Когда гаснут фонари

– Быть того не может, – уже пролепетала я, сглатывая и делая шаг назад.

– Извини, подтвердить ничем не могу, придётся поверить мне на слово, паспорт я с собой не ношу, – он даже не встал со стула, просто спокойно наблюдал за тем, как я с ужасом осознавала, что капкан с ноги я снять не смогу.

– Бред. Этим именем назваться может любой, лишь бы страху нагнать, – эта сцена действительно больше смахивала на бред или просто страшный сон, но ещё большим бредом были мои только что произнесённые слова.

– Назваться может и любой… вот только посмеет ли, – из его голоса тут же пропали нотки издевательски-ироничной, самодовольной вежливости и сменились холодным, как дно океана, тоном, – хотя, смотря на твоё лицо, можно сделать вывод, что такой ход вполне себе может сработать, – вытащив из кожаной папки стопку бумаг, он положил её на стойку, рядом примостив шариковую ручку, – давай, не будем усложнять жизнь ни мне, ни тебе.

Свой план я менять не собиралась. На его предложение я бы не согласилась даже под неистовыми пытками. На то было множество причин. От личности, стоящей передо мной, до моей ненависти к собственной работе. Я ненавидела то, чем занималась, с самого начала, ненавидела людей, с которыми мне приходилось иметь дело. Кучка чёрствых, мерзких, хладнокровных тварей, которых интересует лишь собственная выгода, размер своего эго и кошелька. От их рук полегло больше людей, чем я видела за все мои смены в кафе, вместе взятые, и меня тошнило от того, насколько для всех в той вселенной это было обыденно и буднично.

– Это ничего не меняет, – сказала я, молниеносно выхватывая свой маленький Глок 26 из кармана джинсов, который всё это время был прикрыт большеразмерной чёрной майкой, и наставляя его на Сталински (в этом у меня больше не было сомнений), – ты можешь в любом случае катиться к чёрту, если ни куда поглубже.

Раздался звонкий саркастичный смех. Стандартный киношный приём, чтобы доминировать над ситуацией, или ему действительно смешно? Ведь, если второй вариант правдивый, запасного плана у меня нет.

– Каким интересным боком всё это повернулось. Но ведь мы с тобой оба знаем, что ты не выстрелишь.

– Откуда такая уверенность?

– Просто знаю. Но если хочешь, можем проверить, – опустив кольт, Марк слегка наклонил голову влево, провокационно усмехнувшись, – стреляй.

Он был прав, я бы никогда не выстрелила. Делать это я с горем пополам умела, практиковалась на всякий случай (с моей работой навык стрельбы – полезная штука), но случай так и не наступил. И даже если бы наступил, сомневаюсь, что я смогла бы когда-нибудь запустить пулю в человека, кем бы этот человек ни был. Это просто находилось вне поля моего понимания.

Мне оставалось лишь обездвижено стоять и подтверждать слова Сталински.

– Я никогда до такого не опущусь, – сказала я спустя секунд десять голосом, который показался мне всё ещё более или менее твёрдым.

– Господи, сколько раз я уже слышал это за всю свою жизнь? – он закатил глаза, а затем жалостливо улыбнулся, – вам, благородным рыцарям, стоит придумать новую отговорку, эта приелась уже.

– Будто ты решишься выстрелить.

«Зря я это сказала,» – эта мысль возникла у меня в голове с той же скоростью, с какой пролетела пуля мимо моего лица. На мгновение, всё вокруг меня остановилось. Время застыло вместе с моим сердцем, и мне удалось разглядеть каждую деталь этого маленького смертоносного куска свинца, что остановился возле моей щеки. По ней медленно, но стремительно побежала вниз тёплая капля рубиновой крови, а пуля вонзилась в стену позади меня, оставив после себя неплохую такую дыру. Выстрелил. И метил в голову. Но я была нужна ему живой.

Я моментально потеряла способность двигаться, в то время как мои внутренности начали неистово танцевать канкан. Сердце решило внезапно переехать в квартирку по соседству с мозгом и билось оно так сильно, что на секунду мне показалось, будто бы оно сейчас взорвётся.

– Папочка бы не одобрил такие игрушки. Он ведь не для этого выращивал свою фрезию в окружении тепличной любви и заботы, – эта ухмылка. Она невероятно выводила из себя, но ещё больше меня вывела из себя тема, что он затронул. Никто не смел говорить о моём отце, кроме меня и мамы.

