Бег по времени

Ирина Туманова

Бег по времени

Мирная, приторно-сладкая нега нависла над сонным городом. Утомленное небо выгорело за лето и теперь лишь тускло голубело. Деревья сорили желтыми листьями, а ветер гонял их, неприкаянных, с места на место, не давая покоя, не давая пристанища. Он тихо шуршал осенней листвой. Ему отчего-то было грустно… Осенняя тоска подкатывала тихо, незаметно, брала за горло нежных барышень и впечатлительных поэтов, заставляя вздыхать глубоко и парить высоко, в мечтах, в рифмах, в облаках…

А где-то там, далеко, за грядой серых многоэтажек скрывалась дорога, волшебная и сиротливая. Напрасно звала она людей идти за призрачную нитку горизонта. Напрасно манила нехожеными тропами, чудесными дорогами, тенистыми лесами и топкими болотами. Напрасно обещала дать ощущения. Хорошие или плохие… Высокие или чуть пониже… Но расшевелить, растревожить, разогреть остывшую кровь, разогнать тину в спящем озере чувств, снять черные очки с уставших глаз и очаровать закатами, прекрасными, неповторимыми, которые рисует вечер для чьих-то изумленных глаз. Напрасно манила звездным небом, глубоким морем, заоблачными далями, где воздух свежий, где дышится легко. Где можно на мгновение стать птицей, расправить крылья и сказать себе: «Лети!»

Напрасно манила волшебная дорога. Никто не шел по ней. Дела, работа, суета, погоня за достатком, за успехом и ежедневный бег за временем… И никаких чудес, которые таит в себе волшебная дорога богатого воображения.

Напрасно ждала чудесная дорога, безлюдная, тоскующая, одинокая… И только бродяга-ветер шел по ней, вороша мягкую, как пудра, серую пыль.

На электронном табло настенных часов 18:59. За окном наше время – 2003 год. Евгения берет в руки красивый медальон с изумрудными листьями и нежными, будто живыми розами. Внутри медальона есть непростые часики. Это подарок ее любимого археолога, смуглого красавца с пронзительно серыми глазами. Он только что вернулся из далекой экспедиции, где отбирал у времени давно зарытые клады. Вот и на этот раз он привез любимой Женечке нечто такое, что вызвало бурю восторга и нежный долгий поцелуй, как очередное признание в бесконечной любви.

Конечно, время на старых часиках остановилось, они так долго пролежали в сырой земле, что видимо ходить уже не смогут. Или смогут? Евгения сейчас проверит, на что способны подарки Времени. Она подводит волшебные часики с точностью до минуты…

На красивом циферблате волшебных часов – 18:59. Часы пошли, пласты времени начали смещаться, двигаться, как пласты земли во время сильного землетрясения. И вот уже туман застилает глаза, туман застилает разум, и всё плывёт и движется во времени, увлекая Женю в свой необычный бег.

***

Металлический голос хрипел заржавевшими связками:

«Век – часы, минуты – год,Дух в чужую плоть войдет»

Голос вещал в пустоту, потому что слушателей в комнате уже не было. На полу, неаккуратно разбросав руки и ноги, лежала Женя, которая неосторожно привела в действие волшебный механизм часов.

Скрежетание часового механизма прекратилось. Женькино тело лежало без признаков жизни, а душа ее улетела далеко-далеко. Минут пять в комнате стояла напряженная тишина, как будто все звуки жизни выключил суровый повелитель времени.

И снова заработали механические жернова, перемалывая минуты, часы, года…

На бесчувственное тело наползал таинственный туман. Он появлялся ниоткуда, клубясь, стелился по полу синеватым облаком, медленно пожирая неподвижную пустую оболочку.

Когда дым развеялся – тела в комнате не было. Металлический голос не шутил, обещая заселить дух в чужую плоть. Он вообще никогда не шутил. Он был суров и непреклонен.

***

Вначале «Настя» приняла легкую качку за головокружение, но тихий плеск воды где-то совсем рядом убеждал, что голова тут не причем, хотя раскалывалась она ужасно, мешая ориентироваться в темном пространстве. Пришлось Насте-Жене заняться обследованием пространства на ощупь. И скоро она с удивлением наткнулась на борт корабля!

– Эй, кто-нибудь! Зажгите свет! – крикнула Настя в темноту и пустоту.

«Они что, в прятки играют?! Или пьяные все?! Так же можно и за борт упасть», – возмущалась пассажирка, пока дожидалась хоть какой-то реакции на свое требование.

