Поцелуй феи. Книга1. Часть2

Пока шил, Рун всё размышлял, как же помочь Лале вернуться домой. Когда ты крестьянин и ни в чём ни сведущ, какой от тебя прок в подобных делах? Никакого. Если она тут останется на месяцы, теперь, при отсутствии нужды работать в огороде, что если месяц её и прообнимать? Может тогда ей хватит магии развеять проклятие самостоятельно? Станет она достаточно могущественной? Зная Лалу и её страсть колдовать, навряд ли. Есть сомнения, что она сумеет накопить, всё равно потратит куда-нибудь. Сколько уж обнимались, и где та магия? Ну и обниматься месяц наверное будет тяжело даже для неё. Живые хотят жить, что-то видеть, что-то делать, узнавать. Не получится. В общем, думай не думай, надежда только на кого-то ещё. На мага, на барона. На короля. Но это не повод расстраиваться, чувствовать себя беспомощным или бесполезным. Надо помогать ей от души всем, чем способен. Если она будет счастлива с ним, этого достаточно.

Лала зашевелилась. Повернулась в его сторону. Уставилась на него, с доброй грустинкой в глазах.

– Проснулась, милая? – улыбнулся он ей.

– Проснулась, – тихо промолвила она.

– Ну как ты? Полегче тебе?

– Немножко легче.

– Хочешь, обниму? И буду держать до самого девичника, – предложил Рун. – А то как ты там веселиться будешь с таким настроением? Надо тебе его исправить. Срочно.

– Только и ищет повод, чтобы меня обнять, – с деланным осуждением буркнула Лала.

– Надо же мне извлечь пользу из твоего бедственного положения, – шутливо заметил он.

Личико Лалы совсем просветлело.

– Лучше ты иди ко мне, Рун, – позвала она, одарив его ироничным взглядом. – Приляг хоть на минутку. Перинка мягенькая.

– Искусительница, – усмехнулся он. – Никак нельзя, любовь моя.

– И почему же, заинька? Бабушки кажется нет.

– Вдруг придёт.

– А мы её не пустим.

– Вот так фея! – подивился Рун со смехом.

Лала тоже рассмеялась.

– Рун, я страдаю, – сказала она. – Соверши подвиг ради несчастной дамы.

– Есть разница, стоя обниматься или лёжа?

– Есть, милый. Хочу вспомнить былые денёчки. И ночечки. В лесу. Как это было. И чтоб ты на подвиг пошёл великий. Али ты не мой рыцарь?

– Ох, Лала, подведёшь ты нас под монастырь, – вздохнул Рун.

Он подошёл к лежанке. Лала быстро подвинулась. Он улёгся. Она тут же прижалась, положила голову ему на плечо, расцветя счастливой умиротворённой улыбкой.

– Как же хорошо, – произнесла она довольно. – Ты уютный. Соскучилась по этому.

– Если тебе так легче, то я рад, – Рун приобнял её.

– Гораздо легче, милый.

– Я, Лала, не знаю, чем тебе помочь, – признался он с сожалением. – До деревни я тебя довёл, с магом познакомил. Кажется это всё, что я могу. Если только приворотное зелье на мне испытать. Ты вроде подумывала. Я готов, если что. Испытывай. Ты можешь его изготовить?

– Я? – удивилась Лала. – Я нет. Я надеялась, у вас тут кто есть. Ворожея какая-нибудь. Или ведунья.

– Ведунья имеется одна. Но умеет ли она такое или нет… Я сомневаюсь, что умеет, – промолвил Рун.

– Давай подождём, мой котёнок, несколько денёчков. Ежели вестей не будет от дедушки Будая, начнём думать, что делать далее, – предложила Лала, сияя.

– Быстро ты в этот раз впала в счастье, – порадовался Рун, глядя на её жизнерадостное личико. – Я боялся, что опять тебя не проймут. Мои объятья.

– Вот видишь. Всего-то надо было просто прилечь, – весело сказала она.

Неожиданно послышался звук открывающейся задней двери. Рун кубарем выкатился с лежанки, вскочил на ноги. Лала села, с испуганными глазками.

– Батюшки вы мои! – донёсся до них растерянный голос бабули.

