Человек из грязи, нежности и света. Роман

– Нет, не была, – тихо ответила Соня, опуская виновато глаза.

– А я говорю, что была! – выкрикнул с гневом Эскин.

– Я не хотела, он сам спустился в коридор, где черный вход и сзади обнял меня, – заплакала Соня.

– Я не собираюсь жить втроем, не собираюсь! – Эскин вскочил и опрокинул кресло, на котором сидел.

– Какого черта ты мучаешь меня? – он обхватил ее за плечи и теперь сотрясал все ее тело.

– Отпусти, дурак! – закричала она, и Эскин отпустил.

Они шумно дышали, с ненавистью глядя друг на друга.

– Не думала я, Эскин, что ты такая сволочь! – попыталась сквозь слезы улыбнуться Соня.

– Да, я сволочь, но я страдающая сволочь, – патетически вздымая над собой руки, воскликнул Эскин, – просто я много страдал, и поэтому стал сволочью! И скажи спасибо, что я еще не выгоняю тебя!

– Меня?! – возмутилась Соня. – Беременную, и от кого, от тебя беременную?!

– Это еще неизвестно, – смутился Эскин.

– Зато мне теперь все известно, – Соня с плачем опустилась на пол и легла возле его ног, закрывая лицо руками. В этот миг она была похожа на дикую лесную лань, попавшую охотнику в лапы. Эскин молча опустился к ней и погладил ее огненно-рыжие волосы.

От жалости к ней и к самому себе он тоже расплакался. Соня повернулась к нему, отнимая ладони от глаз, и увидев его тоже плачущим, обняла.

За одно мгновение они порвали на себе всю одежду, пока страстно и нежно не совокупились. Это было не совокупление, а какой-то волшебный сон. Как необъятно-нежная Вселенная, Соня приняла в себя Эскина всем своим существом.

– Ну, вот, мы и помирились, – обрадовано взглянула Соня на Эскина, и шутя укусила его за ухо.

– И все же мне очень нелегко будет жить втроем, – грустно вздохнул Эскин, ему было тяжело терять ощущение светлой влюбленности.

– Но пойми, что я не могу прогонять Глеба, пока не узнаю от кого ребенок, – Соня улыбалась измученной улыбкой, хотя вся ее измученность была лишь способом самозащиты.

Она уже ощутила в Эскине самое слабое место, его жалость, из-за которой он делался послушным как ребенок.

– Какая же ты у меня беззащитная! – с жалостью обнял ее Эскин и опять почувствовал, как во всем его теле стремительно и бурно зарождается новое желание, и как его уд снова безумной стрелой вторгается в ее упругое лоно, и как на ее грешных бедрах снова покоится мужская сила.

Мужская сила, женская власть, и земное могущество! Эскин любил заключать любые слова в красивые формы. Он ощущал от этого в себе какой-то волшебный прилив сил. Слова имели магическую силу. Даже клятвы и обещания могли круто изменить жизнь любого человека.

– А помнишь, как ты обещал мне, что мы будем жить втроем, – напомнила ему Соня его давно уже забытое им обещание.

– Помню, но с трудом, – прошептал Эскин, все еще продолжая обнимать Соню, – люди меняются, Соня, а их обещания быстро теряют свою силу!

– Но это обещание силу не потеряло, – Соня сжала пальцы его рук, и на какую-то минуту Эскин почувствовал себя пойманным зверьком.

– А ты мне обещала с ним развестись, – напомнил ей Эскин.

– А я и разведусь, и выйду замуж за тебя, но жить мы будем все же втроем, пока не родится ребенок, – в словах Сони чувствовалась такая несгибаемая воля, что Эскин сразу сник.

– Пусть будет так, – вздохнул он.

– Я знала, что ты меня любишь, – улыбнулась Соня, целуя его.

– А при чем здесь это, – грустно улыбнулся Эскин.

