Григорий без отчества Бабочкин

Но вот… буквально только что я посмотрелся в зеркало и неожиданно понял, что чёрный для моего типа личности – это слишком кардинально. У меня же брови светлые. Сразу будет понятно, что я – крашеный!

Вот у Геры – да. У него и брови, и волосы – всё одного цвета. Как раз такого, о котором я мечтал. ||

▶ Хм… Минуту! Я только сейчас понял, как это выглядит.

Но это – не так! Я не собираюсь подражать Гере. Нет, нет и опять нет. Я же не виноват, что у него такой универсальный тип.

Правда… Я не хочу быть на него похожим. ||

▶ Ну, может… если только самую малость. Причёской! Вот правда, как он так укладывает волосы? Как будто их вообще никто не трогает, а они просто сами по себе растут под нужным углом. Такие длинные… Моим только дай волю – сразу начинают торчать во все стороны, как у дикобраза. Лучше уж стричься под ноль. Так хотя бы этот цвет мышиный в глаза не бросается. ||

▶ В общем, я ту краску выбросил. Зачем мне беж, если он планировался как промежуточный? Дождусь уже восемнадцати и сразу налысо побреюсь. А на затылке татуировку сделаю. Что-то вроде «Гриша Чёрный». Или просто «Брюнет»? ||

▶ Вот это я размечтался! Непонятно о чём и сразу на всю жизнь. Лучше бы помидоры на салат порезал. Скоро Кристинка с тренировки прибежит, её кормить надо.

Как же я устал… ||

▶ Хорошо, допустим, помидоры сами себя не порежут, но и дневник сам себя не напишет. Тем более я не всё сказал! Просто не знаю, как начать. Один сплошной Хармс в голове. ||

▶ В общем, есть одно стихотворение. Я давно о нём думаю. О ней.

Снова, крича от ярости,Вулканы стучатся в землю!Гулким, дымящимся клёкотомПланета потрясена…А ты – беспощадней пожаров.Сильнее землетрясений.И в тысячу раз беспомощнейДвухмесячного пацана…

Вот эти последние строчки – невероятно! Как с неё списаны. Видно, Рождественский был тем ещё попаданцем. И, главное, додумался же. Конспиратор! Алёнке якобы посвятил. Ну-ну, как будто я такой дурачок и ни о чём не догадаюсь.

А она и правда такая… как пожар. Обжигает! Я всё думаю, что было бы, если бы я до неё дотронулся? Ну вот так просто… подошёл бы и взял за руку. Или даже обнял? А если бы она меня – так вообще…

Нет, не могу об этом думать. У меня сразу кровь колышется. И такое настроение, не передать. Как там у Лорки:

Луна плывёт по реке.В безветрии звёзды теплятся.Срезая речную рябь,Она по волне колеблется.А молодая ветвьЕё приняла за зеркальце[11].

Вот так я себя чувствую. Как зеркальце. Я такой, да, всем отсвечиваю, кто в меня посмотрится.

И с ней было так же. Мы тогда в столовую пришли, а там котлеты. Я успел подумать: «Потрясающе!» – сел за стол и стал пить компот. А потом поднимаю голову, а за соседним столом она, и тоже – вот это уже, по- моему, совсем невероятно – с компотом!

У меня от удивления даже стакан опрокинулся. Естественно, на брюки… Я ещё потом у себя в кармане целую смородину нашёл! ||

▶ А она засмеялась…

КАК она засмеялась! Как колокольчик. У меня такой в столе, кажется, с первого класса лежит. И вообще не ржавеет! ||

▶ Я тогда, наверное, и правда с ума сошёл. Не так, как с Воробьёвой – Ореховой, а по-настоящему. Уже целый месяц прошёл, а динамика сумасшествия у меня до сих пор устойчиво положительная. Может, и с небольшой прогрессией.

И не может, а точно! Я ведь даже на переменах стал из класса выходить. Якобы прогуляться! А сам только и делаю, что глазами кошу, чтобы с ней хоть как-то встретиться. ||

▶ Да в той же столовой… Все, наверное, думают, что я с голодного края – раз несусь туда с такой скоростью.