Рун быстрым шагом направился в заднюю комнату. Бабушка сидела прямо на полу, с видом изумлённого младенца осматривая новую обстановку.

– Что это, сынок? – пролепетала она заплетающимся языком.

– Лала наколдовала, – мягко пояснил он. – Бабуль, ну не в первый же раз чудеса, привыкнуть пора. Вставай.

Старушка послушалась. Он помог ей подняться. Тут подлетела и Лала.

– Бабушка Ида, ну что вы, – улыбнулась она с теплотой. – Не пугайтесь. Это доброе волшебство. Я хочу чтоб мы все в красивеньком жили. Так же приятнее, правда?

Бабуля вздохнула.

– Это очень красиво, – заметила она растрогано. – Точно во дворце каком. Как же в такой красоте жить? А если испачкается?

– Очистим, – приободрила её Лала.

Бабушка лишь покачала головой.

– Как сходила, бабуль? – спросил Рун с мыслью отвлечь её хоть немного.

– Хорошо, – отозвалась она, продолжая таращиться вокруг себя. – К магу зашла, всё передала. К подружке зашла. Ей полегче вроде. Поболтали. У невестки была. Она всё про Лалу выпытывала. Любопытная. Про зелье ещё, которым ты ловил. Очень интересовалась им почему-то. Девушки меня по дороге встретили. Просили передать тебе, дочка, что скоро зайдут за тобой. А потом говорят, дом-то ваш боле не кривой. И как будто выше стал. И барон у вас был. Вот я обомлела. А тут ещё такое. Диво дивное. А зачем барон к нам приезжал?

– Я, бабушка Ида, испрашивала у него совета, когда была в его замке. Как быть, если я по гостям хочу с женихом своим ходить. Даже в знатные дома. А он пообещал подумать и дать мне ответ, – поведала Лала. – Вот решил что ответить, и сам приехал сообщить. Сказал, чтобы я с женихом ходила куда хочу. И сам нас пригласил к себе на завтра. И меня, и Руна.

Старушка аж пошатнулась. Рун поддержал её.

– Бабуль, может тебе прилечь? – предложил он участливо. – Чтоб прийти в себя. А то вон какая бледная. Приляжешь?

– Нет, сынок, не хочу, – возразила бабушка. – Где тут улежать, когда так дивно в дому. Хочу всё оглядеть.

Она направилась в горницу, и вскоре уже оттуда раздались её удивлённые причитания.

– Ну что, чем займёмся? – посмотрел Рун на Лалу с улыбкой.

– Погрей меня ещё немножко, любимый. На улице на лавочке, – попросила она тихо.

– Пойдём, – кивнул он.

На лавочке было хорошо. Тенёк от избы, тепло от летнего ясного денька, ласковый ветерок, ароматы трав. Ну чем не рай? Особенно когда ты с тем, кто дорог. Лала придвинулась, Рун обхватил её руками. Она стала буравить его глазками нежно.

– Кажется ты совсем отошла от своей печали, – порадовался он.

– Смирилась, мой котёнок. Ничего не поделаешь. Ты неплохая компенсация за мои несчастья, – произнесла Лала с глубокой приязнью.

– Только надо всё же без лежачих компенсаций обходиться. У меня чуть сердце не выпрыгнуло, когда бабуля пришла.

– Ох эта бабушка! – грустно посетовала Лала. – Как будто караулит. Не успели прилечь, как она тут как тут.

– Разве плохо сейчас? Вот так, сидя?

– Так хорошо, – признала Лала, очаровательно улыбнувшись. – Когда глаза в глаза особенно. Романтично очень. Сердечко бьётся у тебя. Взволнованное. Мило.

– Ты красавица, – вздохнул Рун. – Когда на тебя столь красивая дева смотрит так приветливо. На расстоянии… поцелуя. В груди хочешь не хочешь, ёкнет. Не привыкнуть к этому, Лала.

– На расстоянии поцелуя? – развеселилась Лала. – Ты уже и расстояния в поцелуях начал мерить, суженый мой? Не только штрафы?

– Смейся, смейся. Но я всё правильно сказал, – добродушно ответствовал Рун. – Когда так близко… двое. Обычно они делают сие для жертв. Чуть наклонишься, и она случится.

