Тайна пролива «Врата скорби». Том второй

– Очень просто, – немного грустно ответил командир, – если в тебя уже так стреляли. Показал бы я тебе, Георгий Георгиевич, какие шрамы остаются потом, но… Сюда я попал целехонький, как и все остальные… А еще можно попробовать придать свойства односторонней, или вернее избирательной проницаемости.

– Опять! – воскликнул про себя профессор Арчелия, – что же так мне это словосочетание покоя не дает?

Кудрявцев тем временем объяснял супруге:

– Это когда материал пропускает только чистый воздух, а назад – продукты дыхания; может, кто-нибудь нам химическую войну объявит… Хорошо, – решительно кивнул он, – вот и займемся экспериментами. Только сейчас продемонстрирую, что мы с Оксаной и Малышом придумали.

Он надел на руку какой-то механизм, сравнимый с наручными часами – рядом с другим, похожим. Про второй профессор уже знал – это было устройство перевода, которое «понимало» даже неандертальский язык.

– А это, – с понятной гордостью воздел кверху с двумя ремешками командир, – устройство дальней связи или, проще говоря, рация. Вот я сейчас с Малышом и свяжусь.

– Да вы что?! – поразился Арчелия, – это же собака!

– Какая разница? – улыбнулся Кудрявцев; вслед ему улыбнулась Оксана, на запястье которой тоже «красовался» браслет, – главное, чтобы он услышал, а команду он точно поймет.

Показалось Георгию или нет, но после возгласа полковника: «Малыш», – кто-то рядом довольно заворчал, а после следующей его фразы коротко и внушительно гавкнул.

– Ко мне! И прихвати с собой… любимую поварешку Зины Егоровой.

Полковник Кудрявцев видимо сообразил, что команда была слишком уж… Но было поздно. Где-то недалеко из лагеря послышался возмущенный крик, и почти сразу показался алабай с упомянутым предметом в зубах. Следом спешила разъяренная повариха. Она бы, наверное, не постеснялась излить свое недовольство на Кудрявцева – не посягай на священное! – но и ее гнев, и изумление Георгия куда-то пропали, когда сквозь завесу дождя послышался далекий шум автомобильного двигателя. Все собравшиеся под лабораторным навесом, и в первую очередь – понял Арчелия – командир, облегченно вздохнули. Это могла быть только «Витара» со второй разведгруппой, которая так и не вернулась вчера из рейда. Такую возможность – с ночевкой – никто не исключал, но как приятно было сознавать, что товарищи возвращаются домой целые и невредимые; да еще с каким-то явно хорошим результатом. Это профессор сразу понял по довольному лицу командира группы Юры Холодова, первым выскочившим из автомобиля.

Полковник Кудрявцев уже был строгим и сугубо официальным, и Георгий его понимал – как иначе должен принимать рапорт подчиненного начальник?

– Есть! – воскликнул Холодов, едва остановившись перед Кудрявцевым, – есть там люди, товарищ полковник.

– Много? – задал тут же главный вопрос командир.

– Не знаю, – немного стушевался Юрий, – самих-то людей не видели; прячутся, наверное, от медведей – вот этих там немеряно. Но в трех местах дымки точно были. И это не пожары! Один вчера потух, а сегодня снова разгорелся. И еще… Озеро там в горах обнаружили – красота неописуемая. Севан и Иссык-Куль рядом не стояли.

– И водичка теплая, – подсказал тайский чемпион.

– Искупались, что ли? – грозно нахмурил брови командир. Впрочем, глаза его смеялись – он был рад и вернувшимся целыми и невредимыми разведчикам, и известиям о выживших.

– Немного, – теперь тушевался Самчай, – но это не главное.

– А что главное? – подступила к полковнику Егорова, уже вооруженная половником.

– А вот, Сергеевна, принимай, – Холодов распахнул дверцу багажника «Витары» и на траву хлынула серебристая река из огромных рыбин, которыми багажник был заполнен доверху.

Повариха, ошеломленная этим потоком, даже не стала ругаться на парня, обрушившего его на землю; она нагнулась и подцепила за жабры рыбину, которая почти доставала сейчас до земли, в то время, как морда почти сравнялась с лицом Зинаиды. И как только она подняла одной рукой такого монстра?

– Форель, – восхищенно протянула она, – самая настоящая форель. И к тому же икряная! Как же вы наловили столько?