Хотя вот Л. А. однозначно не поверила. Недавно подошла… а я с чаем сижу… и такая:

– Гриша, духовная пища – это замечательно, но белки и углеводы в твоём возрасте намного важнее.

Ну вот зачем? Сделала из меня какого-то монаха…

Может, я просто вегетарианец? ||

▶ И вообще, мне всё равно. Пусть болтают.

А я как ходил, так и буду ходить!

Вдруг получится опять за тот столик сесть?

И чтобы она тоже села как тогда…

Говорят, молния не бьёт в одно место дважды. Но при моей-то везучести! ||

▶ Но нет… Зачем мечтать впустую? Тут нужен чёткий план действий!

А у меня даже нечёткого нет… Голова как будто мылом наполнена… ||

▶ В общем, влюблённый стратег – это мёртвый стратег. Наверняка папа сказал бы что-нибудь подобное. ||

▶ Про папу, кстати… Забыл объяснить…

Это только кажется, что я весь такой романтичный… стихи читаю! На самом деле это только его заслуга.

А началось всё очень даже прозаично – со стройки. Она у нас дачей называется. И мы на ней уже сто лет пашем.

Ну как мы? Папа! Мама его чисто технически направляет: обои там выбрать, молдинги. Из меня строитель тоже хоть куда – я же эти молдинги в глаза не видел. А Кристинке просто некогда по дачам кататься – у неё тренировки. Так что папа весь этот воз, по сути, сам катит.

Но иногда у него случаются «настроения». Он начинает вспоминать своё детство и то, как они с моим дедом вдвоём строили сарай.

Или баню? Я всё время путаю.

Но это и не важно! Важно то, что строили они этот сарай, считай, из одних камней и глины. Забавно, правда? Два таких Наф-Нафа.

Но вообще это ни капли не смешно. Потому что после деда и сарая из глины папа сразу вспоминает о своём сыне, то есть обо мне. И говорит:

– Одевайся – поехали, пора приобщаться к живому труду.

Вот тут снова смешно. Потому что я даже со своими руками управляюсь еле-еле, а если в них ещё вложить орудие труда… Ну не знаю, по-моему, это какое-то заигрывание с огнём и вообще опасно для общества.

И стройку эту… я её ненавижу! А она – меня.

И я не выдумываю!

Ну вот, к примеру… В прошлом году я чуть не отрубил себе топором ногу. Спасибо сапогу – смягчил удовольствие. Так бы сейчас ходил как пират, с культёй.

Но топор – это ладно. Был же ещё строительный пистолет. Вот где настоящий ужас – вспоминать страшно. ||

▶ Конечно, если хорошо подумать, я ведь не хотел ничего плохого. Тем более папе! Наоборот, решил разрядить обстановку, подурачиться. Ну и пальнул в него из-за угла…

Но я ведь не знал, что этот проклятый пистолет стреляет гвоздями! ||

▶ Нет, не буду больше вспоминать… Как он из-за того гвоздя потом месяц ел стоя. ||

▶ Вот такая проза. А я-то хотел о поэзии рассказать!

Кхм-кхм…

Так вот… Однажды на папу снова нахлынуло. Он сказал – поехали! И – оп – мы уже там.

Вообще, на даче хорошо, уютно. Деревом пахнет. Если бы можно было одному жить, я бы с радостью. Никто тебя не трогает, в шею не толкает, красить окна не заставляет. А папа, конечно, сразу уловил мои робкие мечтания. Есть у него такое свойство… И тут же решил срубить их на корню! Сказал:

– Вот кисточка, вот краска, вот окно. Намёк понятен? Выполняй!

Я сказал:

– Слушаюсь и повинуюсь! – И сделал такое счастливое лицо, чтобы он не подумал, что я издеваюсь.

А я и не издеваюсь! Я просто стараюсь его не злить. И при этом всё время думаю: «Да не старайся ты так! Он от этого ещё больше злится».

