Небесные глаза. Ретагор

– Я не знаю, как благодарить вас за ваше долготерпение, друзья мои, – неожиданно провозгласил Харник, который закончил свою трапезу и теперь, откинувшись на спинку скамьи, пристально посматривал на них. – Вы не проронили ни слова, хотя я знаю, что вам любопытно. Тем более, что сам это любопытство вызвал.

– Мне, конечно, любопытно, – ответил Ретагор, поглядывая на него жестким немигающим взглядом, – скрывать не буду. Но самое главное, что меня интересует, для вас, как я понял, тема закрытая. Так что… – Он развел руками. – Вы попросили вас выслушать, я готов. Если вам есть, что сказать.

– Еще как есть! А вы, барышня? Вам тоже интересно послушать, что же все-таки происходит?

– Господин, Ретагор рассказал мне то, что произошло, хотя, как я понимаю, кое-что от меня скрыл, – Арлетт искоса бросила на него ироничный взгляд. – Потом почти на моих глазах на вас нападают, вы говорите про какие-то тайны. Разумеется, мне любопытно.

Харник рассмеялся. Но глаза его оставались холодными и неподвижными.

– Я смеюсь только потому, что нахожусь в кампании таких замечательных людей, как вы. Но на душе у меня черно. Погиб мой друг, мой единомышленник, хранитель многих тайн и заветов, которые помогли бы в борьбе со злом.

– Злом? – переспросила Арлетт.

– Именно. Злом. Грубым, нечестивым, первобытным, неустрашимым злом! – Харник выдавливал из себя слова с яростью, ненавистью, какой Ретагор за два дня общения с ним ни в каком виде не замечал.

Шутки кончились, сказал он себе, этот человек говорит серьезно. Или не в своем уме. Хотя это вряд ли, слишком хорошо одет и слишком богат. Да и тогда, значит, Анур тоже был не в своем уме? Этого за ним не водилось.

– Я расскажу вам кое-что интересное, – со вздохом проговорил Харник. – Интересное и ужасное. Люди этого пока не замечают. Или не хотят замечать. Но очень скоро… если нам не удастся это предотвратить, люди почувствуют это на себе.

IV

– Что вы слышали про Хунтехант? – Голос Харника звучал по-деловому.

– Какое жуткое название! – воскликнула Арлетт. – Или это имя?

Харник придвинул к себе кувшин с элем и налил себе тоже. Потом посмотрел на Арлетт и покачал головой:

– Нет, это не имя. Это действительно название, а жутким вам показалось потому, что оно на древнем языке, знание которого очень ограничено. Очень ограничено, друзья мои. И Анур был из числа посвященных. Из тех, кто жил борьбой. Борьбой со злом.

– Вы уже несколько раз это повторили. Оставим пока эти громкие слова. Скажите лучше, так что это такое Хунтехант? – спросил Ретагор. Рассказ Харника увлекал его все больше и больше, хотя он и чувствовал, что наверняка тот многое недоскажет, либо он, Ретагор, многого не поймет. – Это город?

– Не совсем город, Ретагор. Не совсем. Это скорее замок, где живут избранные, – произнес Харник.

Ретагор решил было, что он над ними потешается, но вид у Харника был серьезным, более того, озабоченным. Казалось, он одновременно думает над чем-то, над какой-то заботой.

– Избранные? Кем избранные?

– Судьбой, предназначением, – ответил Харник. – Называйте, как хотите.

Ретагор деланно рассмеялся.

– Вы надсмехаетесь над нами!

– Ничуть. В ста лигах отсюда находится замок с небольшим поселением вокруг, в котором живу я и еще около полусотни ученых.

– Колдунов?! – воскликнула Арлетт.

Харник повернул к ней свое лицо:

– Мы не занимаемся колдовством, дорогая барышня. Мы не препарируем лягушек, не собираем всяких трав и не варим никакого зелья. Мы боремся со Злом.

– Но как можно бороться со злом? – спросил Ретагор, задумчиво. – С чем-то конкретно, с отдельными людьми – это понятно, но для этого нет надобности во всем, о чем вы говорите. Замок, полсотни, как вы сказали, ученых? Может, разъясните, чем вы занимаетесь?

– Разумеется. Иначе не вызвал бы вас на этот разговор. К тому же мне нужна твоя помощь.

– Об этом я уже догадался. Но сначала расскажите.

