Гончая Бера

Перед закатом впереди показались горбы острова трех черепах. С полуночной стороны в серой уступчатой стене открылась узкая щель. За ней пряталась крохотная бухточка, где поместились все три лодки. Нашлась и пещера для ночлега, уютная и сухая.

На рассвете, когда сонное солнце показалось из изумрудно-розовых вод, гребцы уже сидели в лодках, налегая на отполированные ручки весел. В этот раз плавание было недолгим. Вскоре впереди показалось белое острие Морского Пальца.

Чем выше поднималась над темной поверхностью устремленная в небо игла, тем спокойнее становился ветер, ниже волны, даже плотный войлок облаков истончался, обнажая в прорехах васильковую подкладку. Менгир казался туманной тенью, висящим над морем столбом дыма, пока не обозначилось его угольно-черное основание, зализанное до блеска ветром и волнами. Гордые сосны, цепляясь корнями за камни высокого мыса, едва доставали белоснежному исполину до пояса.

Солнечные лучи, прорываясь сквозь облачную завесу, рассыпались серебряными бликами по мелкой ряби залива, тогда как сзади за незримой границей разыгравшийся ветер продолжал швырять на берег водные валы.

Бледная игла над заливом была до удивления похожа на одинокий камень с больших равнин, как многократно выросший брат близнец. Казалось, даже трещины на его боках скрывают те же таинственные руны.

Ветер почти совсем утих, и путешественникам вновь пришлось налечь на весла, толкая свои лодки вдоль обрывистого берега к изогнутому широкой дугой пляжу. Из прибоя вставали сваи причальных помостов, а вокруг них на серой полосе песка темнели пятна вытащенных на берег деревянных челнов, кожаных лодок и длинных бревенчатых плотов.

Выше начиналось травяное поле, пологим желобом спускаясь от поросших лесом вершин холмов к синему блюду залива. Над равниной поднимались зыбкие струйки дыма от бесчисленных навесов шалашей и землянок, просяными зернами рассыпанных по склонам. И повсюду, между жилищ, вокруг причалов, по густой сети тропинок сновало множество людей.

Выпуклый борт ударился о подпорки помоста, гребцы быстро и сноровисто подтянули к ним лодку, привязав просмоленной веревкой. Зоул вскарабкался на скользкие жерди настила, потянулся, разминая затекшие ноги и спину.

Охотники принялись выгружать на мостки кожаные тюки, а трое юношей, простившись с ними, направились в гущу строений, туда, где над крышами виднелся шест с родовым знаком – распахнутыми крыльями кайры.

Вдоль тропок стояли рамы, были расстелены шкуры и сухая трава, а на них разложено и развешено, растянуто и развернуто все то, что принесли для обмена разные племена. Меха и кожа, яркие перья, куски смол и воска, горшочки с медом, прутья редких деревьев, травы и душистые семена. Сухожилия, луб, рог, кость и бивень, раковины и панцири, кремень, обсидиан и множество иных камней всех цветов радуги – голубых, точно капли неба и алых, словно кровь. Сушеное мясо, рыба, орехи, ягоды. Соль, желтая сера и едкие белые порошки. Зерно, веревки, посуда.

Мужчины разных племен постоянно жили здесь, отыскивая то, чего не доставало их роду, и обменивали то, что имелось в избытке.

В преддверии праздника Матери и большого совета на поле было особенно людно. С детьми Пернатого смешались северные охотники в кожаных куртках с блестящими подвесками в черных волосах, рыболовы с дальних островов в плащах из пятнистых шкур морского зверя, жители южных побережий в ярких тканых одеждах и цветных платках, кочевые скотоводы степей в отороченных мехом шапках. В глазах рябило от причудливых украшений и оберегов, незнакомого оружия.

Юноши, ошарашенные этой пестротой, то и дело задерживались у очередной палатки, рассматривая товары и украдкой их владельца, пораженные невероятной раскраской кожи, прической или странными чертами лиц.

Завсегдатаи поля, напротив, не проявляли к троице интереса. Окинув их быстрым взглядом, хозяева палаток понимали – от этих молодых зевак не стоит ждать серьезного торга, и вновь смотрели в толпу, ожидая настоящего меновщика.

