Бег по времени

Скоро успокоился Пятница, лег возле кровати и мирно засопел. Глядя на него, успокоилась и Настя, легла на подушку и тоже засопела. Где-то далеко, возможно, дыбились страшные волны, бушевал океан и ждал беззащитный кораблик, но пьяная девушка и собака спокойно спали и ничего не боялись.

Опять пришло утро. А за ним шел день, такой же безнадежный, как и предыдущий. Ноги у Насти болели так, что «полеты» на носу корабля пришлось отложить. Для рукотворного «дождя» вдруг стало жалко пресной воды, а «дикий остров желаний» стыдливая Настя затопила еще вчера. Весь день делать было нечего: заниматься рукоделием, прихваченным из дома, сейчас казалось в высшей степени глупо. Читать Настя не любила и раньше. Так, больше для важности взяла с собой в дорогу толстый дамский роман, от которого и прежде бросало в сон на пятом слове. А в нынешних, сильно изменившихся, условиях Настю ещё меньше трогали любовные коллизии выдуманных прекрасных дам и их, не менее прекрасных кавалеров. Оставалось два занятия: печально смотреть вдаль и принимать пищу в местах совершенно не приспособленных для этого. В столовую Настя даже не заглядывала, без сожаления расставшись с крахмальной салфеткой, отвыкая от ножа и вилки. Она, вообще, сильно одичала в компании Пятницы, легко перенимая его стиль жизни: есть – где хочется, спать – где хочется. В основном это хотелось на палубе, в тенечке. И лишь страшная ночь гнала Настю в каюту, на человеческое ложе.

Через две недели одиночества Настя стала невероятно болтлива, она почти все время что-то говорила, говорила сама с собой, с Пятницей, с мачтой, с ветром, с командой дальних кораблей, которые белыми облаками проплывали по самому краю горизонта. Пришло время и Анастасия догадалась, что одноименная шхуна болтается очень далеко от главных морских путей и тогда перестала надеяться на встречу с кораблями-облаками, гораздо мягче стали её напутственные слова команде удаляющегося «облака». И все реже она вглядывалась в искрящуюся голубую даль.

Подходил к концу «медовый месяц» одиночного плавания. Месяц тупого однообразия и тихого отчаяния. Тридцать дней невероятной скуки. Все прелести жизни, которые Настя успела открыть для себя на второй, самый счастливый день плавания были завалены стопудовой апатией. Она невероятно устала от корабельного образа жизни: тяжелый подъем с легкого похмелья в час дня, когда солнце уже подбирается к зениту. Затем кормление прожорливого Пятницы и одновременное кормление себя. Борьба со скукой, тоской, отчаянием забирает почти все силы и время. Не успевает Настя оглянуться по сторонам, как подходит время очередного кормления, а после него (так уж приучил Настю ленивый Пятница) – легкий релакс, там же, не отходя от обеденной зоны. Проснувшись через час-полтора, тупая и вялая Настя нечеловечески смотрит вдаль. Долго. Потом вздыхает печально. Вздыхает тоже долго… Так незаметно, за вздохами и вглядыванием вдаль подкрадывается ужин. После ужина еще немного поглядеть вдаль, пока небо не порозовеет от уставшего солнца. Не забыть тяжело вздохнуть в конце обзора и попрощаться на всякий случай с солнцем, небом, океаном. Дальше короткие приготовления ко сну: загнать в каюту Пятницу, отмерить успокоительную дозу рома и постараться прогнать ежевечерние мысли о том, что беда случится именно этой ночью. И хотя «Анастасия» уже целый месяц бороздила просторы ночного океана, избегая столкновения и не попадая в шторм, но для Насти 30-ая ночь была такая же последняя и страшная, как и первая. Все также с наступлением темноты пробуждались морские призраки, невидимые, но почти реальные. Каждую ночь они тихонько царапались в Настину дверь, толкали её, проверяя, не забыла ли теплая и живая девушка закрыть дверь на замок. И еле слышно стонали, то жалобно, то злобно, прося и требуя открыть.

Спасалась от них Настя проверенным «ромовым оберегом». Действовал он безотказно, но не устраняя причину страхов, а лишь временно притупляя слух и богатое воображение, которое по-своему толковало скрип рассохшегося дерева, хлопанье парусов, завывание ветра, шуршание серых крыс и трение воды о борт судна, всё то, что совершенно не пугало днем.

