Последняя ночь моей убогой жизни

Зия Зейналлы

Последняя ночь моей убогой жизни

Глава 1 – Мастер и «Маргарита»

Моя история началась ещё задолго до того, как я встретил могущественных существ, способных менять реальность по щелчку, однако думаю, для начала мне стоило бы заняться экспозицией и рассказать вам немного о себе, а также о том, как именно моя жизнь развалилась ко всем чертям.

В тот злополучный день я проснулся от назойливого шума дрели, принадлежавшей, по моим смелым предположениям, вонючему мастеру, который проводил ремонт в нашем здании и почему-то не мог дождаться хотя бы десяти часов утра и взялся за дело чуть позже восьми. А было, между прочим, воскресенье, и я, как и каждый работающий человек, надеялся выспаться хотя бы сегодня. Но куда уж там. Мастеру было просто необходимо разбудить меня пораньше, ведь он, скорее всего, хотел закончить свои дела в этом здании, чтобы успеть напиться вечером или заняться ещё какой-нибудь бессмысленной хернёй.

Более того, у местных мастеров есть неприятная привычка устраивать необычайно долгие перерывы – сначала они обедают, потом пьют чай, курят, беседуют друг с другом, держатся за руки, наблюдают вместе за садящимся солнцем, распивают «Маргариты»… Ладно, последние несколько пунктов слегка приукрашены, но я всего лишь хочу сказать, что можно было бы укоротить свою паузу на «Кит-Кат» и прийти немного позже, когда спящие в Сиэтле уже проснулись или, как минимум, выспались.

Однако добро пожаловать в Азербайджан – страну, где никому нет дела до всего, кроме себя и своей семьи, а иногда, как и в случае с моим отцом, даже и до неё. Если вы тут проездом, то вам никогда не познать настоящего очарования этой невероятной страны, потому что люди будут хорошо с вами обращаться, улыбаясь вам, как они наверняка не улыбаются даже собственным родственникам, которые не вернули им одолженные деньги, и вы побываете исключительно в приятных и порядочных местах, тогда как чтобы проникнуться истинным духом моей родины и живущих здесь наимилейших людей, нужно пожить тут хотя бы пару недель и побывать в таких общественных местах как, например, метро. В общем, это волшебное место. Таити и рядом не стоит.

Открыв, наконец, глаза, я пробубнил пару ласковых в адрес вышеупомянутого мастера и помянул недобрым словом его мать. Поняв, что наступил очередной день, который мне предстояло прожить, я старался снова заснуть, но мастер упорно не желал давать мне покоя. Как раз тогда, когда я осознал, что не сумею этого сделать, до меня вдруг дошло, что я был один, отчего я сразу же поднял с пола телефон и открыл назойливое красное уведомление, которое так и просилось быть прочитанным. Это было аудиосообщение:

– Слушай, извини, что ушла и ничего не сказала, просто… ОГРОМНЫЙ СЛОНОВИЙ ЧЛЕН! ЧЛЕН! ЧЛЕН! ЧЛЕН! ЧЛЕН! Короче, просто ты крепко спал, когда я пошла в туалет… – пауза. – Решила выйти к открытию метро. Не хотелось всей этой утренней неловкости, вот и свалила. Давай лучше встретимся как-нибудь на днях и… пипи-пупу… ну, ты понял.

– Ладно, – безразлично написал я в ответ.

Возможно, вам хотелось бы узнать, что это был за загадочный и весьма странный диалог с утра пораньше, но пока что вам стоит знать только то, что ночь у меня выдалась, скажем так, интересная.

Жил я в небольшой однокомнатной квартирке, с обоями не только разных цветов, но также и текстур, из-за чего мой дом напоминал человека, одетого в клоунский наряд. Стоит сказать, что, учитывая квартплату и локацию, я не жаловался на свою скромную съёмную квартирку. Порой мне даже немного нравилась эта полнейшая безвкусица. Хотя, кого я обманываю? Выглядело всё довольно отвратительно.

Не знаю, что помешало хозяевам купить при ремонте одинаковые обои, а плитки и кафель хотя бы подходящих друг к другу цветов. Создавалось впечатление, что они расчленили несколько разных мёртвых квартир, соединили их куски и сделали из всего этого одну еле живую квартирку. Думаю, было бы справедливо описать мой дом как монстра Франкенштейна в костюме Джокера.