– Ох, нескоро ты теперь жертву получишь, – посочувствовала Лала с иронией.

– Ну да, похоже на то, – деланно огорчился он. – Могла бы и сейчас расплатиться. К чему такая жестокость.

Лала залилась негромким счастливым переливистым смехом.

– Ну потерпи, мой дорогой, – ласково попросила она. – Уговор есть уговор. Или давай его отменим. Если мне станет можно колдовать, тогда сейчас расплачусь.

– Ты не шутишь, Лала? – с острожным недоверием осведомился Рун.

Она ненадолго задумалась:

– Нет, заинька, не шучу. Правда я знаю, что ты не согласишься. Даже не сомневаюсь. А зря. Поцелуй феи, это нечто особенное. Я бы была очень нежной.

– А что как возьму да соглашусь? – усмехнулся он.

– Расплачусь, – поведала Лала с простодушной искренностью.

Рун посмотрел на неё пристально, выдержав многозначительную паузу, словно раздумывая. И вздохнул:

– Хотелось бы. Но нет. Никак нельзя.

– Я знала, я знала, – порадовалась Лала.

– И вообще, любимая, тебе надо прекратить чудеса творить для нас, – с полушутливым осуждением молвил он. – А то бабулю удар хватит. Пожалей её. Да и на меня они влияют. Я чувствую. Как бы магия снова не пропала из объятий. Остановись с дарами. Мой главный дар – это ты. Не хочу чтоб стало иначе.

– Ну, милый, я же творила только вынуждено. Ты сам это признал. Не ругай меня, – просяще произнесла Лала, сияя.

Она положила голову ему на плечо.

– Наконец-то ты счастливенькая. Как раньше, – заметил Рун тепло с облегчением. – А то я уж не знал, что делать, когда горевала. И объятья не помогали. Непривычно, когда не помогают. Странно от этого. И тоскливо. Жалко тебя, а помочь нечем. Даже приласкать запрещено.

– Я тебя люблю, – проговорила Лала тихо.

– Кто любит, тот целует, – буркнул он с юмором, изображая сомнение.

Лала рассмеялась.

– Это когда влюблены, целуют. И то если помолвлены. Не понарошку, – возразила она.

– Смешно ей. А я в печали, – притворно омрачился Рун, не очень правдоподобно, потому что глаза его светились весельем, выдавая его истинное настроение.

– Отмени уговор, тут я тебя и утешу, – лукаво предложила Лала.

– Нет.

– Значит, сам виноват.

– Да уж! – подивился он её хитрости, улыбаясь.

Лала вздохнула счастливо.

– Мне хорошо, Рун, – сказала она искренне. – Мне снова очень хорошо. Потому что у меня есть ты. Даже не хочется с тобой расставаться из-за девичника. Может ты со мной пойдёшь? Превращу тебя в девицу. Ты будешь симпатичная. И миленькая.

– А ты можешь превратить? – заинтересовался Рун.

– А ты б хотел?

– Хм, – Рун призадумался. И покачал головой отрицательно. – Стыдно это пожалуй. И вроде незачем. Просто… не представляю себя таким. Глазки парням строить, наряжаться, плакать по пустякам. Ужас.

– Вот она, мужская гордость, да? – мягко укорила его Лала, чуть опечалившись. – Быть девушкой так плохо?

– Нет, что ты. Я не об этом, – заверил он извиняющимся тоном. – Вы другие. Поэтому и нравитесь. Очень. Но я как-то привык быть парнем. Я же всё равно останусь внутри собой, в кого ты меня не преврати. А для парня это всё стыдно и… болезненно. Стать вдруг… женственным. Не обижайся, красавица моя.

– Я поняла, – ответствовала Лала беззлобно, сразу оттаяв. – Я пошутила, Рун. Я не могу тебя превратить в девицу. Это плохое колдовство, неправильное. Потрясением для юноши будет. Есть шанс, что не оправишься до конца потом. Не колдуют феи подобное. Мы творим чары по наитию. Добрые чары. Эти чары точно не добрые. Может они и не слишком злые, но фее их не сотворить. Если только в наказание. Скажем, фея мести пожалуй могла бы превратить в девицу злодея, который любит обижать женщин. И всё. Но мне бы хотелось посмотреть, какая из тебя вышла девица. Ты был бы премиленькой. Представь, стал бы мне лучшей подружкой. Подружки тоже обнимаются. Делились бы с тобой секретиками, парней обсуждали да дела сердечные. Это весело. Разве не здорово?