– Очень просто, – не стал делать тайны Холодов, – там из озера река вытекает… ну как река – ручей. Так эта форель целыми волнами вверх по течению в озеро плывет. Аж прыгает вверх на перекатах. Так что подставляй сеть… То есть, сети у нас конечно не было, так что мы куртку подставляли, вот его куртку, – он показал на майора Цзы, который пока не сказал ни слова, поскольку, как небезосновательно подозревал Арчелия, по-русски понимал пока очень мало

– Потому что его куртка самая большая, – закончил Холодов.

– Ну что, мои дорогие, – обвела всех взглядом Зинаида, – часа полтора у вас еще на ваши игрушки есть.

– А потом? – робко попытался отсрочить какое-то мероприятие профессор Арчелия.

– А потом приглашаю всех на уху, – Егорова подняла кверху тяжеленную рыбину, демонстрируя всем недюжинную девичью силу, – вместе с солнышком!

Солнце действительно прорвалось сквозь тучи, обозначив окончание очередного дождя.

Глава 40. Профессор Романов. Первый европейский язык

Сказать, что вчерашняя уха была вкусной – это не сказать ничего! Девушки наперебой осыпали Егорову комплиментами и просьбами записать рецепт – когда-то ведь им тоже придется готовить на персональной кухне. И, судя по всему, очень скоро – вон как комендант старается. Работа кипела сразу в нескольких местах; один из углов внешней, самой высокой стены уже заведен (так выразился сам Ильин) и скоро начнет с угрожающе скоростью расползаться в обе стороны, отгораживая будущий лагерь (или город – просто еще к такому названию не привыкли) в первую очередь от неандертальского стойбища.

Парни рецептов, естественно, не просили, но оценили мастерство поваров не менее горячо. И похвалами, и, в первую очередь, очередью за добавками. Разрумянившаяся в свете огней от очагов Зинаида обещала утром удивить еще раз. И ведь удивила – выставив на завтрак противни с запеченной форелью. Что уж она добавляла в нее, Алексей Александрович так и не узнал, но то, что добавки на этот раз всем не хватило, отметил. Может потому не хватило, что большую часть сырой рыбы успел перехватить Валера Ильин, пообещавший к понедельнику не менее вкусную копченую форель?

Егорова это соревнование подхватила, пообещав, в свою очередь, на завтрак воскресенья бутерброды со сливочным маслом и красной икрой.

– Надо же, – удивился профессор, – большинство ведь там, в России, да и в других странах, если и ели икру, то только по большим праздникам. А здесь восприняли как должное.

– Только, – вздохнув, пожаловалась Зинаида, – соль кончается, Александр Николаевич.

– Как? – удивился полковник, – там же четыре мешка было!

– Так Валерий Николаевич сколько тратит на свои копчения? – мстительно перевела стрелки на соперника по кулинарному искусству девушка.

Профессор вспомнил, как в первый день их появления в этом мире в ванну с мясом для копчения щедрыми горстями отсыпала соль… как раз таки сама Егорова и улыбнулся, ожидая ответного выпада со стороны коменданта. Кудрявцев спору разгореться не дал:

– Понятно, Зинаида Сергеевна. Будем искать выход из положения. Хотя бы у наших «союзничков» спросим. Они-то ведь где-то соль берут? Вот Алексей Александрович и спросит.

Командир одарил профессора такой невинной и дружелюбной улыбкой, что у того невольно заныло под ложечкой – Романов разглядел в улыбке и добрую порцию иронии, и обещание чего-то необычного. Все разрешилось у «Эксплорера», точнее у прицепа, который теперь был защищен не хуже автомобиля. Прозрачный колпак над сиденьями был теперь сплошным, так что непонятно было, как теперь можно попасть внутрь. Дверей у монолитной прозрачной поверхности не наблюдалось.

– Все очень просто, – Анатолий с гордым видом, словно это он придумал («А может и придумал, – подумал профессор, – этот может»), поднял сразу весь колпак – так он откидывается, например, у мотоциклетной коляски, и закрепил его какой-то хитрой защелкой, – прошу!

Это он сказал профессору, но тот замазал руками: «Не хочу даже пробовать!».

