Жизнь, которая не стала моей

– Из альбома Hard Day’s Night.

– Ага. Шестьдесят четвертого года, – уточнил он с такой уверенностью, словно сам присутствовал при выпуске альбома. – Хотите послушать?

– Еще бы. – Я отложила бумаги, достала палочки, умышленно затягивая паузу. – Но этот синяк… похоже, ты здорово ушибся.

– Ничего особенного. – Тон резкий, глаза бегают. – Даже не больно ни капли.

– Седрик был там?

Лео заколебался. По тому, как заметался его взгляд, я поняла, что угадала.

– Да вроде, – пробормотал он. – Не помню.

– Ты дал ему сдачи? – тихо спросила я.

Он рассматривал свои ладони.

– Нет, – ответил он наконец. – Он с дружками был. Вся кодла.

– Придурки, – пробормотала я.

Лео – высокий, худощавый – обещал вырасти красавцем, но пока был тощий как жердь. За это его безжалостно дразнил Седрик Мейсон – парень на год старше и чуть ли не на двадцать кило толще. В травле, упиваясь безнаказанностью, с удовольствием участвовали и приятели Седрика.

К тому же Седрик умел выпутаться из любой ситуации, язык у него хорошо подвешен, так что стоило Лео дать сдачи, как его же и объявляли «проблемным ребенком». Каким-то образом учителя ухитрились ни разу не заметить, как Седрик бьет исподтишка кулаком или шепотом обзывается. В итоге Седриком все довольны, а Лео не вылезает из кабинета директора.

Мать привела его ко мне по рекомендации школьного психолога. Она не понимала, откуда у сына эти вспышки агрессии, и понадобилось три встречи с ним, прежде чем я поняла, что Лео вовсе не зачинщик: он жертва травли, но не хочет этого признавать. К тому времени, как я поговорила с его родителями и объяснила им ситуацию, они уже приняли решение сделать наши занятия еженедельными: мальчик стал лучше учиться, лучше вел себя дома.

Я протянула Лео палочки, и он улыбнулся – первая настоящая улыбка с того момента, как он вошел в кабинет, – и начал отстукивать песню битлов. Я в очередной раз поразилась его слуху и беглости игры. Через мгновение вступила и я – с партией гитары.

– Что эта песня для тебя значит? – спросила я, когда мы доиграли до конца. Таково основное правило нашей работы с Лео: он должен объяснить, почему выбрал именно эту песню. Еще один способ начать разговор.

– Не знаю, – потупившись, ответил он.

Я терпеливо ждала продолжения.

– Наверное, когда он поет, что ее бросит, я представляю, как Седрик швыряет в меня камнем, – пробормотал наконец Лео. – И еще, он там говорит, над ним все будут смеяться – со мной такое тоже иногда бывает.

Я киваю: отлично, он уже решается на подобные признания. Конечно, герой песни грозится девушке бросить ее насовсем, если она еще раз заговорит с тем парнем, но Лео извлек из этих слов совершенно другой смысл. Это-то и ценно в музыкальной терапии: одни и те же слова, одни и те же ноты значат для каждого свое, в зависимости от того, что с тобой происходит.

– Ты говорил учителю про Седрика? – спросила я.

Лео покачал головой:

– Ябед еще не так бьют.

– А родителям рассказывал?

Он молча колотил палочкой по клавишам, а потом вдруг спросил:

– У вас дети есть? – И, не дожидаясь ответа, ткнул пальцем в фотографии у меня на столе, два снимка, где мы вместе с Дэном: – Это кто?

– Мой бойфренд, – ответила я. – Вернее, мой жених. И нет, детей у меня нет.

– Почему? – Он перестал стучать палочкой и принялся вертеть ее в руке.

