На круги своя…

– Не понимаю, о ком вы? Я здесь один.

– А вот сейчас и проверим. – Жук кивнул Губану. – Осмотрись-ка… А ты, Макс, в коридорчик выгляни. Там вроде еще пара комнаток находилась.

– Только не измажьтесь, – предупредил доктор.

– Чего?

– Там у нас ремонт, кругом краска, клей, шпатлевка… Старые обои только-только отодрали.

Боря Жук нажал стволом посильнее.

– Че ты гонишь, фуфломет! Где Малышев?

Глаза доктора из серьезных неожиданно сделались сердитыми. Решительно отодвинув от шеи револьверный ствол, он заговорил уже с иной интонацией, которая Жуку совершенно не понравилась:

– Значит, так, милейший! Никакого Малышева я не знаю! Это во-первых, а во-вторых, хочу напомнить, что это детская поликлиника. Если вы ошиблись зданием, это не дает вам права вести себя по-скотски. А в-третьих, все детские учреждения находятся под особым контролем городского ОМОН. Так что не вздумайте устраивать здесь погрома.

От изумления у Жука полезли на лоб глаза, и даже Губан, двинувшийся было к двери, остановился.

– Ты чё, в натуре? Ты нас пугать вздумал? – Макс, самый заводной из троицы, драчливо пригнулся, расставив кулаки, ринулся к доктору. Боря Жук едва успел ухватить его за ворот. Все-таки главным в их команде был он, а насчет погрома и прочего лепила был, возможно, прав.

– Не кипешись, Макс!

– Да он же фуфло гонит, урод такой! Только глянь на него! Чего ты лыбишься, падла! Ты нас, в натуре, лечить вздумал?

А доктор, в самом деле, улыбался.

– Язык у вас больно веселый, – пояснил он. – Я ведь, правда, лечу, а тут прямо какие-то смысловые перевертыши. Вся словесная этимология летит к черту.

– Ты ща у нас сам перевернешься!

– А ну хорэ! Расчирикались, понимаешь… – Боря понял, что нужно срочно менять тактику. Это Макс мог духариться, сколько душе влезет, а он-то видел, что лепила их явно не боится. Еще и зубки показывать вздумал. К слову сказать, не такие уж шутейные зубки. А ну как вызовут его медсестрички тот же ОМОН, и начнется веселье по укороченной программе… Дюша, конечно, отмаячит куда надо, и всех освободят, но ведь прежде потопчут, как петушки курей. Дубинками пофехтуют, и почки с печенью в фарш превратят. Уж это они умеют и любят. Потому как знают, что судьи с адвокатами против братвы хвоста не поднимут. Вот и правят беспредел – спешат, суки, до суда покалечить…

– Короче, так: ты нам вола не вкручивай, и головенку реально напряги. – Авторитетно заговорил он. – Мы лишака одного ищем. Фамилия Малышев, по жизни – мокродел. За такого мазу держать в падлу, сам должен догонять. А потому, если он здесь…

– Я уже сказал: никакого Малышева здесь нет и быть не может.

– Что ж, ты сказал, мы проверим. На все, как говорится, добрая воля. – Боря Жук мотнул головой. – Давай, Макс, осмотрись в тех вошебойках. И аккуратненько. Не поломай там ничего.

Губан в это время обошел кабинет, опасливо косясь в сторону стоматологического кресла, побренчал кюветой с какими-то железками, нюхнул из случайной склянки. Сам Жук приблизился к двери в смежную комнату, неторопливо заглянул туда. При этом продолжал следить за физиономией лекаря. Однажды ему объяснили, что это верный способ поймать на вранье. И ведь в самом деле, с торгашами такой ход нередко оказывался удачным. Получалось находить и закуркуленную прибыль, и товар, и даже прячущихся в картонных коробках вьетнамцев! Во всяком случае, «штирлицей» среди торгашей водилось немного, – обычно физиономия грешника чем-нибудь себя да выдавала.

– Так… А тут у нас что?