Харник придвинулся, положив локти на столешницу и сцепив руки.

– Зло! Зло существует. Оно бывает двух видов, двойной природы. Одно зло – это порождение людской ненависти и злобы, алчности и жажды власти и богатства. С этим злом люди борются, как могут, на протяжении всего времени своего существования. Или, напротив, сливаются с ним, превратившись в тех, кто делает этот мир хуже и опаснее. Но это человеческое зло – я говорю не о нем. Потому что есть иное зло, то, что порождено неведомой силой.

– Неведомой? – вставил Ретагор. – Дьявольской, вы хотите сказать.

– Никто этого не знает, – четким голосом возразил Харник.

– Но церковь…, – начала было Арлетт, которая тоже настроилась на разговор серьезно. От той бесшабашной девчонки, которая бегала по лоткам, не осталось и следа.

– Церковь может и ошибаться, – проговорил Харник, а заметив, что его собеседники изумленно переглянулись, явно не ожидая от ученого на вид человека подобной ереси, поспешил добавить: – Нет, не в том, что есть дьявол, или его нет. Вовсе нет. Дело в том, что мы полагаем, что многое, что люди приписывают козням Сатаны – этого низвергнутого ангела, порождено значительно более древним злом.

– Древним? – Ретагор нахмурился. Он начал чувствовать, что разговор принимает непонятный оборот, потому что Харник явно чего-то не договаривал. – Что может быть древнее…

– Погодите! Давайте я вернусь к своему рассказу, если позволите. Хунтехант основан не на пустом месте. Несколько десятилетий назад пятеро священнослужителей обнаружили странный монастырь, полуразрушенный и заброшенный. В церковных хрониках северо-западных земель не нашлось указания на этот монастырь, и монахи вместе с небольшим количеством помощников из числа местных жителей приступили к исследованиям этого места. Рим был извещен об этом, и было получено согласие. Каково же было удивление всех, когда под монастырем обнаружилось целое поселение, множество останков, но главное, большое количество свитков на непонятном языке и всевозможных реликвий и амулетов неизвестного назначения. Ничего из них не имело отношение к нашей святой вере.

Ретагор откинулся назад, на спинку стула. Странно. Очень странно. Только позавчера вечером, после ужина, когда Анур уже расположился на ночлег, а он сидел на берегу крошечной речушки, его голову вдруг посетили занимательные мысли. Они появлялись у него уже не впервые после того короткого путешествия из Гелла в один из неприметных городков на юге – он даже не запомнил его название, вместе с двумя довольно молодыми учеными, у которых было странное, на взгляд Ретагора, занятие – они увлекались исследованием прежних времен. Они называли это историей. Много говорили, сначала между собой, потом, когда их споры доходили чуть ли не до драки, они переносили свое красноречие на своего проводника, пытаясь склонить его к своему мнению. А тот хотя и многое не понимал из этих разговоров, однако обладая прекрасной памятью и живым умом, по крайней мере, многое запомнил. Настолько хорошо, что даже спустя много времени после этого стал ловить себя на мысли, что думает о том, что же было раньше, как люди жили в те времена, о которых сейчас уже нет никаких точных известий, разве что изустные предания, доверять которым можно далеко не всегда. Вот и позавчера, глядя на убаюкивающую черноту ночи, он почему-то вновь размышлял на эту тему.

– Ни для кого не секрет, что люди верили во что-то и до Спасителя, – прервал он Харника. – Поэтому: почему бы не существовать где-нибудь какому-нибудь языческому храму со всеми реликвиями и амулетами?

Харник перевел глаза на него и кивнул.

– Верно. Поэтому вначале никто и не придал особого значения находкам.

– Вначале?

– Именно. До тех пор, пока не были найдены манускрипты и изображения. Первые были написаны на языке, нам доселе неведомом, – тоже, в принципе, ничего странного и удивительного. Но вот изображения…, – Харник закатил глаза и покачал головой.

– И что с ними такого? – спросила Арлетт.

– Представьте себе, что все говорило о том, что манускрипты очень древние, как и все остальное. Такой вывод очевиден. Но вот на картинках были изображены различные, как бы выразиться… персонажи и всевозможное сатанинское отродье именно в том виде, каком мы привыкли их изображать. Понимаете?

Ретагор сложил руки на груди, как всегда делал, когда вел серьезный разговор.