А ведь пришлось! Сначала всех отправили назад – по местам проживания – с комплектами новенькой одежды, включавшей в себя даже берцы, подобранные точно по размерам. За этой процедурой наблюдал недовольно бормотавший себе что-то под нос комендант. Через десять минут разведгруппа, к которой сегодня зачем-то присоединилась чета Арчелия – в таком же новеньком камуфляже – опять была у внедорожника.

Комендант терпеливо ждал их возвращения.

– Давай хоть проверю, что получилось, – так же брюзжа, он подскочил к стоящему ближе всех Романову, и… въехал ему с размаху кулаком в солнечное сплетение.

Хорошо так заехал, от души – вон, даже рожу зверскую скорчил. А профессор не успел… ни возмутиться, ни ощутить сильной боли в таком уязвимом месте. Удар был словно по огромной пуховой подушке, прикрывшей собой не сильно тренированный пресс Алексея Александровича. Он тоже размахнулся, захотел вернуть удар – по-дружески: «Ты мне – я тебе!». Но Ильин поспешно отскочил:

– Ты что, Алексей Александрович?! Мне ведь спецснаряжение не выдали!

Только теперь Романов узнал, каких удивительных результатов достигли вчера командир с профессором Арчелия. Еще больше удивился профессор, когда последний шмыгнул в «Эксплорер» вслед за своей Зинаной. А когда свои места заняли остальные, что пошустрей, и перед внедорожником остались стоять только командир (он же водитель) и Романов с Бэйлой, Алексея Александровича переполнила нешуточная обида.

Он повернулся к полковнику и наткнулся на его протянутую вперед руку, с которой свисало дикарское ожерелье.

– Возьми, Алексей Александрович, – совершенно серьезно, без всякой насмешки в голосе сказал он, – ты сегодня за главного.

– В каком смысле? – не понял профессор.

– В том смысле, что едешь вместе с Бэйлой в компании неандертальцев. Поговоришь с ними, язык поизучаешь; ты ведь хотел узнать, какой язык на европейском континенте появился самым первым? Вот тебе и карты в руки. А между делом несколько вопросов задашь.

– Каких?

– Ну, во-первых, насчет соли. А дальше – сообразишь по ходу. И поглядывайте там вместе с Бэйлой. У нее глаз наметан, да и пассажиры в прицепе повыше сидят.

– А?.. – Романов не успел задать главного вопроса.

– А Георгий с Зинаной едут только сегодня, – успокоил друга командир, – надо же дать ему посмотреть, как сработает «биологическое оружие».

Командир показал на тюки, завернутые в пленку, закрепленные на крыше внедорожника.

– Ага, – понял Романов, – это те самые ульи с погибшими пчелами и катапульта… скорее всего разобранная.

Такой вариант его устроил. Если бы еще не мрачный спутник – гигант Ден, понесший вчера сокрушительный урон в «битве» с осами-убийцами. Вон он стоит, у запретной границы, почему-то сегодня с двумя спутниками.

Автомобиль с прицепом остановился рядом с дикарями и только тут Алексей Александрович понял, что ошибся. Дена в этой троице не было. Высокой мрачной фигурой был представлен его прадед – верховный вождь Денату. Командир даже не стал выходить из салона; его спутники тоже сидели на своих местах, предоставив вести переговоры профессору. Может, полковник Кудрявцев предвидел такое развитие событий?

Старый вождь никакого удивления при виде профессора Романова, спрыгнувшего с прицепа, не высказал. Он скользнул равнодушным взглядом по ожерелью на груди у Алексея Александровича и таким же тусклым голосом сообщил:

– Высший не-зверь Ден больше не будет помогать чужакам.

– Интересно, чем это он нам позавчера помог? – с иронией подумал профессор, – скорее он своему братцу молочному услугу оказал, перехватив своим огромным телом большинство ос.

– Здесь, – продолжил Денату, протягивая корявый палец в сторону прицепа, откуда с холодным лицом наблюдала за этими короткими переговорами снайпер, – сейчас будут Лай и…

Он оглянулся на второго сородича; очевидно, не вспомнил имени «низшего», и окрестил его просто: «Он». Затем Денату неторопливо развернулся и грузно зашагал обратно к стойбищу.

– Ну вот, – улыбнулся Алексей Александрович, ничуть не обидевшись, – ни здрасьте тебе, не до свидания! А мы люди не гордые. Профессор Санкт-Петербургского университета даже колпак твоим сородичам, которых ты по имени не знаешь, подержит.

