковалось. А помимо прочего сообщил, что последние годы Герой – подводник жил в Кронштадте, где работал бригадиром портовых грузчиков, прозябая в нищете и забвении.

Через некоторое время, когда капитан 3 ранга со старшинами вели нашу курсантскую роту на первое знакомство с субмаринами в бригаду подплава, он остановил строй у одного из старых кронштадских домов, развернул нас фронтом к фасаду и сообщил, что именно здесь здесь жил легендарный Маринеско.

Второй рассказ об Александре Ивановиче я услышал летом 1975 года, от Героя Советского Союза, капитана 1 ранга С.П. Лисина, когда проходил службу в атомном учебном центре Палдиски в Эстонии, в составе экипажа ракетного подводного крейсера «К-450» под командованием капитана 1 ранга В.Н. Милованова.

На этой встрече были экипажи нескольких ракетоносцев Северного и Тихоокеанского флотов, находившиеся на переподготовке.

Несколько сотен офицеров, мичманов, старшин и матросов, затаив дыхание слушали «Одиссею» Маринеско.

Именно «Одиссею», поскольку Сергей Прокофьевич, в совершенстве владевший ораторским искусством, увлекательно и захватывающе рассказал нам об удивительном жизненном пути своего коллеги – командира гвардейской «С-13». И открывались новые страницы жизни этого неповторимого человека, ранее нам неизвестные.

Он действительно был «первым после Бога» для своих моряков, но не пользовался любовью высокого начальства за свободомыслие и независимость. И здорово лихачил на берегу. Что советскому морскому офицеру не личило.

Во многих мемуарах и очерках упоминается, что зимой 1944 года, когда подводная лодка «С-13» базировалась в городе Турку, в теперь уже нейтральной Финляндии, орденоносец, капитан 3 ранга Маринеско, познакомился с симпатичной шведкой, владелицей гостиницы, задержался у нее и, несмотря на последовавший вызов к командованию бригады, проигнорировал приказ.

Нам же капитан 1 ранга Лисин изложил эту историю в несколько иной интерпретации.

Маринеско действительно проживал в финской гостинице, однако никаких симпатий к ее владелице не питал. Хотя на самом деле, в предновогоднюю ночь 1945 года встретился с очень интересной красивой девушкой из высшего света нейтральной Швеции.

И остался в ее апартаментах до утра, чем всполошил командование бригады, «СМЕРШ» и политотдел: исчез командир корабля – секретоноситель, да к тому же имеющий родственников на оккупированной немцами территории.

Когда же он вернулся из гостей, встал вопрос об отдании Александра Ивановича под суд военного трибунала. Спас его тогда командир дивизиона А.Е.Орел, срочно направивший лодку на боевое дежурство в море.

Представляется, что эта версия имеет право на существование и правдоподобнее той, которая изложена в официальной хронике о Маринеско.

И вот почему:

Как излагают хроникеры, отдавая приказ об экстренном выходе «С-13» на боевое дежурство, комдив Орел заявил: «Иди, Саша, и без победы не возвращайся. Иначе – не простят…».

А теперь немного анализа, проведенного с участием наших ветеранов, в прошлом служивших в морской контрразведке, а также командовавших подводными лодками и их соединениями.

Даже в условиях военного времени, командир корабля, к тому же один из самых опытных и результативных в соединении, за такой проступок мог быть подвергнут дисциплинарной, а, в крайнем случае, партийной ответственности.

Здесь же, судя по всему, события развивались более драматично. Мы, предполагаем, что ему, по всей видимости, инкриминировали вступление в связь с представителями иностранного государства, что категорически запрещалось.

При определенных условиях, это могло быть расценено как измена Родине. Вот почему Орел и сказал эти «эзоповы» слова «…без победы не возвращайся, иначе не простят». В них так и сквозит скрытый смысл.

Ну, а потом, в своем историческом выходе 13 января 1945 года, «С-13» и торпедировала лайнер «Вильгельм Густлов». Однако и после столь блистательной атаки, которая до основания потрясла Германию с ее высшим командованием, Маринеско не ушел с позиции и 9 февраля торпедировал военный транспорт «Генерал фон Штойбен», утопив 3600 фашистов. Этот факт также свидетельствует в пользу нашей версии

Имеет право на существование она еще и потому, что в период ходовых и государственных испытаний ракетного крейсера «К- 450», в 1973 году, мне довелось близко знать ветерана-подводника из бригады, в котором служил Маринеско, старшину 1 статьи запаса Клавдия Павловича Шамина.

В то время он работал на Северном машиностроительном предприятии и руководил бригадой заводских специалистов, монтировавшей торпедный комплекс нашей «Мурены». Первым на предприятии Клавдий Павлович был награжден орденом «Октябрьской революции», которые в то время имели такие военачальники, как маршалы Г.К.Жуков и И.С. Конев. Ветеран пользовался глубоким уважением в коллективе СМП, а также экипажах строящихся ракетоносцев.