Реакции не последовало ни через 5 минут, ни через 10.

– Эй, на судне! Ау! Караул! Пожар!

Её не услышали.

– Боже, ну и команда! Как меня угораздило попасть на это корыто?! Где вахтенный? Где рулевой? Я представляю, что тут за капитан!

Возмущенная Настя осторожно пошла в противоположную от борта сторону. Немного подсвечивали далекие звезды, а потом глаза привыкли к темноте, и Настя смогла живой и невредимой добраться до капитанской каюты.

– Ну, держитесь, милостивый государь! Я вам сейчас буду портить настроение, – честно предупредила полуночная визитерша и громко постучала в дверь.

Опять неприятная тишина. Настя барабанит уже кулаками, возмущенная местным беспорядком.

Дверь со скрипом открывается сама. Капитана на пороге нет. Не оказалась его и в постели, которая, несмотря на царивший на судне беспорядок, была аккуратно застелена.

Опять на ощупь Настя нашла стол, на нем – лампу. Зажгла ее. Глаза долго привыкали к свету, девушка жмурилась, хлопала ресницами и понемногу осваивалась в смутно знакомой обстановке.

На столе, рядом с лампой, в золоченой рамке фотография улыбающейся Анастасии… Минуты две Настя довольно тупо разглядывала девушку с такими же, как у неё длинными, светло-русыми волосами, уложенными в красивую прическу невесты. Сейчас, правда, Настя выглядела не так аккуратно – посмотрев на себя в зеркало, она увидела здоровенную шишку на лбу, светлое платье в каких-то пятнах непонятного происхождения, а на голове бесформенная копна сена с заметным сдвигом вправо.

Настя поднимает руку, чтобы придать «копне» правильное положение, строго по центру, но вскрикивает от боли – плечо как будто проткнули раскаленным гвоздем. «Вот здорово! Неужели сломала?!» Настя отвлеклась от фотографии красивой невесты и начала ворошить в памяти совсем недалекое прошлое. Вначале в больной голове было настолько пусто и гулко, что Настя даже испугалась. Потом мало-помалу начала приоткрываться потайная дверца, через которую потекла тонкая струйка самой необходимой информации.

– Я пошла в кладовку… зачем? Ага, вот новость, так новость! Как я могла забыть?! Владимир, капитан корабля – мой муж! Так вот кто отвечает за порядок на судне! Ну, это невероятно! Хотя сейчас не об этом… И зачем же я пошла в кладовую? Ах, да, вспомнила – мы с Владимиром хотели отметить годовщину знакомства. Мы были в каюте… Потом пришел помощник капитана, позвал Владимира зачем-то на мостик… А я пошла за шампанским… Помню – был теплый, ясный день… Ура, вспомнила! Ступенька подломилась, я упала, – Настя обрадовалась этому воспоминанию как дитя новой игрушке. – Теперь все ясно – вот вам и шишка, вот вам и боль в плече, и кособокая прическа… А потом, а потом… что было потом? Я очнулась на полу… и меня, кажется, жутко тошнило. Да, точно – вот вам и пятна на платье… фи… Потом я кое-как вылезла на палубу и – голову за борт. Кажется, тогда уже начинало темнеть, во всяком случае, я не помню, чтобы вода блестела от солнца. Хотя мне было так плохо, что я почти не открывала глаз. А дальше все, хоть убейте, ничего не помню…

Но и этого было достаточно для того, чтобы заполнить голову необходимыми сведениями. Теперь оставалось только разыскать шутника-Владимира и устроить ему небольшой семейный скандальчик, дабы отбить всякое желание устраивать подобные розыгрыши в ближайшие лет сто.

Прихватив с собой чадящую лампу, Настя отправилась на поиски глупого мужа, который сидит сейчас где-нибудь в шкафу и тихонько давится от смеха. На груди у Насти болтался открытый медальон с часами. Вскользь посмотрев на время, она захлопнула крышку и спрятала медальон под платье.

– Какие семь часов? Не может быть. Врут часики, – решила Настя.

Она ежилась от неприятного холода на груди до тех пор, пока металл не нагрелся теплом ее тела. После этого Настя надолго забыла о медальоне с «врущими» часиками, показывающими точное время – 1859 год.

За дверью капитанской каюты было по-прежнему тихо и безлюдно. Один лишь ветер, резкий, просоленный разгуливал по палубе двухмачтовой «Анастасии», названной так в честь молодой жены капитана.