– Нет, спасибо, – рассмеялся Рун.

Неожиданно откуда-то сверху слетела пёстренькая птичка и села прямо ему на плечо, дальнее от Лалы.

– Ой! – вырвалось у него с удивлением.

Лала подняла голову, обрадовалась:

– Здравствуй, милая пташка. Что это ты не ко мне, а к Руну? Понравился?

Птичка посмотрела на неё одним глазом и вдруг запела.

– Ты нам песенки поёшь?! Спасибо, хорошая моя, – умилённо поблагодарила её Лала.

– Чего она мне в ухо-то орёт? – поморщившись, улыбнулся Рун. – Так и оглохнуть недолго. Аж в голове отдаётся.

– Хочет тебя порадовать, – сообщила Лала, сияя.

– Ничего себе радость. Почему меня?

– Не знаю, мой котёнок.

– Это твоя магия?

– Нет, милый. Возможно это природа фей, – весело поведала Лала, забавляясь от картины, как птичка с энтузиазмом издаёт трели Руну в ухо. – Животные видят, насколько ты мне дорог. И так понимают, что тебе можно доверять. Что ты хороший. Плохой человек не станет дорог фее. Не обижай их, и они будут чаще к тебе сами подходить, я думаю.

– Аж слышу, как сопит, так близко, – пожаловался Рун со смехом. Он осторожно повернул голову к птичке. – Пой чуть в сторону, а?

Но птичка не унималась.

– Она тебя не понимает, Рун. Пока я её речью не наделю, она не сможет тебя понять, – объяснила Лала, улыбаясь. – А наделить я не могу. Ведь нету крайней в том нужды. А мне запрещено без крайней. Это прям любовь у неё. Даже обидно чуточку. Что не ко мне.

– Спасите! – взмолился Рун тихо. Очень осторожно поднял руку, зажал пальцем ухо, вздохнул с облегчением. Поглядел на птичку. – Смотри, не накакай на меня, дружище.

– Не переживай, дорогой, в моих объятьях сразу всё исчезнет, немедля станешь чистеньким опять, – успокоила его Лала.

Рун вздохнул от переполняющих его светлых чувств.

– Я очень счастлив с тобой, Лала, – произнёс он с теплотой. – Стыдно признаться, но в глубине души я рад без памяти, что ты ещё долго со мной побудешь. Прости.

– Ничего, мой славный. Я тоже очень счастлива с тобой, – по-доброму сказала Лала. Снова положила голову ему на плечо. – Может быть и я… в глубине души рада. Не хочется расставаться.

Они ещё долго сидели на лавочке, в тени избы, под безоблачным летним небом. А птичка всё пела и пела. Словно исполняя гимн всему хорошему, что сейчас происходило меж ними.

***

– Хозяева, хозяева, отворяйте ворота, – раздался дружный хор жизнерадостных девичьих голосов со стороны улицы.

Лала сразу разволновалась, её щёчки покрылись румянцем, глазки загорелись восторгом.

– Зачем тебе это всё? – поинтересовался Рун добродушно, видя её состояние.

– Хочется, – доверчиво ответила она с невинной трогательной мечтательностью. – У нас такого нет. Может в сёлах и есть. В городе, в столице, где я живу, нет. Мне никто не устроит девичник перед свадьбой. А это так мило. И душевно. От этого себя невестой ощущаешь. Это… удивительно. И приятно очень.

– Ты даже не настоящая невеста, – усмехнулся Рун. – Вроде как обманываешь их.

– А вот и нет, – озорно возразила она. – Я невеста понарошку. Это считается. А если нет, тебе придётся меня боле не обнимать.

– Признаю, признаю, ты права, считается, – поспешил согласиться Рун, смеясь.