– Вы будете удивлены, дорогой Харник, но и здесь я ничего странного не вижу. Просто следует сменить причину и следствие и тогда…

Харник рассмеялся и чуть не захлопал в ладоши:

– Вы схватываете на лету! Верно. Проще представить, что это мы, наши изобразители позаимствовали эти персонажи из древних манускриптов для придания противникам Бога некие образы. Но и тут не всегда гладко. Дело в том, что наряду с привычными уже нам изображениями Сатаны, чертей и прочей нечисти, были там и те, которые монахи видели впервые. Почему их нет в наших древних летописях? Ни описаний, ни изображений? Откуда такая избирательность?

На некоторое время воцарилось молчание. Ретагор покачивал головой, Арлетт смотрела на него, а Харник, судя по виду, был явно доволен тем, какое впечатление оказал рассказ на его новых знакомых.

– И что было дальше? – спросил наконец Ретагор.

Харник подлил себе новую порцию эля.

– Все документы были отправлены в Рим. Однако это произошло в неудобное для Папского престола времени. Но в удобное, как выяснилось, для нас, – добавил Харник, усмехнувшись. – Дело в том, что в это время полным ходом шла подготовка к избранию нового Папы. Поэтому какие-либо новые дела были совсем некстати. И поэтому документы со всем прочим были отправлены обратно для исследования. Вместе с целой группой священников. Постепенно фактически на месте старого храма была воздвигнута сначала церковь, затем целое поселение. И цель была одна – изучение найденных артефактов. Рим периодически получал отчеты о проделанной работе, но связь постепенно становилась все призрачнее и слабее. Прошло еще немного времени, и мы вовсе оказались предоставленными сами себе. И произошло это, признаюсь вам, друзья, отчасти не без нашего участия, – Харник довольно улыбнулся.

– В каком смысле? – спросил Ретагор.

Харник сцепил пальцы в замок и пристально посмотрел перед собой. На миг Ретагору показалось, что тот задумался, стоит ли продолжать разговор, но мягкий голос Харника раздался вновь.

– При очередном расширении Хунтеханта, точнее, его первого, основного корпуса, мы наткнулись на три ранее замурованные комнаты. Две из них удалось открыть, третью – нет, потому что там не нашлось ничего похожего на дверь, а ломать стену не решились.

– Почему? – вставила Арлетт. Последние слова явно ее заинтересовали. Ретагор скосил взгляд на нее и украдкой усмехнулся – как и большинство людей, ее больше всего занимают тайны и загадки.

– Тут, милая барышня, я не смогу ответить вам коротко, а чтобы ответить подробно… э-э, для этого нужно слишком много времени и слишком много внимания. Если понадобиться, к этому мы вернемся, ладно? Хорошо. Я продолжаю. Одна из комнат оказалась пустой, другая – на первый взгляд тоже. Но только на первый взгляд. В подполе мы нашли ларец…

– Ага! – не удержался от восклицания Ретагор. – Вот мы и добрались до ларца!

Харник немного растерянно моргнул:

– Д-да. Ларец. Ты его видел и знаешь, что открыть его невозможно. Посовещавшись, мы решили отправить его на экспертизу в Рим.

Ретагор шумно вздохнул.

– И в Рим отправился Анур, с которым затем я повстречался. Не так ли?

– Именно, – подтвердил Харник. – Кроме того, в его записях я нашел упоминания о том, что в Риме поняли, что собой представляет ларец, не больше нашего. А еще больше все запутывают слова Анура, которые он передал тебе перед смертью.

– «Теперь у вас есть, нужно найти дверь»? – задумчиво произнес Ретагор.

Харник кивнул.

– Я ума не приложу, что это значит.

Ретагор откинулся на спинку сиденья и внимательно посмотрел на своего собеседника долгим взглядом.

– Вы рассказали нам довольно интересную историю, – наконец проговорил он. – Однако не стоило этого делать, если решили утаить главное.

Арлетт резко вскинула на него лицо, с удивлением заглядывая в глаза. Но Ретагор даже не посмотрел на нее – его взгляд был устремлен на Харника. Тот, хоть и выглядел распорядительным и властным человеком, однако под взглядом этого простого на вид следопыта и проводника заметно изменился в лице, а когда заговорил, голос его слегка подрагивал.