Шок от выстрела не собирался уходить, но на сцену ворвалась ярость, и спектакль моих эмоций начал набирать обороты, которые даже для меня, режиссёра сия действа, были в новинку.

– Не смей говорить о нём, ты ничего о нём не знаешь! – я перешла на почти истеричный крик, на глаза навернулись слёзы и тут же стремительным ручьём потекли по моим щекам вперемешку с кровью. Не думала, что тема отца до сих пор оставалась для меня настолько больной. Руки тряслись, вместе с ними трясся и пистолет. Мне было страшно, больно и злобно, и смесь этих эмоций забрала у меня последние намёки на рассудок и рациональное мышление.

– Да неужели?

И тут я поняла. Поняла, почему именно он вовлёк сюда моего отца, почему был так уверен в своём изначальном успехе. Его план Б действительно был хорош. Он мог знать папу только при одних обстоятельствах – в тот день, угрожая, на его голову наставил пушку именно он. Именно Марк забрал у него всё, как он делал с каждым, кто встречался ему на пути. Осознание того, кто на самом деле стоял передо мной, буквально сбило меня с ног. Теперь тряслось всё тело. Пистолет выпал у меня из рук, которые прижались ко рту, дабы не дать крику боли, ненависти и отказа принимать факты вылететь наружу. Попятившись назад, я ударилась спиной о всё ту же злосчастную кофемашину, но боли почти не почувствовала, ибо боль внутри была намного сильнее. Настолько сильнее, что мне стало трудно дышать. Я изо всех сил пыталась прийти в себя, заставить себя собраться и просто сделать глубокий вдох, но ненависть застлала мне глаза.

– Нет… Не может быть… Ты блефуешь, это всё враньё…

– Увы, – сказал он после короткой паузы.

Спокойствие Сталински убивало меня ещё больше. Убивало, и в тоже время давало мне новые силы, которые подпитывались яростью и полным отчаянием.

– Из-за тебя умер мой отец! Всё покатилось к чёрту именно из-за тебя! И ты смеешь после этого показываться мне на глаза, да ещё и с такими предложениями?! Как тебя, тварь, земля носит?!

В правое ухо маленький красный дьяволёнок нашёптывал мне: «Стреляй, стреляй, стреляй,» – и я не могла избавиться от него, словно от назойливого комара в летний вечер. И только сейчас я понимаю, какую ошибку могла совершить, если бы тогда послушала его. Но больше к счастью, нежели чем к сожалению, истерика оказалась сильнее.

Слов злости у меня больше не было, был только плач и гробовая тишина вокруг. Бумаги всё ещё лежали передо мной, и я знала, что выбора у меня нет. Я могла рыдать, умалять, орать и гневаться, сколько моей душе было угодно, но это бы поменяло меньше, чем ничего. Да и был ли смысл? В тот момент точно нет.

Взяв ручку и добравшись до последней страницы контракта со строчкой для подписи, я подняла взгляд на Марка. Пусть подавится. Пусть горит синим пламенем. Я быстро нарисовала свою корявую подпись, а затем с громким звуком опустила ручку на стопку бумаг.

На лице Сталински не было ни единой эмоции, даже фирменная усмешка пропала. Затем он молча взял контракт, положил его обратно в папку, спрятав кольт под пиджаком, и удалился, оставив на столе стодолларовую банкноту.

Как только колокольчик прозвенел в последний раз за тот день, я упала на колени и просто дала волю слезам на полную. А как только прорыдала всё, что могла, так же молча встала, закрыла кафе и ушла, разорвав лежащую на барной стойке банкноту на части.

Глава II

Мы все здесь грешники

Измотанная до невозможности, я переступила порог дома. Ещё никогда я не мечтала так сильно попасть в эту маленькую, тесную квартирку, и, когда мне наконец-то это удалось, я просто сползла вниз по входной двери и села прямо на пол. Лениво стянув с себя кроссовки, я вздохнула. Во время дороги домой мне удалось прийти в себя и объективно обрисовать ситуацию у себя в голове. Лучше или красочней она от этого не стала, но хотя бы была теперь более понятной. Хотя кого я обманываю, всё оставалось таким же хреновым, каким было изначально. Поверить не могу, что смогла оказаться в чём-то подобном. Это было ожидаемо, на моей работе ожидаемы любые события такого рода, но поверить, что я теперь работала на самого Марка Сталински и была его новой правой рукой, я всё же не могла. Поему именно я? Из-за его связи с отцом? Или это было просто для пущего веселья? Элитным курьером я не была, и хоть я и делала свою работу хорошо, но опыт у меня был достаточно маленький. Тогда какой смысл брать именно меня как главного помощника? Есть куча людей намного профессиональнее меня.