– Потому что только любящий человек может простить что угодно, – Соня в душе ликовала, а Эскин, видя это, еще больше опечалился. Он и не думал скрывать от Сони своей печали, но Соню его печаль нисколько не беспокоила, она была рада жить снова втроем, пусть даже с искривленным какой-то очередной ложью сознанием. Она с упрямым эгоизмом строила свое счастье только для себя.

Глава 12. Жизнь проходит как чувство

Ранним утром невыспавшийся Эскин уже сидел на занятиях в Академии. Семинар проводился на тему: «Проблемы инвестиционной деятельности в России».

Все студенты весело обсуждали эту тему, один Эскин угрюмо молчал.

Он думал о том, что добиться жизни с Соней вдвоем, можно только физически избавившись от Глеба.

Однако, и убивать Глеба из-за Сони Эскин не мог.

Было в Глебе что-то жалкое и тщедушно-покорное как в собаке. «У него и фамилия Собакин, – с удивлением подумал Эскин, – надо же, как иногда фамилии соответствуют человеческому облику».

Вот и профессор Кашкин, ведущий их семинар.

Достаточно минуты две послушать, чтобы понять какая у него каша в голове. Впрочем, Эскин утрировал, он и сам это прекрасно осознавал. Именно так он расправлялся с самой мыслью об убийстве Глеба. Глеб не заслуживал смерти, и это было очевидно.

Также очевидно было и то, что смерть Глеба нисколько бы не изменила саму Соню, и что вместо Глеба она бы нашла кого-то еще. Было в ней что-то магическое-необъяснимое, что притягивало к ней мужчин.

Иногда от одного прикосновения ее нежных губ, от самого простого невинного поцелуя, у Эскина случалась поллюция, а ведь Эскин никогда не был таким чувственным и темпераментным мужчиной.

Впрочем, до встречи с Соней Эскин вообще не чувствовал себя мужчиной. Это ей он обязан своим таинственным проникновением в мир секса, в глубь живой желанной плоти. И все же Эскин никак не мог понять, как он дал Соне уговорить себя вернуться к этому идиотскому матриархату, и как он вообще мог жить втроем и делить свою любимую Соню с таким идиотом, как Глеб.

Он вспомнил, как Глеб в ярости рубил его мебель топором, а потом со смехом убегал из квартиры, как он устраивал пьяные дебоши и разрисовывал стены и потолки обнаженной Соней, в том числе и Соней сидящей у него, у Эскина на голове, а самого Эскина изобразил с раскрытым ртом, куда залетает муха. И разве это не насмешка над Эскиным?!

А эти беспокойные поросячьи повизгивания за стенкой, когда он трахал Соню, а бедный Эскин мучился, не спал, зарывшись головой в подушку?!

О, как же в эти минуты он ненавидел Глеба, и как желал его смерти?!

И с каким содроганием после дотрагивался он до Сони, болезненно соображая, что внутри нее все еще продолжает оставаться семя Глеба, и пусть оно уже неживое, но на нем стоит печать его жизни, его ощущений!

А тут еще оказывается, что она беременна, да к тому же и сама не знает от кого?! И хочет, во что бы то ни стало, продолжить опять этот кошмар.

Углубленный самоанализ призывал Эскина кому-нибудь высказаться, именно по этой причине он попросил Ивана Ивановича Секина после занятий уделить ему несколько минут. Секин охотно согласился и предложил Эскину зайти в пивбар.

В пивбаре было полно народу и все были такие пьяные и так громко говорили, что Эскину даже расхотелось открываться Ивану Секину, но после двух кружек пива с четвертинкой водки он осмелел и рассказал Секину о своих проблемах.

– Ну, ты, парень и влип, – присвистнул от удивления Секин.

– Ничего, я не влип, – обиделся Эскин, – и вообще я могу их в любой момент выгнать из своей квартиры!

– Но ты же не выгоняешь, – возразил ему Секин, закуривая.

– Черт его знает! – вздохнул Эскин. – Есть в ней что-то такое необъяснимо-мистическое, что притягивает как магнит! Сколько уж раз говорил себе, – все завтра я с ней расстанусь навсегда, но как вечером попью с ней чаю с тортом, как только прикоснусь к ее телу, тут же про все позабываю!