В общем, я взял кисточку и полез за банкой…

Я просто по-дурацки забыл, что минуту назад уже поставил её на пол, себе под ноги. Ну и наступил, конечно. По самые уши в эту краску вляпался.

Так ладно! Я же весь пол измазал, который сырой и даже не покрыт ничем, в смысле лаком. Он тут же пропитался!

А тут ещё папа явился – работу принимать…

Я думал, он меня в оконную раму вместо стекла вставит. Сиять в этот мир своими светлыми мыслями! Но нет, он просто посмотрел на меня так… как не знаю кто. Как будто я ему не сын, а какой-то жуткий подкидыш и моё место в просмолённой бочке где-нибудь на дне океана…

Он всегда на меня так смотрит! Как будто изо всех сил пытается понять, почему у него, такого крутого армейца, получился совсем не крутой, а сваренный всмятку отпрыск.

Вот и тогда тоже… Я кое-как отмыл ноги, и мы сели в машину. И даже проехали километра два, пока он вдруг не затормозил. И сквозь зубы:

– Знаешь, я тебя не понимаю.

Я хотел сказать: «Удивительное совпадение! Я тебя тоже». Но вместо этого просто кивнул. Зачем бесить человека, если у него уже и так от ярости глаза шкворчат, как подгоревшие яйца.

А он опять:

– Я серьёзно, парень. Чего ты хочешь?

А я так кротко:

– Сейчас или вообще?

Ну а что я должен был ответить? Звезду с неба? Или больше никогда тебя не видеть? Только чтобы по- настоящему – никогда!

Он открыл окно и закурил, но это мало спасало. Окно в смысле.

Я же не переношу дыма. С детства, когда у меня ещё была астма. Потом я её вроде как перерос, но всё равно… от запаха его сигарет сразу мутить начинает.

А он, как будто нарочно, выдохнул всю эту вонь мне в лицо и говорит:

– А знаешь, чего я хочу? Врезать тебе как следует. Чтобы у тебя сразу мозги на место стали. Вот сюда.

Он потянулся и ткнул мне пальцами в лоб. Вроде в шутку, но с такой улыбочкой – подо мной сразу сиденье намокло.

Не потому, что я обделался!

Хотя и до этого было не так чтобы далеко…

Просто я в такие моменты реально теряю связь с телом. Из-за этого его выражения лица. А папа наоборот – только заводится. У него, видно, какой-то внутренний механизм срабатывает, как у Фредди Крюгера[12].

Тот же тоже питался чужими страхами! ||

▶ Я не боюсь. Чего мне бояться, если это – мой папа?! Просто у меня сразу всё во рту пересыхает, и язык, и губы, и я ничего, вот просто ничегошеньки не могу сказать.

Не потому, что не чувствую, нет. Просто мои чувства – они как лифт, который, не доезжая до последнего этажа, возвращается обратно, а потом снова наверх, и опять – вниз, и так до бесконечности, не открываясь.

Это даже представить страшно: ты хочешь выйти, а двери не открываются. Внутри тебя всё толкается и кричит, кажется, сейчас вырвется, но губы склеены, всё – что хочешь, то и делай. Хоть плачь.

В общем, я в такие моменты просто молчу. А что сказать, если ты – вяленая вобла, баран и амёба и ещё неизвестно, какая из трёх составляющих хуже. А папа говорит:

– Если хочешь стать нормальным человеком, начинай шевелиться. Без движения человек разлагается.

Не знаю почему, но я всегда делаю, что он скажет. А психолог, наоборот, говорит – говорил, – что мне нужно учиться отстаивать свою точку зрения. Смотреть фильмы, читать книги, учиться на чужих примерах, которые позитивные. ||

▶ Фильмы я люблю, а книги – особенно, но сказать, что они мне помогают становиться позитивным… Нет, такого я сказать не могу. Я в позитивные сюжеты в принципе не верю. Мне они кажутся надуманными. А вот в трагические – да! Эти куда ближе к жизни.