Неожиданно Зоул ощутил укол холодного чужого взора и обернулся, на мгновение встретившись глазами с черноволосым чужаком у соседнего шалаша. Юношу словно с размаху хлестнули по лицу, столь тяжел и враждебен был этот взгляд. Так расчетливый хищник оценивает силу жертвы, уже предвкушая вкус ее крови на языке. Так, не мигая смотрит змея, пригвождая к земле кролика. Так прищуривается охотник, натянув тетиву, поймав острием стрелы влажный глаз косули.

«Черный, – мысль сверкнула обжигающей молнией, – черный с трех вершин!».

Человек отвел взгляд и Зоул понял, что ошибся. Но поспешность, с которой незнакомец это сделал, насторожила еще больше. Он не хотел, чтобы его интерес заметили.

Зимер и Савин продолжали беспечно глазеть по сторонам, медленно пробираясь к племенной палатке, а их товарищ, отсчитав десяток шагов, осторожно оглянулся и вновь заметил рядом черноволосого. Тот склонился над чем-то, разложенным на земле. Но, обернувшись в третий раз, Зоул не нашел незнакомца, как ни вглядывался в окрестную толпу.

Спутники стояли у шеста. Над ними шуршали на ветру бурыми перьями распахнутые крылья кайры. Перед ними вырастали из земли кряжистые столбы с развилками наверху, похожими на птичьи лапы. На них покоились толстые переклады, придавленные бревенчатым накатом, застеленным корой и дерном. Землянка врезалась в зеленый склон, усыпанный крупой мелких голубых цветов. Низкий вход завешен толстой лосиной шкурой. На коротком чурбачке, привалившись спиной к столбу, сидел седой, как лунь, длиннобородый старик, сжимая в руке отполированную до блеска палку – костыль. Только острый наметанный глаз мог заметить вправленные в древесину золотые нити и костяные пластинки, чтобы понять, что это не просто палка.

Перед землянкой на широких полосах лыка лежало то, что Зоул не раз сам ловил и добывал вместе с другими соплеменниками – раковины и сушеная рыба, панцири черепах, ягоды и коренья. На козлах висели шкуры косуль, росомах и птиц. Но самое ценное – несравненная голубая краска в маленьких ракушках, которую женщины племени готовили из рыбьего клея, жира, синей глины и мягкого голубого камня, что встречались только в окрестностях поселка Кайр. Как они ее делали, не знали даже мужчины. Эта краска да еще зеленоватые камни из прибрежных утесов птичьего мыса были главным богатством племени и ревниво охранялись. Не однажды в голодные годы, обмененные на сушеную рыбу, зерно и орехи они спасали своим владельцам жизнь.

Едва заметив юношей, старик вскочил, и, опершись на палку, поспешил навстречу гостям.

– Ладонь Матери Всех над тобой и твоим родом муд… – начал обычное приветствие Савин, но старик перебил его на полуслове и затараторил:

– Добра Мать. Добра к нам. Каких гостей послала мне сегодня, а я старый слепой крот и не вижу. Зимер, медвежонок, как ты подрос, да и в плечах раздался. Ну, вылитый отец, пусть земли вечного лета будут к нему добры… И ты, Савин, совсем красавцем стал. Наши девки тебе, поди, проходу не дают… ну да ничего, немного им терпеть, – хитро подмигнул юноше старик. – И ты подойди, подойди, Зоул, ведь так тебя прозвали наши сорванцы. Ты не помнишь меня? Да проходите, проходите, свежие лепешки как раз поспели. Ну, говорите, говорите, что нового в наших пещерах? Давно я там не был, давно. Уж почитай десяток лун. Говорил я Гуору, говорил, найди, кого помоложе, вместо меня, так нет же, опять старика отправил. А вас, значит, пораньше, до старших… Ну, идите, идите внутрь.

Хозяин затолкал всех троих в землянку.

– Вот и хорошо, вот и славно – бормотал старик, рассаживая соплеменников на бугристые кряжи вокруг очага, обложенного плоскими окатышами, на которых исходили ароматным паром аккуратные румяные лепешки из зерна и орехов. – Больше мудрых, крепче племя. Густой лес буре не свалить, нет, не свалить. – Тут он вдруг запнулся, но сразу же вновь затараторил: – Да вы ешьте, ешьте, не слушайте меня, старого болтуна.

Гостям досталось по куску вяленой рыбы с хлебцем и Зоул, повинуясь спазмам голодного желудка, вгрызся в хрустящую корочку.

