Гастролеры, или Возвращение Остапа

– Правиль…

– Херсон!!! – машинально выкрикнула слегка подзахмелевшая рыжая девица из компании за сдвинутыми столиками, вероятно, из Херсона, и с тем, чтобы увековечить себя в глазах добродушных посетителей кафе, помахала ручкой.

Конферансье, в порывах демократических веяний западных ветров, в качестве третейского судьи выбрал народ. Все, в том числе и житомирянка из Гадзинки, единодушно приняли в качестве лучшего ответа всё же Херсон…

– Будьте внимательны и осторожны! Все загадки из детского еженедельника «Мурзилка», – предупредил Жульдя-Бандя.

Он обратил внимание на то, что персонал кафе, во главе с заведующей, сгрудившись возле прилавка, что-то бурно обсуждал. Вероятнее всего, предметом дискуссии была его скромная гениальная личность.

– Предупреждаю, что самых смышлёных ждет приз! Туда, сюда, обратно – тебе и мне приятно.

Не дожидаясь ответа, конферансье подошёл к столику, за которым вдовствовала девица: курносенькая, с коротко остриженными, под мальчишку, волосами и светленькой, не познавшей загара мордашкой.

– Давайте попросим девочку разгадать загадку!

Он учтиво наклонился к покрывшейся лёгким стыдливым румянцем половозрелой девчушке, ожидая ответа, но та молчала, конечно же, зная его, при этом лишь двусмысленно улыбалась.

– Малышка знает, но сказать не может, стесняется.

Взрыв хохота, в коем главенствовали представители слабого пола, по причине их сексуального большинства, обрушился на восточную сторону пляжа «Аркадия». Бродячий арлекин возрадовался после позорной дисквалификации за политический анекдот.

– А теперь спросим мальчика! – Жульдя-Бандя наклонился к пареньку с едва пробивающимися чёрными усиками, рядом с которым находилась девица много старше, с причёской, как у Анджелы Дэвис, явно искушённая в интимных делах. Издалека можно было бы подумать, что у неё вместо головы шар.

Чуть помедлив, конферансье выпрямился:

– Неправильно!

После этого он таким таинственным, но понимающим взглядом обвёл посетителей, что смысл сказанного ни у кого не вызывал сомнений. Пробежав глазами площадку, Жульдя-Бандя нашёл, пожалуй, самую зрелую «девчушку», подошёл к ней:

– Пускай девочка разгадает загадку!

«Девчушка» что-то промяукала, после чего артист объявил, разделяя по слогам:

– Со-вер-шен-но правильно. Это качели! Как зовут малышку?! Наташа?! – удивлённо переспросил ведущий, будто та представилась Сальмонеллой. – Вот и прекрасно! Угостим Наташу лимонадом!

Он бесцеремонно изъял с ближайшего стола, за которым отдыхали три курсанта мореходки, бутылку водки с объединяющим названием «На троих». Невзирая на то, что одному из них, судя по удивлённо-вопросительному взгляду, эта часть программы нравилась меньше, наполнил рюмку и передал в ручки седой пеструшки, на удивление охотно принявшей награду.

Та, смакуя водку, как ликёр, под аплодисменты публики принялась уничтожать честно заработанный приз.

– За маму, за папу, за дедушку, за бабушку и за матросов-черноморцев! – реабилитировался перед потерпевшими бродячий скоморох.

Публика весело воспринимала детский народный юмор, по-прежнему теряясь в догадках относительно статуса темпераментного молодого человека.

Вторая загадка: «Висит, качается, на «х» называется», – вызвала переполох в стройных рядах посетителей кафе. Ведущий настойчиво подсказывал «детишкам», что ответ покоится в слове, состоящем из пяти букв, но упрямцы шёпотом твердили слово почему-то только из трёх.

Это дало повод рассказать про каверзный случай, происшедший в глубинке Хакасии с выездной группой модной интеллектуальной телевизионной игры «Поле чудес». Конферансье, перед тем как начать повествование, с тем, чтобы зафиксировать на себе взгляды подопечных, хотя в этом не было необходимости, поднял руки.

– Просю внимания, господа! Не отходя от темы, я хочу вам рассказать о комическом случае, происшедшем в Хакасии с выездной бригадой телевизионной игры «Поле чудес», о которой мне поведал мой друг… – он сделал такую монументальную и загадочную паузу, что сим другом должен был быть, как минимум, директор центрального городского кладбища – Ливензон Лазарь Моисеевич, Ален Делон или, на худой конец – Адриано Челентано.