К рому Настя чувствовала все нарастающую привязанность, ощущения страшили и удивляли, но отказаться от рюмки на сон грядущий она не могла, по причине страха перед ночными монстрами. Но скоро к выдуманной опасности, живущей в больном воображении добавилась реальная – тень долгой и мучительной смерти от обезвоживания. Слишком поздно поняла Настя, что пресная вода в море – это жизнь. Рукотворный дождь и неэкономное расходование воды в хозяйственных целях привели к тому, что парусник «Анастасия» мог превратиться в плавучую пустыню в сердце бескрайнего океана соленой воды. Человек и собака будут мучиться от жажды, высыхать изнутри, погибая медленно среди ясного дня, когда лазурная гладь искрится миллионами жизнерадостных зайчиков и так хочется радоваться и жить.

Настя представляла себе эту картину довольно ясно и грамотно. Владимир знал о море всё. Кое-чем успел поделиться с молодой женой. Одна из последних запоминающихся лекций была как раз на тему: «Как плохо в море без воды». Истории были ужасными, по большой части с трагическими финалами, которым предшествовали долгие, бесполезные мучения: люди, обезумев от жажды, пили кровь, морскую воду, мочу и все равно умирали, предварительно сойдя с ума. Некоторых, правда, спасали, и если высохшие, полубезумные скелеты не умирали по дороге домой – то жили бесконечно долго и до самой смерти страдали от подорванного здоровья и тяжелых воспоминаний.

Настя заранее не была готова страдать, сохнуть и сходить с ума. И даже умирать по дороге в порт она не была согласна. Она ещё как-то могла смириться с мыслью о быстром, внезапном конце под покровом ночи и под легким наркозом сна. Вариант с обезвоживанием ей совершенно не подходил. Но её несогласие и даже дикая вспышка ярости никак не меняла картины надвигающегося бедствия. Настя обшарила всю шхуну вдоль и поперек, заглядывала во все углы: кладовые, каюты, рубки, камбуз, трюмы. Все было перерыто самым тщательным образом и по десять раз. Но ничего нового, кроме единственного и последнего бочонка с пресной водой она не нашла. Анастасия готова была избить себя до крови, до переломов, до полусмерти за тот преступный пресный «дождь». И если бы только это могло вернуть ей те пять драгоценных бочонка – у Насти не дрогнула бы рука.

– Последний анкерок… последний… А что мы будем пить потом?!!

Ярость сменилась детской растерянностью, отчего Настя стала похожа на большую говорящую куклу с шелковыми волосами и большими изумленно-испуганными глазами. Кукла Настя капризничала, дула губки и не хотела пополнять список завяленных на солнце скелетов.

Но кукла-Настя была одна на судне – за жертву и за капитана. Поэтому она не позволила себе долго и бестолково раскисать и приказала перейти на режим строжайшей экономии воды. И без всяких слез.

С этого дня вода из последнего бочонка резко подскочила в цене: хозяйка шхуны отмеряла её как золото, по крупицам, совсем маленькими порциями, лишь бы отодвинуть приход первого страшного дня без воды. Она молилась на последний анкерок, прося его быть вечным источником воды, она берегла его от качки, от жары и даже от себя, все сокращая и сокращая дневную порцию.

Быстро портились дружеские отношения с Пятницей, он постоянно ходил с высунутым языком и часто-часто дышал. Было жарко, всем хотелось пить, но Настя не могла объяснить ему, что скоро станет ещё хуже, что и тот один стакан спасительной влаги скоро закончится. Пятница смотрел на свою хозяйку осуждающими глазами, прося, требуя прекратить наконец издевательства и налить полную миску воды. Но вместо этого Настя обливала его из брезентового ведра соленой водой, которая противно сохла, покрывая шерсть белым налетом. На себя Настя тоже лила морскую воду, но уже никакого удовольствия этот рукотворный соленый дождь ей не доставлял, она просто спасалась от приближающейся сухой смерти.

Воды в океане много, и Настя не жалея её (как месяц назад не жалела пресной воды) черпает из бездонного «колодца» уже третье ведро. Мокрая палуба блестит на солнце, зайчики прыгают по ней игриво и весело, но не могут отвлечь Настю от мрачного ожидания. Она тянет четвертое ведро и отправляется на поиски обозленного Пятницы. Мокрый подол липнет к ногам, мешая идти, но Настя не в том настроении, чтобы обнажаться. Азартные игры на удовольствие её больше не интересуют. Весь интерес сконцентрировался вокруг последнего бочонка с жизнью.