– В этой комнате обычно сидит моя помощница, но сейчас она в отпуске.

– Помощница? Чего она, интересно, тебе помогает? – Боря Жук осклабился, но всего на чуток. Уже в следующую секунду он рассмотрел во второй комнате еще одну дверь. – А это что? Еще один кабинет с помощницей? Не много ли их у тебя?

– Там у нас что-то вроде кладовой. – Пояснил доктор. – Но комната маленькая, так что мы хотим сделать из нее биксовую.

– Чего? – Губан хохотнул. – Чего вы хотите из нее сделать?

– А что вас смутило?

– Не-е, ты, в натуре, назвал ее биксовой?

– Кажется, опять что-то не то с лексиконом? – догадался доктор. – Вас смутил термин «биксовая»?

Говорил он по-прежнему насмешливо, но Жуку показалось, что в глазах лепилы мелькнул огонек беспокойства. Или только показалось?

– Про бикс, братан, только кастрированные не знают… – великодушно пояснил он. – Короче, в Москве они на Тверской толкутся, а у нас в аккурат за автовокзалом. Догнал, о ком я толкую?

– Если вы имеете в виду…

– Их самых, чудила, кого же еще. – Продолжая сжимать в руке наган, Боря Жук направился к помещению «биксовой». – Вот ты, значит, где их прятать надумал. Никак для особо жирных клиентов?

– Никого я не прячу!

– Вот и проверим по ходу…

Жук снова отметил некоторую тревожность в голосе лепилы. И вдруг впервые подумал, что случись им встретить маломерку-беглеца лоб в лоб, то не спасет, пожалуй, ни травматический ствол, ни кулачища Губана. В голове всплыло воспоминание о бегущем по улице Малышеве. Как он тогда, падла, улепетывал! И ведь боевыми шмаляли в него, не пластиком. И все одно – ни хрена не достали. А потом, в торговом центре, – тоже ведь кончилось все полным палевом. И их троих сделал, и других пацанов. Четверых ведь тогда отправил к Аллаху!

Чувствуя, что лоб и виски стали подозрительно влажными, он с сомнением покосился на револьвер в своей руке. Еще сильнее заныла челюсть. Чертов зуб прямо-таки пульсировал от боли. Но показывать при посторонних накатившую слабость Жук не собирался. Качнувшись вперед, он ногой распахнул дверь.

Внутри царил полумрак, пространство было загромождено металлическими стойками и какими-то емкостями. Помещение и впрямь напоминало крохотный чуланчик. Если бы кто-то здесь отсиживался, не увидеть его было бы сложно.

– А свет… – он сухо сглотнул. – Свет где включается?

– Света, извините, нет. Я же говорил, у нас ремонт. Хотя, если боитесь темноты, могу поискать фонарь…

– Губан! – позвал Жук. Секунду поколебавшись, развернулся к грузному помощнику. – Что у тебя?

– А чего у меня? Все чисто. Я прикидываю так: если лепила не босогон, то и время тут терять не фиг.

В кабинет заглянул Макс.

– Пусто, Жук. Ни мебели, ничего. Только пылюга да краска с обоями.

– Ладно… – Боря Жук прикрыл дверь биксовой и неведомо почему ощутил облегчение. Будто свалил с загорбка куль с сахаром. Все-таки было в этой утлой каморке нечто настораживающее.

– Ну как? – поинтересовался улыбчивый доктор.

– Никак, лекарь, расслабься. – Жук неловко погладил щеку. – Я же говорил, скоро уйдем.

– Очень на это надеюсь.

– Только ты вот что… – Жук подумал, что все-таки не зря они заглянули в этот клоповник. Кое-что полезное – да еще на халявку – лепила сделать для них, безусловно, мог. – Зуб мне один погляди. Разболелся, сука, спасу нет.

– Но… – доктор растерялся. – Это быстро не сделать. Тем более, что у меня запись, очередь, пациенты.