В офицерских каютах стояла такая же нежилая тишина и мрак. Уже слабо веря в свою версию о дурацкой шутке Владимира, Настя шла на корму.

Только один человек из всей команды никак не мог принимать участия в этом невинном, и до безобразия смешном розыгрыше. Не по причине особо трепетного отношения к хорошенькой жене капитана, а в силу сложившейся на корабле старой доброй традиции: хоть шторм, хоть драка – но возле штурвала должен быть человек.

Ещё издали услышала Настя противный скрип, от которого холодно стало спине и занемели ноги.

В рулевой рубке – сердце корабля, никого не было…

Легко и свободно крутилось колесо штурвала: поворот вправо, поворот влево, замрет ненадолго и снова поворот, под жуткое поскрипывание.

Настя смотрит на бестолковые вращения колеса с тихим ужасом, она боится закричать, нарушить зловещую тишину брошенного корабля. Сомнений больше не осталось – команда покинула судно по непонятной причине, и видимо, в такой спешке, что капитан забыл о молодой жене, которой всего лишь месяц назад клялся в любви и верности у алтаря.

– Не может быть… Этого не может быть… Когда я уходила из каюты, все было нормально. Ни шторма, ни земли… Он знал, что я пошла в кладовку, искать меня не надо… Но почему я осталась одна?! Почему меня бросили?!!

Настя не могла поверить в то, что её – восемнадцатилетнюю девушку, абсолютно незнакомую с принципами судовождения, команда бросила на произвол судьбы, отдала в распоряжение неуправляемого корабля и непредсказуемого, временами смертельно опасного океана.

В это нельзя было поверить! Но штурвал зловеще скрипел, заставляя верить в невозможное. Каждый его поворот мрачно убеждал: «Ты одна на корабле. Одна. Одна. Одна. Ты в полной моей власти. Власти. Власти. Власти. Видишь, как я легко играю твоей жизнью – верчу куда хочу. Могу на скалы тебя забросить, могу на мель. А хочешь, мы налетим на большой красивый корабль? Потопим его и сами успокоимся на дне… Но я могу и пожалеть тебя, прекрасная Анастасия, ты такая свежая, такая юная, ты, наверное, очень хочешь жить?»

Колесо замерло на месте, словно ожидая ответа от сухопутной тезки корабля. Девушка молчала, ее темно-синие, как штормовое море, глаза молили о пощаде.

Штурвал опять пришел в движение, и снова зловещий скрип: «А может быть я подарю тебе жизнь – и мы будем плавать с тобой вечно, пока ты не умрешь от старости. Но и потом твой призрак не покинет судно…»

Настя зажала рот ладонью – ей хотелось закричать от жутких обещаний скрипящего корабля. Она больше не могла слушать этот тихий погребальный скрип.

Лампа больше дымила, чем давала свет, пламя судорожно подергивалось, бросая на стены зловещие тени. Настя вышла из пустой рубки и, больше не злясь на глупую шутку, осторожно, крадучись и всего боясь, отправилась в каюту капитана.

За спиной шаги. Скрип со всех сторон, еле уловимый, не громкий. Впереди мелькнуло что-то белое, огромное. Оно надувалось и хлопало крыльями.

– Это парус… это обыкновенный парус, – убеждала себя Настя. Но страх уже навязывал свою, ужасную версию: все призраки морей слетелись на заброшенный корабль за новой, свежей жертвой.

Настя ускорила шаг.

Огонь дрожал, тени отплясывали жуткие танцы – еще 5-10 минут и лампа погаснет, и вот тогда в наступившей темноте морские призраки сведут девушку с ума.

Возле каюты Настя остановилась, не решаясь войти в приветливо открытую дверь. «Я закрывала дверь. Я это точно помню», – утверждала она, всё путая от страха.

Но шаги приближаются, Настя в ужасе кричит тихонько: «А-а-а-а» и ныряет в пугающую неизвестность мрачной каюты. Глаза торопливо выхватывают из темноты стол, кровать, шкаф, пустые углы. И ничего ужасного, потустороннего. Скорее дверь на ключ и с ногами на кровать.

Укрывшись под теплым пледом, она все равно трясется от жуткого озноба. И ждет – вот сейчас откроется дверь и ворвется ОНО!!! Что-то невыносимо страшное и злобное…

За дверью тихое шуршание, кто-то трется и наваливается на дверь, не сильно, а как бы проверяя на прочность.