Но что поделаешь? Я был довольно беден и на зарплату графического дизайнера, работающего в одном из скучнейших рекламных агентств Баку, не смог бы позволить себе даже такую квартиру, если бы мне не повезло. Так вышло, что пару лет назад мои дальние родственники как раз подыскивали «знакомого», дабы им не пришлось тратиться на налоги и прочую дребедень. Я платил им незначительную сумму, держал язык за зубами, старался портить как можно меньше их имущества (хотя многие вещи приходилось покупать и чинить самому), получая взамен полную свободу действий. Это было очень кстати, ибо жить с мамой после окончания университета как не очень привлекательно для девушек, так и довольно ограничительно для юноши вроде меня.

Собрав с пола одежду, которую я никогда бы не оставил там сам, я понял, что жутко голоден, но дома не нашлось ничего съедобного и этот печальный факт заставил меня покинуть стены моей любимой квартиры.

Спускаясь по лестнице, я встретил потеющего и пыхтящего мастера, нагнувшегося так, что я поневоле увидел небольшую часть его сверкающей от пота задницы. Он действительно зверски вонял. Пробуравив это подобие цивилизованного человека злым взглядом, я медленно выдохнул накопившийся во мне гнев, представляя, что красный дым ярости покидает моё тело. Данная визуализация моего избавления от неприятных чувств, естественно, не помогла, и голос в моей голове спросил:

«Что, если у него четверо детей, которых он должен обеспечивать? Что если он хочет быстрее закончить свои дела здесь, чтобы принять следующий заказ, поработать где-то ещё и заработать на двадцать манатов больше?»

Закатив глаза, я принялся отвечать этому голосу:

«Во-первых, никто не просил его порождать на свет сразу четверых. Презервативы обходятся гораздо дешевле детей, как, впрочем, и аборты. А во-вторых, нужно думать не только о своих никчёмных детях, которые с папашей, сверкающим на весь мир своей волосатой задницей, скорее всего, тоже вырастут и станут никем. Вырастил бы лучше одного нормального, чем потерянных для общества четверых оболтусов»

Голос умолк, скрестив руки, словно обидевшаяся девушка, кой он, в принципе, и являлся. Я же с довольной ухмылкой зашагал в магазин, радуясь этой небольшой победе над самим собой.

Внутри старой лавки меня встретил упитанный седовласый старик с постоянно ничего не выражающим лицом, очками в роговой оправе и лупами, из-за которых его глаза казались комически большими. Я ненавидел этого лысеющего старикашку, потому что он всегда вел себя очень невежливо. Тот факт, что мерзавец почти всегда смотрел женский волейбол тоже был не в его пользу. По правде, мне было даже любопытно, как он умудрялся найти по телевизору именно женский волейбол в любое время суток.

– Здравствуйте, – сказал я и сразу же упрекнул себя, потому что в ответ, как и всегда, было лишь молчание, и высокомерный взгляд поверх очков, а я люто ненавидел, когда кто-то был беспричинно невежлив.

Он с неохотой кивнул, после чего посмотрел на меня так же, как и всегда – будто он из южных штатов США, а я транссексуал, к тому же ещё и чёрный, и ему приходится иметь со мной дело только потому, что его заставляет начальство.

Старик ждал следующих моих действий, но я слегка отвлекся на женские вопли и загляделся на покрасневших, светленьких волейболисток. Заставив себя очнуться, я попросил дать мне упаковку яиц, хлеб и пачку сигарет. Лениво положив на прилавок все, что я просил, старик без каких-либо проявлений человеческих эмоций назвал мне цену. Я заплатил, поблагодарил его и попрощался, за что ненавидел себя всю оставшуюся дорогу домой, ибо грязный извращенец снова меня проигнорировал. Голос в голове твердил, что я поступил правильно и не опустился до его уровня, но этот голос часто меня раздражал.

«Я что, ему не нравлюсь? Но почему? Что я такого сделал, что он столь открыто меня презирает?» – спрашивал я себя, снова поднимаясь по лестницам мимо трудолюбивого мастера.

Дома я принялся готовить омлет. Включив музыку на полную громкость, чтобы хоть как-то заглушить грохот от инструментов злополучного мастера, а также собственные суицидальные мысли, я разбил первое яйцо, в то время как второе покатилось со стола на пол и мне пришлось очень долго и тщательно вытирать его слизкие остатки. От этого моё и без того плохое настроение только ухудшилось. Сидя на коленях с тряпкой в руке, я случайно поднял взгляд к столу. Несколько секунд я с искушением наблюдал за острым кухонным ножом.