Вот, например, читаю я у Островского про Катерину – как она кинулась в овраг. И я её понимаю! Сам бы тоже, наверное, сбросился, если бы со мной такая пьеса случилась. Там же одна безнадёга!

И ты такой сразу думаешь: «Ого, так у меня ещё куда ни шло!»

Вот и живёшь, получается, благодаря таким Катеринам.

Или Аннам Карениным? Я и её уже изучил.

И Гера, кстати, тоже! Недавно вот сказал Л. А., что Анна Каренина была сумасшедшая. Либо просто глупая, как все женщины! Но он ещё не до конца разобрался с её портретом…

А Л. А. тут же придумала написать к следующему уроку сочинение по теме «Женские образы в классической литературе». Все стали возмущаться, а Л. А. сказала, что отговорки не принимаются и она ждёт от нас шедевры, чтобы выбрать самый-самый и… внимание… зачитать его перед всем классом.

Я сразу почувствовал, как начинаю заболевать, и твёрдо решил, что к следующему уроку заболею окончательно. Чем-нибудь смертельно опасным, вроде кори. Хотя не знаю. Может, я уже болел?

В любом случае, я решил, что в школу не пойду. Пусть меня режут, пилят и что хотят делают. Но читать свои сочинения я никому не позволю. Это же то же самое, что разрешить читать свой дневник. Ужас! ||

▶ Но я опять не сказал про поэзию. Как так получается?

В общем, когда папа обозвал меня амёбным бараном, я тут же решил стать козлом. Не в том плане, что подлым. А просто непокорным и упрямым. Я решил доказать, что способен на большее, и натренировать свои умственные способности до уровня сверхчеловека. Ну там речь, память. И случайно вспомнил, что лучший тренажёр в этом плане – рифмы. Нам об этом ещё в начальной школе рассказывали. А я зачем-то запомнил, и, как выяснилось, – не зря. В общем, я покопался в домашнем книжном шкафу, но из поэзии нашёл только Маяковского. Вот с него-то всё и началось.

Не то чтобы я большой ценитель поэзии. Я даже не знаю, люблю ли её. Ну уж точно, что не гурман. Просто принимаю дозированно, как таблетки.

Кто-то же пьёт аспирин от головной боли или там драже от кашля? Так и я глотаю Маяковского от хандры, Хармса от вялости, Есенина от злости. Не знаю, какой у этих таблеток принцип действия, но мне почти всегда помогает.

Например, вчера. Родители стали спорить, в какой лагерь отправлять меня летом. Мама настаивала на том, в котором я был в позапрошлом году, – для лингвистов. Считай, садистов… Папа начал кричать, мол, надо ехать в «Лесной» – в какую-то крутую школу выживания. Что дяди-Мишин сын якобы ездил, остался жив и, главное, доволен.

Я молчал, а сам думал: «Давайте, что ли, садистов!» И потом, не рановато ли вы начали мечтать о том, как лучше от меня избавиться? На дворе только октябрь!

Но это так была… минутная ирония.

А вообще, я решил, что лучше всего – как можно дольше оставаться в неведении. Собрался и пошёл на стадион – бегать.

Но перед этим ещё раз перечитал Маяковского. Это его «будьте цветочком, благоухайте мамаше и – точка».

Вот после этой точки во мне сразу всё забурлило. Как будто у меня там кофемашина какая-то. Я уже от подъезда такого стрекача задал, что даже кроссовок порвал. Считай, на аварийке летел.

Но не поворачивать же назад, правильно? ||

▶ Поворачивать нельзя. У меня железный план: разогреться, подтянуться, отжаться и потом уже бежать, пока дышится. Так нагрузка на мышцы сильнее. Раньше, до своей программы по саморазвитию, я просто бегал, ни о какой нагрузке особо не думая. Просто с папой за компанию. И мне это страшно нравилось, то, как мы с ним вдвоём тренируемся. Как настоящие друзья! Но потом всё резко изменилось.