Пятница глухо рычит и пытается избежать соленого купания. Умная собака не понимает зачем хозяйка по пять раз в день обливает его водой, но не дает пить!!! Умная и преданная собака страдает от жажды, не понимает и очень злится. Настя, не обращая внимания на предупреждающее рычание, окатывает Пятницу прохладной водой. Тот злится еще сильней, но перестает дышать часто-часто, прячет обвисший язык за зубы и пить ему хочется чуть меньше.

Паруса, наполненные ветром, несут «Анастасию» по волнам, по неизвестному курсу, может быть навстречу штормам, пиратам и необитаемым островам… А может быть впереди её ждет мучительная смерть – оставшаяся вода в бочонке намекает на это с каждым днем все откровенней.

У Насти от страха пропал аппетит, она с удивлением кормит прожорливого Пятницу, который, ничего не подозревая, объедается на обреченной шхуне. Ей самой не лезет в горло ничего, кроме воды. Но один стакан в день «усох» уже до половины. Настя пыталась тянуть его в течение всего дня, но это было выше её сил, и чтобы не мучить себя, она выпивала весь дневной запас с утра и сразу же начинала ждать следующее утро, которое принесет временное облегчение пересохшему организму.

С Пятницей все было гораздо сложней. Каждое утро Настя боролась с «черной» стороной своей души, та кричала открытым текстом: «Ты с ума сошла – полстакана воды ежедневно какой-то псине, которая даже не может оценить твоей жертвы! Из-за собаки ты сдохнешь гораздо раньше, может быть тебе не хватить именно этих 100 грамм, чтобы дождаться помощи!» Но Настя упрямо сжимала зубы и, тихо плача сухими слезами, наливала «неблагодарной псине» спасительные 100 грамм воды. «Когда ты будешь сохнуть от жажды, как рыба на песке, ты вспомнишь про мои слова!» – стонала от страха и бессилия «черная» сторона души. А «светлая» – твердила одни и те же незнакомые слова, которые кто-то шептал ей прямо в ухо: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Но каждый раз, после того как Настя с мясом отрывала от себя полстакана «священной» воды для собаки, Пятница разочаровывал её своим свинским поведением. Вылакав за одно мгновение всю дневную порцию, он тут же начинал требовать добавки. Измученный жаждой, он злился на Настю с каждым днем все сильней и сильней, хватал зубами за платье, рычал, не отпуская от миски, иногда пытался даже укусить. Умный пес не понимал, зачем хозяйка продолжает издеваться над ним уже 15 дней.

После того, как Пятница в «благодарность» за очередную жертву, укусил Настю за ногу, причем почти серьезно, до крови, она убежала от него в каюту, заперлась там и долго плакала от боли, отчаяния и от страха потерять последнего друга. Слезы текли рекой. Забыв, что воду надо беречь, Настя яростно выдавливала из обезвоженного тела последние запасы жидкости. Она умывалась слезами, она пила их, она захлебывалась ими. Все мужество вдруг оставило её, и она начала медленно и мучительно сходить с ума от ужаса – смерть, казалось, уже дышала ей в лицо – сухо и жарко.

А шхуна, тихонько покачиваясь на пологих волнах, баюкала ревущую от страха Настю. В иллюминаторе синело ласковое море, а в чистом небе катился огненный шар, разбрасывая искры по бирюзовым шелкам. На этом иллюзия торжества добра и красоты не заканчивалось: по стенам, потолку, полу и даже по самой Анастасии плавали зеркальные блики отраженной воды. В такой прелестной обстановке полагалось мечтать о чем-нибудь прекрасном, возвышенном. И если уж плакать, так только от несчастной любви.

Настя грубо нарушала морскую идиллию резкими, уже судорожными всхлипами и безумными глазами, как у загнанной в угол крысы. Её дикие мысли ещё меньше гармонировали с атмосферой тихого праздника жизни: «Я утоплю его! Сейчас пойду и брошу его за борт! Все равно мы тут подохнем без воды… Сначала его, потом сама… Я с ним последней каплей делюсь, а он меня кусает!!! Сбесился, что ли?!»

У Насти от обиды с новой силой просится слеза, а мысли возвращаются к самому страшному – воды осталось на три дня, всего на три… «А там что??? Нас не спасут. Нет. Мы уже больше месяца киснем в этом чертовом океане, а я видела только четыре белых пятна где-то далеко за горизонтом. Или это вообще мне показалось».