– Такого не бывает… Это все неправда, выдумка… Я не хочу! Я боюсь!!! Господи, не надо… – от страха у Насти перехватывает дыхание и ей кажется, что чьи-то холодные пальцы шевелят волосы на затылке…

До самого утра, до первых солнечных лучей Настя тяжело сходила с ума. И лишь когда забрезжил рассвет, ночные силы зла отступили, позволив наконец, измученной, непохожей на себя, Анастасии закрыть глаза.

Сон оборвался резко от добродушного лая за дверью. Спросонок Настя не понимает ничего: где она? кто лает на корабле? И может быть ночной ужас – всего лишь сон? Она быстро встает и выбегает из каюты. На встречу ей радостно семенит пес неизвестной породы. Причина её ночного «помешательства» энергично машет хвостом и выражает искреннюю радость от знакомства.

Некоторое время Настя пребывала в легком шоке. Удивление сменялось злостью на лохматого шутника, потом неловкостью за свое богатое воображение. А потом был глубокий вздох облегчения и выговор шутнику, для порядка:

– Что ж ты, морда собачья, ночью голос не подавал?! А? Почему ночью молчал и топал за мной потихоньку? Зачем в дверь ломился? Ну, как тебе не стыдно? Сошла бы я с ума от страха, кто бы тебя кормил? А? Эх ты, дурачок… Иди сюда, собака, – ласково манила Настя лохматого пассажира, тоже, как видно, оставленного в спешке.

Их радость была взаимной. Черный, с белыми пятнами пес приветствовал Настю бурно, не сдерживая восторга: вначале одним хвостом, но радость переполняла собачье сердце, и пес завилял всем туловищем, стараясь лизнуть нового друга в лицо.

– Ну, ну, возьми себя в руки. Первый раз видишь девушку и сразу лезешь целоваться. Что за манеры? Кто вас воспитывал?

Отсутствие породы указывало на то, что пса воспитывала улица.

– Откуда же ты взялся, матрос? Кажется, я тебя раньше не видела. Наверное, в трюме прятался?

Настя разговаривала с собакой как с человеком. Всего одна ночь одиночества привела к тому, что Настя почувствовала себя диким, бородатым Робинзоном Крузо, со стажем заточения на острове не менее ста лет.

Перво-наперво Настя решила полностью обследовать свой плавающий остров, хозяйкой которого она стала волею судьбы.

– Ну, что, пошли на разведку? Как звать-то тебя, чудо природы? – спросила она у ласковой псины, которая улыбалась ей почти по-человечески. – Раз молчишь – я тебе сама дам имя. Только, чур, откликаться.

Недолго думая, Настя нарекла черно-белого пса именем литературного героя – друга и помощника одичавшего Робинзона Крузо.

– И хотя сегодня далеко не пятница, но так уж сложилась наша с тобой судьба… Отныне ты – Пятница. Поздравляю с наречением.

С Пятницей стало легче жить на страшном корабле. Собака, разумеется, еще меньше Насти разбиралась в вопросах судоходства, и собеседник из неё был никакой, но Настя болтала за двоих, лишь бы нарушать гнетущую тишину опустевшего корабля.

Ветер старательно надувал паруса неуправляемой шхуны и гнал её наугад, может на скалы, может в тихую гавань.

А Настя и Пятница шли по палубе походкой подвыпивших матросов. Сегодня амплитуда вращения штурвала заметно увеличилась – парусник бросало из стороны в сторону. Смирившись за ночь с ужасной новостью, Настя уже не такими безумными глазами смотрела на лихие повороты колеса, старалась не слушать его зловещий скрип. Она даже положила руки на штурвал и попыталась удержать его. Сначала штурвал вырывался, но осмелев, Настя применила силу и тот, который ночью запугивал её жутким скрипом, сдался и присмирел в руках несмелого рулевого.

Судно выправило ход. «Восемнадцатилетний капитан» вел корабль плавно и как будто уверено. Но только в неизвестном направлении. «Если увижу землю – уберу паруса и буду дрейфовать, пока меня не заметят. Или вплавь до берега. А если впереди корабль или скалы – поверну штурвал. Вот и вся наука, – бодрился новоиспеченный «морской волк».

Скоро устали руки от напряжения и надоело стоять на одном месте. Тогда Настя капитанским решением назначила помощника «рулевого»: два деревянных чурбака по обе стороны крепко держали штурвал в своих сучковатых лапах.