«Не смей, сволочь» – сказал голос, и пожав плечами, я продолжил готовку.

Завтракая, я смотрел сериал, а доев решил заняться чем-то продуктивным. Свалившись на пол[1], я включил следующую серию. За ней последовали ещё несколько серий, пока в час дня мой желудок не издал звук ничего не соображающего пьяницы, пытающегося попросить сигарету. Я задумался о том, чтобы встать, пойти на кухню и взглянуть в холодильник, однако не сделал этого аж до второго часа, потому что мне было страшно лень, а серия, которую я смотрел, была крайне интересна. Только завершив её и услышав из желудка звуки, которые уже напоминали скорее страдания подыхающего от одиночества кита, я закатил глаза и пошёл-таки на кухню, обнаружив в холодильнике гречку и мясо, приготовленные мною пару дней назад.

Когда еда была подогрета и уже лежала на тарелке, ожидая, чтобы её поглотили с нечеловеческой жадностью, мне позвонила мама.

– Алло, привет сынок. Как дела?

– Хорошо, мам, как твои? – сказал я, удерживая телефон плечом, чтобы отнести стакан колы и тарелку в гостиную.

– Да так себе, сынок. Нам снова воду вырубили, но всё нормально, слава Аллаху. Что делаешь?

– Ничего, ма, еду себе подогрел. Сейчас буду есть.

– А что на обед?

Я ответил, и этот разговор продолжался ещё минут пятнадцать. Будучи хорошим сыном, я слушал и слушал, как она рассказывала о своей работе, коллегах, родственниках, об её отношении к недавним новостям, которые она прочла в интернете, в то время как еда, которую я пошёл греть с большой неохотой, смотрела на меня, завораживая своей аппетитностью. Вскоре пар над ней начал исчезать, и я понял, что гречка остывает, но всё же продолжил слушать, не прерывая матушку, потому что знал, какая она обидчивая, а также то, что мы редко общаемся. Мне не хотелось лишать её радости разговора с единственным сыном, учитывая то, что мой великолепный папочка решил свалить ещё до моего рождения и ей пришлось растить меня одной. Всё же, пока еда остывала, во мне всё начинало кипеть.

Вскоре мама сказала:

– Послушай, сынок, иди поешь, а то еда остынет. Потом поговорим. Нуш[2].

– Ладно, мам, спасибо.

Мы попрощались, и я принялся есть свою остывшую гречку с такой физиономией, будто моя невеста бросила меня у алтаря, наконец приняв тот факт, что она лесбиянка.

Наверняка кто-то из вас считает, что было бы лучше попросить мать позвонить позже. Я и сам думал, почему не сделал этого, пока ел, но голос в моей голове, который, кстати, был не просто голосом, а моим сверчком Джимини, то есть голосом совести, морали, всего хорошего и правильного что во мне было, явно был против. Несколько неправильно приписывать все эти качества лишь одной личности, потому что я считаю, что в каждом человеке их много. Но, дабы упростить себе жизнь, все эти свойства я запихивал именно в данную персону.

Звучал этот голос странно потому, что как я упоминал ранее, принадлежал особе женского пола. Я представлял её себе как рыжеватую, невысокую, улыбчивую девушку, которая смотрит на тебя как на ребёнка, жрущего песок – поучительно и с постоянно поднятым указательным пальцем. Она всегда была наготове отчитать меня за проступок или посоветовать принять правильное решение. Кстати, как и в случае с едой, эти «правильные» решения были не всегда приятны и выгодны для меня. Я звал её «занудой», но она предпочитала имя София.

Вот как Софи обосновывала мне своё решение, пока я ел:

«Молодец! Ты сделал всё правильно, и я горжусь тобой. Представь, к примеру, что кто-то из вас вдруг умер. Ну, да, это не самая позитивная мысль, однако допустим, что она попрощалась, и её схватил инфаркт или она поскользнулась в туалете и сломала шею. Или же ты поперхнулся гречкой и задохнулся. Знаешь, какое последнее воспоминание останется у того, кто будет жить?»

– Просвети меня, – сказал я вслух.

«Она запомнит, что сын мило поговорил с ней, что само по себе отлично, а если умрёт она, ты не будешь страдать от угрызений совести всю оставшуюся жизнь, ведь ты не оставил разговор с ней на потом»

– Как-то мрачновато, – ответил я.