– Утаить? Дорогой Ретагор, у меня и в мыслях этого не…

– Полно, Харник. Полно, – небрежным и примирительным тоном прервал его Ретагор. – Вы не сказали самого главного. Почему ларец так важен? Из вашего поведения я понял, что это так, но при этом вы говорите, что никто не смог его открыть и никто не знает, что внутри.

Харник на миг застыл, потом вдруг широко улыбнулся, а затем громко рассмеялся. Это произошло настолько неожиданно, что Ретагор и Арлетт невольно переглянулись.

– Вам что-нибудь нужно еще? – раздался вдруг над ними услужливый голос.

– Да, Морур, принеси нам еще кувшин сладкого вина, – веселым тоном проговорил Харник, и харчевщик удалился. Харник несколько мгновений глядел ему вслед, затем повернулся к своим собеседникам. Лицо его в этот момент, хоть и было улыбчивым, однако глаза уже не веселились и были серьезны.

– Знаешь, мой мальчик, – обратился он к Ретагору, – с каждой минутой я все больше убеждаюсь в правильности моего реше… Нет, об этом пока рано говорить. А что касается твоего вопроса, то отвечу тебе на него предельно коротко. У нас есть достоверные доказательства того, что этот ларец, его содержимое имеют огромное значение в предстоящей битве.

– Предстоящей? – переспросила Арлетт. – Вы нас пугаете!

– О нет, барышня, это не так! Вас, возможно, я и напугаю своими словами, но вот вашего друга напугать трудно. Очень трудно.

Ретагор тем временем выглядел задумчивым. И настороженным.

– Вы уверены в этом? В том, что битва близка? – задал он тревоживший его вопрос.

Харник кивнул.

– Более чем. Мы расшифровали некоторые записи и криптограммы, которые нашли в первом поселении. Все указывает на это.

Ретагор замолк. Он напряженно думал, но своими мыслями не делился. Он поднял голову – перед его глазами были зеленые ветви раскидистого дерева, под которым они сидели, слегка колебаемые легким ветерком. Опять это ощущение. Смутная тревога, предчувствие, беспокойство – оно не оставляло его в покое последние несколько недель. Почему, он не знал, и, как привык, стараясь не думать об этом, убегал от тревог. Но сейчас оно почему-то особо сильно.

– Тогда вам, – наконец прервал он наступившую тишину, которую не прерывали на Харник, ни Арлетт, – как можно скорее нужно вернуться в Хунтехант.

– Не спорю. – отозвался Харник, но в голосе прозвенела горечь, когда он добавил: – Только вот толку-то что? Ларец продолжает хранить свою тайну, как и прежде. И Рим никак помочь не может. Более того, из записей Анура у меня создалось впечатление, что там не особенно-то и верят во все наши предостережения.

Он вздохнул.

– Тем не менее, долг призывает меня в обратный путь, каким бы он бессмысленным ни казался.

Ретагор ничего не сказал. Но повел себя, по мнению Арлетт, немного странно. Посидев некоторое время в молчании, в течение которого Арлетт озабоченно оглядывалась по сторонам, а Харник задумчиво сидел, погрузившись в собственные, наверняка, невеселые мысли, Ретагор поднялся и, сделав им знак оставаться на своих местах, несколькими быстрыми шагами покинул двор гостиницы и исчез за воротами. Арлетт попыталась подняться, но Харник удержал ее за руку, добавив:

– Он велел нам оставаться здесь.

– Что-то вы не похожи на человека, который привык делать, что велят, – ухмыльнулась она. Она хотела пошутить, но слова прозвучали почему-то резко и грубо. Однако, вопреки ее мелькнувшему опасению, Харник не придал этому значения. Напротив, он рассмеялся, хоть смех и получился несколько вымученным и грустным.

И добавил:

– Вот здесь вы, барышня, правы, как никто. Только почему-то тон у Ретагора иногда бывает такой, что не хочется его ослушаться. Вам так не кажется?

Арлетт смущенно кивнула. Действительно, ее новый знакомый в какие-то мгновения ее просто пугал. Но мгновением позже вновь начинал походить на простоватого лесовика. Подобные метаморфозы происходили с ним довольно часто, и за проведенный с ним день и вчерашний вечер Арлетт даже начала к ним привыкать.

Она хотела было что-то сказать в ответ, но в этот момент в воротах показался Ретагор. Шел он спокойно и раскованно, из чего Арлетт сделала вывод, что, что бы ни заставило Ретагора столь быстро их покинуть, сейчас все в порядке. Ретагор сел на свео место и налил полную кружку эля.