Пока молодежь набивала животы, в жилище протиснулся Стоир, один из четверых охотников Кайр, хранивших меновые запасы и покой поля, выполняя волю совета племен. Едва передохнув, Зоул с Савином отправились бродить по рядам палаток под его присмотром, вновь окунувшись в пеструю толпу. Зимер остался в землянке, но вскоре, передав старику свое тайное послание, присоединился к спутникам. С видом опытного мужчины он деловито и обстоятельно рассматривал выставленное оружие. Восхищенно восклицая, брал в руки бесценные зеленовато-медовые бронзовые ножи, отполированные до зеркального блеска, поднимал тяжелые топоры из серого слоистого камня, трогал обсидиановые наконечники копий, мерцающие нефритовые лезвия, широкие, как лист водяной звезды, древки и рукояти из прочного дерева, украшенные резьбой и камнем.

Савин изредка задерживал взгляд на луках и тетивах, и охотно останавливался у пестрых иноземных одеяний, блестящих рассыпчатых мехов и украшений – амулетов из меди и камня.

Зоул смотрел вокруг с интересом, но ни одна вещь не тронула его желанием владеть. Он чувствовал, вскоре предстоит продолжить путь, в котором они будут только обузой.

Стоир откровенно скучал, коротко отвечая на вопросы юношей. Все вокруг было ему давно не в диковинку и набило изрядную оскомину. Охотник тосковал по родным лесам, своей землянке, подруге и ее костру. Он ждал дня, когда лодки старейшин привезут ему смену. В тех же лодках прибудут старшие из матерей, еще до рассвета принесут дары в святилище, а на рассвете тень морского пальца ляжет меж холмов, так похожих на женские груди и достигнет острием трех камней. От первых лучей Жара Небес в красной чаше Томэ возгорится чистый священный огонь. Возвращаясь домой, охотник станет охраной для частицы этого пламени, унесенного женами Кайр из святилища, чтобы вновь возжечь свои очаги.

Вскоре юноши достигли последних землянок и оказались у ограды Поля Племен из жердей и столбов, увешанных черепами зверей птиц и даже людей – врагов Детей Пернатого. Путь от моря к святилищу проходил через высокие ворота. Невделеке от них охотники, собравшись в круг, кричали и размахивали руками. Стоир оживился и поспешил присоединиться к толпе, позвав за собой подопечных. У подножия резного столба, на растянутой шкуре шла игра. Игроки, сидя на корточках, метали резные кости, подобные гадательным, только на гранях вместо священных знаков стояли цветные точки – число бросков. Складывая из пальцев сложные фигуры и долго прицеливаясь, кидали на шкуру роговые пластинки, выбивая чужие кружки за край, стараясь не задеть костей, иначе игра начиналась сначала. Соплеменники и просто случайные зеваки шумно подбадривали, охали и ругались, когда кто-нибудь промахивался. Удачник забирал заклад, и место выбывшего занимал другой игрок.

Дождавшись своей очереди, Стоир сел к шкуре, вынув из мешочка на поясе полупрозрачное лезвие обсидианового ножа. Его противник – рыжий северянин в меховой безрукавке выложил рядом с лезвием три кремневых наконечника для стрелы с плоским, как долото, острием.

Охотник Кайр кивнул в знак согласия и сгреб рукой кости. Первый бросок был удачен. Провожатому юношей выпало четыре биты. Его противнику только две. Судья из Чирков выбросил на шкуру пластинки широким веером и Стоир сделал первый бросок. С глухим стуком три пестрых черепаховых кругляша выкатились за кожаное поле. Северянин крякнул и долго целился, прежде чем сделать ответный ход.

Зоул увлекся игрой, перестал замечать, что творится за пределами кожаного круга. Но вдруг его лицо кольнул памятный тяжелый взгляд. Оторвавшись от шкуры он обнаржил напротив, за спинами охотников, черноволосого, встреченного утром. Как и тогда, незнакомец поспешил опустить глаза и скрылся за ближайшей землянкой. Но на этот раз юноша внимательно следил за ним.

Вскоре черноволосый появился снова, важно прошествовал через ворота и направился к одинокой, согнутой дугой, ветле, неподалеку от ограды. У ее корней пузырился кожаный полог, обложенный с боков хворостом. Зоул удивился – согнутые деревья – знак нижнего мира, ни один из детей Матери Всех даже не присел бы передохнуть под их ветвями, не то, что ставить палатку. Однако вокруг дымящегося костра сидело пятеро мужчин в лоснящихся безрукавках и штанах из чешуйчатой кожи. В заплетенных множеством кос черно-смоляных волосах блестели пестрые ленты. – змеиные выползки.