– Ты дурку-то не гони! – Жук снова стал нервничать. – Мне ведь сверлить ничего не надо, позже как-нибудь соберусь. А сейчас обезболить – и все дела.

– Ну, если только обезболить. – Доктор пожал плечами. – Только ведь надолго не хватит. Всего-то часов на пять-шесть.

– А ты побольше дозу вкати, не жалей! Чтоб, типа, на весь день.

Доктор в сомнении покачал головой.

– Давай не меньжуйся! Делай, что говорят, и тут же отвалим. – Жук сунул револьвер в кобуру, по-хозяйски направился к зубоврачебному креслу.

– Что ж, если вы настаиваете…

– Главное – никакой сверлильни! – Жук строго поднял указательный палец. – Я этот бор с детства ненавижу. Один укол, и хорэ!

– Как скажете. – Доктор приблизился к стеклянному шкафчику, загремел инструментами.

– И чтобы шприц разовый! – напомнил Жук. – Мне спида, в натуре, не надо.

– Сделаем! – пообещал доктор. – Только сразу предупреждаю, говорить первые часы будет трудновато. Сами понимаете, это вроде заморозки. Лекарство с десны попадет на нёбо, по капилярам пройдет дальше, так что онемеет часть языка…

– Ты поменьше болтай! – рыкнул Губан. – Нашел чем пугать.

Глядя, как хозяин кабинета рвет упаковку и роется в холодильнике, отыскивая нужные ампулы, Боря Жук с готовностью распахнул рот. По старой привычке зажмурился. Стоматологов он боялся с детства…

***

– Я, честно говоря, уже запаниковал. Как же он тебя не заметил?

– А я за дверью схоронился.

– За дверью? – Игорь Александрович не поверил. – Да там и ребенок не поместится!

Аркан усмехнулся.

– Откормленный ребенок, может, и не поместится, а для меня в самый раз.

Самолично протиснувшись в биксовую, Игорь Александрович открыл и закрыл дверь, взглядом попытался измерить тот невзрачный зазор, что оставался между стеной и дверной плоскостью. Всей ширины-то – на доску косяка. Может, чуток побольше. Во всяком случае, его бы дверь точно «прижала». Продолжая покачивать головой, он привстал на цыпочки и снова ввернул в патрон лампу.

– Староват я стал для таких встрясок, – признался он.– Сегодня мне зуб трудный спасать, а тут такое… Боюсь, придется отложить спасение, могу напортачить.

– Сегодня я уйду, – сказал Аркан.

– Брось! Я ведь уже говорил: пара дней, пока помощница не выйдет из отпуска, еще есть.

– Дело не в помощнице, дело в этих ребятах.

– Полагаешь, они могут вернуться?

– Все может быть. – Аркан задумался. – Я ведь когда шел сюда, пытался прокачать ситуацию. Не должны они были сюда соваться. Разве что наугад и наобум.

– Вот видишь, наобум и сунулись.

– Так-то оно так, только слишком уж рано они заявились. Много раньше, чем можно было ожидать. – Аркан подумал, что говорить о банкомате, наверное, не стоит. Тем более, что это могло оказаться и совпадением. Хотя… Ребятки, в самом деле, навестили клинику чересчур быстро. Значит, про «наобум» можно было забыть. Работали по четкому плану и под чутким руководством. Возможно, проверяли все, что так или иначе связано с «Кандагаром», а может, успели отреагировать на «оживший» счет с карточки. В любом случае, стоматолог крупно рисковал, а значит, и время гостей подошло к концу.

– Того, что угрожал, я уже однажды встречал. – Пояснил он. – Узнал по голосу. Если он снова оказался у меня за спиной, это скверно.

– Но он же тебя не заметил!

– Не уверен. Их было всего трое, а на что я способен, эти щеглы знают.

– А на что ты способен?