Дети всегда норовят переключить разговор на меня, однако они приходят на занятия музыкальной терапии не затем, чтобы подружиться со мной, а чтобы лучше разобраться в себе. Я ищу баланс: с одной стороны, отвечать надо честно, потому что взрослые обязаны принимать детские вопросы всерьез, а с другой – попытаться избежать чересчур личного разговора.

Я пожала плечами:

– Почему ты об этом спросил?

– Просто хочу знать.

Я снова выдержала паузу, ожидая продолжения. Молчание столь же эффективно, как и музыка, нужно лишь научиться им управлять. Через несколько мгновений Лео принялся вновь наигрывать мелодию той же песенки, но мысли его витали далеко.

– Вот вы бы никому не позволили бить вашего ребенка, – дрогнувшим голосом выговорил он, перестав играть. – Я уверен, вы бы за него заступились.

Так вот к чему он вел.

– Лео, если тебе плохо в школе, то не потому, что твоим родителям все равно.

Он сжал челюсти.

– Мой отец твердит, что я должен постоять за себя, врезать Седрику в ответ. Но тогда Седрик меня в мясо измолотит. Или сам, или его дружки. Думаете, папа этого хочет? Чтобы меня изувечили?

– Разумеется, нет, Лео. Он просто пытается тебе объяснить, что довольно часто такие задиры оставляют в покое того, кто сумеет дать им отпор. Вовсе не потому, что ему все равно.

– Ну да, конечно. Вот вы бы не допустили, чтобы вашего ребенка измолотили. Будь у вас ребенок, – ворчит он, – уверен, вы бы нашли способ все уладить, чтобы вашему ребенку было хорошо.

* * *

Дэн явился, когда я стояла у плиты и готовила спагетти с креветками под чесночным соусом.

– Здорово пахнет, – сказал он, подходя ко мне сзади и тычась носом мне в шею. – Люблю, когда ты готовишь, малыш.

– Откроешь пока вино? И – может быть, накроешь на стол?

– Конечно. – Он откупорил белый совиньон, налил нам по бокалу и отправился в спальню переодеться. Через минуту из душа послышался шум воды. Вот зачем? Дэн же знает, что ужин практически готов. Патрик бы никогда так не поступил, подумала я, но тут же себя одернула. Нечестно сравнивать будущего мужа с бывшим.

Но пока я сама накрывала на стол, допивала вино и наливала воду в стаканы, я все же невольно продолжала их сравнивать. Дэн – прекрасный человек, как и Патрик, но на том сходство и кончается. Впервые я поймала себя на мысли: а вдруг больше всего меня в Дэне привлекает именно это – что он ничем не напоминает Патрика? Само совершенство, сияющий идеал, принц из сказки, – а Патрик был грубоватым, теплым и очаровательно неидеальным.

Раскладывая по тарелкам спагетти, добавляя креветки и маслянистый чесночный соус, я никак не могла отогнать печаль. Мы с Патриком часто готовили вместе, мне нравилась близость, которая возникала на кухне. Мы чувствовали себя командой: когда он готовил, я резала овощи на салат, или мыла посуду, или накрывала на стол. Когда готовила я, он разливал вино, наводил порядок, спрашивал, чем помочь. Такое приятное чувство локтя. А с Дэном его нет.

И мы понимали друг друга с полуслова. Мне достаточно было начать фразу, и он уже знал, о чем я. Или он, бывало, произнесет лишь имя – «Линн», – и я понимаю, что у него выдался трудный день, начальница достала, ему нужно несколько минут побыть в тишине, чтобы прийти в себя. Или я говорила: «Пять», то есть ужин будет готов через пять минут, – и Патрик начинал разливать воду по стаканам. Он мог тихо выдохнуть: «Кэтили», – и мы смотрели друг другу в глаза, а потом бросали все и спешили в спальню. У нас было множество таких слов, заменяющих целый разговор, а с Дэном – кажется, ни одного.