Он действительно поднял совсем не тяжелую прозрачную крышку, и Лай ловко запрыгнул внутрь. Второй дикарь замешкался – так что Романову даже пришлось подтолкнуть его легонько в спину, отчего бедный парень совсем стушевался. По крайней мере лицо его – а он сел как раз напротив профессора – выражало сейчас причудливую смесь мистического ужаса, детского любопытства и.., пожалуй, восторга, который особенно проявился, когда «Эксплорер» рванулся вперед. За прозрачной преградой помчались назад сетчатое ограждение; потом небольшой участок, заросший травой; наконец низкие хижины неандертальского стойбища, у которых стояли недвижныые сейчас дикари.

Не будь в прицепе людей, незнакомый пока неандерталец сейчас бы, наверное, завопил восторженно сородичам: «Глядите, не-звери, какой я удалой да храбрый!». Алексей Александрович не стал портить тожественность момента; дождался, когда вместо хижин потянется однообразная картина степи, оживляемая лишь далекими силуэтами пасущихся животных, и только тогда задал первый вопрос:

– Ты Лай, а он? – палец профессора легонько коснулся груди второго неандертальца, и тот на этот раз не стал шарахаться от человека.

На груди молочного брата вождя висели два ожерелья, которые он с гордым видом погладил, и только потом ответил:

– Это Рав; он будет ходить за Лаем и делать то, что скажет Лай.

С последним словом парень посмотрел на соотечественника вроде как свысока, но тут же не выдержал и рассмеялся. Видно было, что дикари эти находятся в приятельских отношениях (вон как непринужденно Рав ткнул Лая в бок после заявления последнего), а может и вообще были близкими родственниками.

Профессор ткнул теперь в узел, который придерживал на коленях левой рукой помощник Лая. Правая очень органично вцепилась в пластмассовый поручень сверху – так, словно парень всю жизнь гонял на автомобилях. «Эксплорер» сейчас мчался по пойме, по накатанной колее плавно, словно по автостраде, так что выслушав приказ-пожелание Лая, его сородич опустил поручень и принялся развязывать узелок – как оказалось, сложенный из тонко выделанной шкуры.

Внутри хранился внушительный кусок жареной, или копченой убоины – ребра копытного, покрытые толстым слоем мяса и застывшего жира. Неандерталец сделал движение – он словно попытался предложить Романову с Бэйлой угощение. Однако профессор успел первым:

– Вот как ловко я, – подумал он, вытаскивая в свою очередь из кармана куртки пузырек с солью, врученный ему недавно Зинаидой, – и предлог придумывать не пришлось.

Мелко размолотый порошок высыпался небольшой горкой на ладонь Лая, и тот, попробовав соль на язык, скорчил уморительную физиономию, став при этом удивительно похожим (по крайней мере мимикой лица) на Анатолия Никитина. Супруга тракториста, сидевшая напротив него, видно тоже что-то углядела, потому что ее лицо застыло сначала в недоуменной, а затем очень суровой гримасе. Даже пальцы на цевье винтовки (отметил профессор) побелели.

А Лай как ни в чем не бывало рассмеялся, и достал.., – Алексей Александрович хотел сказать из кармана, но нет – из нутра кожаных же штанов большой грязно-серый кусок. С чем там соседствовал этот комок соли, профессор даже не хотел представлять; тем более не взял в руки протянутый в его сторону образец. А уж о том, чтобы лизнуть его…

В общем, можно сказать, что профессор Романов поверил на слово неандертальцу, которого тот не успел даже произнести.

– Где Лай нашел это? – палец Алексея Александровича остановился на безопасном расстоянии от предложенного к дегустации комка.

– По пути к дому Великого охотника, – не задумываясь ответил Лай, – в… (вот тут уже он задумался, очевидно считая дни, точнее переходы – именно так определяли в походе время дикари) в одной и еще половине руки переходов отсюда.

Сколько это было точнее – семь, или восемь суток, профессор уточнять не стал. Главное – это было в пределах досягаемости; за солью можно было отправлять экспедицию на автомобиле; ни широкий пролив, ни высокие горы пересекать нужды не было. А о том, что весь путь от гор до миоценового леса, и дальше – до русского лагеря племя проделала вдоль реки, он уже знал.

– Спроси у него, что там с раненым вождем? – неожиданно вклинилась в разговор израильтянка.