– Леонид Якубович – ведущий. Леонид, как я уже сказал, Якубович даёт задание очередной тройке игроков – угадать слово из трёх букв, коим является монгольский и бурятский двухструнный смычковый музыкальный инструмент. Один, а следом и другой участники выбыли из игры. Защищать честь колхоза «Сорок лет без урожая», а с этим и всей Хакасии, осталась доярка, интеллектуальный уровень которой был ненамного выше, чем у её бурёнок. К этому моменту была перебрана почти половина алфавита. Участница угадала две буквы из трёх, в сочетании которых получался звук «ху». Нужно было угадать последнюю.

Жульдя-Бандя с таким азартом и темпераментом, в мельчайших деталях, рассказывал эту невыдуманную историю, что создавалось впечатление, что он если и не был в составе выездной бригады «Поля чудес», то, во всяком случае, в качестве зрителя присутствовал.

Он обвёл питомцев победоносным взором, читая на их лицах нетерпеливое ожидание развязки, в которой уже вполне вырисовывался финал.

– Якубович предложил назвать слово, напомнив, что это бурятский национальный музыкальный инструмент. Видя замешательство на лице труженицы, попёр, как на буфет, в безуспешной попытке получить искомое. «Ну же, ну!» – наседал он, сбивая с панталыку оторопевшую доярку.

Конферансье сделал ненавязчивую предфинальную паузу, двусмысленной улыбкой обнимая ни в чём не повинных посетителей кафе на пляже «Аркадия».

– Женщина, вся в смятении, стыдливо пряча глаза, будто её только что лишили девственности… – артист стыдливо спрятал глаза, будто девственности только что лишили его, – громко выдохнула требуемое слово, добавив к угаданному сочетанию букву «й».

– Шо там было – как ты спасся?! – конферансье всплеснул руками. – Истерический хохот четверть часа сотрясал стены сельского культурного центра. Якубович, дождавшись, пока эмоции перестанут возобладать над разумом, сообщил, что бурятский смычковый двухструнный музыкальный инструмент – это нечто иное и не имеет ничего общего с вариантом, предложенным не лишённой чувства юмора колхозницей. Он назвал слово, наделавшее столько переполоха в забытой Богом хакасской глубинке. Звучит оно просто – «хур»…

Дамы и господа, я просю прощения за несанкционированное отступление от темы! – конферансье, как всякий просящий прощения или милостыню гражданин, «взбрызнул» лицо лёгким минорным оттенком. – Загадка третья: всё из того же детского политического еженедельника «Мурзилка».

Жульдя-Бандя, в артистическом экстазе, совсем позабыл о том, что вторая загадка так и не была разгадана «детишками», поскольку предложенные версии несколько отличались от ответов в «Мурзилке».

– У какого молодца, – он сделал хитрую паузу, присовокупив к ней улыбку, полную загадочности и неожиданности, – бурно капает с конца?

Ответы сыпались, как горох, однако правильного, по крайней мере, того, который знает всякий мало-мальски развитый ребёнок, не было. В компании молодых людей за сдвинутыми столиками поднялась девица, которой было уже весело, и ткнула пальцем в темечко сидящего рядом кавалера, степень опьянения которого средней назвать было бы нескромным.

Девица, улыбнувшись, окинула взглядом посетителей, ожидая реакции на свою пронзительную шутку, и захохотала так искренне, что равнодушных, включая и потерпевшего, в кафе не осталось. Конферансье тоже поддался на провокацию, но вовремя спохватился, упрекнув себя в излишней эмоциональности.

Тут обвиняемый, посчитав приговор для себя чрезмерно суровым, громко объявил:

– Брехня! У меня с конца пока ещё не капает!

– Закапает! – торжественно пообещала подружка и, уличив себя в остроумии, вновь обрушила в пространство свой неудержимый одесский темперамент.

Правильный ответ на этот раз всё же был найден. Малыш лет пяти, наряженный в матросскую форму, пропищал:

– Дядя, это самосвал!

– Молодец, моряк! – похвалил дядя. Он одарил малыша яблоком и апельсином, изъятыми со столика рядом с пустовавшей эстрадой, а мамаше отправил взгляд, в котором прочитывалось, что его кроткая философская натура, поступившись принципами, готова отдать ей себя на растерзание.