– А может она тебе что-нибудь подмешивает в чай, – предположил Секин.

– Ага, значит, ты думаешь, что она колдунья, – усмехнулся Эскин.

– Да, причем здесь колдунья-то, – вспыхнул Секин, – просто кидает тебе в чай какое-то возбудительное средство.

– Да причем здесь какое-то средство, если я ее люблю, – рассердился Эскин.

– Ну и люби на здоровье, а я-то здесь причем?! – пожал плечами Секин.

– Ты ни причем, – вздохнул Эскин, – просто ума не приложу, как избавиться от ее мужа?!

– Ну, если она хочет иметь двух мужей сразу, то тут ничего уже не попишешь, – с сочувствием взглянул на Эскина Секин, – наверное, очень темпераментная тебе женщина попалась!

– Наверное, – с отчаянием прошептал Эскин и снова заказал пива себе и Секину.

Он уже сожалел о том, что обо всем рассказал Секину. Зная характер Ивана Ивановича Секина, можно было предположить, что скоро об этом будет знать весь факультет.

– А ты никому об этом не расскажешь? – спросил Эскин Секина.

– Да, ну, что ты?! – Секин даже изобразил на своем лице обиду.

– Все же она – женщина с большим характером, она – смелая, благородная и неравнодушная к тому, что происходит вокруг, – задумался Эскин, – просто она жалеет Глеба и не знает, от кого будет ребенок!

– А я тебе все-таки посоветовал бы с ней расстаться, когда она родит ребенка и приведет его тебе домой, ты уже не сможешь ее выгнать!

– Не знаю, не знаю, – опять вздохнул Эскин, и с нескрываемой завистью поглядел на Ивана Ивановича Секина как на беззаботного гуляку.

– А я недавно к себе на квартиру одно юное создание привел, – похвастался Секин, – такая красивая девочка, волосики золотистые, глаза голубые, и знаешь, так страшно робела передо мной и смущалась, особенно, когда я помогал ей снять платье. Зато в постели с ней я вел себя как настоящий джентльмен, опекал, заботился, прочитал ей целую лекцию о противозачаточных средствах!

– И ты в нее влюбился? – спросил Эскин.

– О Боже, нет! – вздохнул Секин. – Ни один страстный поцелуй, ни одна постельная баталия не сводит меня с ума, отчего моя голова остается абсолютно трезвой!

– Наверное, ты несчастный человек, – улыбнулся с жалостью Эскин.

– Наоборот! Счастливый! – усмехнулся в ответ Секин.

Неожиданно Эскин расплакался.

– Ты чего?! – удивился Секин.

– Девчонку ту жалко, – признался Эскин.

– Ты лучше себя пожалей! – презрительно улыбнулся Секин.

Эскин напряженно молчал и с тихой ненавистью вглядывался в зрачки Ивана Ивановича Секина.

– Ты хочешь сказать, что твоя Соня, живущая с тобой и с Глебом лучше меня?! – с жадным любопытством поглядел Секин на Эскина.

– Лучше! – вздохнул Эскин и выплеснул остатки пива из кружки в лицо изумленного Секина.

– Ну и дурак, же ты, – Секин поморщился, и быстро встав из-за стола, покинул пивбар.

«И за что я его так? – подумал Эскин. – Ну, встретился он с кем-то, трахнул какую-то девственницу, а мне-то что?! Ведь он даже и не сказал мне, что она девственница и никак не обозначил ее возраст, а мне все равно противно! И почему?! Неужели только потому, что я чувствую себя женатым человеком?!»

Уставший и захмелевший как от пива с водкой, так и от собственных мыслей, Эскин вышел из пивбара.

Еще никогда он не был таким пьяным и угрюмым! Он даже едва заметил Ивана Ивановича Секина, поджидающего его возле дерева в тенистом сквере.

– Эскин, можно я тебе набью морду?! – вежливо спросил Секин.