Он взял её за руку и повёл к калитке. Когда они обогнули дом, бабушка тоже уж вышла с переднего входа, встала на пороге, невозмутимо глядя на столпившихся за оградой девушек. А их было много. Человек пятнадцать. Ради феи чего не сделаешь, отпустили родители, несмотря на то, что у всех в хозяйстве работы полно. Разнаряженные, красивые, волосы в косы у многих заплетены. На устах играют улыбки. Есть на что залюбоваться.

– Кто к нам явился и зачем? – спросила бабушка с притворным но очень правдоподобным любопытством, словно всё происходящее было для неё полной неожиданностью и никого из сих барышень она не знала.

– Пришли девицы красные, увести невесту прекрасную, – сообщили девушки весёлым хором.

– Куда ж вы хотите её от нас увесть? – теперь бабушка изобразила недоумение.

Рун даже удивился, что бабуля настолько «в теме», знает как себя вести, что делать, явно подыгрывает. Всё же старые люди мудры, им многое ведомо. А может просто она сохранила в памяти всё с тех пор, как сама ещё была юна.

– На зелёный лужок, где стоит стожок, – теперь уж говорила одна из девушек, выдвинувшись чуть вперёд остальных. – Будем водить хороводы, чтобы устроить проводы жизни её незамужней. Да порасспросим о суженом.

– Ну коли так, то ладно, – смилостивилась бабуля. – Только верните обратно.

Рун подвёл Лалу к ограде, открыл калитку.

– Ну, ступай, веселись, красавица моя, – улыбнулся он.

Вместо того, чтобы вылететь наружу, Лала обернулась к нему, подлетела совсем вплотную, стала мило буравить его глазками с ожиданием. Он понял, хочешь не хочешь, не отвертишься, придётся преодолеть неловкость и сделать это перед всеми. Уже пора идти на подвиги. Обхватил её руками и прижал к себе. Личико Лалы сразу расцвело счастьем.

– Наконец-то, – буркнула она довольно.

– Ну, иди, хорошая моя, – он отступил от неё.

– До свидания, мой дорогой, – произнесла Лала с любовью.

Едва она вылетела наружу, девушки сразу вязли её под ручки и весёлой гурьбой повели прочь, говоря ей, кто приветствия, кто о восхищении платьем, кто просто что-то радостное. Рун закрыл калитку и какое-то время смотрел вслед этой удаляющейся оживлённой компании. Затем поднялся на крыльцо, к бабушке, которая стояла в задумчивости.

– Ну как ты, бабуль? Всё хорошо? – обратился он к ней.

– Богато теперь у нас сынок. В дому. Воров боюсь, – вздохнула старушка. – Залезут, обкрадут.

– Не полезут они, бабуль, не бойся, – покачал головой Рун. – Ты видала, какое у нас стало всё? Такого нет нигде. Если украдут, сразу будет понятно, что краденное. Да и стража здесь. И не лазают воры в деревне. Давно не слыхать, чтобы кого-то обокрали. Это в городе они промышляют. К тому же воровать у нас всё равно что у феи. Барон к ней благоволит. Гневаться станет. Поймает, не пощадит. Не рискнёт никто.

– Дай то бог, – молвила бабушка. – Пойду я, Рун, по подружкам своим пройдусь. Помогу им с огородами. Да поболтаю. Может к соседям к кому загляну ещё.

– Сходи, – одобрительно отозвался Рун. – А я и не знаю, чем лучше заняться. В лес бы, хоть хвороста набрать. Грибов, ягод, корений. Да разве уйдёшь. А то воротится Лала, а меня нет. Испугается.

– Уж так она радуется быть твоей невестой, внучок. Так радуется. Не пойму я этого, – призналась старушка с некоторой растерянностью. – Ты хороший, но мы никто. Перед ней вон и барон устилается. Почему она так радуется?

– Потому что феи весёлые добрые существа. Всё доброе ей нравится. А быть невестой – это доброе. Ты же была невестой. Приятно это было?

– Приятно, внучок. Только я выходила за ровню себе.

– Для неё все люди одинаковы. Феи не различают человечьих сословий, – объяснил Рун.

– Так не бывает, – с сожалением заметила бабушка.