Родительница морячка абсолютно правильно уловила интонацию бессловесного предложения и встречным взглядом пожурила похотливого молодого человека, к чему недоставало лишь погрозить пальчиком.

Жульдя-Бандя в очередной раз осмотрел доверчивых «детишек», попавших в объятия его безудержного темперамента. Три года актёрского отделения Щукинки не прошли даром. Со Щукинки, правда, его с треском выперли за то, что подкинул в карман пиджака преподавателю актёрского мастерства фотографию Мэрилин Монро, устроив грандиозный семейный скандал, учинённый ревнивой супругой.

Молодой дебютант-эстрадник был доволен собой. Все на импровизированном «утреннике», включая персонал кафе, находились под гипнотическим воздействием его неуёмного темперамента.

«Ты – великий артист! – позабыв о скромности, буйствовала творческая душа великого пройдохи. – Однако нет сюжетной линии. Нет изюминки. Все эти загадочки, анекдотики, сказочки… Всё это слишком мелко для великого мастера оригинального жанра. Всё это неубедительно. Низкосортный товар, творческий ливер!» – впервые в жизни он нашёл в себе смелость для самокритики.

Жульдя-Бандя, истязая извилины, неистово пытался придумать что-нибудь этакое. Умилительным взглядом обведя публику, как всякий артист – осточертевших поклонников, остановился на толстяке. Стал прокручивать сюжет, но ничего, кроме колбасного фарша, не выходило.

Глава 13. Постановка инсценированного спектакля «Никто не хотел умирать»

Тут его взгляд остановился на троллейбусной остановке метрах в тридцати от кафе. По ней в одиночестве прохаживался невысокого роста пролетарий в выцветшей тельняшке, с авоськой в руках. Пролетарий не вдохновлял, и из него даже фарша не получалось, разве что – суповой набор. В этот момент возмутитель спокойствия увидел вдалеке приближающийся троллейбус.

Идея – дерзкая и феноменальная, ворвалась в душу артиста, отразив в ней сюжет, который, при благополучном стечении обстоятельств, мог вызвать фурор среди подопечных. Иное, однако, развитие событий не исключало позора, когда ему пришлось бы уйти по-английски – не попрощавшись.

«Сейчас я устрою небольшой инсценированный спектакль! – утробно ревел артист, с трудом сдерживая ураган эмоций, пытающихся обрушиться на плечи благодарных потребителей его неуёмного темперамента. – Актёры – по ходу пьесы! Декорации – естественные! Сценарист, режиссёр-постановщик, директор и даже слова автора – всё это в одном лице, в лице великого мастера словесной импровизации, то есть – в моём, – вновь возопила душа неугомонного гастролёра. – Возможно, придётся совмещать ещё и должность кассира», – с ужасом заметила она.

Мысли его на мгновение унеслись куда-то в пространство, но, не утруждаясь бесплодным витанием в облаках, вернулись на побережье, в кафе на пляже «Аркадия».

«Это первый спектакль в истории человечества, – замахнулась душа на всю историю цивилизации, – когда оплата будет производиться после просмотра! Вход свободный! Цены ниже рыночных! Я разрушу веками сложившиеся стереотипы в драматургии! Альтернативы не будет! Сия постановка – революция в театральной деятельности, первый шаг к демократии в культуре! Долой бюрократию с театральных подмостков! Долой цензуру и критику!» – не на шутку разошлась душа артиста, одновременно потешая «детишек» очередной байкой про гаишников.

«Театр – народу! – скандировала она. – Сегодня – художественная самодеятельность, завтра – профессиональные трупы!» – душа под влиянием рождённой от непорочного зачатия метафоры хихикнула, отразившись на губах артиста. Добродушная неотразимая улыбка вновь была подарена похотливой публике.

Меж тем артист, уподобившись самому Господу, с подъятыми вверх перстами, с прискорбием возглашал:

– Дорогие узники социализма! Братья и сёстры! Товарищи православные!

Отнесённые к товарищам православные, охотно признавшие в себе узников социализма, глупо улыбались, не ведая о том, что на долгие годы им предстоит стать узниками демонократии, когда, прежде чем открыть рот, необходимо будет получить на это санкцию от своих узурпаторов.