Профессор недоуменно посмотрел на нее – с чего вдруг такая забота? Потом он глянул поверх плеч и голов неандертальцев на самый краешек миоцена – на камни Тибета, среди которых можно было разглядеть фигурку одного из лам. Так что этот несущественный вопрос был задан очень вовремя («Это такой еврейский отвлекающий маневр», – беззлобно пошутил про себя переводчик). И маневр вполне удался.

Оба неандертальца уставились на задавшую вопрос девушку с таким недоумением, что невольно закрадывалось подозрение – а разрешается ли неандертальским женщинам открывать рот без разрешения мужчин? А когда вопрос все таки был переведен, на лице Лая появилось мучительное выражение – то самое, какое наверное было у Буриданова осла. Ему очевидно и врать не хотелось, и сообщать об изъянах «высшего» не-зверя было не велено. Тем более, что сейчас за его сомнениями с любопытством наблюдал свидетель. Наконец молодой неандерталец вывернулся с изяществом опытного партийца: не знаешь, что говорить – славь партию, или ее лидера.

– Мой брат по второй матери Ден самый умелый охотник, которого знает племя. Маленькие злые мухи, несущие в гнездо вкус солнца и цветов, еще узнают его гнев.

– Это он так мед назвал, что ли? – повернулся к Бэйле Никитиной профессор, – знал бы этот парень, какой «нектар» носят в свое гнездо осы. К тому же вряд ли тот бандит с большой дороги успеет показать свою храбрость. Если верить прогнозам профессора Арчелия, этот осиный рой через неделю-другую можно будет смести метелкой в одну кучу и сжечь.

– Больно метелка большая понадобится, – не согласилась с ним Бэйла Никитина, – лучше уж пусть Георгий «попросит» ос, чтобы они сами слетелись в одну кучу.

– Пусть попросит, – согласился с ней Романов…

Разговор, умело направляемый профессором, зашел о путешествии неандертальцев, о времени, проведенном дикарями в пути (а срок этот оказался внушительным – почти девять месяцев прошло с того дня, как старый вождь каким-то невероятным образом узнал, что в мир снова пришла Седая смерть – палач Спящего бога). Лай, несмотря на бедность лексикона, оказался достаточно умелым рассказчиком; еще больше он поразил Алексея Александровича своей неуемной любознательностью и способностью подмечать необычное. А еще – делать выводы: не многие современные профессору люди отличались этим умением. На одно из таких наблюдений он ткнул пальцем сквозь прозрачный колпак прицепа:

– Плохо пахнет, – показал неандерталец на сизый дымок, выбивающийся из выхлопной трубы «Эксплорера», – так пахнет мертвая вода из черного моря.

Профессор едва не упал со своего сидения, услышав знакомое название из уст дикаря. Потом он сообразил, что ожерелье таким хитрым образом перевело цвет водоема. А чуть позже понял, что это за водоем черного цвета с «мертвой» водой, к тому же пахнущей выхлопом бензинового двигателя. Конечно же Лай видел, и даже, как тут же выяснилось, испачкал руки в разливе нефти – настолько обширном, что для него ближе всего подошло определение «море».

Увы, этот самый разлив ждал русских за горными перевалами, так что добраться до него было делом нелегким; а ведь еще ее нужно как-то переработать.

– Вроде это называется… крекингом?…

Пролетев за считанные минуты открытое пространство между миоценовым лесом и дебрями, давшими приют короткомордым медведям и людям, возможно ждущим помощи в своих анклавах, автомобиль немного притормозил. И люди, и неандертальцы в прицепе сейчас могли любоваться на длинные неподвижные колоды серо-зеленого цвета. Крокодилов, казалось, стало еще больше; может они ждали еще одной жертвы?

Увы – сегодня мишки почетного караула не выставили, так что границу их обитания людям и в салоне «Эксплорера», и в прицепе пришлось определять самостоятельно. И граница эта действительно была! Темная, грязно-зеленая роща (деревья там были, скорее всего, вполне узнаваемыми пришельцами из двадцать первого века – но не с такого же расстояния) в одно мгновение сменилась буйной растительностью какого-то тропического пояса неведомой пока эпохи. Злые осы вполне могли прибыть сюда с саркозухами, а могли быть современниками тех динозавров, что иногда пугали русских своим диким ревом из-за реки.