Подняв голову, Аркан встретился со взглядом доктора. В глазах Игоря Александровича читался интерес. Оно и понятно, он тоже оказался втянутым в этот круговорот. Теперь и ему хотелось знать подробности…

– На многое. – Скупо ответил он. – А потому устраивать здесь «Норд-ост» эти парни могли и не решиться. То есть, меня этот пентюх не видел, но далеко не факт, что то же самое он расскажет своим паханам.

– Своим паханам этот «пентюх» ничего не расскажет. – Игорь Александрович по-мальчишечьи улыбнулся. – Я ведь тоже не люблю, когда мне в лицо оружием тычут. Поэтому мальчик получил хорошую дозу, как и просил. А уж я попал иглой куда нужно, пусть не обижается.

– То есть? – Аркан нахмурился.

– Думаю, наш общий знакомый сегодня крепко покусает собственный язык. – Игорь Александрович продолжал улыбаться. – Во всяком случае, внятно что-либо сказать в ближайшие восемь-десять часов у него навряд ли получится.

– А если он рассердится?

– Ну, что ж, сам напросился. При свидетелях. – Лицо доктора вновь стало серьезным. – И потом – я ведь не шутил насчет ОМОНа. Тревожная кнопка у нас тоже имеется. Как во всех детских учреждениях. Так что в следующий раз персонал будет предупрежден.

– Может, и не сработать. – Аркан поглядел на часы, прикинул, каким временем он располагает. – Я не об этой шантрапе, а о людях более серьезных.

– Ты думаешь…

– Я совершенно не уверен, но кто знает… В любом случае, играть в партизана не стоит. То есть, я хочу сказать… – Аркан смешался. – Если в больницу заявятся звери покрупнее, разумнее объяснить все, как есть, ничего не скрывая.

– Но я практически ничего не знаю…

– Именно поэтому, – перебил Аркан, – можно говорить все начистоту.

– И про пулю?

– И про пулю. Тем более, что про нее они без того знают. Но… Вынуть ее мог ведь и кто-то другой, верно?

Игорь Александрович неуверенно кивнул.

– Так что насчет операции говорить совсем необязательно; первая помощь, перевязка, – словом, импровизировать можно, как угодно. Тем более, что снимков не осталось, истории болезни тоже нет. – Он помолчал. – Возможно, будут проблемы, но… Могу только извиниться за доставленные хлопоты.

– Чушь! – Игорь Александрович, кажется, готов был рассердиться.

– И все равно – прошу прощения. – Аркан поглядел в глаза доктору и неожиданно увидел в них себя – маленького, нахохленного подростка. На душе враз стало пасмурно, и загулял мерзлый ветерок по спине. Ну, разве не подлость – досаждать людям и загружать их своими проблемами! Не проще ли выйти и сдаться? Во всяком случае, следовало крепко задуматься над тем, стоит ли его жизнь спокойствия и благополучия тех, кого он уже потревожил и кого собирался потревожить в ближайшем будущем…

Он неторопливо прошел в кабинет, сунув руку в карман, выудил пачку смятых банкнот.

– Я не возьму! – запротестовал шагающий следом Игорь Александрович.

– А это не вам, детям. – Сказал Аркан. – Шоколад нынче дорог, а пломбы еще дороже, – вот и распорядитесь, как лучше…

***

Они не видели и не могли видеть, как в этот же день, двумя часами позже, Боря Жук получил по рогам от Дюши. Поскольку волей стоматолога обратился в «немого» и ровным счетом ничего не мог объяснить по поводу случившегося. Самое обидное, что те же Макс и Губан, стоявшие рядом, гоготали во всю глотку. Потуги мычащего собрата доводили их до колик. Впрочем, смеялись они недолго. Ограничившись парой смачных оплеух, помощник Кнута переключился на них, и теперь уже помощникам пришлось потеть и напрягаться, обстоятельно докладывая о разведанных адресах. Особенно подробно заставили рассказать их о «халявке», словленной Борей Жуком в стоматологической поликлинике. В отличие от своих шестерок веселиться Дюша не стал. Напротив, выслушав подчиненных, тут же извлек из кармана мобильник. Уж ему-то было известно, как обходиться с любой мало-мальски подозрительной информацией. Во всяком случае, получать в свою очередь «по рогам» от Кнута и Бессонова он не собирался. Потому и поспешил набрать номер Славы Майского. Как ни крути, а больничка была детской, и действовать нахрапом представлялось там не разумным. Кое-какими соображениями он мог бы уже сейчас поделиться с Кнутом, но за свои соображения пришлось бы и самому отвечать. А потому он снова прибегал к советам «постороннего» – в данном случае, майора Майского – человека бывалого и со связями…