– Валяй! – махнул рукой Эскин.

– Нет, не могу, – вздохнул глубоко Секин.

– Почему?! – удивился Эскин.

– Да, потому что ты пьяный и может самый несчастный на земле человек, – объяснил ему доходчиво Секин.

– Это я-то несчастный?! – заорал Эскин, хватая Секина за лацканы серого пиджака.

– Дурак, сейчас пиджак порвешь, – быстро заломал ему руку Иван Иванович Секин.

– А ты осторожней с руками, а то их придется лечить! – пожаловался Эскин.

– И за что я тебя, дурака такого, люблю? – задал сам себе вопрос Секин, уже отпуская руки Эскина и приобняв его самого.

– Может за мою порядочность?! – пробормотал пьяный Эскин.

– За твою порядочность?! – со смехом переспросил его Секин. – Ну, ты и насмешил!

– Насмешил, накрошил, придушил, прошил, затушил, – забормотал Эскин.

– Эй, приятель, ты уже хорош, – прокомментировал состояние Эскина Секин, – так что я с тобой пойду до самого дома!

– Там у нас матриархат, полиандрия, тебе туда нельзя! – замахал руками Эскин.

– Рассказывай сказки! – усмехнулся Секин, и еще крепче обняв его, повел за собой.

Эскин не помнил, как Секин помог ему добраться до дома, однако утром он проснулся у себя в большой комнате на раскладушке, услышав в соседней комнате громкий смех Ивана Ивановича Секина и его драгоценной Сони.

– Суки! – заорал Эскин, и мигом вскочив с кровати, вбежал, как был в трусах, в соседнюю комнату.

– Что тебе надо?! – сразу же прекратив смеяться, нахмурилась Соня.

С ней в кровати, под одним одеялом лежал веселый и самодовольный Глеб.

– Ничего! – упавшим голосом ответил Эскин.

– Почему ты пришел вчера пьяный как скотина?! – Эскин в первый раз в жизни видел Соню такой злой.

– Я, что, должен еще отчитываться перед тобой, – обозлился Эскин, – или ты думаешь, что мной можно как угодно командовать?! Так я еще пока не в армии!

– Слушай, что ты так на него накинулась, – вдруг вступился за Эскина Глеб, – ну, перепил немного, ну, с кем не бывает!

«Лучше бы он промолчал», – с еще большей злобой подумал Эскин. Он уже ненавидел и Соню, и Глеба, и хотел только одного, как бы побыстрее избавиться от них.

– Я такая же ему жена, как и тебе, а поэтому должна о нем заботиться! – эта лживая и ужасно фальшивая реплика Сони повергла Эскина в еще больший шок.

– Это ты мне жена?! – изменился в лице Эскин. – Ты, которая живешь вместе со своим мужем-альфонсом за мой счет и в моей квартире?!

– Надо бы его проучить! – вылез из-под одеяла голый Глеб. Вид его обнаженного тела еще сильнее возмутил Эскина.

Он глядел на них с нескрываемой неприязнью и думал, что бы можно было сделать, чтобы прекратить этот дешевый спектакль.

За последнее время он как будто прозрел и был готов пойти на любые шаги, чтобы навсегда их вычеркнуть из своей жизни.

– Ну, что, щенок, проучить тебя?! – Глеб явно заводил сам себя с помощью примитивной фразеологии.

– Ну, проучи, пёс! – усмехнулся Эскин, он уже нащупал рукой на правой полке книжного стеллажа свой старый газовый пистолет.

– Побей его, только тихонечко, – попросила Глеба Соня.

– Не волнуйся, дорогая, все будет в ажуре, – обернулся к ней с улыбкой Глеб, и в эту самую минуту Эскин вытащил пистолет и выстрелил в лицо Глебу. Серое облачко дыма окутало его испуганное лицо, и он тут же упал на пол и задергался в конвульсиях, а Эскин выбежал из комнаты и закрыл их дверь на ключ.

– Открой, придурок, мне плохо, – закричала Соня.