Естественно, что уточнять это – хотя бы по растениям, образовавшим пышные заросли – пока никто не стремился. А профессор Романов и потом, если и когда последняя оса издохнет от болезни будущего, не горел желанием посетить этот квадрат двадцать пять на двадцать пять километров. Не хотел видеть, во что превратились люди, убитые, а потом выпитые досуха летающими хищницами. Профессор не верил, что в этом аду, ловко маскирующемся под остров Баунти, мог кто-то выжить. Единственное, на что он посмотрел бы – на центральный участок – тот, где джунгли скрывали одно из чудес света.

– А кто меня будет спрашивать? – задал он себе резонный вопрос, – прикажет Александр Николаевич, и побегу и я, и все остальные сжигать трупы ос, или что другое. Потому что его приказы всегда были и будут нужными, своевременными и логичными.

Успокоив себя таким образом, Алексей Александрович ухватился за поручень – автомобиль, затормозив почти до полной остановки, начал разворачиваться задом, то есть прицепом, к лесу; к степи, естественно, передом.

– Это чтобы удирать было сподручней, – догадался он.

Когда Романов с Бэйлой, а следом за ними пара неандертальцев, подошли к командиру, разгрузка багажа уже заканчивалась. Анатолий помогал Георгию разворачивать из полиэтиленовой пленки детали метательной машины; Марио крутился около ульев, которые сам только что сгрузил в одиночку.

Три снайпера – три подруги – еще раньше разобрали три стороны света, ощетинившись винтовками. Головы их были защищены шлемами сферической формы, какие Алексей Александрович раньше мог видеть разве что в фантастических боевиках. Профессор Романов не был поклонником подобного жанра ни в литературе, ни в кино… Раньше – пока сам не попал в такой переплет – о чем, положа руку на сердце, совершенно не жалел.

В сторону канала с крокодилами, и дальше – в темнеющие джунгли, в которых сейчас не было заметно ни малейшего признака присутствия ос-убийц – никто не целил смертоносное оружие. Зато туда должна была отправить «бомбу» катапульта.

Пока парни, цедя сквозь зубы ругательства по поводу кривых рук создателей этого орудия биологической борьбы, пытались соединить, на их взгляд, несоединимое, профессор подошел к командиру. Полковник вместе с четой Арчелия с интересом наблюдали за этой интермедией. Наконец «криворукий» абхазский профессор не выдержал и направился к паре сборщиков, чтобы объяснить, а скорее показать, куда что надо совать, и у кого на самом деле руки растут не из того места.

Полковник Кудрявцев бросил быстрый, внешне совсем безразличный взгляд на маленького неандертальца с ожерельями на шее, не отстававшего от Романова ни на шаг (видно таким было задание, полученное Лаем от старейшины), и все-таки спросил:

– Ну что, есть результат?

– Есть, и не один! – воскликнул Алексей Александрович.

– Хорошо, – остановил его порыв командир, – расскажешь потом, сразу всем.

– А?..

– А в прицепе поедут дальше… Марио с Ириной. Надо же дать всем пообщаться с нашими «друзьями».

Если в последнем слове и была хоть капля иронии, то распознать ее мог только человек, очень хорошо знавший полковника Кудрявцева. Профессор Романов был одним из таких людей. Он кивнул и снова переключил внимание на монтажников. А они, с помощью профессора Арчелия, наконец справились со сборкой.

– Товарищ полковник, – радостно выкрикнул Анатолий, – все готово. Можно стрелять?

– Давай, – махнул рукой командир.

Звонко щелкнула тугая пружина; по высокой дуге («Сорок пять градусов», – вспомнил вчерашние испытания Романов) деревянный ящик, выкрашенный когда-то в зеленый цвет, а ныне почти вернувший изначальный оттенок старых сосновых досок, полетел через канал.

– А может, и не сосновых – надо будет на всякий случай узнать у Георгия, – непроизвольно подумал Алексей Александрович, наблюдая, как улей распадается на куски, и как каждый из них разбухает, покрывается живым толстым слоем ос.

Первый кусок еще не успел упасть в заросли, а следом уже летел второй ящик с погибшей пчелиной семьей и сотами, полными меда и иным содержимым. Этот улей полетел не так далеко. Разбился он, приземлившись на открытом пространстве – на тех самых сорока метрах, куда ничему живому соваться не рекомендовалось.