Алгоритмы в моей голове полетели в трубу, и я решила дать мозгу отвлечься, поэтому тут же направилась в душ.

И всё же быть загнанной в клетку было не очень приятным чувством. С одной стороны, мне было предельно ясно, что Сталински от меня хочет, но с другой стороны, это был самый непредсказуемый, опасный и интересный человек из всех, что я когда-либо встречала. Эти глаза и голос. Просто адская комбинация. Как же они завораживают. Аж до дрожи. Он ведь так может спокойно запустить тебе пулю в лоб, а ты даже не шелохнешься. Что, впрочем, и произошло буквально час назад. Он действительно выстрелил, чёрт бы его побрал. Рана на щеке всё ещё саднила, поэтому, выйдя из душа, я промыла её, затем посмотрела на себя в зеркало.

Ну и видок у меня был. Опухшие, заплаканные глаза, осунувшееся лицо и теперь ещё и немалых размеров царапина по всей длине его левой стороны.

Как меня угораздило подписать этот контракт? Мне ведь теперь действительно придётся работать на этого змеёныша, а я даже условий не прочитала. И из страны не сбежать, Марк явно за мной следит и при первой же моей попытке перекроет мне все выходы. Или он уже это сделал. Зараза, ведь за мной действительно наблюдают, причём уже давно, раз он знает так много. От этого становилось кошмарно жутко. А ещё становилось до невозможности злобно от самого Сталински. Высокомерный, напыщенный, жуткий тип, который вызывал у меня мурашки вместе с желанием врезать по его симпатичному лицу. Уверенность в себе была выше Эвереста. Интересно, это деньги или власть сделали его таким? Может, и всё вместе.

Но были в нём и нотки холодного безумия. Как будто что-то было не на своём месте в его голове, это выдавала его аура. Он существовал, но не здесь и не сейчас. Наверное, поэтому его прозвали Синистером, он был совершенно не от мира сего, словно потерянный призрак другой вселенной, который вынужден навеки скитаться в непонятном ему пространстве и выживать в нём.

Марк вызывал у меня всё: боль, страх, ненависть, потерянность, хаос, но только не отвращение, в отличии от своих коллег по цеху. Кем бы он ни был и чем бы ни занимался, но этой эмоции у меня и след простыл, что я так и не смогла себе объяснить.

Выйдя из ванной, я направилась в гостиную и, завалившись мёртвой лошадью на кресло, включила ящик, дабы не слушать тишину. Этот звук мне никогда не нравился. Сделав глубокий вдох и почувствовав, насколько тело расслабилось после горячей воды, я наконец окончательно успокоилась. Оглядевшись вокруг себя, я вскинула бровь. Пора нам с мамой было переезжать. Квартира была слишком старой и затхлой, а с деньгами, которые теперь у нас были, негоже продолжать жить в крайне странном и непонятном месте. Надо будет в ближайшее время начать искать квартиры в центре. Заодно и маме будет проще в офис добираться.

Долго валяться мне не пришлось, пустой желудок давал о себе знать, поэтому пришлось отправиться на кухню и сделать себе куриную грудку с картофельным пюре. Конечно, моя стряпня с маминой не сравнится, но тоже ничего, есть можно. И пока я ждала, когда картошка сварится, зазвонил телефон, но не рабочий. Я насторожилась сразу, ведь на него мне звонил только мой парень и мама, но оба в это время были заняты. В глубине собственного подсознания я уже понимала, кто это был, но верить в это совсем не хотелось. Взяв телефон, я увидела, что на экране высветилась надпись «скрытый номер». Ну конечно.

– Да.

– Отлично, значит номер верный, – на сей раз его голос был более бархатным и менее провокаторским. Конечно, теперь-то всё было так, как хотел он.

– И не стрёмно мне напрямую звонить? Вычислят же, – сказала я безразличным голосом, добавляя соль в кастрюлю с картошкой.

– А меня что, кто-то ищет? – усмехнулся он. Я лишь закатила глаза.

– Чего надо?

– Да так, связь настраиваю. Как домой добралась? – либо я бредила, либо в его голосе отдаленно слышалось что-то похожее на искренность.