Я даже ничего не знаю о его детстве, о событиях, которые его сформировали. Не знаю, кем он мечтал стать, когда вырастет, как складывались его отношения с одноклассниками, какие книги и фильмы он любил, пока рос. Зато я до сих пор помню, как звали лучшего друга Патрика по младшей школе, могу рассказать, как в седьмом классе он подрался из-за девочки, в которую был влюблен, и перечислить все его карьерные планы в хронологическом порядке, начиная с мусорщика и космонавта до повара, летчика и финансового аналитика.

Если я ничего не знаю о детстве Дэна, может, с нами что-то неладно? Или это естественно, раз мы познакомились уже не такими молодыми?

– Какой ты был в старших классах? – почти с отчаянием спросила я Дэна, когда тот несколько минут спустя вышел к столу – в пижамных штанах и футболке, благоухающий мылом.

Прежде чем ответить, он сунул в рот вилку со спагетти и запил глотком вина.

– Не знаю. Наверное, я примерно такой, как сейчас. А что?

– Мне кажется, я слишком мало знаю о тебе.

– Это да. – Он поглядел на меня как-то странно.

– Так расскажи мне, – настаивала я. Может быть, с помощью этих сведений я смогла бы закрыть пробелы, которые уже стала замечать в наших отношениях. – Расскажи, каким ты был.

– Странные у тебя вопросы.

– Сделай, как я прошу.

Он пожал плечами:

– Хорошо. В школе у меня все было в порядке. Я всегда хорошо учился. В средней школе играл в соккер, в старшей – в футбол, так что всегда имел успех. Никаких проблем с другими ребятами. Был королем вечеринок и так далее. Разве я тебе не рассказывал?

Я пропустила вопрос мимо ушей – да, это-то я слышала по меньшей мере раз десять.

– Но бывали же у тебя и трудные времена! – возразила я. – Когда тебя дразнили, или тебе было одиноко, или просто выдавалась черная полоса.

– Нет, не припоминаю. – Он присмотрелся ко мне. – А что? Тебя дразнили в школе?

– Да не особенно. Но иногда бывало тяжело. В пятом классе, например. Мы переехали в другой район, все ребята ходили в дизайнерской одежде, родители привозили их на дорогих машинах, а я приезжала на автобусе в футболке с Суперменом и юбке в горошек – я из них не вылезала. В тот год надо мной здорово потешались. – Я улыбнулась, надеясь развеселить Дэна, но он смотрел на меня с недоумением.

– Зачем же ты продолжала в этом ходить? – Он снова намотал спагетти на вилку.

Я вытаращилась на него:

– Потому что я – это я. И мне было десять лет. В моде я ничего не смыслила.

– Просто, по-моему, ты бы избежала ненужных проблем, если бы вела себя как все, – пожал он плечами. – Хотя, возможно, чего-то не улавливаю. К чему вообще ты об этом сегодня вспомнила?

– Не знаю, – еле выговорила я. – Подумала, хорошо бы нам больше узнать друг о друге.

Он еще раз пожал плечами и занялся едой, а у меня аппетит пропал начисто. Ковыряясь в тарелке, я старалась не думать, как рассказала Патрику о своем первом конфликте с модой и о том, какие проблемы доставлял мне в пятом классе мой любимый наряд. На следующий день Патрик принес мне футболку с Суперменом: «Помни, что ты всегда должна оставаться собой, ни на кого не оглядываясь, – сказал он. – Ты – самый прекрасный и самый невероятный человек во всем мире».

* * *

В тот вечер Дэн сидел в гостиной и отвечал на письма, а я улеглась с ноутбуком в постель и снова заглянула на сайт американского языка глухонемых. Ровно в 22:30 Дэн вошел в спальню и застал меня в тот момент, когда я изображала пальцами фразу: «Я люблю тебя больше Солнца и Луны».

– Что ты делаешь? – удивился он.

– Ничего, – ответила я и захлопнула ноут.

– Это язык глухонемых? – Он кивком указал на мои руки. – Ты учишься объясняться жестами?