Незнакомцы что-то обсуждали, размахивая руками и скаля зубы в странной гримасе – ухмылке. Подойдя к соплеменникам, черноволосый бросил несколько слов, и спор мгновенно утих. Теперь все пятеро молча глядели в костер.

Стоир, тем временем, успел потерять заклад, вернуть его и, наконец, с прибытком выйти из игры. Близился вечер, дети кайры отправилась обратно к землянке. Вдруг Зоул ощутил, как пять игольно-острых взглядов на мгновение вонзились в спину. Хотя юноше очень хотелось обернуться, но он крепился и продолжал шагать вслед за провожатым. И только когда полог скрылся за кровлями хижин и землянок, задал Стоиру вопрос:

– Те пятеро, что сидели под согнутым деревом, кто они?

– Дети Змеиной Матери, – нехотя ответил охотник, и Зоул невольно вздрогнул. —Держись от них подальше. Здесь им никто не верит… – Воин быстро сделал пальцами знак, призывающий предков на защиту, сплюнул и презрительно добавил: – Их и терпят на поле только из-за песка для полировки да кремней. Таких крупных больше ни у кого не сыщешь. И слоятся уж больно хорошо… Говорят, они там, в полуночных горах, превращают в камень головы своих пленников… – последние слова он произнес шепотом и опять сделал знак.

Усталое солнце золотило подбрюшья облаков. Юноши сидели у порога, глядя на закат, наслаждаясь вечерним теплом и сытостью. Стоир похрапывал в землянке. Два его товарища, расспросив гостей о делах племени, ушли нести стражу.

Из-за полога вынырнул старик и принялся загонять молодежь под крышу.

– Идите отдыхать, завтра тяжелый день, большой день, нельзя так, нельзя…

Поддавшись увещеваниям, троица улеглась на свободных лежанках. Прожитый день мелькал перед глазами пестрой россыпью картинок, но усталость сделала свое дело, и сон не заставил ждать.

Глава 6. Нити и гребень

Костяные зубцы, подцепив серо-голубую жилку, начали тянуть ее вниз из клубящегося молочного тумана. Вскоре показался узел. Толстая багровая нить туго обхватила серую и еще одну, черную как ночь, с сияющими белыми вкраплениями. Рука попыталась раздвинуть волокна, но багровая жила, точно змея, вновь обвивалась вокруг них, соединяя вместе. Тонкие пальцы аккуратно ухватили пучок ниже узла, и гребень начал расчесывать жгут, вырывая белые искры из черной нити и синие из серой. Сапфировая и алмазная пыль повисла в белом пламени и разом осела, слагаясь в голубое небо и белые камни.

Горячий полуденный свет лился на сухую равнину, по которой ползли навстречу друг другу два безбрежных моря людей, две сильные армии. Под лязг оружия и грохот барабанов, вой раскрученных на шнурах громовых камней и рев рогов лавины неуклонно сближались. Одна сверкала медью мечей и шлемов, другая черными полированными щитами и наконечниками копий с пучками перьев.

В стороне над степью возвышался курган, увенчанный короной стоячих камней. Грани сияли лучами солнца, подобно огромным кристаллам. У подножия виднелись крохотные фигурки людей. Шестеро мужчин в белых меховых плащах наблюдали, как сходятся воинства.

Сейчас они видели глазами пятерых братьев, шагавших в первых рядах, глядя на свое отражение в черных зеркалах щитов. Чужаки в кожаных доспехах с воронеными пластинами приближались, земля дрожала от колес боевых повозок, и поступи тысяч людей.

Шестеро всей душой рвались встать в эти ряды, столкнуться с врагом грудью, но оставались здесь, черпая силу у священного места, отдавая братьям по стае, помогая вселять в смертных уверенность, наделять силой и бесстрашием. Но, пытаясь подавить, испугать, заставить бежать с поля боя врагов, они чувствовали сопротивление иной силы – равной, а может быть и большей. Ее истоки – парящие черные точки в раскаленных добела небесах.

Волк бежал по степи, чувствуя потоки ярости, борющиеся над равниной, желая скорей встать в круг на холме, уронить капли своей жизни в общую реку.

Две армии столкнулись, оросив пыльную траву первой кровью. Над равниной разлился звон оружия, яростные крики и последние стоны. Темные точки оставили поле боя и начали снижаться, собираясь над холмом. Крапинки на ткани неба вырастали в больших иссиня-черных птиц. Вороны падали вниз, сложив крылья, лишь в последний миг распахивая их, остановив безумный полет, а коснувшись земли, одевались дымом, становясь высокими воинами, закованными в чешуйчатые панцири, словно в перья, неся в каждой руке по длинному мечу.

