Полная версия
По следам Англии. Сообщество авторов
По следам Англии
Сообщество авторов
Редактор Валерий Осипов
Иллюстратор Олеся Осипова
© Олеся Осипова, иллюстрации, 2020
ISBN 978-5-0051-7974-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
МОЛОКО С НЕЗАБУДКАМИ
Валерий Осипов
«Если в мире все бессмысленно, что мешает выдумать какой-то смысл.»
– Глем, уже половина девятого утра, вставай. И не забудь сходить за молоком. – Послышался мамин голос из комнаты. Сама мама в это время весело пекла на кухне пончики, а голос с важным видом прохаживался по комнатам и покрикивал то на Глем, то на её брата Марка.
Вот странное дело. Пончик, он вроде бы полный, а сам, как бублик, с дыркой внутри. Интересно, а что будет, если собрать все дырки от пончиков в одном месте? Пролезет ли в них синий кит? А чьи дырки больше, у бубликов или у пончиков? Эти вопросы клубились в голове Глем, но, чтобы не терять времени даром, она ловко поймала эти клубки, отмотала нитки нужной длины и с улыбкой, радуясь новым шнуркам, ответила:
– Не переживай, мама, мои незабудки уже расцвели. Девочкам так нравятся голубые незабудки.
Она вскочила с кровати, быстро натянула колготки, юбку, кофту. На улице было солнечно. Пробираясь через крону абрикоса, растущего под окнами, солнце отправило в комнату отряд солнечных зайчиков. Зайчики весёлой гурьбой прыгали по креслу и тумбочке. Совершенно не стесняясь ни Глем, ни маминого голоса, который украдкой заглянул в спальню и было собрался опять начать заунывную побудительную песню, да, увидел, что Глем встала, отстал.
– Марк, прогони зайцев, они съедят опять все незабудки, и тогда я точно забуду куда пошла, – крикнула сестра своему младшему брату, который делал вид, что еще дремлет на кровати.
Мамин голос воодушевился от услышанного и завёл свою привычную пластику:
– Марк, вставай, и не забудь прогнать зайцев, – затвердил он, словно заведённый. «Хоть какая-то польза от маминого голоса», – подумала Глем.
Забежала на кухню, поцеловала маму, схватила бидончик под молоко и выбежала на улицу.
– Глем, ты забыла незабудки! – крикнул Марк из комнаты, но Глем уже шла по улице.
До ближайшего молочного берега с киоском нужно было пройти через квартал пекарей. Пекари вечно тарахтели на своих мотоциклах, завозя свежий хлеб из пекарен. Мотоциклетные выхлопы хлопали, пекари хлопотали, хлопки превращались в хлопок, что белыми облачками поднимался в небо. И чем больше было облачков, тем гуще становилось небо. Потом оно проливалось вкусным молочным киселём в реку, река пенилась, а пена сбивалась у края реки. Тут-то и собирали молоко.
Глем шла в припрыжку, позвякивая бидоном. На встречу ей шла тётушка Фиш. В руках она держала корзинку полную раков, которые насвистывали незамысловатый мотив, и, по всей видимости, направлялась в рыбный ресторанчик на горе, для которого её муж каждый день отлавливал членистоногих.
– Доброе утро, тётушка Фиш, как хорошо и дружно поют ваши раки, – сказала Глем.
– Здравствуй Глем, спасибо, они очень талантливы, а куда ты спешишь? – поздоровалась в ответ тётушка.
– Мне точно надо на ту сторону Байкер-стрит, – ответила Глем, чувствуя, что ей точно туда надо, но вот зачем…
На Байкер-стрит, байкеры-пекари развозили хлеб. Глем прошмыгивала между снующих туда-сюда мотоциклов с противнями, наполненных сдобными булками, пончиками, бубликами. Иногда дырки от бубликов падали на мостовую, кучковались с дырками от пончиков, которые дома пекла мама, и создавали большие выбоины, через которые приходилось перепрыгивать.
Глем хлопала ресницами, наблюдая как хлопок вылетал из выхлопных труб байкеров и кучковался в небе, превращаясь в большие облака. Белые, словно сметана. Когда тучи становились слишком тучными они начинали рыдать навзрыд, проливая молоко на молочную реку. Глем с грустью смотрела на этот белый дождик, и никак не могла взять в толк, зачем она пришла на улицу пекарей с бидоном.