– Да…

– Чего вдруг?

– У меня новый пациент. – Ложь вырвалась сама собой, и, когда я услышала эти слова, переигрывать было поздно.

Он рассмеялся:

– Ты же музыкальный терапевт. Как ты собираешься заниматься с глухим ребенком?

Я подавила приступ раздражения. В конце концов, неспециалист не обязан знать, что глухие тоже могут играть на музыкальных инструментах, они чувствуют вибрацию и следуют визуальным подсказкам.

– Ничего необычного в музыкальной терапии для глухих нет, – сказала я Дэну. – Даже тугоухие дети обычно имеют остаточный слух.

– А потом отправишься смотреть на звезды со слепыми.

– Наверняка есть и для этого какой-то способ, – парировала я. – Созвездия азбукой Брайля, что-нибудь такое. Даже инвалид должен ощущать все краски жизни.

– Но музыка для глухих? Для глухих, Кейт? Ты что?

– Музыка – не только то, что слышишь ушами.

– Теперь ты выражаешься в стиле этих чокнутых – философия нью-эйдж и так далее.

Я тихонько фыркнула.

– Я выражаюсь как музыкальный терапевт, который хочет попробовать что-то новое.

Однако мне ничего не было известно о возможностях музыкальной терапии для глухих и слабослышащих детей. Надо бы разобраться, как только найдется время. Хотя, пожалуй, это глупо. Прочесывать специальные журналы в поисках информации о музыкальной терапии для глухих – спрашивается, ради чего? Чтобы поиграть Ханне на гитаре, если она и Патрик приснятся мне вновь? Чистое безумие, даже на мой пристрастный взгляд.

Глава 8

Два фонаря у входа в католическую церковь Святой Паулы на углу 70-й и Мэдисон бросали блики на пыльные ступени. Когда я толкнула тяжелую деревянную дверь, в воздухе разлился слабый запах ладана и пробудил множество воспоминаний. С Патриком мы ходили в церковь почти каждое воскресенье, но после его смерти я не могла уразуметь, как это Бог допустил смерть моего мужа. И просто перестала ходить к мессе, а теперь вот ощутила себя виноватой при виде распятия.

– Прости, – пробормотала я. Я так гневалась на Бога – а что, если именно Он помог мне теперь заглянуть в ту жизнь, которая могла быть у нас с Патриком? Кто, если не Он, способен стереть грань между мертвыми и живыми?

– Ищете курсы языка глухонемых? – окликнул чей-то бас.

Я резко обернулась и увидела возле открытой двери, слева от крыльца, мужчину в очках, с квадратным подбородком и светлыми седеющими волосами. Я кивнула, и он улыбнулся:

– Когда поговорите с Богом, вы сможете нас найти в цокольном этаже. Добро пожаловать.

Не дожидаясь ответа, он скрылся в коридоре. Я еще раз оглянулась на распятие, ощущая себя дурой, и поспешила следом.

В маленьком церковном подвале три женщины и один мужчина сидели на складных стульях. В центре комнаты перед поставленной на мольберт большой доской стоял уже виденный мной мужчина со светлыми волосами. Одна из женщин, с виду – моя ровесница, с темными прямыми волосами, приветливо мне кивнула. Мужчина обернулся от доски:

– Вероятно, вы – Кэтрин Уэйтмен.

– Кейт, – уточнила я.

– Добро пожаловать в наш класс, Кейт, – сказал он, отложил маркер, и я увидела, что на доске написано несколько фраз. – Я – Эндрю Хенсон, ваш преподаватель. Мы начали на прошлой неделе, но, если вы задержитесь на несколько минут после занятия, мы с вами все наверстаем. Годится?

– Большое спасибо. Извините, что не начала вместе со всеми.

– Главное, что теперь вы тут. – Он обернулся к классу и добавил: – Ждем Вивиан и приступаем.