Не знаю, может, из-за его работы. Он и правда очень устаёт!

Но, скорее, всё же из-за меня. Из-за того, что я вырос не таким, как он планировал. Поэтому мы и стали бегать порознь. А я ещё дополнительно отжиматься и подтягиваться, чтобы его удивить.

Наивный дурачок! Сам же прекрасно знаю: папу в этой жизни ничем не удивишь. Я иногда думаю, что, даже если бы отвинтил себе голову, положил в карман и в таком виде явился завтракать, он и глазом бы не моргнул. Сказал бы: «О, явление народу! Уже полвосьмого, а царь ещё не умывался».

Хотя я всегда умываюсь засветло, а потом ложусь в постель – досыпать. И просыпаюсь уже умытым.

Здорово, да?

Только он всё равно ко мне цепляется с самого утра. ||

▶ В общем, я тогда бежал и крутил в голове свои вечные мысли – о папе. И это меня подстёгивало. Я твердил себе, что выполню программу действий, а может, и перевыполню. В конце концов, сверхчеловек я или кто? Но из-за этого проклятого кроссовка у меня постоянно сбивался темп, и я быстро выдохся. Подумал даже, а может, ну его – этот план? Всё равно о нём никто, кроме меня, не знает! И уже по-настоящему решил смалодушничать, но тут на стадион пришёл Гера.

Вообще, конечно, странная история: Гера и стадион! Никогда его здесь не видел. Я хотел поздороваться, но так разволновался, что вместо обычного человеческого «привет» выдал что-то не по-человечески идиотское. Бабочкин, по-моему, даже не разобрал, что я там промямлил. И стал бегать.

И я стал. Точнее, я уже и так бегал и просто побежал со всех ног. Забыл обо всём на свете, и про папу, и про Геру, и, конечно же, про дыхание. У меня даже сейчас, когда вспоминаю, оно сразу пропадает. А бег без дыхания – это же как хоккей без клюшки. Ну как-то так. Гера бы понял. ||

▶ Пойду всё-таки порежу помидоры. Подышу как следует. ||

▶ Помидоры порезал, огурцы помыл, подышал. Это мой обычный принцип действий во время паники.

А в беге принцип такой: чем ровнее дышишь – тем дольше бежишь. А чтобы ровно дышать, нужно контролировать каждый вдох и выдох. Один раз пропустишь, и всё, сердце сразу – бах-бах – греметь начинает. А если дышать правильно, бьётся спокойно, как будто плавает под музыку.

Кстати, многие под музыку бегают. Тот же Гера, я заметил. А я так не могу. Я из-за музыки дыхания вообще не слышу.

А вот под Есенина очень даже могу! Просто бегу и читаю. Строчка – вдох, строчка – выдох.

Но когда мы с Герой бежали, у меня все стихи из головы вылетели. Я думал только о том, что скажу, если мы вдруг поравняемся. Не молчать же, в самом деле. Стадион – это тебе не школа.

Не знаю, может, я поэтому так гнал, как ошалевший антилоп. А ягуар Гера гнался за мной по пятам. Ну конечно, он же хоккеист. Ракета! Ему такого, как я, обогнать – раз плюнуть.

Но и остановиться я тоже не мог. Это же сразу позор и смена школы. Мг, в начале года! Лучше уж монастырь тогда, хотя и это – тоже нет, потому что родители.

В общем, пока я размышлял, как пробежать хотя бы ещё круг и не задохнуться первым, неожиданно вспомнил вот что:

Если вы есть – будьте первыми,Первыми, кем бы вы ни были.

Я не знаю, это такое чувство… Буквально только что я просто-напросто задыхался, а через минуту задышал полными лёгкими. Как будто к ним кислородный баллон подключили. Дамы и умирающие господа, его высочество Допинг – Роберт Рождественский. Пара строк и никакой химии.

Первыми будьте и только!Пенными, как моря.

А дальше я уже бежал и ни о чём не думал. Только чувствовал, как кроссовки ударяются об асфальт. И под коленями гуляет ветер.