– Что-то случилось? – спросил Харник. Легкая дрожь в его голосе выдавала тревогу и волнения. Было видно, что в этот момент он вспомнил ставший уже почти забытым эпизод с нападением на него.

Ретагор поднял на него глаза.

– Мне показалось, что в ворота заглянул один из тех молодчиков, которых я оставил в лесу живыми, – ответил он.

– Ага! – воскликнула Арлетт и добавила почти шепотом: – Значит, ты все-таки оставил там кого-то мертвым.

– Пришлось, – коротко ответил Ретагор и вновь повернулся к Харнику: – Хоть и оказалось, что я обознался, тем не менее факт нападения на вас говорит о том, что вас, да и меня выследили. И в любой момент возможно повторение попытки.

V

Ретагор почувствовал, что у него затекла рука, и он аккуратно подтянул ее к себе, отчего Арлетт слегка заворочалась, но не проснулась. Он поцеловал ее в затылок и, обняв, прижал к себе.

Луна ярко светила в открытое окно, но не из-за этого Ретагору не спалось. Тем более не от пережитой бурной и полной страсти любви, которая раскрыла его и Арлетт друг перед другом настолько, насколько это только возможно. Ретагор провел рукой по ее грудям, животу, опустился ниже, чувствуя, что его опять охватывает дикое желание. Он поцеловал ее в шею и, немного отодвинувшись, лег на спину. Сон не шел, хотя он понимал, что уже очень поздно, скорее даже очень рано. Его тело требовало покоя, сна, отдыха, но голову распирали мысли, они не давали ему успокоиться. Стоило ему закрыть глаза, он вновь видел лицо Харника, там во дворе, слышал вновь его слова, заново ощущал все свои переживания, чувство недоверия, восхищения и причастности к чему-то далекому, таинственному и опасному. Вновь он слышал его слова, сказанные тогда.

– Зло готовит наступление. Самое настоящее. Падет все, что мы, люди, создавали десятилетиями, столетиями, может быть даже человечество будет вовсе уничтожено, а если и нет, то будет прозябать в болоте нищеты и невежества, – заявил тогда Харник. – Нам трудно прогнозировать последствия. И еще труднее этому противостоять. Но надежда остается. Поэтому я должен возвращаться в Хунтехант как можно скорее. Но я хочу, чтобы ты пошел со мной. Мне одному не справиться. Я понял, что ты не особенно веришь всему, что я говорю, но я хорошо заплачу. Больше чем ты получишь за подобную работу…

Ретагор задумался. Он посмотрел на сидевшую Арлетт. Харник прав – он думал, что тот если и не помешавшийся на манускриптах фанатик, то по крайней мере сам вряд ли многое понимает из того, что говорит. Обтекаемые фразы, мифическое Зло, способное поглотить всё и вся… Вначале Ретагор думал, что Харник просто темнит, но потом понял, что тот сам толком ничего не знает. Возможно, что-то и было в этих древних письменах, но тогда почему о природе этого самого зла там практически нет ничего. Или эти, как Харник их называет, ученые сами ни в чем не разобрались? Так или иначе, в эти сказки сложно поверить.

– Вы правы, я не верю в это. Я не говорю, что не верю вам, напротив, похоже, что вы уверены в своих словах. Но вот смысла в них маловато.

Харник поднял руку, как бы останавливая его:

– И я об этом, и я об этом. Можешь мне не верить, не верить в мои предположения. Но я прошу тебя сопровождать меня. Если эти люди идут по следу, мне не сдобровать.

Надо признать, Ретагор раздумывал недолго.

– Хорошо, я согласен. Но с этого момента делайте, как я скажу. Итак,…

Когда он попрощался с Харником и ушел в сторону ворот, увлекая за собой Арлетт, Харник направился в противоположную сторону – туда, где находился Морур, когда было свободное время. Арлетт, увлекаемая Ретагором, молча вышла вместе с ним за ворота и только тут немного пришла в себя и остановилась.

– Я ничего не поняла, – сказала она. – Мне казалось, что его рассказ тебя заинтересовал. И вообще, что ты относишься к этому серьезно.

Он обнял ее и поцеловал.

– Он относится к этому серьезно, а мне необязательно. Возможно, что все эти бредни про какое-то Зло и выдумки, но то, что он в опасности – это реальность, – ответил он после этого, и Арлетт больше не стала ничего спрашивать.