Вернувшись к доске, он продолжил писать: «Я тебя люблю», «Нью-Йорк», «Меня зовут…» и «Хорошего вам дня». В тот момент, когда он добавлял вопрос про погоду, темноволосая женщина придвинулась ко мне.

– Я Эми, – сообщила она.

– Кейт. – Мы пожали друг другу руки. – Вы были на прошлом занятии?

Она кивнула:

– Я работаю в банке. Решила освоить основы языка жестов, потому что у нас среди постоянных клиентов есть слабослышащие.

– Это вы хорошо придумали.

– Я соврала. – Она пожала плечами. – То есть в банке я работаю, но моя подруга училась на этих курсах в прошлом семестре и сказала, что учитель – красавчик. Я и подумала, стоит заплатить за курсы и убедиться своими глазами.

Я улыбнулась и тоже перевела взгляд на Эндрю, который тасовал пачку карточек.

– Да, он симпатичный, – признала я. – Тип безумного профессора.

– При условии, что безумного профессора играет Мэтт Дэймон, – рассмеялась она. – Но у вас ведь уже есть жених? Вот и хорошо, мне соперницы ни к чему.

Я глянула на левую руку и почти испугалась при виде кольца.

– И правда! Пока еще не привыкла к обновке.

– Вам повезло, – сказала она. – Пока найдешь себе пару в Нью-Йорке, замучишься. Держитесь за своего парня.

Я с трудом улыбнулась: от такого разговора стало не по себе, тем более что пришла я сюда ради бывшего мужа, а не ради будущего.

– Буду держаться, – ответила я и вежливо добавила: – И вы своего, конечно же, скоро найдете.

Она покосилась на Эндрю и пробормотала:

– Или уже нашла.

Наш диалог прервало появление женщины лет шестидесяти с лишним, с крашеными волосами морковного цвета. На ней была длинная лиловая юбка, черный свитер, зеленый шарф струился до самого пола.

– Простите за опоздание! – воскликнула она, переводя дух. – Начинайте, начинайте, меня не ждите.

Эндрю улыбнулся ей.

– Вивиан! – сказал он и что-то добавил на языке жестов, пока женщина устраивалась справа от меня.

Она глянула с недоумением.

– Наверное, это означает: «Сумасшедшая тетка, научись же приходить вовремя», – предположила она.

Он рассмеялся:

– Вообще-то это означает всего лишь: «Добро пожаловать на занятие».

Она громко выдохнула, изображая облегчение, и вытерла лоб тыльной стороной ладони. Эндрю еще немного подождал, пока Вивиан нащупала в бездонной сумке ручку и блокнот.

– Леди и джентльмены, добро пожаловать на второе заседание курсов американского языка жестов для начинающих! – провозгласил он, а затем поочередно глянул на каждого из присутствующих: – Вивиан, Эми, Дайана, Ширли, Грег, – вы все начали это путешествие на прошлой неделе. Давайте поприветствуем от души нашу новую студентку Кейт!

Я ожидала хора приветствий или легких аплодисментов, но Вивиан и Эми помахали мне рукой, а остальные поднесли к груди правую руку ладонью вверх. Я оглянулась на Эндрю – он широко улыбнулся в ответ:

– Кейт, Вивиан и Эми сказали вам «Привет», а остальные – «Добро пожаловать».

Затем он вновь обратился к ученикам:

– Отлично, друзья. Вижу, что-то из прошлого урока вы запомнили. Кейт, попробуйте ответить: «Привет».

Я медлила, чувствуя свою неуклюжесть, но Вивиан ободрительно улыбнулась, и я слабо помахала ей рукой.

– Хорошее начало, Кейт, – похвалил меня Эндрю, – только держитесь увереннее. В американском языке жестов неуверенность, смазанные жесты, как я это называю, – все равно что бормотание себе под нос. Показать вам, как нужно поблагодарить сокурсников?