Глава 3

Игорь Александрович уговаривал остаться хотя бы до утра, но Аркан поступил по-своему. Долгая «немота» гостя-уркагана его отнюдь не успокаивала. Напротив, подобный ход мог сыграть не самую добрую службу. Люди, что сплотились в команду охотников, дураков совсем не напоминали и на деле успели продемонстрировать свои богатые возможности. Они не боялись стрелять на людных улицах и контролировали банкоматы, имели влияние на блатных и помыкали милицией. У них имелась власть, и наличествовали деньги, а главное – они всерьез намеревались уничтожить его, стереть в пыль и развеять по ветру. Конечно, он мог еще некоторое время ходить по лезвию бритвы, однако скорый и безрадостный финиш предсказать было совсем не сложно.

Однажды он видел, как расстреливали дворовых собак. Стая, обосновавшаяся возле мусорных баков, действительно, разрослась до угрожающих размеров. Если верить ученой братии, пять-шесть собак – это уже стая, а каждая стая автоматически выбирает вожака. И вот тогда на определенном этапе происходит любопытная трансформация: вчерашние дворняги неожиданно вспоминают древние корни и свое родство с хищниками. А, вспомнив, они начинают нападать. Сначала на посторонних псов, посягающих кровную территорию, потом на детей, женщин и стариков. К слову сказать, нападают не в силу каких-то там подлых качеств, а исходя из соображений силы. Подобно волкам, выбивающим в первую очередь слабых и больных, они также выбирают соперников «по плечу». То же начинало происходить и у них: псы набрасывались на стариков с палочками, покусывали приходящих на мусорку домохозяек, кидались на детишек. Тем не менее, днем у расстрельной команды, приехавшей по вызову, ничего не получилось. Не позволили сердобольные бабули и дети. Но дело было привычным, и расстрельщики избрали иную тактику, заявившись под утро, когда псы еще спали в своем скособоченном, отдаленно напоминающем конуру домике. Аркан, сидевший у окна видел, как высыпавшие из «Газели» мужчины споро разобрали пневматические многозарядки и разошлись по заранее оговоренным «номерам». Парни были опытные и намеренно оставили коридор для особо прытких четвероногих. Там же в засаде устроился один из них, должно быть, самый меткий, возможно, даже бывший снайпер. Во всяком случае, когда бойня началась, псы ложились под стальными шариками, как кегли в боулинг-центре. И в прорыв, действительно, подалась рыжая лохматая самка. В этой стае она верховодила с самого начала, сумела отыскать выход и здесь. Схоронившийся у заборчика «снайпер» положил ее со второго выстрела. Еще продолжающую дергаться на земле добил контрольным в голову. Самое смрадное в этой истории заключалось в том, что перебитых «друзей человека» даже не стали увозить. Весь «улов» в количестве двенадцати дворняг покидали в мусорные, переполненные баки, и до приезда контейнеровоза жители окрестных домов имели возможность лицезреть заляпанные кровью тела меньших собратьев, холмами громоздящиеся над контейнерами. Разумеется, видели их и дети. Какие выводы сделало про себя подрастающее поколение и что подумало об окружающем мире, оставалось только гадать.