– Великолепно. Если тебе больше ничего не нужно, то я возвращаюсь к своему ужину.

– Какие мы нетерпеливые. Завтра за тобой заедет водитель, объясню тебе, что к чему, и обсудим пару деталей.

– Мне что, завтра тоже придётся смотреть на твоё прекрасное лицо?

– Не хотелось бы тебя разочаровывать, но, увы, да, придётся. Машина будет у тебя в семь вечера.

– А что, пораньше нельзя? У меня завтра вечерняя смена.

– Насчёт этого не переживай, я всё устрою. К сожалению, раньше не могу, завтра загруженный день, нужно будет немного поездить, – удивительно, насколько его тон сейчас отличался от того, что был несколько часов назад. Намного более мягкий, расслабленный и живой. На мгновение мне показалось, что я разговаривала с совершенно другим человеком. Но нельзя было дать себя надурить этому обманчивому ощущению. Доверие к миру сему я потеряла уже давно, а во вселенной, в которой оказалась, у меня его просто не было априори.

– Поедешь кого-то ещё терроризировать? Нужно ведь поддерживать свой статус тирана, – съязвила я, выключая плиту и беря толкушку.

– Остроумно.

– А ты что, не знал? Я ведь стендап-комиком подрабатываю в свободное время.

– Ладно-ладно, подловила, признаю.

– Что-то ещё?

– Нет, – последовала короткая пауза, но затем прилетел крайне неожиданный вопрос, – я… могу что-нибудь для тебя сделать?

– Да, оставить меня в покое.

– Тогда до завтра.

Я положила трубку. И что за вопросы такие? Что за странный ещё один новый тон непонятного сочувствия с щепоткой вины? Это откуда взялось?

Не думала, что существует человек, которого так трудно понять. Не зря мне ещё тогда показалось, что он существо совершенно не от мира сего. Откуда чувство вины? Из-за того, что случилось с отцом? Но как вообще возможно присутствие у такого, как он, подобных чувств?

Может, он совсем не тот, кем кажется?

***

Ещё одно утро, ещё один день. Проснулась я не с самым лучшим настроением и со словами: «Гори в аду, Марк Сталински», – кинула в стенку первый мой сегодняшний раздражитель – будильник. Вдребезги. Но будильник можно хотя бы купить, а вот потраченные за предыдущий день нервы мне никто оплатить или заменить явно не собирался.

Мама всё ещё спала, так как вернулась вчера лишь часов в десять вечера, задержавшись в детском доме, а я с одним постоянно повторяющимся в голове словом «ненавижу» направилась в ванную комнату. Расправившись с узлами в волосах и другими утренними процедурами, я вернулась в спальню, дабы понять, в чём именно я поеду к Марку. В это же время на телефон пришло сообщение от начальницы, которая сказала мне, что сегодня я могу спокойно отдохнуть. Значит, он действительно обо всём позаботился сам.

М-да, в гардеробе у меня прям «золотая жила». Даже если я располагала довольно большими деньгами, это абсолютно не меняло того факта, что мне в принципе не нравилось ходить по магазинам, что бы мне там мама про женственность не говорила. Но всё-таки пара платьев у меня имелась. Опять-таки благодаря маме.

Мой выбор пал на красное обтягивающее платье с довольно глубоким вырезом на спине и умеренным декольте. Официально, но с характером. Мне было абсолютно наплевать, какое впечатление я произведу на Марка и произведу ли вообще. Но идти в клетчатой рубашке и джинсах в офис к тайному боссу всея Торонто – явно не выход. Найдя в шкафу пару «лодочек», я переоделась и крайне скептически посмотрела на себя в зеркало. Было очень непривычно видеть себя в таком наряде, последний раз я так одевалась, когда клиент просил доставить товар к нему на своеобразный званый ужин, с которого потом пришлось сбегать всеми силами мыслимыми и немыслимыми и после которого я пообещала себе больше никогда ногой не ступать на подобные мероприятия.

Вздохнув, я подумала, насколько чужд мне был человек в отражении. Казалось, что это была совсем не я и происходило это всё тоже не со мной. Может, я когда-то давно просто умерла и теперь моим телом завладела новая жизнь, а настоящая я просто за ней наблюдала?

Или, может, я просто стала той, кем мне суждено было быть с самого начала, и теперь я просто отказывалась это принимать?

Как бы то ни было, мои экзистенциальные размышления прервала мама, постучавшая в дверь.