Солнце скрылось за скучными тучами. Глем села на лавочку и заплакала. Уже хотелось кушать. Марк наверняка уже съел все пончики, что испекла мама. А солнечные зайчики набедокурили в комнате.
Рядом с Глем остановился суровый байкер-пекарь, что вёз целый противень ржаного хлеба.
– Почему ты плачешь, девочка? – пробасил он на электро-басу.
– Я забыла куда шла, и уже хочу домой, к маме, – ответила Глем.
– Эх, ты, не забывай, – ответил байкер-пекарь, протягивая ей голубые незабудки, – давай я отвезу тебя домой.
– Ой, незабудки, мне же надо за молоком! – обрадовалась Глем, – а вы отвезёте меня до молочного берега?
– Отвезу, – пробасил он в первой октаве.
Глем ловко устроилась позади него, прячась под большим противнем со ржаным хлебом от начинающегося парного молочного дождика.
(Baker – пекарь (англ.), Biker – мотоциклист (англ.), Glemsom – забывчивая (датск.)
ЧАСЫ И ДРОТИК
Марина Тагирова
«Время очень не любит, когда его убивают» – Льюис Кэрролл
Кир и Кира играли в дартс. Скучно было им. Они чего-то ждали и убивали время.
– Жвачка упала, – сказала Кира.
– Потому что я попадаю в центр, – гордился Кир.
Девочка запрыгнула на мягкий стульчик. Он слегка качнулся, и красные банты в русых волосах качнулись в такт, вместо минутной стрелки, которая пока остановилась. Кира вытащила изо рта жвачку жёлтого цвета, поваляла её в пальцах и тщательно приклеила в центр циферблата. Секундная стрелка, которая единственная все ещё двигалась, встала.
Девочка весело спрыгнула со стульчика, подняв многочасовую пыль на паркете, и встала рядом с мальчиком.
– Красиво, – сказал он.
– Моя жвачка в центре времени, – сказала Кира, – а значит, время можно растягивать, как жвачку.
Кир скорчил воинственную гримасу и бросил дротик. Тот с трудом пробивался сквозь остановившийся воздух, но падать на жесткий пол ему не хотелось, поэтому жвачка в центре времени зло чавкнула от грубого удара.
Хлопки в ладоши мальчика сотрясали задремавшие в невесомости, висящие на светильниках секунды. Они осыпа́лись в щели между паркетных досок. Те от такого казуса ежились, чтобы не затруднять движение.
– Ты не в самый центр попал, – сказала Кира, – смотри, – ниже и левее.
– Зато в центр времени, – бахвалился Кир.
– Жаль, что ты сломал доску для дартса, – вздохнула Кира, вытаскивая сопротивляющийся дротик из жвачки, – стекло у часов все в трещинах.
Трещины на циферблате с надеждой сверкнули, и секундная стрелка даже двинулся в сторону цифры 12. Но Кира встала в позицию. Она попадала в центр реже.
– И дротики все растерял, – добавила она и бросила.
На этот раз дротик при всем желании не смог бы дотянуться своим не слишком гибким телом до жвачки, поэтому, виновато стукнувшись о стекло, он с громким криком отчаяния упал на пол и остался смотреть с завистью и изнеможением на утекающие сквозь щели паркета секунды.
Паркет понимающе вздохнул, правда, сухо, ведь время рассыпаться в пыль ему ещё не пришло.
– Эх ты мазила, – ухмыльнулся Кир и пошёл к дротику.
– Подумаешь. Не корову проигрываю, – девочка скрестила руки на груди.
Кир наклонился, чтобы поднять дротик, и уже протянул к нему, съежившемуся от усталости, руку, как вдруг почувствовал, что шею его щекочет.
Он резко выпрямился, желая успеть поймать Киру за руку. Но девочка стояла на том же месте в тусклом старом свете торшеров с абажуром и круглыми глазами пялилась на стену.
Кир перевел взгляд и увидел, что стекло на часах осыпается мелкими осколками. Он отошёл в сторону. Дротик оттолкнулся от его ноги и закатился в угол за кресло. Там можно переждать стеклопад и избежать истязаний.
– Этим часам двести лет, – прошептала Кира.