А вы трусливых не слушайте,Вы их сдуйте как пену.Если вы есть – будьте лучшими,Если вы есть – будьте первыми!

Смешно, но я ведь даже не сразу понял, что Гера больше не бежит. Потом смотрю, а он на лавке сидит – шнурки завязывает.

Вот поэтому кроссовки должны быть только на липучках. Чтобы никогда не сдаваться. ||

▶ А вообще, если меня спросят, какая на вкус победа, то я отвечу – солёная. Я ведь так обрадовался, что губу до крови прокусил. Или это были слёзы? ||

▶ А что? Олимпийские чемпионы тоже плачут во время награждения. Так чем я хуже? ||

▶ Я же мало того что лишние круги накрутил, так ещё восемьдесят шесть раз отжался. И всё это на глазах у Геры.

Да, я крут. Но не тщеславен! ||

▶ Ну правда… Я хотел просто подойти и сказать ему про кроссовки. Про шнурки эти… чтобы не расстраивался. А потом смотрю, а никаких шнурков там нет. Липучки. Липучечки.

Йе-е-ес! Я бессмертен! ||

▶ Конечно, я своего превосходства никак не проявил. И даже не собирался! Зачем, когда у человека и так достоинство пострадало. Просто прошёл мимо. А он мне такой в спину:

– Слава китайскому коммунизму!

Смешно, да? Вообще-то проигрывать тоже надо уметь. Особенно тем, кто и так в непроходящем выигрыше. ||

▶ А может, он это вообще не мне сказал? Я до сих пор не понял, при чём здесь китайцы. ||

▶ У меня же вроде глаза не узкие? Или узкие? Вот только этого ещё не хватало! ■

Глава 3. Мир, труд, май

Б

▶ Всё! Я теперь понял, где видел этого чудика. А то всё смотрю на него и думаю: кого же он мне напоминает?

Сначала на Добби[13] грешил. Ну серьёзно, прямо до боли знакомые уши! А потом у нас уборка случилась. И мать вытащила из кладовки старые фотоальбомы.

Я сначала к ним даже прикасаться не хотел. Понятно, там же на каждой странице – он. А мать вдруг такая:

– Ой, смотри: здесь же полно твоих детских фотографий. Давай вместе посмотрим!

Но я сказал:

– Спасибо, я как-нибудь сам! – И закрылся с этим хламьём в комнате. Притом на два оборота!

На два, потому что я свою мать знаю. Для неё закрытая дверь – это далеко не намёк, а, наоборот, сигнал к действию. Только уединишься – всё, тут же начинается: «Ой, я тут стирать собралась – давай и твоё закину!», «Ах, я там новый салатик сочинила, будешь?», «Сынкин, ну что ты вечно в этой комнате сидишь? Пойдём, что ли, чаю попьём!»

«Сынкин»! А-а-а! Как же она меня бесит!

В общем, я те альбомы под кровать запихнул. А сам уселся за «болталку». Уж не знаю, как так вышло, но для меня теперь этот дневник – что-то вместо зависимости. Вместо, потому что у меня натура такая. Я в этой жизни ни от кого и ни от чего не завишу, даже от смартфона! Вот уж чем-чем, а этим я вообще никогда не страдал. Чатики, топики. Серьёзно, это не про меня вообще. Я же спортсмен. У нас в жизни одна зависимость – от успеха. А остальное – это так, слабость характера.

Но с дневником, конечно, странно получилось. Я же, если вспомнить, его вообще вести не хотел, а потом раз – и втянулся. Прямо приклеился к нему. Или он ко мне? Как будто живой человек какой-то!

Хотя на самом деле – в этом-то и суть, что он не живой и даже не человек. Говори что хочешь – он тебе сло́ва в ответ не скажет. Это же идеальный друг, получается!

Плохо только, что планшет прятать приходится. Из-за матери. Вообще, да? Лучшего друга – и под кровать. Там же пылища!