Довольная собой, Анастасия с головой уходит в безобидную детскую игру, под названием «кораблики». На брошенной шхуне появился игрушечный капитан, который быстро навел порядок в рулевой рубке. О плохом Настя старалась не думать, например, о том, кто будет «впередсмотрящим» темной ночью, когда на палубе хозяйничают морские призраки; или о том, кто из них двоих – она или деревянные чурбаки будут обходить мели и подводные рифы? И, наконец, что будет с ней и с Пятницей, если в океане разыграется шторм? Но это пока в будущем. Близком или далеком. А может быть настолько далеком, что случится с ней ни в этом плавании…

Сейчас все выглядит довольно безмятежно: корабль скользит по ровной глади плавно, без прежних зигзагов и скачков, мирно поскрипывают снасти, совсем не страшно хлопают, надуваемые ветром, паруса. И стелется длинный пенистый след за кормой ее корабля…

Настя уже собиралась покинуть рубку, как её внимание привлек грязный клочок бумаги на полу. Она взяла его в руки и с трудом пыталась разобрать корявые буквы. Казалось, что человек выводил их через силу, непослушной, парализованной рукой: «Я ухожу… Бойтесь…»

И опять ночной ужас до костей пробрал онемевшую и напуганную Настю. Опять за спиной зашуршали, ожили страшные призраки. И как тогда ночью, захотелось кричать от невыносимого страха.

– Пятница! Пятница! Ко мне! – во весь голос заорала Настя. Ее сознание стремительно засасывает в жуткий водоворот ночных видений. Она зовет Пятницу дурным голосом, ищет повсюду, но пес, который мог бы прогнать страхи, облаять призраков, пропал. Пять минут назад он крутился возле рубки, и вот как только понадобилась трезвая собачья голова, не подверженная человеческим страхам – его не докричишься!

А Пятница, напуганный пронзительным криком нового друга, подумал, что на него сердятся за какую-нибудь выходку, и подался от рулевой рубки подальше, к камбузу поближе. Тем более там пахло, точнее, крепко воняло тухлой курицей. Голодный пес, не обращая внимания на странные крики, усердно царапал дверь, стараясь добраться до тушки и остановить процесс гниения.

– Ты почему не отзываешься?! – набросилась на него Настя, когда догадалась все-таки поискать собаку возле «хлебного» места.

Пес кинулся ей навстречу, как будто разлука с новой хозяйкой длилась годы. Он прыгал вокруг неё, вилял хвостом, внимательно заглядывал в глаза, в общем, просил прощения за все, что было, будет и за то, в чем он совсем не виноват.

Вместе с таким жизнерадостным псом Настя перестала бояться невидимых существ, бестелесных и зловещих. К тому же Пятница постоянно отвлекал её мысли от страшного, и всё внимание приковывал только к себе.

– Успокойся, ну хватит уже. Да перестань ты, вот ведь подхалим! – Настя, не выдержав напора собачьей любви, наклонилась к нему и позволила лизнуть себя два раза в нос. После таких «телячьих нежностей» бояться становилось все труднее и труднее, хотя мозг настойчиво сверлили два страшных слова.

– Пошли, я накормлю тебя чем-нибудь. А заодно потренирую на «отзывчивость», а то звала тебя, кричала, а ты даже ухом не ведешь.

Обстановка в камбузе говорила о том, что полным ходом шло приготовление к ужину. Вчерашнему. На остывшей плите в кастрюле плавает дурно пахнущий, недоваренный цыпленок. На столе очищенные увядшие овощи.

– Такое впечатление, что кок вышел на минуту и должен скоро вернуться… Но не вернулся. Ни он, ни другие. И ничего кроме короткой, жуткой записки…Что же случилось с ними за то время, пока я лежала без сознания в кладовке? И почему Владимир забыл обо мне? – снова и снова задавала Настя волнующие вопросы из прошлого.

«Забывчивость» мужа её огорчала не сильно и совсем не долго. У Насти не успело зародиться в сердце ответного чувства. Их брак длился всего месяц. И этот месяц Настя не могла назвать «медовым» – так, что-то безвкусное, пресное, как бумага. И весь год их не очень близкого знакомства был такого же нейтрального вкуса. Остальные поклонники и соискатели руки и сердца бесприданницы Анастасии имели вкус резко неприятный. А так как бесприданница была ко всему прочему и ещё круглой сиротой, которую воспитывала строгая тетушка, то Настя, после совершеннолетия, просто вынуждена была отдать Владимиру свою руку. Но не сердце.