– Ты только что убила двести лет, которые мама берегла.
– Отнесу в ремонт, – набычилась девочка, – Подумаешь, стекло.
– Они отстают, – заметил Кир, – давно уже. Лет сто.
Кира фыркнула и полезла на стульчик. Но ей стало больно от осколков. Она обиженно смахнула их на пол. Осколки цеплялись за секунды, падающие в пол, и превращались в песок.
– Возьми веник, – скомандовал Кира, – Надо убрать. Что-то пыльно.
– Вот ещё! Ты девчонка, не я
– Это сэксизм! – девочка пронзила мальчика синим глазом.
Он отразил удар голубым.
Пока их молнии зигзагами стремились друг к другу сквозь загустевающий от падающих секунд воздух, секундная стрелка обнаружила, что находиться на сквозняке. Собственно, и другие стрелки это заметят, но позже. Такая уж эта стрелка, всегда все подмечает и бежит вперёд, чтобы быть в курсе раньше других.
Но сегодня ей почти нечего отсчитывать, она стала сонной. Потому не заметила сквозняка ещё раньше, иначе Кир и Кира ощутили бы недомогание в другое время. Какое именно, трудно сказать, ведь секунды не шли друг за другом, а гурьбой устремлялись вниз.
Жвачка упала, и фонтан пыли и песка раскидал оставшиеся секунды в тёмные углы. Секундная стрелка лениво соскользнула со своего места, так лениво, что чуть не потолстела до часовой. Но куда ей.
– Ой, стрелка отвалилась, пробормотал Кира, – Надо найти.
Стрелки нигде не было видно.
– Закатилась, наверно, под кресло, – сказал Кир и наклонился, чтобы поискать, – Нету – воздух без времени тяжелел, ему было очень трудно выпрямляться.
– Что с тобой? – спросила Кира, щурясь в поисках, – как все мутно. Ай!
О ее голову стукнулась и крайне медленно от этого рассыпалась минутная стрелка. Все ее части обиженно зазвенели.
Кира схватилась за висок, ее одолела мигрень.
– Ну и вид у тебя, – хрипло смеялся Кир, опираясь коленями о последние секунды, которые ещё не просочились сквозь пол.
– На себя посмотри, – обиженно в ответ, – горбатый, как дед.
– Хорошо быть дедушкой, никуда не надо спешить, можно убивать время едой, или сном, или просто ничего неделанием, – сказал Кир и прилёг прямо на потертый в заусенцах паркет, придавив ещё немного песочка.
Кира принялась бурдеть и трогать все руками, потому что не смогла разглядеть глазами. Наконец, она, кряхтя, села в скрипучее кресло, стянула с жидких волос банты и принялась слушать, как дребезжит часовая, самая медленная, но самая сильная, стрелка.
Грохот!
Близнецы одновременно вскочили с пола, моргая сонными глазами.
– О, нет! – вскричал Кира, – она упала… стрелка…
– Что вы тут натворили? – посреди хаоса детской стояла старшая сестра, – и спите на полу среди мусора.
– Мы искали… – Кир потер глаза.
Близнецы не сговариваясь глянули на абсолютно нормальные часы. Парный выдох.
– Опять импровизированный дартс по часам? Займитесь делом. Не убивайте время напрасно!
Через полчаса комната была в идеальном состоянии.
Близнецы стояли под часами и испытывали друг друга взглядами. Наконец, они одновременно медленно сели на корточки и заглянули под кресло. Пусто!
– Это ищете? – старшая сестра стояла посреди комнаты с улыбкой на лице и стрелкой в руке.
БЕЗУМИЕ
Марина Тагирова
За решёткой на жёсткой койке сидел осуждённый на пожизненный срок. Сгорбленный, седоватый человек со стершимся возрастом.
У него за неделю притупился слух, изменилось зрение – полумрак стал роднее солнечного света, чувство голода… когда это было? Когда вообще были чувства? Даже страха не было. Чего бояться человеку уже приговоренному, хоть и всего неделю назад?
Что-то скрипнуло.
– Спроси меня, мой новый друг. Я тут же
На всё тебе придумаю ответ.
Такая вот игра.