– Станишники, друзья! – продолжал Жульдя-Бандя. – Сейчас театр юного зрителя представит на ваш ссут… – он намеренно выделил двойное «с» и, сделав вид, что не понимает причины смеха, продолжал, – драматическую трагикомедию в трёх, а возможно, и в четырёх действиях, под названием «Никто не хотел умирать».

Действующие лица и исполнители: водитель троллейбуса – инициалы уточняются. Прохожий – прохожий, как говорится, он и в Африке прохожий. Текст автора – Сухово-Кобылин-младший, – Жульдя-Бандя обозначил себя рукой. – Жорж Брониславович. Можно просто – Жорик. И, наконец, главное действующее лицо, – на этот раз он ткнул указательным пальцем в солнечное сплетение, для пущей важности, по-унтерофицерски, слегка склонив, вскинул голову, – ваш покорный слуга.

Итак, действие происходит на берегу самого чёрного в мире моря, – артист, дабы убедить в этом сомневающихся, распростёр объятия в сторону огромной, до самой Турции, лужи. – Издалека слышен грохот приближающегося обоза.

Жульдя-Бандя сопроводил сказанное движением руки, теперь уже указывая на движущийся к месту события и предстоящей драмы неодушевлённый предмет, начинающий принимать ясные очертания троллейбуса.

Мужичок в выгоревшей тельняшке, в бескозырке с оторванной ленточкой и солдатских сапогах с полуобрезаными голенищами, коему, по коварному замыслу артиста, предстояло стать одним из главных героев трагикомедии «Никто не хотел умирать», ничего не подозревая, миролюбиво болтал авоськой. Он болтал авоськой, как болтал бы всякий, дожидающийся троллейбуса, как, впрочем, и автобуса, трамвая или жены из отдела кожгалантереи супермаркета.

Жульдя-Бандя, перекрестив указательным пальцем рот, с тем чтобы придать интригующей загадочности предстоящей драме, громким шёпотом возвестил:

– Это присказка велася, вот и сказка началася (П. Ершов).

Палец угрожающе вознёсся вверх, с тем, чтобы никто не посмел помешать течению сюжетной линии.

Конферансье подошёл к ничего не подозревающему толстяку. Наполнил рюмку его же коньяком. Чокнувшись с гладким глянцевым лбом, залпом выпил содержимое, демонстративно занюхав «языком» голубого в косую белую полоску галстука потерпевшего.

«Детишки» позволили себе рассмеяться, но приближение троллейбуса ограничивало время на веселье, поскольку сценарий, как музыкальная партитура, был расписан по секундам.

Артист продолжал:

– У старинушки три сына. Старший – умный был детина (П. Ершов), – он с материнской нежностью погладил блестящую лысину толстяка, с отвращением мачехи поцеловав в темечко. Слово детина удачно гармонировало с его комплекцией, что вызвало смех присутствующих.

Затейник подошёл к юноше, внешность которого располагала к цитате – «первый парень на деревне».

– Средний сын – и так и сяк, – он сделал равнодушное, как у дежурного по вокзалу лицо, опустил руки, разведя в сторону, как еврей, отчаявшийся вдолбить непутёвому отроку таблицу приумножения.

Затем Жульдя-Бандя изобразил нечто, претендующее на пируэт. Вскинул руки в направлении ничего не подозревающего, мирно прохаживающегося по остановке с авоськой в руках отставного морского волка.

Все дружно вперились в покорителя морей и океанов, теряясь в догадках: актёр это или жертва коварного розыгрыша?

– И всё несчастный тосковал, бродя по берегам Дуная (А. Пушкин)! – щедро перепеленал прозу в поэтическое покрывало артист. – Гудбай, май лав, гудбай.

Жульдя-Бандя, сделав питомцам гучкой, зайцем сиганул за ограждение, оставив на лицах симпатизирующих ему «малышей» немой вопрос и удивление по поводу его внезапного исчезновения. Тем временем механическая «утятница», замедляя ход, приблизилась к конечной остановке, с которой, собственно, начинался маршрут.

Троллейбус остановился. Водитель, уставший от осточертевших пассажиров, закурил, пуская дым в открытое боковое окошко.

Артист обошёл троллейбус со стороны водителя. По-хозяйски, уверенным движением натянул на себя вожжи, обесточив транспорт. Держа в руках поводья, махнул рукой отставному мореману, у задней двери ожидавшему посадки.