– Заходи, мам.

Мама всё ещё была в пижаме и с кружкой кофе в руках. Осмотрев меня слегка непонимающим взглядом, она улыбнулась.

– Куда собираешься такая красивая?

– Пока никуда. Встреча с новым клиентом, требует какой-то дресс-код, мол, публика будет респектабельная на вечере и бла-бла-бла.

– Ясно-ясно. Ну хоть в платье тебя увидела. Во сколько уедешь?

– Часов в семь должна приехать машина.

– Опять ночью дома не будет? – несмотря на то, что мне было уже двадцать пять, мама всё ещё видела во мне ребёнка, а после того, как она узнала о том, чем я занимаюсь, стала видеть во мне ещё большее дитё. Я знала о том, как она переживала. Точнее сказать, очень хорошо представляла.

– Нет, это будет быстро, да и ехать, думаю, не далеко.

– Хорошо… – сложно было видеть маму такой. Она никогда не ложилась спать, пока я не вернусь домой, но никогда ни на что не жаловалась и не доставала меня вопросами. Таков был уговор между нами после того разговора: с моей работой я хочу разбираться сама и маму туда не впутывать.

– Мам, не переживай, всё будет в порядке. Мне же не впервой. Да и потом, ты же знаешь, на меня действует закон неприкосновенности, меня никто не тронет, – вру. Я больше не была независимым курьером, и моя жизнь могла уже быть под прицелом чьей-то винтовки, а что Марк мог мне гарантировать, я пока не знала.

– Как я могу не переживать, Мираж? Ты хоть понимаешь, как всё это опасно? Я же могу потерять тебя в любой момент! Неужели ты действительно считаешь, что кто-то из них подчиняется этим законам?

– Понимаю. И нет, не считаю. И так ясно, что это бред собачий. Но выбора у меня нет. Больше нет. Я в этом деле пожизненно и выбраться не смогу. Мы с тобой это уже обсуждали.

– Знаю… Поэтому стараюсь молчать и не загружать тебя, тебе и так нелегко приходится, – мама глубоко вздохнула. Подойдя ближе, я обняла её, в свою очередь тоже вздыхая. А что я могла ей сказать? Я ведь действительно могла откинуться где-нибудь в подворотне в любой момент, особенно теперь, и строить иллюзии моей защищённости себе и ей было бесполезно, все мы здесь – взрослые люди, все всё хорошо понимаем.

– Я никуда не денусь. Обещаю. Мне есть, ради чего жить, и терять это я не собираюсь. У меня ещё куча планов, и никакая тварь не посмеет встать у меня на пути, – я улыбнулась, сделав свой голос максимально уверенным. Это тоже была иллюзия. Но в одном я не солгала: бороться я буду до последнего, – давай завтракать, мне надо с тобой кое-что обсудить.

Переодевшись в свои домашние штаны и футболку, которые были больше меня размера на два, я отправилась на кухню. Насыпав хлопья и залив их молоком, я уселась напротив мамы и начала довольно поедать свой завтрак.

– Пора съезжать отсюда, – фактически объявила я, надеясь таким образом немного поднять маме настроение.

– Куда? – удивлённо спросила она, чуть не поперхнувшись кофе.

– На луну, мама. Я имею в виду, пора квартиру менять. Переедем куда-нибудь поближе к твоей работе, чтобы тебе не приходилось столько времени тратить на дорогу. Я же знаю, как ты ненавидишь метро, особенно в час пик. Да и потом негоже с такими бабками жить в таком допотопном месте. Я по ночам как будто динозавров слышу.

– Да, не могу не согласиться. И дорога на работу действительно утомляет, – оглядевшись, мама вздохнула, – папе никогда не нравилось это место…

Это слово так редко стало звучать в наших разговорах, словно мы боялись, произнося его, вернуться в те тёмные времена после его смерти. И хоть мы обе знали, что это ещё одна вещь, над которой нужно работать, всё равно было очень тяжело вспоминать об отце. Взяв мамину руку в свою, я улыбнулась, чувствуя, как слёзы начали наворачиваться на глаза, что у меня, что у мамы.

– Уверена, что папа будет счастлив, если мы переедем в местечко получше, – мама сквозь слёзы, но тоже улыбнулась. И всё-таки прогресс был. Теперь папу мы вспоминали хоть и со слезами, но и с улыбкой, – я уже нашла пару хороших вариантов, сегодня перешлю их тебе.