Человек поднял голову. За прутья решётки держался… да, мужчина с длинными лохматыми космами, серым нахальным лицом и порочным, хоть и мёртвым взглядом. Одет он был на манер 18-го века, но очень истрепанный и грязный. Вот, что делает с людьми тюрьма.
– Ты кто? – едва успел спросить осуждённый.
– Я тот, кого история отвергла,
Лишь потому, что духом я поэт,
Не коммерсант и, не дай бог, учёный.
А между тем я в чувствах толк познал.
Вернее, я узнал, откуда все они берутся,
Вернее, где их нет…
Так разве ж это преступление?
Заключённый дернулся, незнакомец пытался подмигнуть.
– Так, преступление это или нет?
– Нет.
– Я знаю это. Но у тех господ
Велись какие-то дела. И все, чтобы меня
Упрятать в этот Тауэр.
Ведь я не заслужил?
Он прищурился. Глаза его мертво блеснули. Повеяло сквозняком.
– Полагаю, нет…
– Вот именно, мой друг, ведь я поэт!
Поэтов должно возвышать на этой грязной, серой массой,
От коей я так много, тем не менее,
Полезных сведений узнал.
Они должны быть благодарны!
Так?
Длинный нос незнакомца протиснулся между прутьев. Он блестел, будто от пота.
– Может быть…
– Это не ответ, мой друг, точнее!
– Видимо, да.
Заключённый что-то ощутил внутри своего полусонного разума.
– Тогда меня мог слышать каждый:
На площадях, и в скверах, и в салонах.
А кое-кто и лично, тэт-а-тэт,
Я был последним их услышанным певцом.
Ведь добр я.
Я отпускал их сразу после песен и объятий.
Тебе спою я тоже?
Незнакомец сотворил жуткую вопросительную гримасу, обнажив черно-бурые сточенные зубы.
– Давай, – пожал плечами заключённый.
В конце концов, этот псих не просочится же сквозь решётку, а другого развлечения все равно нет.
Мужчине даже не пришло в голову, что заключённые не могут одни ходить по коридору, всюду датчики движения. Хотя сейчас коридор на быстро брошенный взгляд показался ему старым.
– Жила на свете девушка, она не знала, как любить.
Я предложил ей показать любовь. Она
Смеялась. Но со мною в длинный путь
По чувствам собралась.
Я пел ей песни, я играл ей сказки.
Я целовал её уста, глаза и прочее.
Я ей дарил цветы, рассветы и закаты…
Она все это принимала, словно должное.
Потом сказала, глядя прямо мне в глаза,
Что не ко мне, – к другому ее чувства просятся.
Гость замолк, драматично схватившись за грудь и дыша как-то влажно натужно.
– Я был почти убит! Я бросился ей в ноги.
Я умолял открыть мне эти чувства.
А там уж сам я с ними разберусь
И в нужное направлю русло.
Она отпрянула, себе вцепившись в грудь,
И будто плачет. Тут-то понял я.
Она в груди запретила все чувства
(Как шлюха прячет деньги)
И держит крепче, чтобы я не отнял!
Ты думаешь, я не способен взять своё?
Вопрос прозвучал громко, сипло – кость о камень. Лицо незнакомца гулко ударилось о прутья, так что дернулось все его субтильное тело.
Заключенный только и смог кивнуть.
– Так, да иль нет, скорее отвечай!
Не мог ты разучиться говорить.
– Да,… – что-то тут было явно не так, но осуждённый не мог собрать мысли в кучу. Он не мог отвести взгляда от мельтешащей серой физиономии.
– Я бросился на грудь ее с словами,
Что где угодно в ней добуду чувства.
И вечно будут мне они принадлежать!
Она кричала очень громко, но не долго.
Я разорвал ей грудь, раздвинуть её ребра
И замер, лишь на миг. Сначала
Я подумал, это красное, что все залило мне и ей,
Потом на землю неохотно потекло,
И есть те чувства, что она таила. для другого.
Но я ошибся, потому что не почувствовал тепла в ответ,
Когда губами притянул немного капель.
Одни обида, злоба и досада.
Она уже их отдала, вдруг понял я.
Ведь даже в этой трепетной вещице,
Что из груди достал я,
Была лишь влага красная, чужая.
Незнакомец резко опустил голову и стукнулся макушкой о прутья, свистяще всхлипнул.