Впрочем, гадать по поводу собственной участи Аркан не собирался. Все было без того предельно ясно. Он был для охотников такой же юркой шавкой, и можно было не сомневаться, что для грядущего «расстрела» подготовлено все, что нужно. Наверняка, такие же снайперы ждали его с взведенными курками, а те же загонщики смыкали круг поиска, все ближе подходя к затаившемуся зверю. Но «зверь» не хотел погибать, и потому снова уходил в прорыв. Уходил, как много лет назад из чужого душманского плена…

***

Их было всего пятеро – рабов, узников, военнопленных. Никто из них не мог бы с точностью сказать, кто они такие. Двое солдатиков, один офицер, француз-оператор и темнокожий ливанец. Откуда здесь взялся ливанец, было не очень понятно, но в этой войне все перемешалось, как в палитре свихнувшегося кубиста: политика, деньги, религия, национальности. Даже дневное пекло здесь с легкостью сменялось леденым холодом зиндана, а тот же француз-оператор говорил по-русски даже лучше, чем Гани, азиат солдатик, угодивший в плен через неделю после приезда в Афган. Ночью они кутались в рваные одеялишки и дрожали от холода, днем работали, перетаскивая привезенные камни, сооружая по соседству более комфортную тюрьму. Ну, а пока «тюрьма» была не готова, их держали в глубоком подвальчике. Как мрачно шутил хозяин: «В случае бомбежки – в живых останетесь только вы». Он ничуть не преувеличивал. Подвал, как подозревал Аркан, «рубили» такие же, как они невольники, – почва была каменистой, а наклонный коридорчик уходил в глубину на пару десятков метров. Таким образом, в случае обстрела снарядами или ракетами, им, в самом деле, грозила гибель не от огня, а от голода и холода. Понятно, что пленников подобная перспектива не радовала. Прогулками в туалет их не баловали, и холод на такой глубине сочетался с невыносимой духотой. Немудрено, что француз, днем державшийся вполне достойно, по ночам тихо плакал в свою рванину. Насколько знал Аркан, за него не давали выкупа, и хозяева всерьез обсуждали вопрос о его жизни и смерти.

То есть, назвать содержание раба накладным было никак нельзя, но имелся серьезный риск. Что-то там связанное с секретными договоренностями воюющих стран. Как говаривали горцы: СССР проглотил Афганистан, словно колючего ежа. Теперь не мог ни переварить, ни отрыгнуть обратно. В чем-то они, вероятно, были правы. Потому что снова все рисовалось в бестолковом и неясном свете. Потому что воевали с иноверцами, но воевали, пользуясь помощью других иноверцев. Как сто и двести лет назад – жар загребали пришлые державы. Загребали, разумеется, чужими руками. Те из афганцев, кому грамоту не успели преподать, принимали все, как есть, и воевали просто потому что ничего иного им не предлагалось. Другие, из просвещенных и злых на весь белый свет, относились к творящемуся с более дальним прицелом. Верно, благодаря им, к войне густо примешали работорговлю, и приобщившиеся к товарно-денежным отношениям аборигены не видели особой разницы между пришедшими на их родину иноземцами. Возможно, все пришлые, по их мнению, пили из Афганистана сок – и даже не сок, а кровь. А то, что успел наснимать француз в паре со своим дружком коллегой, хозяину тоже не понравилось. Недаром эта парочка пыталась уйти от них по дороге, и только пуля из винтовки с оптическим прицелом заставила «коллегу» ткнуться в руль простреленным лбом, а французика остановить джип и поднять руки.

Ливанец для моджахедов был в некоторой степени «своим». Даже успел вроде бы повоевать с израильтянами год или два. Однако здесь, по его словам, он «прозрел» и перешел на другую сторону. Перешел не слишком удачно, поскольку в тот же день машина, конвоировавшая пленника, подорвалась на мине, а беглеца аккуратно изъяли из дымящегося автозака и препроводили в горы. Видно было, что ливанец жалеет о поспешном выборе, что правдами и неправдами он готов вернуть расположение хозяев. Даже, работая на поверхности, он выказывал рвение больше других, словами и делом стараясь убедить хозяев в собственной «перековке». Не раз и не два он пытался на своем тарабарском языке объясняться с «сокамерниками», однако выглядело это крайне неубедительно. Немудрено, что ему не верили ни свои, ни чужие.