Вообще, я его и не прячу особо. Потому что, давайте будем откровенны, «под кровать» – это так себе тайник, сомнительный. Особенно если ваша мать такая, как моя, – безграничная, в плане своей вездесущести. О нерушимости территориальных границ она если и слышала, то в каком-то давно забытом сне.

А про неприкосновенность чужого имущества я вообще молчу! У неё, видите ли, своя декларация ведения домашнего хозяйства. И если мне что-то не нравится, то я могу добиваться статуса беженца и просить политического убежища у бабушки. Мне прямо так и сказали, без всяких там дипломатических сантиментов:

– Не нравится – адьёс!

В смысле, скатертью дорога.

А я, может, и рад бы! Но от бабули на тренировки далеко ездить. Да и потом, это же сразу пожизненная эмиграция. Я мать знаю! У неё если ушёл – значит, ушёл, с концами. А дом есть дом. Тут вайфай, да и кормят периодически. Не рябчиками, конечно, но пельмени регулярно дают. И пиццу заказывают! А у бабули что? Её саму кормить надо. Она же уже как ребёнок! ||

▶ Кстати, о еде. Не мешало бы пожевать чего-нибудь человеческого. Не в том плане, что я – доктор Лектер[14], но мне вообще-то тоже нужно питаться. Белки там, углеводы! Как говорится, одним святым духом сыт не будешь.

Или так не говорится? ||

▶ В общем, я вышел на кухню, чтобы хоть горбушку какую пожевать… Довела ребёнка!

И сама, главное, сидит – фотографии к себе прижимает. Рыдает!

Ну я-а-асно! Опять манипуляции пошли! Когда она уже поймёт, что мне плевать на её трудности? Это я раньше чуть что к ней бросался – утешать. На работе завал – я бегу. С отцом поцапались – я бегу. Устала – я снова рядом. А теперь – всё. Я вырос и сам устал. И вообще, в утешители не нанимался. Пусть вон дневник себе заведёт и в него плачется.

Так и хочется сказать: «Соберись, тряпка!» ||

▶ Понятно, ничего такого я не сказал. Это было бы слишком, даже для меня. А вот ему бы я точно сказал. Ох, чего бы я ему только не сказал! И про то, и про это. Если бы мог. А c неё что взять, когда она женщина!

В общем, я стоял там как дурачок с этой горбушкой. Делал вид, что соль ищу. А сам только и думал, как сделать так, чтобы она перестала. Мне, конечно, эти её рыдания до лампочки. Пусть ревёт сколько влезет. Главное, чтобы я не слышал.

В общем, соль я так и не нашёл. И разозлился просто до ужаса. Сказал:

– Нам тут в школе задали стихотворение учить. Хочешь послушать?

Сам я все эти стишки на дух не выношу. Даже презираю. Соплевыжималка какая-то. Но мать, знаю, любит. Я как сказал, она прямо встрепенулась вся. Закивала.

А я откусил от горбушки и прямо так – с набитым ртом – начал:

Если любовь уходит, какое найти решенье?Можно прибегнуть к доводам, спорить и убеждать…

Мать прямо обалдела. Серьёзно, даже плакать перестала. Может, из-за икоты? Она у неё всегда от сильного потрясения начинается.

Так я давай на полную громкость декламировать. Хотя не так уж это и просто – читать, когда тебе на ухо ик-икают:

Можно вспомнить былое, каждую светлую малость,И с болью твердя, как горько в разлуке пройдут года…

Дальше я там пропустил немного. Забыл просто. А потом вспомнил и дальше пошёл. Таким голосом, ну вроде как непререкаемым. Таким, каким она меня обычно в школу с температурой 36,9 отправляет!

Если любовь уходит – хоть вой, но останься гордым.Живи и будь человеком, а не ползи ужом!

Чтец из меня, конечно, ещё тот. Но, как ни странно, даже в таком виде это сработало – мать успокоилась. Я думал, вот сейчас она ещё разик всхлипнет, последний, и тогда уже всё – с сыновним долгом, считай, покончено. Можно будет обратно в комнату идти.