«Возможно… но разве не чудесно поступать правильно?» – в её тоне чувствовалось столько радости, что я поневоле представил, как она выблевала целую радугу, села на белоснежного единорога, пукающего конфетти и прокатилась на этой самой радуге, рыгая светом и звездочками.

«Не круто, Малик» – скорее не обиженно, а нравоучительно заметила София.

Естественно, у меня не было раздвоения личности, и я знал, что София это я сам, но мне нравилось делать вид, что это не так. Это всё упрощало и делало жизнь чуточку интереснее. К тому же будучи человеком, имеющим легкую форму ОКР-а[3], я сделал это ещё и для того, чтобы в моей бошке всё было так же аккуратно, как и в моей квартире.

Вообще, в безумном котелке, который я называл своим разумом, было много «личностей», каждый из которых представлял отдельный аспект моей цельной персоны. Делая из них «людей», мне было не только легче распознавать источники этих голосов, но также и решать, кого и когда мне стоит слушать.

После остывшего обеда я задумал сделать то, чего лишил меня ублюдок, орудующий инструментами с раннего утра, который, кажется, он ушёл на свой перерыв. Не упуская этой возможности, я лёг в кровать, чтобы немного вздремнуть, ибо ночью мне не удалось выспаться, отчего я и был столь зол на проклятого мастера.

Сны у меня довольно странные и беспокойные. Не в том смысле, что они пугают и превращаются в кошмары, после которых просыпаешься в холодном поту с учащённым сердцебиением. Нет, эти сновидения не вызывали страха, а просто сильно беспокоили, и в них я постоянно ощущал чувства тревоги, волнения и дискомфорта. По этой причине я никогда по-настоящему не высыпался и, пробуждаясь, всегда ощущал усталость как моего измученного разума, так и тела.

Именно эта утомлённость и была тем, что я ощутил, открыв вечером опухшие, слипшиеся глаза. Солнце давно убежало с нашей стороны планеты на другую словно девушка, не способная решить, встречаться ей с оборотнем или вампиром.

«Отлично. Отсылка к Сумеркам. Ниже пасть ты уже не можешь». – подумал кое-кто внутри меня.

С улицы до меня вдруг донеслось отвратительное гоготание и столь странное выражение человеческих эмоций меня глубоко заинтересовало. Напоминало оно скорее гиену, нежели чем человека, поэтому не удержавшись, я выглянул из окна и увидел внизу того самого мастера, попивающего пиво с моим соседом-алкоголиком. Они смеялись так, будто были одни на всем белом свете и в своей больной фантазии я так и видел, как эти два мужика в итоге резко затихают, застенчиво вглядываются друг другу в глаза, берутся за руки, после чего мастер робко улыбается, а мой сосед, приблизив своё лицо к его потной морде, пылко хватает того за лысую макушку и целует нашего с вами любимого мастера. Соприкоснувшись, их жесткие усы трутся друг об друга и шуршат, тем самым нарушая мирную тишину прохладного осеннего вечера.

Улыбнувшись этой сцене, я закрыл окно и подумал о своих дальнейших действиях.

«Сделай что-нибудь продуктивное». – посоветовала София.

– Например?

«Почитай книгу, займись одним из заказов на стороне, в конце концов. Нам не помешали бы деньги. Только, пожалуйста, не включай сериал». – мягко попросила она.

– Сериал, значит сериал, – ответил я и включил очередную серию, в то время как Софи закатив глаза, разочарованно села в воображаемое кресло, полностью игнорируя меня взглядом.

Через какое-то время мой умиротворённый просмотр прервал внезапный звонок. Номер был мне неизвестен, но я всё же ответил.

– Алло?

– Алло, Мамлюк! Ты где? Мы с ребятами уже в пабе. Чё ты не отвечаешь на сообщения в группе?

– Я дома. Она на беззвучном режиме, чувак, и… перестань уже меня так называть.

– Так ты будешь? – не мог угомониться Орхан.

– Нет, я же сказал вчера, что не приду.

– Блять, чувак, ты можешь задрать свою юбку, вытащить тампон из своей пизды, одолжить себе яйца и приехать?

– В следующий раз, – сухо ответил я.

– Следующий педераст, – добавил он, после чего голос рифмоплёта затих, и я услышал лишь шумы и музыку паба, а также некое шуршание.

– Алло, Малик, что случилось? Почему ты не хочешь приехать, друг?