Настя торопилась поскорее убедить себя в полной безнадежности положения, чтобы хоть как-то оправдать безвольное решение.

– Да, конечно, показалось! Тут никто не ходит, мы сбились с пути… И уж, если за целый месяц не было ни одного корабля – я не буду наивной дурой – наша песенка спета, – страшная догадка давно витала в воздухе, Настя успела привыкнуть к ней, а сейчас она подействовала, даже ободряющее. – Три дня все равно ничего не изменят. А значит… значит…

Настя быстро поднималась на палубу, забыв о покусанной ноге и о Пятнице. Она спешила в камбуз. Возле дверей камбуза дежурил Пятница, он сидел перед пустой миской в печальной позе ожидания: уши повисли на щеках, сухой розовый язык трясется от частого дыхания, и весь он такой жалкий и всклоченный. Увидев приближающуюся Настю, он словно ожил: вскочил, подобрал уши и сухой язык, завилял всем телом от радости и надежды. Он давно забыл о своей безобразной выходке, успел соскучиться по Насте, а кроме того он сильно надеялся, что злые шутки с водой уже закончились.

Тяжело было Насте проходить мимо «танцующего» Пятницы, она старалась не смотреть на него: но что решено – то решено!

Она прошла мимо, плотно закрыла за собой дверь камбуза, чтобы Пятница не смог подглядеть за ней. Но он чувствует предательство и тихо завывает под дверью. Не слушая ни его, ни слабого бормотания в защиту тех, кого приручили, Настя достает из-под стола последний бочонок с последними стаканами «жизни». От волнения у нее дрожат руки, жадно горят глаза и сухие губы. Она торопится в последний раз напоить себя досыта, хоть на время покинуть обжигающую пустыню и освежиться в призрачном оазисе. Ей так сильно хочется пить, что она чуть не ломает зубами стекло, припадая к источнику. Пока живительные струи льются в неё – Настя ничего не видит, не слышит, не боится. В эти счастливые минуты она радуется воде – источнику жизни!

Но вот вода закончилась, вся до последней капли… Теперь корабль настоящая плавучая пустыня без признаков оазиса. Теперь остается только ждать когда придет она – страшная, сухая, незаметная смерть. И Настя сейчас приблизила её приход ровно на три дня. Да ещё отобрала у Пятницы несколько часов жизни. В ушах шумело от ужасающего факта – воды больше нет!!! Воды больше нет!!!

Ну что ж – нет так нет… И Настя начала готовиться к ЕЁ приходу…

В дверь царапался обделенный Пятница. Настя не оставила ему ни глотка. Как ей смотреть в его глаза?

Он все также радостно встречал вышедшую из камбуза хозяйку, но сейчас его взгляды на пустую миску были красноречивее человеческой мольбы.

Настя снова прошла мимо, не останавливаясь, не отвечая на приветствия. Она шла на корму, в тень рулевой рубки, там, где они в старые и относительно добрые времена отдыхали после сытных «застолий».

За кормой тянулся длинный серебристый след, попутный ветер ровно дул в паруса, корабль куда-то торопился по своим делам, не обращая внимания на пассажиров, которым уже некуда спешить.

Настя больше не смотрела вдаль с надеждой и тоской, она смотрела тупо, без всякой надежды и отрешенно думала о том, какой же неудачный оказался этот «медовый месяц».

Посторонний шум на палубе отвлекал её внимание, что-то беспорядочно шумело и приближалось. Настя выглянула из-за угла рубки и от жалости у неё закололо в груди. Она хорошо понимала, что чувствует сейчас нечастная собака! Она сама недавно из-за этого невыносимого чувства совершила подлость и последнюю ошибку. Она уже знала, что значит сохнуть изнутри! И ещё она знала, в отличие от Пятницы, что надеяться им не на что. Она смирилась и ждала того момента, когда станет совсем невмоготу, чтобы легко, обезумевшим от страданий телом перевалиться через борт, в океан соленой воды. А бедное животное ни о чем таком не знало и даже не догадывалось. Пятница уже не злился, он плакал, он просил, он умолял закончить пытку. Грохотала пустая миска, которую он носом толкал впереди себя.