Мужичок, не сомневаясь нисколько в том, что перед ним водитель троллейбуса, безропотно и даже с желанием взялся помочь, обрадовавшись случаю принести пользу общественному транспорту в целом и троллейбусному в частности. Он, гремя бутылками, покорно затрусил на помощь и со знанием дела перехватил вожжи, чрезмерно гордясь своей востребованностью.

Лже-водитель, дав указание – держать до тех пор, пока не будет устранена течь в радиаторе, отсутствующем, к слову сказать, на троллейбусе, деловито стукнув рукой по запасному баллону, так же загадочно исчез, как и появился.

Он нашёл питомцев веселыми, заворожёнными и азартными, в ожидании многообещающей развязки. В это время водитель троллейбуса, согласно незыблемому и нерушимому графику движения, попытался тронуться, на что машина ответила категорическим отказом.

Он щёлкнул пальцем по безмолвному щитку приборов и, посчитав, что причиной этому – обрыв на линии, принялся перелистывать новомодный «Плейбой», который контрабандно доставляли в Одессу туристические теплоходы из-за границы.

Жульдя-Бандя продолжил очередной, второй акт спектакля «Никто не хотел умирать». Он жестом сконцентрировал внимание «детишек» на черноморце-любителе, как красное знамя, охраняющем вверенные ему вожжи:

– Всегда восторженный герой готов был жертвовать собой (А. Пушкин)!

В кафе почувствовалось оживление, поскольку продолжение сюжета вырисовывалось, даже у посетителей с низким уровнем воображения.

Водитель же, перелистывая странички эротического журнала, обнаружил, что навстречу движется троллейбус. Это исключало аварию на линии. Заподозрив в этом признаки диверсии, он решил обойти своего кормильца.

Наблюдая за тем, как шофёр вышел из машины, артист изобразил крадущегося по чужому саду вора, делая осторожные, словно по засохшей навозной жиже, шаги.

– Нетерпеливо он идёт, куда зловещий след ведёт (А. Пушкин)! – прокомментировал он.

Водитель троллейбуса, увидев мужичка, на руки которого были намотаны вожжи, оторопел, как оторопел бы внезапно вернувшийся из командировки муж, заставший любовника своей благоверной в собственной «усыпальнице».

Тот оторопел в большей степени от того, что quasi-моряк как ни в чём не бывало, с проникновением воркующего кенара насвистывал: «Это было в городе Одесса, много там блатных и фраеров…»

Единственным желанием шофера на тот момент было задушить вредителя свисающим концом вожжей. Он взорвался, как Везувий, обрушив все свои знания русского народного на голову без вины виноватого гражданина.

– Царь со гневом закричал и ногами застучал (П. Ершов)! – уверенно поспевал за событиями артист.

Водитель троллейбуса же, будто не желая отступления от прозвучавшего комментария, затопал ногами, помогая при этом верхними конечностями.

Смех взрывной волной вырвался за пределы летнего кафе.

– Не вынесла душа шофёра позора мелочных обид (М. Лермонтов)! – Жульдя-Бандя изобразил мелочную обиду, хотя на лице водителя отчётливо вырисовывалась обида, которую назвать мелочной было бы крайне невежливо.

Жестикулируя руками, он безжалостно сотрясал воздух отборным матом, выражая презрение к матросам как военного, так и гражданского флота.

– И вдруг с отчаянной тоской потряс он в воздухе рукой (Д. Байрон), – продолжал свой режиссёрский дебют заезжий арлекин, с не меньшим отчаянием и злобой сотрясая, для эффекта, обеими руками. – Но гневаться напрасно он изволит (И. Крылов)! – он отрицательно потикал вооружённой указательным пальцем правой рукой.

«Детишки», разрываясь на части, выхватывали самое интересное по обе стороны импровизированной сцены, предпочитая всё же троллейбусную остановку, где события были более скоротечными, красочными, интригующими и завораживающими.

Любопытная бойкая старуха, пожелавшая стать первой живой свидетельницей переговоров на низшем уровне, проворно выпрыгнула из троллейбуса, дав повод к рождению очередной поэтической строфы:

– На встречу бедного певца спрыгнула Оленька с крыльца (А. Пушкин).

К месту происшествия, в чём не было ничего удивительного, стали стягиваться ротозеи и простые граждане, жаждущие хлеба и зрелищ.