Один из них темной молнией пал на камень в центре белого круга, разбившись вдребезги, но и его расколов надвое. В этот миг волку показалось, что у него вырвали сердце. Ручей, поивший живительной влагой, иссяк. Следом обрушились новые мгновенные удары боли и холода. Зверь чувствовал, как один за другим гибнут его братья. Потом наступила тишина. Это было самым непривычным и жутким. Впервые за много лет он остался один. С тишиной пришел страх, выжег остатки мужества и гордости, заставив мысли метаться в ужасе под гулким сводом черепа.

Он бросился бежать. Стремясь укрыться от угрозы, веющей с неба, помчался на восход и не видел, как от парящей в небе стаи отделилась одна из птиц, устремившись за ним по не остывшему следу.

Зоул проснулся среди ночи в холодном поту и долго глядел в темноту. Перед глазами еще проносились недавние видения. Рядом слышалось спокойное сопение и храп мужчин. Закрыв глаза, попытался вновь уснуть, но не смог. Картины обретали четкость и реальность, окатывая давним ужасом. Если прошлое таково, стоит ли пытаться оживить его вновь? Может быть, он сам хотел позабыть?

Но и просто лежать без сна было уже не в мочь. Томило смутное беспокойство, неясный призыв. Вволю поворочавшись, он, наконец, выбрался на вольный воздух. Оставив позади опустевший, погасивший огни поселок, поднялся по склону и подставил лицо прохладному ветерку с моря.

Отсюда была хорошо видна часть бухты и снежно-белый Морской Палец на ней. Луна едва просвечивала сквозь белесую завесу облаков, и редкие лучи играли на волнах, четко отделив гладь воды от темной ленты берега. Менгир мерцал собственным перламутровым свечением, стекавшим с его граней словно струйки тумана. Даже волны, лижущие его непроницаемо черное подножие, искрились тем же неземным сиянием.

Посреди бухты возвышался родной брат стоячих камней из сна. И от него тоже шел призыв, едва различимый голос, зовущий, молящий, обещающий.

На плечо юноше опустилась легкая морщинистая рука. Но он не вздрогнул, словно ожидал этого. Рядом, опираясь на свой костыль, стоял старик – хранитель племенной землянки.

– Что, сон сбежал? – спросил он, глядя на каменного исполина.

Зоул молча кивнул.

– В такие ночи я тоже слушаю его. Сильнее всего это, когда луна полная. Ведь ты тоже слышишь? – мудрый вопросительно глянул на юношу и тут же сам ответил, – слышишь, знаю.

Старик, крякнув, опустился на траву, положив палку-посох на колени. Юноша сел рядом. Некоторое время оба молчали. Безмятежность летней ночи разливалась вокруг. Вкрадчиво шипели волны, вползая на берег, шептались подсыхая травы. Потом Зоул спросил, заворожено следя за игрой воды и света.

– Откуда он здесь, мудрейший?

– Разное говорят. – Старик помолчал, что-то припоминая, потом полушепотом, опасаясь нарушить таинство тишины, продолжил: – Южные племена верят, что он поднялся из пучины на спине вечного краба вместе с юной землей. Наши старейшины знают, что это осколок от скорлупы яйца Пернатого предка. Им он отметил место, где впервые ступил на наши берега. А рыбаки с полночных островов рассказывают, что очень давно у морского хозяина, Великого Ящера, был сын от земной женщины полуденных племен. Хоть и был он великаном небывалой силы, но на половину смертным. Одно только получил в наследство от отца: власть повелевать бурями, волнами и ветрами морскими. Старый ящер давно ушел в неведомые глубины и не вмешивался в дела верхнего мира. Тогда сын его возомнил себя владыкой вод и побережий. Подчинил приморские племена, требовал дани и красивых девушек себе в жены. Долго правил, стало ему скучно. Пошел на полночь. Было то еще до рождения Пернатого, в землях наших жили лишь птицы да звери. Здесь, на диком берегу, встретил великан девушку небывалой красоты. Сидя к нему спиной, полоскала она в волнах прибоя огненные волосы. Удивился он, ведь уже много дней не встречал людей, потом, плененный ее красотой, воспылал страстью и захотел увести незнакомку в свои подводные пещеры.