– Привет, Хабиль, – сказал я. – Я просто не хочу сегодня выходить. Холодно, да и пить особо не хочется.

– Да чё ты опять хандришь? Выходи, развейся немного. Плюс, тебе необязательно пить. У меня с собой кое-что зелёненькое, – с улыбкой в голосе заявил мой небезразличный к марихуане товарищ.

– Не, чувак, не сегодня. Сложная была неделя. Хочу отдохнуть. А вы… вы веселитесь.

– Ладно. Но если вдруг передумаешь, мы в «Амбрелле».

– Хорошо, пока, – я повесил трубку.

Наступила удушающая тишина. Окна были закрыты, сериал ожидал на паузе, и всё это стало благодатной почвой для появления Дэмиана.

«Правильно. Ты им всё равно не нужен. Они наверняка позвонили из обыкновенной вежливости. Сиди в своей занюханной квартирке в полном одиночестве и смотри свои нудные сериалы. Какой же ты жалкий». – произнёс этот холодный голос. Он сильно напоминал мой собственный, но был на тон ниже и говорил полушёпотом.

Настало время познакомиться с ещё одним участником команды Маликовых мозгов. Знакомьтесь, дамы и господа! На сцене злобный засранец по имени Дэмиан!

Несмотря на внешнюю схожесть, между нами всё же были ощутимые отличия, для разъяснения которых мне сначала придётся описать вам себя.

Я был довольно худым парнем невысокого роста с неплохой каштановой шевелюрой и немного волосатым, как в принципе и большинство мужчин нашей страны. Я часто сутулился, отчего казался ниже, ну, а что до моего вытянутого личика, то мой нос горбинкой и тонкие губы сложно было назвать «красивыми». Единственным, что мне нравилось в себе, были глаза-хамелеоны, хоть как-то выделяющие меня среди толпы похожих друг на друга темноглазых, смуглых, волосатых азербайджанцев.

Что до Дэмиана, то он был горбатой, низкой, более несимпатичной версией меня. К примеру, мне жутко не нравился мой нос, поэтому у Дэмиана горбинка была куда более утрирована, цвет кожи чуть темнее, а выглядел он усталым, унылым, но, несмотря на это, иногда всё же мог быть и достаточно злорадствующим. Мне казалось, что он всегда одет в одно и то же – толстый тёмно-синий халат, который я носил зимой. Короче, если я Супермен, то Дэмиан – мой Бизарро.

«Супермен? Ага, как же» – сказал Дэмиан, рассмеявшись ледяным хохотом.

Теперь, раз уж разговор зашёл о Дэмиане, то я могу объяснить вам, почему я на самом деле проводил выходные подобным жалким образом.

Дело в том, что когда я сосредотачивался на чем-то довольно усердно, пытаясь вникнуть в это самое всем своим естеством, то это помогало мне ненадолго заглушить голос Дэмиана. Не думайте, этот засранец продолжал говорить, но я просто переставал фокусироваться на его словах.

У подобного побега от себя был один большой минус – я переставал слышать и все остальные голоса. София, которая старалась поднять мой зад с постели, желая, чтобы я занялся чем-то продуктивным, тоже затихала. Знаю, это не самый лучший способ борьбы с депрессие, й, но раз я ещё не лежал в луже собственной артериальной крови, вытекающей из глубоких вертикальных порезов на моих запястьях, которые бы я сделал с помощью кухонного ножа, значит, он работал. Для демонстрации Дэмиана во всей его красе я, эксклюзивно для вас, прибавлю громкость его голоса в своей голове. Послушайте, что говорил мне этот хладнокровный, рассудительный ублюдок:

«Снова лежишь в постели и ничего не делаешь. Какое же ты ничтожество. Унылый кусок дерьма. На твоём месте я бы давным-давно покончил этот неудачный эксперимент твоих родителей, который ты называешь жизнью. У всего, что ты делаешь, нет ни малейшего смысла. Ну, поживёшь ты ещё лет пятьдесят, и что? Всё равно ведь умрёшь. Так какая разница? Почему не избавить себя от дальнейших страданий? Не говоря уже об окружающих, которым приходиться терпеть твоё лицо изо дня в день. Неужели ты хочешь быть графическим дизайнером всю свою жизнь? Часами сидеть и манипулировать картинками с «Shutterstock»-а для чужих людей? А что потом? Заведёшь семью? Ты что, хочешь заставить страдать и других?! Хотя… вряд ли ты понравишься нормальной женщине. Максимум какой-то сумасшедшей. А дети? Думаешь, они будут в восторге от своей генетики? Ты хочешь, чтобы и они росли с этим лицом и хоббитским ростом? Чёртов эгоист!»