– Хорошо. А я тогда буду созваниваться с риелторами. И я тут подумала… Может нам и машину приобрести?

– Да хоть две, – сказала я, хихикнув и чмокнув маму в щёку.

Отправив маму на работу со спокойной душой, я вдруг поняла, что в голове возник следующий вопрос: чем же мне себя занять до семи вечера? Первое, что пришло на ум, было просто выбраться из квартиры и пройтись по городу. Хотелось одиночества. Я редко выбиралась куда-то сама, обычно я всегда была либо с мамой, либо с парнем, либо выполняла заказ, так что последнее время шанса просто бездельно побродить по городу наедине со своими мыслями и демонами мне не представлялось.

Надев чёрные рваные джинсы и клетчатую рубашку без рукавов, я захватила свою любимую толстовку на случай, если будет прохладно, и вышла на улицу. Моросило. Идеально.

***

Я прогуляла по Торонто почти весь день, навернув километров пятнадцать и останавливаясь лишь один раз, чтобы пообедать. Я просто ходила по улицам без особого понимания, куда я иду и где вообще оказалась, и несколько раз переезжала из одной части города в другую на метро. Домой я вернулась в шесть, быстро приняла душ, попыталась уложить свои волосы, но, осознав, что дело это провальное, в итоге просто расчесала их, затем переоделась и сделала пару глубоких вдохов напоследок.

«Машина около подъезда», – пришло мне на телефон от всё того же «скрытого номера». Положив в сумку телефон и пистолет, я накинула пальто и вышла из квартиры. То, что стояло передо мной, повергло меня в абсолютный шок.

«Порше». «Порше», вашу мать! Прислал машину, спасибо! Теперь-то уж меня точно никто ни в чём не заподозрит. Ещё бы красную «Феррари» прислал, соседи бы точно не заметили. В машине сидел мужчина средних лет в чёрном костюме и чёрной маске. Причём без шуток. Чёрная маска, закрывающая всё лицо. Видны были только глаза. Добавлено в копилку вопросов, которые надо будет задать Сталински.

– Вы водитель Марка? – мне было слегка страшно садиться в машину к незнакомому человеку, но выхода у меня не было.

– Вообще я водитель Мираж. Но да, я от Марка, – голос у мужчины был довольно доброжелательный, так что это меня слегка успокоило.

Я села в машину и поставила сумку на соседнее сиденье. Машина тронулась, в транспорте играл тихий успокаивающий блюз. Передняя часть машины была отделена от задней толстым стеклом, что не особо меня удивило. Такое бронированное стекло часто ставили для защиты того, кто находился на заднем сиденье, видела такие пару раз за свою карьеру.

Машина вскоре остановилась у одной из высоток бизнес центра на Черч-стрит. Водитель объяснил, что внутри меня уже ждут, и я, поблагодарив его, зашла в здание. И всё-таки я должна признать, высотка выглядела шикарно, как снаружи, так и внутри. Само помещение было белым, совершенно белым, так же, как и одежда, которую носили сотрудники. Мне, в моём красном платье, внезапно стало жутко некомфортно. И вот что странно, здесь тоже каждый из них носил маску. У каждого она была разная, пёстрая и не очень, маленькая и большая, с перьями и без. Венецианский маскарад нервно курит в сторонке по сравнению с тем, что творилось в этом бизнес-центре. Вот только к чему бы всё это? И, раз уж Марк заставляет их всех носить белое, почему маски все разные? Неужели вместо имен, он запоминает, какой сотрудник в какой маске ходит?

Ко мне практически тут же подошла высокая блондинка на каблуках, в строгом белом костюме и белой маске с золотыми узорами вокруг правого глаза и вокруг подбородка, которая закрывала все лицо.

– Здравствуйте. Мираж Сэлис, верно? – девушка даже не пыталась казаться вежливой, в ее голосе отчетливо слышалось презрение и отвращение к моей персоне. Кажется, кому-то очень не понравилась моя новая должность.

– Да, это…

– Пройдемте за мной, – она даже не дала мне закончить, настолько я была ей противна. Девушка в последний раз осмотрела меня сверху вниз и повела меня к лифту. Мне и так было жутко дискомфортно в собственном наряде, и её взгляды в сторону моих слегка более пухлых бёдер совсем мне не помогали. Когда мы прибыли на последний этаж здания, женщина указала мне на единственную дверь коридора, а затем уехала, не сказав ни слова.