Капитан, поначалу пытавшийся «строить» рядовой состав, довольно быстро замкнулся в себе. Судя по нашивкам, он был не из «боевых», – радиотехнические войска работали больше в тылу, обеспечивая разведдаными авиацию и моторизованные колонны. В отличие от других, офицера чаще выводили на воздух, однако отнюдь не для совместных чаепитий. Сам капитан ничего не рассказывал, но, видимо, для допросов. Никто не знал, чем завершались его долгие «беседы», но именно после них он сдувался, словно воздушный шарик. Аркан, поначалу пытавшийся поддержать сомлевшего радиста, в конце концов, оставил свои попытки. А позже в душу закралось подозрение, что процесс «чаепития», возможно, проходил для господ моджахедов отнюдь не безуспешно. Хотя – что уж такого мог выдать обыкновенный капитан? Карты минных полей, воздушные коридоры перевозчиков или имена кабульских чинуш-ренегатов?..

Не получилось у Аркана сдружиться и с Гани. На красавца Джабара солдатик казах совершенно не походил. Дело было даже не в костлявом теле и не плоском, как сковорода лице. Большой любитель булочек и шоколада, Джабар с удовольствием одаривал сладким всех окружающих, любил, когда вокруг смеются и улыбаются, – Гани же потерял себя еще скорее, чем его товарищи. Единственное, чего он хотел, это жить, и ради этого готов был идти на все. Для него было сущей трагедией, что в этом «всем» нынешние хозяева зиндана, похоже, не нуждались. И потому подобно ливанцу он пресмыкался разом перед всеми: перед тюремщиками, перед случайными жителями кишлака, перед товарищами по несчастью.

Так или иначе, но суровой мужской дружбы между пленными не возникло. Бывает так, что общая беда объединяет, но в их маленьком коллективе этого не случилось. А после того, как из-за спущенного вниз котелка с кашей произошла первая свара, атмосфера стала вовсе невыносимой.

Свару погасить оказалось несложно, но именно в этот день Аркадий окончательно понял, что скоро ему придется бежать – и бежать, скорее всего, в одиночку.

***

Большим знатоком по части подделки документов Аркан бы себя не назвал. Детские дневники и тетради, в которых порой оценки «два» переправлялись на «три», были не в счет. Там ему хватало обычной резинки и бритвочки. Сейчас же следовало сработать по возможности «чисто», и потому он пошел по пути более щадящему, а именно, подобрав похожие чернила, попытался максимально использовать те графические «прорехи», что оставил почерк неведомой паспортистки.

Вариантов было не столь уж мало, и он перебирал их один за другим, мысленно дорисовывая буковки и подтирая все «лишнее». Исправить «Малышева» на «Шапышева» было совсем просто, но именно своей простотой данный вариант и отталкивал. Тот же Харитонов однажды рассказывал о специальных программах, настраиваемых на поиск нужных слов по количеству букв, по началу и окончанию, по «хвостатым» прописным и коэффициенту вариативности. Так что включись в игру опытные программисты, и можно было заранее оплакивать все его сегодняшние ухищрения. Тем не менее, он попытался минимизировать риск и внес исправления по возможности аккуратно. На возню с документом у Аркана ушло более часа. В итоге фамилия удлинилась на две буквы, и детскую поликлинику беглец покидал уже с паспортом на фамилию Шаповалова. Удалось исправить и отчество; теперь вместо Васильевича он стал Витальевичем. Полезно было бы расстаться и с именем, но здесь он был уже бессилен. Никакой подходящей замены «Аркадию» в голову не приходило, а потому все осталось на своих местах. Наверное, следовало дождаться доктора и по-человечески попрощаться, но что-то подсказывало Аркану, что задерживаться здесь долее опасно. Отчетливый запах погони щекотал ноздри, заставляя спешить. А потому он ушел, не прощаясь. Ушел в этот же вечер.