Оленька, с тем чтобы выступить в качестве генерального свидетеля, приблизилась на расстояние, ближе которого находиться было уже небезопасно.

Артист же, как хамелеон, ловко маневрируя эмоциями, старался отобразить происходящее на троллейбусной остановке. Лицо его: то улыбалось, то смеялось, то злилось, то было грустным, то очень грустным, то безнадёжно грустным.

А тем временем – незаслуженно униженный и оскорблённый отставной покоритель морей и океанов оправился и нанёс контрудар в виде лёгкого морального ранения. Он выразил личное презрение водителям всего общественного городского транспорта и троллейбусного в частности, обозвав их «мудаками солёными».

Водитель троллейбуса с этим был категорически не согласен хотя бы потому, что прилагательное в большей степени подходило к представителям морской профессии, о чём он в доступной форме пытался разъяснить.

– В долгом времени аль вскоре приключилось ему горе (П. Ершов)! – предвосхитил события массовик-затейник, хотя в том, что горя не избежать, не сомневались даже самые отъявленные оптимисты.

Словарный запас противоборствующих сторон быстро иссяк, к тому же моральные увечья не возымели должного эффекта. Противники стали попеременно хлопать друг дружку ладонями по плечам. Диалог, в котором дипломатические формы общения были напрочь истреблены, переходил в поединок.

Бой без правил обещал быть многораундовым. Появились первые сочувствующие, в основной своей массе «болеющие» за своих, то есть – за моряков-черноморцев.

– При свете трепетном луны сразились витязи жестоко (А. Пушкин)! – слегка приврал артист, поскольку трепетный свет луны заменяли, пожалуй, не менее трепетные лучи солнца.

Бесконечное стучание по плечам и предплечьям выявить победителя турнира не могло, и оказавшийся не робкого десятка отставной мореман, в попытке деморализовать противника, ухватил его за пышную шевелюру.

– Схватив врага за мягкие власы, он сзади гнёт могучею рукою (А. Пушкин)! – Жульдя-Бандя артистично продублировал действия морского волка. В это время шофёр, вывернувшись, нанёс удар в грудь сопернику:

– Не согласился ни один на землю бросить карабин (Д. Байрон)!

Мореман, отброшенный мощным ударом, в мгновение оправился и со злостью, с коей ревнивый муж кидается на любовника жены, ринулся в атаку.

– Нет, не пошла Москва моя к нему с повинной головою (А. Пушкин)! – артист сопроводил сие, тикая рукою.

Морской волк, понимая, что без хитрости одолеть водителя троллейбуса не удастся, изловчившись, ударом головы в пах сбил его с ног. Тот отлетел метра на два. Схватившись от боли за живот, простонал:

– Сука!

Жульдя-Бандя голосом, полным отчаяния, трагизма и сочувствия, запел:

– И боец мо-ло-дой вдруг поник го-ло-вой – комсомольское сердце пробито (А. Александров, Н. Кооль)!

Жульдя-Бандя, обнаружив на слезницах толстяка стеклянную наволочь, подошёл к нему, сочувственно наклонился. Голубым, в косую белую полоску галстуком стал вытирать слёзы на его ожиревших щеках. Потом, обняв по-отечески, молвил, окинув взором похотливую публику:

– Из голубых его очей бежали слёзы как ручей (Д. Байрон)!

Очередная волна смеха, разверзая пространство, прокатилась по восточной части пляжа «Аркадия». Блистательный напор темперамента конферансье обезоружил всех, даже малыша в матросской форме, который смеялся, взирая на свою хохочущую маму.

Некоторые из присутствующих – скромные и стеснительные по жизни, со стороны не узнали бы себя, но сейчас, сбросив вековую паранджу благочестия и приличия, барахтались на стульях, раскрасневшиеся и обмякшие от смеха, пребывая будто в состоянии наркотической эйфории.

Радость от великолепно срежиссированного и поставленного дебютного спектакля переполняла сердце бродячего шарлатана, и он всем, включая, мягко говоря, не очень молодых «девчушек», позволял себя любить.

Происходящие на автобусной остановке, меняющиеся с каждой секундой события требовали постоянной концентрации, с тем, чтобы не нанести урона постановке великой трагикомедии «Никто не хотел умирать».

Артист снова обратил перста на троллейбусную остановку, на которой тело шофёра было «предано земле»:

– И долго пленник молодой лежал в забвении тяжёлом (А. Пушкин)!