Заключённый вжался в угол.
– Она лежала молча – белая луна.
Я порыдал немного над своей обидой.
Потом потребовал ответа… или извинения.
Готов простить был я, смягчившись после злости.
Но ей со мною не хотелось от чего-то говорить.
Она смотрела в небо безотрывно,
Как будто бы желая улететь…
Тогда во мне вскипела ярость дико.
Не должно игнорировать поэта!
Я на лицо ей сыпал оплеухи,
Они звенели, отражаясь от земли.
Я бил её и проклинал все чувства. И над ней
Поклялся, что отыщу в любой другой
Прекраснейшее и светлейшее из них,
И силой заберу себе,
Чтоб пустоту души своей поломанной заполнить.
В душе должно быть чувство?
Отвечай!
К заключенному обратился яростный взгляд, горящий красноватым, серый рот шумно вбирал воздух
– Конечно, – пролепетал заключённый.
В его голове вскрылась историческая хроника о маньяке-убийце 18-го века. Но этого не могло быть. Его казнили в Тауэре двести лет назад. А он… Где он сам? Все выглядело старым, где-то закапало, везде завоняло тухлым.
Вкрадчивый голос у решётки:
– Они не поняли меня. Закрыли тут.
Им не известны чувства и искусство.
А я теперь всю правду знаю. Нет
На свете ни в одной груди того, что я искал.
Там только плоть ненужная и влага.
Голова незнакомца опустилась слишком низко.
– Ведь плоть не важная, поэтому её все рубят.
А может быть, они во мне искали тоже?
Он широко улыбнулся. Снял с плеч за волосы голову одной рукой, а другой залез в образовавшуюся дыру.
Губы на голове зашевелились:
– Да нет там ничего! Все вынули.
Иль по ветру всё разлетелось, когда бросили меня, вернее, нас
Под стены Тауэра мёрзнуть, становиться прахом.
Но я не успокоюсь! Пока хоть где-то в этом мире
Не отыщу любое, даже маленькое, чувство.
Могу я посмотреть
И у тебя?
Голос прозвучал очень близко. Заключённый увидел серое в кровавых пятнах лицо прямо перед собой. Тощая рука в широком грязном шёлке тянулась к нему.
*
Говорили, что он не смог смириться с приговором. А он так и не узнал, что камни той злополучной стены частично оказались в основании стен Тюрьмы Ее Величества. То ли хулиганы, то ли шутник. А может, и не люди вовсе.
КОРОТКАЯ СКАЗКА О ЛЕСНЫХ ПОЭТАХ
Марина Тагирова
Заяц надел фрак. Подумал, и надел цилиндр. Так он похож на поэта. На культурного, воспитанного поэта. Нужно ходить размеренной походкой. И заяц пошёл по лесу, подбирая только правильные слова:
– Трава зелёная, дорожка гладкая…
Вдруг задней лапой он ударился о камень.
– Какое недоразумение! – возмутился заяц.
Он встал, отряхнулся и снова пошёл, высоко поднимая задние лапы.
– Сияет солнышко, морковка сладкая… Ай!
Дорогу перебегал мышонок, о которого заяц и споткнулся.
– Мышонок, ну, разве воспитанные звери бросаются под ноги другим воспитанным зверям? – изумился заяц.
Мышонок мигнул и хихикнул, глядя на него.
– Это ты на меня налетел! Не мудрено. С такой-то мордой.
Заяц что-то запричитал о манерах, но все же направился к лужице неподалёку. Из воды на него смотрели два красных глаза.
– Что, все поэты так выглядят? – язвил мышонок за спиной.
– Понимаешь ли, дорогой друг, эта ночь выдалась бессонной, ведь я пытался сочинить поэму. – Заяц мечтательно уставился в небо.
И вдруг понял, что кругом тихо. Мышонок исчез. Наверно, ему стало скучно. Или… Только заяц успел подумать «опасность», как из кустов выпрыгнул волк, скаля зубы.
– Засада! – завопил заяц, пулей оказавшись за толстым деревом, – Не по-волчьи это!
– Сюрприз, – сказал волк радостно, шагая к дереву, – поиграли, хватит.
Волк обогнул дерево.
Пятки зайца сверкали далеко впереди. Волк побежал.