Какое-то едва уловимое чувство жалости пошевельнулось в нем, и он открыл дверь. Соня выбежала к нему совершенно голая, только одно лицо прикрывая платком. Эскин опять закрыл за ней дверь и сам закашлялся.

– Ты меня не любишь?! – воскликнула Соня, опустившись возле его ног.

– Не просто не люблю, а ненавижу, – вполне трезво и осмысленно произнес Эскин.

– Так нам же было хорошо?! – с отчаянием воскликнула Соня.

– Уже поздно, – Эскин опустился к ней на пол и погладил правой ладонью ее огненно-рыжие волосы.

– Но ты же меня любишь, я ведь это чувствую, – Соня щекой прижалась к его обнаженным волосатым ногам.

Неожиданно в Эскине пробудилось желание, и он овладел Соней тут же, на полу. Она дрожала под ним как пробудившийся вулкан.

– Я так и знала, что ты меня захочешь! – обрадовано вздыхала Соня, когда Эскин уже излил в нее свое семя.

– Жизнь проходит, Соня, и мое чувство к тебе тоже, – грустно заплакал Эскин.

Она обняла его, прижала к себе и теперь укачивала как младенца, а Глеб в соседней комнате тихо стонал.

Глава 13. Рабы волшебно-сексуального тела

Уже вторую неделю каждый вечер и каждое утро Глеб поглаживал плачущую Соню по спине и ягодицам.

Он где-то читал, что именно такой вид массажа очень успокаивает нервную систему и одновременно понижает возбудимость дыхательного центра.

Эскин уже вторую неделю где-то скрывался от них и видно, даже и не собирался возвращаться к ним на квартиру.

– Он меня разлюбил! – ревела, словно в каком-то помешательстве, Соня.

– Ничего страшного, еще кого-нибудь найдешь! – успокаивал ее Глеб.

– Да, не собираюсь я никого искать, – кричала обезумевшая Соня.

Иногда в порыве какой-то необъяснимой ярости, когда он поглаживал в постели ее обнаженное тело, она оборачивалась к нему лицом и кусала до крови его руки, грудь, уши, в общем, все, что выделялось из его тела, образуя как бы совсем самостоятельные части.

Глеб так искренне пугался, что когда-нибудь она ему откусит член, что часто смешил ее до слез, и место необъяснимой ярости мгновенно занимала такая же малообъяснимая эйфория.

Временами она доставала из альбома Эскина его фотографии и целовала их, и даже молилась на них как на иконы.

«Дура! Нашла из-за кого сходить с ума», – злился про себя Глеб, у которого после действия нервно-паралитического газа на правом глазу обнаружился нервный тик.

Однако самым большим для них сюрпризом оказался приезд отца Эскина.

Дядя Абрам очень обрадовался, когда услышал от Эскина по телефону, что он окончательно порвал с этой безумной семейкой и выгнал их из своей квартиры.

Желая удостовериться лично, что Эскин не обманывает его, он тут же по совету жены собрался в дорогу.

Каково же было его удивление, когда он застал в квартире пьяных в стельку – Глеба и Соню. Ввиду долгого отсутствия Эскина Соня уговорила Глеба напиться, что они и сделали перед сном.

Дядя Абрам целый час звонил и стучал ногой в железную дверь, пока Глеб не проснулся.

Следуя своей давней привычке, дядя Абрам все время приезжал в Москву ночным поездом.

– Это хорошо, что вы опять пьяны! Каждому мужчине нужно какое-нибудь занятие! – усмехнулся дядя Абрам, заходя в квартиру.

– Простите, а вы кто?! – икнул Глеб Собакин, стыдливо прикрывая ладошкой свой член.

– Неужели не узнали, – вздохнул обиженно дядя Абрам.

– А-а, – обрадовался и тут же опечалился Глеб, – вы Лев Абрамович, т есть Абрам Львович, то есть отец Левы.

– Он самый! А где Лева?!