– У людей нет. А у фей да. Вот скажем, для бога есть разница, крестьянин человек или принц?

– Для бога нет.

– Ну а фея считай полубог. Поэтому и ей без разницы. Ей главное, добрый человек или злой.

– Ежели так, тогда понятно, почему она радуется. У тебя душа светлая, внучок. Знаешь, может фея даже лучше бога, – вдруг высказала старушка крамольную мысль. – Бог вроде нам отец, но строго судит. А она ласковая и сердечная. Я бы померла со страху, если бы у нас бог поселился. На неё же как не взглянешь, лишь улыбаешься, и всё. Пойду я, внучок. Ты дров пока можешь ещё наколоть, всё удобнее, когда в поленнице лежат, а не чурками. Или воды принеси. Для огорода она не нужна, но для дома лишней не будет. Стену в сарае надо бы починить. Погреб почистить. Делов много. Всех не переделать.

– Ладно, понял, – кивнул Рун.

Бабуля спустилась с крылечка, направилась за ограду на улицу и вскоре скрылась из виду. Рун задумался, прикидывая, чем заняться разумнее всего. Решил, тем, что требует отлучаться со двора – водой. Дрова можно колоть и при Лале, это не мешает ни говорить с ней, ни даже обнять в любой момент, прервавшись на минутку, если ей вдруг сильно захочется, а коли у неё опять возникнет нужда пойти куда-то одной, как сейчас, вернувшись не потеряет его, сможет легко найти. С девичника она быстро не вернётся точно. Время есть.

Он сходил за вёдрами, вышел за калитку. Два стражника, снова другие чем прежде, незнакомые, поодаль о чём-то переговаривались с рыцарем в лёгких чрезвычайно искусных доспехах. Вся троица обернулась, оглядев Руна, он отвесил им поклон. Мимо проходили две женщины с корзинами белья – тётя Нази и бабушка Яста. Здороваться не стали, лишь посмотрели колко. В прошлом Руна просто не замечали, к тому, что с ним никто не здоровается, он привык, можно было бы предположить, не все в деревне оттаяли к нему из-за феи, и удовлетворится этим объяснением произошедшего, если бы не парочка странных «но». Вообще-то сейчас его как раз заметили, но вместо обычного равнодушия в глазах наблюдался явный негатив. Руну по большому счёту было всё равно, чужие люди, от их отношения ни горячо ни холодно. Слегка озадачило, и всё. Вероятно завидуют. На развилке дороги перед спуском к реке он пересёкся ещё с одним односельчанином. Лесоруб Джех возвращался со сторожки.

– Здоров, феелов, – сказал он, остановившись.

– Добрый день, дяденька, – ответил Рун.

– Всё ли хорошо у феи?

– Да, – пожал Рун плечами.

Джех вздохнул:

– Отпустил бы ты её, парень. Не бери греха на душу. Она… невинна. И ещё девочка совсем. Несмышлёная. Нельзя её принуждать.

– Я её не принуждаю, – промолвил Рун спокойно.

– Принуждаешь, – возразил Джех, осуждающе глядя на него. – Подумай, кто есть ты, и кто она. Не порти ей жизнь.

– Вы бы поймали, вы бы отпустили? – поинтересовался Рун скептически.

– Я бы взял три законные желания. А потом отпустил. Трёх желаний достаточно. За глаза. А так, как ты, поступать греховно, – сурово поведал Джех. – Пожалей её.

– Я подумаю, – пообещал Рун.

Джех кажется не поверил. Выражение его лица стало ещё суровее. Даже мрачным. Он, более не слова ни говоря, пошёл своей дорогой. А Рун пошёл своей.

На реке в этот раз не было ни ребятни, ни взрослых. Никого. Лишь лодочник Шим причаливал к отмостку, перевозя какого-то воина с того берега. Знатного, хотя и не самого родовитого, одет в ладные кожаные доспехи, без особых изысков вроде гербов и вышивки, за поясом меч и кинжал в посеребрённых узорчатых ножнах. Ножны и выдавали статус этого человека, как имеющего некоторый вес и значимость. Не всякий путник возьмёт с собой в путешествие дорогое оружие. Побоится грабителей. Надо иметь уверенность в себе и в своих боевых навыках, чтобы взять.