– Ну да, конечно, – сказала я.

– Смотрите. – Он поместил правую ладонь перед подбородком, чуть ниже губ, и повел ею вперед, словно посылая воздушный поцелуй. – Это значит «спасибо», – пояснил он. – Попробуйте.

Я неуверенно поднесла руку к подбородку, но Эндрю следил за мной, подняв бровь: никакой смазанности! И я завершила жест решительным движением вперед, послав воздушный поцелуй.

– Прекрасно! – похвалил он. – У вас прирожденный талант. А теперь, друзья, сделаем так: те базовые выражения, которые мы проходили в прошлый раз, я покажу Кейт после урока, а сейчас нам, я думаю, имеет смысл выучить алфавит, и под конец занятия пусть каждый из вас скажет, какую фразу он бы хотел выучить, и я ее покажу. Так что, пока учим алфавит, думайте о своей заветной фразе.

Эндрю раздал нам карточки с жестами для каждой буквы и весь следующий час учил с нами алфавит и терпеливо добивался, чтобы мы повторяли ему каждый знак. Казалось бы, скучное занятие, но Эндрю смешил нас, показывая всевозможные шутки и каламбуры на языке глухонемых: например, изобразил правой рукой «е», левой «щ» и стукнул одной о другую.

– Вот вам «еще чего» на языке жестов, – ухмыльнулся он.

Весь урок он пересыпал объяснениями, для чего мы учим буквы:

– Большинство людей, общающихся на языке жестов, владеют примерно десятью тысячами знаков, а многие знают и того меньше. Однако в английском языке имеется около четверти миллиона слов, из которых примерно сто пятьдесят тысяч находится в активном употреблении. Сами подумайте, какая диспропорция. Вот почему важно знать буквы, на случай, если понадобится сообщить свое имя, какое-то название или же обозначить слово, которое вы пока не выучили. Для новичков вроде вас алфавит – главная страховка. Не знаете слова – семафорьте по буквам.

Он велел нам потренироваться друг с другом, а сам на минутку вышел позвонить. Работая в паре с Вивиан, я по-настоящему прониклась красотой языка жестов. Такие грациозные, изящные движения – слово за словом! Однако к тому времени, как Эндрю вернулся, мы с Вивиан уже забыли про изящество и вовсю изображали «Еще чего!», хихикая, словно малолетки.

– Так, – сказал Эндрю, возвращаясь в комнату и весело поглядывая на нас. – Вижу, «еще чему» вы все научились. А теперь, в завершение сегодняшнего урока, давайте выучим с каждым фразу по выбору. Что бы вы хотели научиться говорить? Кто первый?

Грег – парень лет двадцати пяти – поднял руку и, дождавшись кивка Эндрю, сказал, что хочет научиться говорить: «Помочь вам донести покупки?»

– У меня в подъезде на четвертом этаже живет глухая девушка, – пояснил он, краснея. – Хочу пообщаться с ней.

Эндрю кивнул, улыбнулся:

– Повторите. – Он указал на Грега, крутанул рукой перед лицом по часовой стрелке, сомкнул и снова раскрыл пальцы и вновь указал на Грега. Он велел Грегу повторить это движение несколько раз, затем то же самое сделали все мы.

– Теперь вы все умеете говорить «Ты красивая» – думаю, именно это Грег хотел сказать на самом деле.

Мы все засмеялись, а Грег покраснел еще сильнее, но заулыбался.

– А теперь, если настаиваете, выучим и фразу про покупки.

Мы все повторяли за ним движения, потом Эми спросила, как сказать «Могу ли я чем-нибудь помочь?», а Ширли, плотная седеющая дама, поинтересовалась, как узнать, где здесь парк. Дайана, лет сорока пяти, выбрала фразу: «У моего племянника снижен слух».