– Они с Соней сидят в соседней комнате, – соврал Глеб, умышленно громко разговаривая с дядей Абрамом, чтобы Соня все слышала.

– А почему вы тогда голый?! – выразил свое удивление дядя Абрам.

– Знаете, при крупных неприятностях я не отказываю себе в удовольствии побыть голым! Это как-то укрепляет мою нервную систему!

– А что это у вас с глазом?! – заметил дядя Абрам тик на правом глазу и Глеба. – И какие у вас неприятности?!

– Для меня уже сама жизнь – неприятность, – вздохнул Глеб, хитро поглядывая на дядю Абрама.

– И что, вы опять не разрешите мне увидеться с сыном?! – спросил дядя Абрам, пройдя вслед за Глебом на кухню.

– Но я же вам сказал, что он спит с моей, то есть с нашей общей женой, которую мы делим по братски! – последняя фраза очень огорчила дядю Абрама, и он даже захотел уйти, но желание поговорить с сыном было все же сильней.

– А может вы, все же вызовете его сюда, – попросил дядя Абрам.

– Хорошо, я постараюсь, вы пока посидите, я мигом, – и Глеб вышел из кухни и прошел через зал в спальню, где его ждала Соня.

– Что будем делать?! – шепотом спросила его Соня.

– Не знаю, – тихо вздохнул Глеб.

– Скажи ему, что Лева стесняется выйти, – посоветовала Соня.

– А, как же быть завтра?!

– А завтра что-нибудь придумаем.

– Хорошо, – согласился Глеб, и одев трусы, вышел на кухню к дяде Абраму.

– Знаете, он стесняется к вам выходить, а потом у них с Соней сейчас самая бурная ночь, – плутовато заулыбался Глеб.

– А вы, как я погляжу, уже и одеться успели, – усмехнулся дядя Абрам.

– Чего только не сделаешь для близких родственничков?!

– Н-да, – перестал улыбаться дядя Абрам, – а вы очень даже остроумны!

Его взгляд опять привлек к себе потолок, на котором обнаженная Соня восседала на голове его бедного сына.

«И почему он мне соврал?! – мучительно задумался дядя Абрам. – Я его воспитывал как прекрасного человека, заставлял читать хорошие книги, смотреть идеальное кино и друзья у него были из нормальных семей, но стоило ему попасть в эту чертову столицу, как он тут же вляпался в дерьмо, связался с этой чокнутой семейкой!»

– Мне его надо видеть! – хлопнул ладонью об стол дядя Абрам и решительно поднявшись со стула, пошел в спальню.

– Вам туда нельзя! – попытался его задержать Глеб, но дядя Абрам с силой оттолкнул от себя Глеба, и распахнул дверь спальни.

Затем нащупал выключатель и включил люстру. На кровати лежала под одеялом одна Соня! Она глядела на дядю Абрама и стыдливо улыбалась.

– Где мой сын?! – закричал дядя Абрам.

– Мы не знаем, – откликнулся сзади него Глеб, – у нас с ним недавно из-за Соньки конфликт вышел. Он в меня из газового пистолета выстрелил и убежал, а у меня из-за этого тик на правом глазу образовался.

«Значит, все-таки не соврал», – обрадовался дядя Абрам, но радость свою им показывать не стал.

– Думаю, вам лучше очистить эту квартиру, – сказал он, – она принадлежит моему сыну, а вас с ним больше ничего не связывает!

– Откуда вы знаете?! – возмутилась Соня.

– Он сам мне звонил, – ответил дядя Абрам, и Соня с Глебом замолчали.

– Так что лучше вам поскорее отсюда убраться!

– Но дайте нам хотя бы неделю, – попросил Глеб, – нам ведь надо еще найти себе жилье!

– Может вы из-за жилья и пристроились к моему сыну?! – с презрением усмехнулся дядя Абрам.

И Глеб, и Соня молчали. По их глазам невозможно было угадать, прав был дядя Абрам или нет. Молчаливая пауза, затянувшаяся минут на пять, проявила на лицах Глеба и Сони какое-то внутреннее ожесточение.