За месяц супружества не возникло у Насти повода пожалеть о своем выборе. Правда, жила она как в сонном царстве – ни душа, ни тело «спящей красавицы» не реагировали на старания 26-летнего добродушного мужчины, не очень опытного в амурных делах. Через неделю тщетных попыток подобрать «ключик» к телу Анастасии, (про «душевный» ключик он не беспокоился, самонадеянно полагая, что тот у него в кармане) Володя легко убедил себя в том, что все порядочные девушки во время близости с мужчиной должны лежать тихо, без движений, как будто все происходящее их совершенно не касается. «Это просто замечательно, что моя Настенька такая чистая и невинная», – от души порадовался он фригидности молодой жены.

Отец Владимира был богатым судовладельцем, баловал сыночка всячески, потворствовал всем его прихотям, но мальчик, не смотря на все старания папаши, не превратился в эгоиста. Он рос тихим, застенчивым медвежонком, толстым и безобидным, живущем в своем придуманном мире. Володя с детства мечтал о дальних странах, о бескрайних морях, о зарытых кладах и красивых кораблях. Когда Володя подрос, окреп и относительно созрел в его мечты с приключенческим уклоном стали врываться очаровательные, белокурые гостьи: маленькие, тоненькие, с большими голубыми глазами.

К 25-ти годам мечты Володи частично воплотились в жизнь, отец подарил ему 2-х мачтовую шхуну «Св. Елена», которая впоследствии будет переименована в «Анастасию», не святую, но очень любимую. А пока молодой капитан, влюбленный исключительно в море, бороздил «голубые просторы». Мечты о путешествиях, далеких неизведанных странах и о голубоглазой блондинке не мешали заниматься Владимиру вполне земными вещами: доставлять грузы по назначению, управлять судном и командой, спорить со штормами.

А вскоре появилась и девушка с почти белыми волосами и пронзительно голубыми, небесными глазами. Володя сразу же потерялся в них и, растолкав не очень достойных соперников, женился на своей мечте.

***

«Почему он бросил меня одну? Почему нет даже записки? Нет ничего, кроме этого клочка, предназначавшегося даже не мне, а видимо, команде в целом», – пыталась решить Настя неразрешимую задачу.

Потом она вспоминала, как их провожали в порту, как плакала неслезливая тетушка, целуя Настю в лоб; как спрашивала её тихонько, не обижает ли супруг? Насте стало невыносимо тоскливо и одиноко посреди голубого простора, бескрайнего и пустынного. Стало жалко себя, Володю и даже тетушку, за то, что думала о ней не очень хорошо. «А ведь она не отказалась от меня, хотя у неё свои дочери. Ну, была неласкова. Ну, была строга, так ведь я ей не родная, за что ж меня нежить?» И по каналам времени, по волнам воспоминаний Настя вернулась в тетушкину гостиную, куда на Настин свет летели богатые и бедные, молодые и старые, красивые и безобразные женихи. Куда, в конце концов, залетел Владимир.

Но где же он теперь, этот нестарый, богатый и совсем не безобразный муж? У Насти голова шла кругом от разных фантастических предположений.

Володя, влюбленный в море, старался и Насте привить хоть какую-то симпатию к неизведанному, загадочному и удивительно прекрасному водному миру. Он мог часами рассказывать о тайнах морей и сверхъестественных явлениях, о коварстве и жестокости, о бесконечной красоте океана. Сейчас все его рассказы слились в одну страшную, непонятную кашу, которая тяжело варилась в уставшей голове. И чем дольше она варилась, тем сильнее разваривалась в нечто бесформенное и ужасное: неведомая сила поглотила и утянула на дно 10 человек команды вместе с капитаном, не повредив при этом корабля и не оставив никаких следов. Во всяком случае, Настя не нашла ничего нового, кроме той жуткой записки-предупреждения. В кубрике тоже не было следов спешки, насилия или намека на матросский бунт.

Методично обходя все помещения, заглядывая в кладовки, трюм, каюты, Настя так и не нашла ответа на самый волнующий вопрос. Зато с превеликой радостью выяснила, что голодная смерть ей не грозит, даже если они с Пятницей будут трапезничать 6 раз в день. Запасов воды, рассчитанных на 12 человек, им двоим хватит на много лет одиночного плавания. Кроме того, в трюме находился аппетитный груз – консервированные фрукты; и менее аппетитный, зато здорово расслабляющий – ром и коньячный спирт. Как могли матросы оставить нетронутыми такие залежи удовольствия, было совершенно непонятно. Видимо, ожили те чудища из морских легенд, о которых даже самые отчаянные и бывалые морские волки говорили свистящим полушепотом.