– А это как раз и есть тот самый женишок феи, – донесся до Руна тихий голос Шима.

Воин оценивающе смерил Руна взглядом, выбрался из лодки и сразу подошёл. Рун как раз зачерпнул второе ведро.

– Бог в помощь, юноша, – непринуждённо произнёс воин.

– Спасибо, – кивнул Рун.

– Говорят, ты жених феи.

– Я тоже слышал об этом, – отозвался Рун спокойно.

– О, да ты серьёзный малый, – улыбнулся воин. – Постой, не уходи, давай поболтаем.

– О чём? – посмотрел на него Рун с лёгким недоумением.

– О фее конечно.

– Я вас не знаю, зачем мне с вами говорить о ней? – заметил Рун. – Тут всё равно всем известно о нас, вам всё охотно расскажут в таверне здешней, или на постоялом дворе. Или любой местный, кого ни спросите.

– Ты же местный, вот и расскажи, – с усмешкой промолвил воин.

– Я как раз исключение, – объяснил Рун. – Фея моя невеста, если я буду о ней говорить, выйдет, как будто докладываю постороннему, кого впервые вижу, о её жизни. Это будет странно. И неправильно.

– Надо же. Какой рассудительный, – подивился воин не без юмора. – А если я тебе заплачу, коли расскажешь мне о ней да покажешь?

– Не надо, – покачал головой Рун равнодушно.

– Пять серебра.

– Нет.

– Десять.

– Оставьте себе.

– Ты умеешь торговаться, – похвалил воин весело. – Двадцать.

Рун призадумался. Двадцать серебряных монет – огромная сумма. Прямо деньжищи.

– Зачем вам это? – обратился он с искренним непониманием к собеседнику, словно взывая к его благоразумию. – У любого расспросите здесь. Вам бесплатно с удовольствием всё расскажут. Сплетничать народ любит, хлебом не корми. А увидеть, где-нибудь поодаль от дома моего подождите, чтобы стража не погнала, всё равно увидите рано или поздно. Мы же выходим. Она выходит.

– Эх, друг, люди много языками чешут не по делу, мне нужна информация из первых уст, – поведал воин со значением. – Я, собственно, мимо проезжал, даже не знал, что у вас тут такое творится. В моих краях ещё не знают, я думаю. Придётся отложить поездку, вернусь домой, доложу лорду своему. Это важные сведенья. Не хочу его в заблуждение ввести хоть в мелочи. Поэтому из первых уст. Ну и посмотреть обязательно, собственными глазами убедиться, а то может привязали крылья к девице, чтобы дурить простофиль.

– Она летает вообще-то, ногами земли не касаясь. У неё крылья не просто так.

– Увижу, поверю. Как рассказывать лорду, коли сам не видел? Несерьёзно это, – резонно ответствовал воин. – Так ты согласен? Двадцать серебра. За чуток болтовни. Ты вообще понимаешь, насколько это много за такой пустяк?

Рун молчал, не зная, как поступить. Вроде и соглашаться неправильно. И не согласиться глупо. Это же не мелочь, от которой можно просто отмахнуться. Нельзя сказать, что он впал в алчность. Рун с самых младых лет привык ничего не хотеть. Ещё совсем малышом, лет в пять, спокойно ходил даже на ярмарке вдоль лотков со сладостями и игрушками. Другие дети вокруг бывало капризничали, выпрашивая то или иное, а он оставался равнодушен к окружающему буйству соблазнов. Чувствовал, что дедушке с бабушкой не по карману, и не позволял желаниям пробуждаться. И это даже не требовало от него каких-то усилий воли. Деньги же опьяняют возможностями только тех, кто эти возможности примеряет на себя, думает о них, мечтает, жаждет. Однако есть ещё насущные потребности. Прохудится одежда, и в чём ты будешь ходить? Сломается инструмент, и чем работать? Наступят, не дай бог, чёрные дни, когда ты захвораешь либо останешься без урожая. И как тогда выживать, если у тебя ни гроша за душой? Причём речь идёт не только о себе, но и о близких. О бабуле. Может и о Лале – не всё и не всегда она способна наколдовать.