Остаток дня они провели, гуляя по ярмарочной площади, наблюдая за представлением трубадуров, потом зашли в какую-то таверну перекусить и, наконец, вернулись в гостиницу Морура уже поздно вечером. Рангор и остальные уже были здесь, успели еще до их прихода поужинать и теперь ждали Арлетт, чтобы, учтиво попрощавшись с Ретагором, пуститься в обратный путь к себе в деревню. Ночевать здесь они не намеревались. И они были немного удивлены, когда она вежливо отправила их без нее, сказав, что вернется завтра, а сегодняшний вечер собирается провести с Ретагором. Рангор слегка скривил губы, но ничего не сказал, а Нектор и девушки толкнули друг друга локтями и громко и понимающе рассмеялись.

Арлетт задиристо вздернула подбородок, говоря всем своим видом, что готова дать отпор любому, кто что-либо скажет по этому поводу или по поводу ее легкомысленного поведения. Однако таковых не нашлось, и Рангор с кампанией, долго и горячо попрощавшись с Ретагором, отправились восвояси. Они же направились в сторону входа в гостиницу.

Они поднялись на этаж и направились по коридору. Подойдя к двери комнаты, в которой он ночевал накануне, Ретагор открыл ее, и они вошли. Арлетт остановилась посреди комнаты и повернулась к Ретагору лицом. Она сняла с себя легкую накидку и осталась в одной полупрозрачной блузке. Ретагор, сладко улыбаясь, смотрел на нее снизу вверх. Она подошла вплотную и, наклонившись к лицу, поцеловала в губы.

А теперь он лежал с открытыми глазами, не в силах заснуть, хотя чувствовал блаженную усталость, томность и потребность поспать. Мысли не давали мозгу отключиться. Комната уже не была освещена так ярко, как еще несколько минут назад, – видимо, луна склонялась низко над горизонтом на западе. Что же это такое со мной, подумал Ретагор.

– Все думаешь? – вдруг раздался полусонный голос Арлетт.

Ретагор от неожиданности чуть не подпрыгнул на кровати. Он вздрогнул и повернулся к ней. Она приподнялась и облокотилась о спинку кровати и серьезно, внимательно посмотрела на своего возлюбленного.

– Ты так и не заснул, дорогой, – проговорила она. – Вы планируете выйти на рассвете, тебе нужно поспать.

Она помолчала минуту.

– А знаешь, я очень удивилась, когда ты сказал, что согласен сопровождать его. Мне казалось, что ты вот-вот просто пошлешь его к черту.

Ретагор поднялся и сел на кровати.

– Мне самому так показалось, но в какой-то миг подумал, а почему нет? Зло – не Зло, какая разница, кто наниматель, а заплатит он неплохо.

– И все? – усмехнулась Арлетт. – Только деньги?

Ретагор пожал плечами:

– Может, и не только. Может, для успокоения души и совести. Если с ним произойдет что-то здесь, меня будет мучить чувство вины. Но вот когда он покинет… пределы моего обозрения, меня это больше не будет касаться. Ни он, ни его рассказ.

Но Арлетт покачала головой и вдруг заговорил совсем о другом.

– Завтра… сегодня ты проводишь меня до моей деревни, сделаешь несколько красивых обещаний и скроешься из виду навсегда. Послезавтра ты и не вспомнишь моего имени. – Арлетт говорила спокойно, почти бесстрастно, где-то в глубине ее голоса слышалась горечь, обида и будущие слезы.

Однажды, пару лет назад, при совершенно иных обстоятельствах один человек, безграмотный пожилой пастух сказал ему, что хоть у него внешность взрослого, сильного мужчины высокого роста и широкого в плечах, с руками, привычными к оружию и кулачному бою, внутри он еще неповзрослевший подросток. Почему-то сейчас он вспомнил этот эпизод. Потому что понял, что только подросток может жить и думать, как он, только сегодняшним, в крайнем случае, завтрашним днем. Арлетт увидела в нем тоже большого подростка, и то, что она говорила, как раз и подходило к тому образу, который в нем люди видели. Ему вдруг захотелось, чтобы это раз и навсегда закончилось.

– Я не хочу с тобой расставаться, Арлетт, – сказал он твердо. И он говорил искренне.

– И как это ты представляешь? – Что это в ее голосе – надежда?