– Во-первых, – заговорил Глеб, – сюда нас пустил Лева, а не вы, и хозяин здесь он, во-вторых, мы не знаем, как сложатся в дальнейшем наши отношения, и поэтому не вам решать, быть нам здесь или нет!

– Н-да, – вздохнул дядя Абрам, в замешательстве он присел на кровать к Соне, и при этом его рука машинально коснулась ее обнаженной груди, и он тут же быстро отдернул руку, весь покраснев.

– А что это вы так засмущались?! – хихикнула Соня.

От ее смеха дяде Абраму стало не по себе, он вдруг почувствовал какое-то необъяснимое желание обнять эту женщину, и войти в нее как в вечную тайну.

«Вот, чертова шлюшка! Так и распространяет вокруг себя похотливые чары!»

– Напрасно вы меня пытаетесь соблазнить! – дядя Абрам сразу же пожалел о сказанных им словах.

– Я вас, соблазнить?! – вспыхнула Соня. – Сами вы меня за грудь лапаете, а потом еще смеете мне говорить всякие гадости!

– Да не лапал, я вас! – с отчаяньем выкрикнул дядя Абрам. – Вы сами ее открываете из-под одеяла, а я совершенно случайно до нее дотронулся и убрал свою руку!

– Послушай, старичок, мне твой юмор не нравится! – взглянул на него исподлобья Глеб, – если я и разрешил жить со своей женушкой вашему сыну, то это не означает, что я разрешаю всей вашей родне!

– Да, что вы такое говорите?! – задрожал всем телом дядя Абрам. – Может вы еще скажете, что я пытался ее изнасиловать?!

– Между прочим, это совсем неплохая мысль, – хитро улыбнулась Соня, и тут дядя Абрам совсем растерялся.

Молчаливое переглядывание между Соней и Глебом красноречиво свидетельствовало о каком-то начинающемся сговоре против него.

– Кажется, мне надо идти, – вздохнул дядя Абрам, притворно взглянув на часы, но Глеб тут же встал в дверях, преграждая ему выход.

– Помогите! – закричал, что есть мочи, дядя Абрам. – Убивают!

– Да, идите, идите, куда вам надо, – на нервной почве у Глеба опять задергался правый глаз, и он освободил для дяди Абрама дверной проем, но дядя Абрам и не думал уходить, он вдруг задумался о том, что отсутствие его сына в квартире очень подозрительно, особенно если учесть, что он сам сообщил ему с матерью, что он с ними окончательно порвал все отношения.

– Куда вы дели Леву?! – спросил прерывистым шепотом дядя Абрам.

– Никуда мы его не дели, он сам ушел, – ответила вместо Глеба Соня.

Дядя Абрам посмотрел ей в глаза и сразу успокоился.

«Все-таки в ней что-то есть, – отметил он про себя, – она как будто кошка ложится на больное место и исцеляет его своим теплом и дыханием. Ее чарующий нежный голос словно проникает через кожу прямо в сердце, а глаза проницают тебя насквозь!»

– Я не хочу жить, – прошептал, глядя ей в глаза, дядя Абрам.

– Сядьте и успокойтесь, – сказала Соня, и дядя Абрам послушно сел к ней на краешек кровати.

– А ты уходи! – скомандовала Соня удивленному Глебу, и тот нехотя вышел из комнаты и закрыл за собою дверь.

– Положите свою голову сюда! – и Соня показала ему свою обнаженную грудь. Дядя Абрам послушно положил ей голову на грудь и закрыл глаза.

Было ощущение, что время остановилось и слышались только удары ее живого сердца, а еще в его уши лилось ее тихое дыхание.

– Ты просто чудо, сказка, – прошептал дядя Абрам, не раскрывая своих глаз. Руки Сони уже настойчиво расстегивали молнию на его брюках.

– Наверное, это большой грех, – прошептал в последний момент дядя Абрам, и тут же обо всем позабыв, с радостным волнением погрузился в нее.