Дэмиан расхаживал по тёмной, ледяной комнате, жестикулируя и выкрикивая некоторые из сказанных им слов. Его голос звучал твёрдо и у него были ораторские способности самого Гитлера, которых у меня никогда не было. Он говорил чрезвычайно убедительно, и казалось, что во всех его словах есть извращенная логика, отчего мне и приходилось заглушать его сериалами, комиксами или громкой музыкой, если я был в общественном транспорте.

«Не слушай его, Малик. Жизнь стоит того, чтобы её прожить. Ты довольно симпатичный, талантливый молодой парень и можешь делать все, что захочешь! Пить, заниматься сексом, путешествовать! Тебя ждёт невероятное будущее, так что не нужно слушать этого говнюка» – ответила на монолог Дэмиана София.

«Пить он и так горазд, а по части секса, то найдутся мало дур, которые захотят переспать с этим уродом. Посмотри на прыщ на его лбу! Двадцать четыре года, а прыщи как у сопливого подростка. Что же касается путешествий, дражайшая София, то таких денег у него никогда не было и не будет, так что твоё «невероятное будущее» тоже в пролёте» – хихикнув, сказал Дэмиан, сидя на полу.

Они начали спорить, что всегда страшно утомляло меня, поэтому глубоко вздохнув, я побрел в туалет, выдавил прыщик на лбу и снова улегся на пол, продолжив смотреть свой треклятый сериал вплоть до самой ночи.

Всё это время в моей голове стоял небольшой гул, точно такой же, как когда вы закрываете дома все окна, но всё ещё слышите звуки громких машин, проезжающих по улице. София и Дэмиан продолжали бороться, но, как и всегда, побеждал Дэмиан.

Депрессия. Для меня это слово было похоже на шутку, которую вам рассказывали столь часто, что она уже перестала быть смешной и теперь вызывала только раздражение.

Многие думают, что настоящая депрессия, а не та о которой говорят двенадцатилетние подростки, которых бросил парень или девушка, это просто чрезвычайно сильная печаль, однако это не так, и сейчас я попытаюсь развеять неправильное представление о данном состоянии.

Просыпаясь утром, вы ощущаете во всем теле ноющую боль, будто вчера вас заставили таскать кирпичи. Открыв, наконец, глаза, вы понимаете, что устали и не хотите вставать с постели. До вас медленно доходит, что наступил ещё один день, который вам предстоит прожить. Вы же лишь хотите, чтобы поскорее пришла ночь, и вы снова смогли уснуть.

Не буду утверждать, что вы жаждете умереть. Скорее, как поет Фредди в песне «Bohemian Rhapsody», вам бы хотелось не рождаться вовсе. Если вдуматься, тут есть разница. Вы не желаете смерти, вы просто не хотите жить.

Далее, максимально отсрочив тот ужасающий момент, когда вам всё же придётся поднять свой зад, вы встаёте. Раскрыв шторы, вы смотрите в окно и видите окружающий мир во всех его цветах – зелёные деревья, голубое небо с редкими облаками, дети, играющие на улице. Несмотря на то, что вы видите все эти цвета, слышите смех детей или, к примеру, звуки любимой музыки, вам всё это кажется серым и дело вовсе не в цвете, а в концепции некой тоскливой бесцветности.

То же происходит и со всем остальным – все ваши чувства работают, но вы неспособны по-настоящему ощутить мелкие радости вашей жизни, ведь ваш разум и душа окутаны пеленой депрессии. Вы становитесь забывчивым, неуклюжим и часто уходите в себя, ощущая в груди тяготящее, отвратительное чувство. Там будто засело большое скользкое насекомое, питающиеся вашей энергией, вашими чувствами и вашей жизнью. Оно высасывает всё хорошее до последней капли, не оставляя вам ничего, кроме неизменных, не покидающих вас чувств беспомощности, безнадежности и безысходности.

Вы нередко думаете о том, чтобы уйти, закончить всё это одним прыжком, несколькими таблетками, ножом или верёвкой, но это всего лишь далёкая мечта, ведь вскоре вы вспоминаете о тех, кого оставите позади. Печально вздохнув, вы продолжаете представлять, какого бы это было – не быть.