Невыносимо было смотреть на отчаянные, но совершенно бесполезные попытки Пятницы выпросить воды. А он все толкал и гремел пустой миской, пока не добрался до Насти. Потом уселся перед ней с таким просящим выражением собачьего лица, печально моргая, как будто прогоняя слезу, что у Насти что-то порвалось в груди от жалости, беспомощности, сострадания и бессильной ярости.

А Пятница просил и смотрел, смотрел и просил, как может смотреть умная собака, измученная жаждой. Он заглядывал Насте в глаза и удивлялся её недогадливости. Добрая, но глупая хозяйка не понимала. Тогда, для особо непонятливых, он лизнул горячим языком по сухой тарелке – яснее сказать он уже не мог.

Настя очнулась. Она поняла! Но не только то, что хотел сказать ей Пятница. Она поняла, что не может смотреть на мучения лучшего друга, с которым целый месяц жили душа в душу на заброшенном корабле, плечо к плечу в страшной ночи. Неизвестно откуда появились силы, и она легко, как пушинку, поднимает взрослого пса, в котором было больше 10 кило еще живого веса, и тащит к борту, чтоб прекратить его мучения. Пятница не злится, не вырывается, он доверчиво заглядывает ей в лицо, и в его глазах любовь и преданность. Он даже пытается лизнуть Настю в нос. Уже у самого борта ему это удается. И Настя сразу же раскисает от прикосновения горячего влажного языка своего несчастного еще живого пса. Она валится на палубу без сил, сраженная нежностью любимого друга.

Общая беда стерла грань между человеком и собакой, сейчас на корабле мучились и страдали два живых существа. Они любили друг друга и хотели жить.

Пятница затих у Насти на коленях. Теперь он понял, что воду у них отнял какой-то невидимый жестокий враг. Это он мучает его и любимую хозяйку.

Настя гладила Пятницу по голове и казнила себя за очередную «слабость»:

– Я даже не могу тебя избавить от мучений… Я ничего не могу. Я купалась в пресной воде!!! Я сегодня выпила всю оставшуюся воду. И твою порцию тоже. Вот так. Теперь ты больше не будешь пить. И я тоже. Я во всем виновата, я обрекаю нас на страшную смерть! Но я даже не могу сделать её короткой и не такой мучительной… Прости меня, мой милый доверчивый Пятница, я не могу ничем нам помочь.

Собака слушала внимательно и лишь иногда тяжело вздыхала, как будто заранее соглашалась разделить с ней все приготовленные страдания.

Ещё не настало время обеда, а солнце кусалось голодным зверем. От удушливой жары болела голова и плыли перед глазами темные круги. Затылок припекало и Настя чувствовала все признаки приближающегося теплового удара.

«Анастасия» вошла в зону мертвого штиля: паруса вдруг безжизненно обвисли, пропал ветер и стало душно, словно корабль окутали воздухонепроницаемой пленкой.

Облизывая пересохшие губы, Настя переползла в тень. За ней полз верный Пятница. Но даже в тени не было спасения от нависшей духоты. Освежающий ветер куда-то исчез, шхуна качалась на волнах и никуда не плыла.

К полудню стало невыносимо, казалось, что раскаленная, дышащая жаром печь находиться где-то рядом, она вытягивает из тела последнюю влагу и сжигает кислород.

На палубе валялись два распластанных, обезвоженных тела: Пятница лежал на боку, свесив сухой язык и часто, тяжело дышал; Настя лежала рядом, лицо ее было красное, обожженное, губы потрескались и просили пить.

Настя ослабела, она не хотела обливать себя и Пятницу водой из океана, она больше не хотела временных облегчений, она больше ничего не хотела, даже пить… Она торопила приход страшной сухой спасительницы.

Даже сквозь прикрытые веки Настя замечает, что стало темнее, как будто, нарушив установленный порядок, на море опустился вечер. Настя долго не решалась открыть глаза, боясь в очередной раз испытать тяжесть разочарования. «Белые облака» на далекой линии горизонта уже приучили её не особенно верить в чудеса. Она тянула время, обещая себе открыть глаза сразу же после цифры десять. Счет уже перевалил за тысячу, а Настя продолжала бороться с нерешительностью. Наконец, сказав твердое «раз, два, три», она открыла глаза.

На этот раз похоже действительно случилось чудо: обжигающее солнце спрятала серая пелена, такая плотная, что не пропускала сквозь себя ни одного ненавистного лучика. И хотя по-прежнему было душно, и застывший воздух плавился от жары – реальная надежда на спасение вернула Насте силы. Она ожила.