Деревья пролетали мимо, трава колыхалась от ветра, цилиндр зайца давно летел в обратную сторону.
– Ты, волк напрасно, гонишься за мной, – говорил на бегу заяц, – Я ценен для искусства и культуры!
– Не разобьётся сердце у натуры, – послышался позади голос волка, – Ведь ты поэт бездарный, дорогой. Зато мясцо твоё, я чую, очень вкусно!
– Помилуй боже, как же это гнусно, – просипел возмущённо заяц, – Нет больше силы убегать. И как я умудрился не упасть?
– Да ты притормози, давай поговорим. Твоей усталости проблему быстро мы решим, – сказав это, волк клацнул зубами.
Но хвост зайца ускользнул в последнюю секунду.
Волк огляделся. Где-то скрипнула ветка, где-то зашуршало гнездо с птенцами. Волк припал к земле носом. Шаг, второй, третий. Глупый заяц, думал волк. Его, волка, не перехитрить и не перепоэтить! Волк остановился, и поднял морду, и посмотрел на куст смородины.
Куст посмотрел в ответ бешенными красными глазами. Волк так и сел.
– Сюрприз! – Заяц выпрыгнул из куста с радостной мордой и прутиком в лапах. Размахнулся, и волк растянулся на траве с обалделым взором.
– Мало того, что ты гоняешься за мной, так ещё и стихами говоришь! Так это ты увел этой ночью мою музу!
Заяц грозно возвышался над волком.
Тот улыбнулся, лёжа на траве и даже не пытаясь схватить зайца. Вместо этого он сказал:
– В душе спокойной все спокойно.
В ней музе интереса нет.
Когда огонь в ней и тревожно.,
Тогда рождается поэт.
Ещё замечу я серьёзно,
Что мой желудок так же пуст…
Прутик угодил в мохнатую макушку, аккурат между ушей.
– Спорим, не догонишь!
Queen of our souls
Ян Кириллов, Марина Тагирова
1975 год разделил историю группы Queen на «до» и «после». Грандиозный концерт в Гайд-парке собрал немыслимые, казалось бы, сто пятьдесят тысяч зрителей. Группу настолько полюбили во всём мире, что слава докатилась до маленькой мусульманской страны Шахестан*. Услышав о Queen, семилетний принц Раджа изъявил желание немедленно съездить в Англию, чтобы лично посмотреть концерт. Желание принца – закон. Когда Queen выступали у себя на родине, Раджа посетил концерт. Правда, поскольку билеты покупали в тот же день, достать лучшие места не удалось даже такой влиятельной особе. Пришлось наблюдать издалека.
Неделю спустя, разбирая почту, Брайан Мэй обнаружил не простое письмо от очередной фанатки, а конверт с особой гербовой печатью в виде полумесяца. Изысканным языком, хоть и с грамматическими ошибками, разочарованный фанат жаловался на то, что не увидел королеву.
– Что будем делать? – задался вопросом Брайан, когда остальные прочитали письмо.
– Настоящую королеву мы не достанем, – посетовал Роджер.
– У меня есть идея! – вскочил с места Фредди. – Дадим ещё один концерт. Попросим выделить им лучшие места.
– А что с королевой?
– Будет ему королева.
Снова Гайд-парк полон. Поклонники в нетерпеливом ожидании активно общаются и напевают полюбившиеся мелодии.
На этот раз принцу и его свите достались лучшие места. Он тоже ждал с нетерпением. Подумать только, королева, и так близко к народу. Вон ее как любят. Наконец он не вытерпел и спросил:
– Неужели, в самом деле сейчас выйдет королева?
Люди становились совершенно серьёзными, когда отвечали ему.
– Разумеется, а вы что не знали?
– Но я видел на прошлом концерте одних только мужчин!
– И тем не менее, это королева, сэр, – важно отвечал косматый юноша в косухе.
Вдруг огромная толпа на миг затаила дыхание. Барабанщик, басист, гитарист и… человек-орел. Он поднял руку, и зрители загудели «Королева».
Человек-орёл в необъятной белой накидке творил на сцене, что хотел, а огромная толпа начинала петь по мановению его руки.
А потом эти четверо исполнили длинную песнь на множестве языков. Он даже услышал знакомые слова. Британская знать известна своей образованностью.