– Вот что, друзья, в прошлый раз мы это не обсуждали, так что удачно, что Дайана об этом заговорила, – сказал Эндрю. – Как видите, Дайана уже знает, что теперь принято говорить «снижен слух». Как вы помните, раньше говорили «слабослышащие», но теперь этот термин вышел из употребления, поскольку имеет негативный оттенок – подразумевается, что человеку чего-то недостает. В настоящее время большинство людей со сниженным слухом предпочитают именно такое выражение. Вот как это показать: складываете пальцы как для буквы H и быстро передвигаете вправо.

Он сложил вместе указательный и средний палец правой руки, направив их в нашу сторону, и провел ими в воздухе дугу слева направо. А потом спросил Вивиан, чему она хочет научиться. Она выбрала фразу «Живи долго и процветай», и он показал нам, как сказать это на языке глухих, а потом посоветовал использовать вулканский салют из «Звездного пути», и мы все снова расхохотались.

Настала моя очередь.

– Какую фразу хотите выучить вы, Кейт? – спросил Эндрю.

Я набрала в грудь побольше воздуха:

– Научите меня, пожалуйста, как сказать: «Извини, что вела себя странно».

Именно это я хотела бы сказать Ханне, если снова ее увижу. Ей ведь показалось странным, что я разучилась говорить с ней на языке глухих, и надо попросить за это прощения.

Эндрю посмотрел на меня с удивлением, но кивнул. Мне следовало указать пальцем на себя, потереть правым кулаком грудь над сердцем, затем снова указать на себя, дважды легко провести большим пальцем по указательному и наконец, скрючив пальцы, поводить рукой вправо-влево перед лицом, шевеля при этом указательным, средним и безымянным.

– Молодец, – сказал он, когда я дважды правильно повторила всю последовательность. – Хватаете на лету! Задержитесь после урока ненадолго, Кейт. Я вам кратко изложу, что было на прошлом уроке, – уверен, вы это быстро усвоите.

Напоследок он подмигнул Вивиан и отсалютовал по-вулкански, а затем распрощался до следующей недели.

– То же время, то же место. А пока отрабатывайте буквы и фразы, – сказал он. – Повторенье – мать ученья, как в любом другом языке.

Я попрощалась с Вивиан.

– Повезло, останешься наедине с Эндрю, – проворчала Эми. – Пожалуй, я прогуляю следующее занятие и тоже получу личный урок.

Я засмеялась и помахала ей рукой.

Когда я обернулась, Эндрю глянул на часы, и я подумала было, что он отменит урок, потому что торопится. Но он сказал:

– Есть хочется. Может быть, сходим перекусить, а заодно и обсудим прошлый урок?

Я не сразу ответила. Уже и не помню, когда в последний раз ела вне дома с другим мужчиной, не с Дэном. К тому же мне не терпелось вернуться домой, напиться и лечь пораньше в постель – вдруг я снова проснусь в том невозможном мире, где Патрик жив?

– Я не кусаюсь. – Эндрю явно уловил мои опасения и добавил: – Тут рядом есть пара забегаловок. За полчаса уложимся. А то я рухну к вашим ногам, если не поем. Угощаю.

Я натянуто улыбнулась. В самом деле, я веду себя глупо.

– Да, конечно. Я тоже проголодалась. Только платить за меня не надо.

Следуя по пятам за Эндрю – по лестнице, затем в притвор церкви, – я невольно оглянулась через плечо на распятие над алтарем.

– Вернуться никогда не поздно, – сказал Эндрю.

Оказывается, он все подмечает.

– Мысли читаете? – спросила я.

Он пожал плечами:

– Нет, просто я такой же: слегка отклонился от курса.

Тут мы вышли на улицу.

Глава 9

Мы заглянули в закусочную в нескольких шагах от церкви.

– Предупреждаю, – Эндрю придержал передо мной дверь, – здесь подают лучшие жирные бургеры на всем Манхэттене. А то и во всем штате Нью-Йорк.