– Тучи! Тучи! Пятница, смотри – солнца нет, оно в тучах! Будет дождь, будет вода… будем жить! – тормошила Настя измученное животное.

Пятница вильнул в ответ хвостом два раза. Глаза его смотрели виновато, он как бы извинялся за такую вялую реакцию на радость хозяйки.

А Настя уже летала по палубе, собирая со всего корабля емкости для небесной воды. Скоро на палубе не осталось свободного места: чашки, тарелки, кастрюли, тазы, баки и просто расстеленный брезент были готовы к дождю.

Небо грозилось, темнело, обнадеживало Настю, а к вечеру взяло да и расчистилось… Сначала сквозь тучи пробился один слабый луч предзакатного солнца, за ним второй, третий, четвертый. И вот уже розовый закат нежно подсвечивает ясное небо. В другое время Настя непременно залюбовалась бы полыхающими красными и переливающимися голубыми красками. Она любила смотреть на картины, которые рисовала сама природа, они были неподражаемы, они удивляли невыдуманной, искренней красотой.

Но в этот безоблачный вечер Настя была далека от получения эстетического удовольствия. Розово-голубая мазня вызывала у неё приступы звериной ярости. Девушка металась по палубе, пиная и разбрасывая не пригодившуюся тару, и проклинала все, что попадалось ей на пересохший язык. Она грозила кулаком ненавистному солнцу, гнала его прочь, ругала самыми последними словами и обещала сегодня же броситься в океан.

В самый неподходящий момент Пятница предпринял ещё одну попытку напомнить о себе. Он уже знал, что от Насти ничего не зависит, но ему очень хотелось пить… Отыскав среди разбросанных посудин свою, в которой раньше всегда была вода, он зажал её крепко в зубах и пошел к Насте. А в глазах все та же кричащая мольба. Он подошел к Насте со спины и легонько толкнул её чашкой в ногу. Настя пружинисто развернулась. На мгновение поток проклятий оборвался. А потом она злобно прорычала:

– Дай сюда! Дай сюда! Она тебе больше не пригодиться!

И вырвала миску с такой силой, что чуть не свернула Пятнице шею.

– На, собака, получай! – это уже обращение к солнцу.

И вслед за словами в горячий диск летит собачья миска, пущенная с силой и скоростью снаряда. Но Настя, конечно же, не попала в цель. Не причинив никому вреда, посудина плюхнулась в воду и сразу же пошла ко дну.

Долго Настя ещё продолжала бесноваться, по достоинству оценив милый розыгрыш с дождем.

– Смешно! Можно умереть со смеху… Я, наверное, так и сделаю! И вообще, я не буду больше прятаться в душной каюте, а завалюсь прямо здесь на палубе, как собака, среди пустых кастрюль и банок. Уж если пришла пора веселиться, так буду веселиться на полную катушку! Кого стесняться?! Кого бояться?! Этих, что ли? – стонущих и шуршащих? Так я плевать на них хотела! Нате, берите – вот она я, зачем ждать ночи?! Ничего, я скоро сама стану одним из вас и тоже буду пугать трусливых пассажиров!

В яростном запале Настя смело бросала вызов сразу всем: солнцу, океану, морским призракам. Она избавилась от страхов и впервые, за несколько последних недель, почувствовала полное безразличие ко всем опасностям и ужасам этого мира.

Подтверждая свои слова действиями, она легла на расстеленный на палубе кусок брезента, который приготовила для сбора воды. Но по случаю отмены дождя можно было использовать его в качестве спального места. Что и было сделано довольно демонстративно. Так же демонстративно Настя отказалась от ежевечерней порции рома, без которого раньше даже и не пыталась встречать ночь. Казалось, что уже можно праздновать оглушительную победу над всеми страхами. Но…

На небе вспыхнула первая звезда. От моря потянуло прохладой, стало легче дышать. Сумерки понемногу сгущались, нагоняя тревожное ожидание чего-то. А над водою поднимался легкий, призрачный туман, как ненавязчивая декорация к зловещему спектаклю.

Гнетущая тишина полного штиля… И вдруг хлопок паруса. Он прозвучал пушечным выстрелом.

От испуга Настя тихо ойкнула и сразу же начала искать глазами виновника своего испуга. На «Анастасии» все паруса по-прежнему висели безжизненно, как белье на реях. Ветра не было и в помине – мертвый штиль.