Гончая Бера

– Послушай, старший, – не выдержав, заговорил Зимер, – твой род – род охотников, выслушай же слово леса.

Хозяин кивнул и, сделав знак стрелкам, отошел от пришельцев на полдесятка шагов. Зимер последовал за ним и, отвернувшись от спутников, вынул что-то из запазухи, показал мужчине, прибавив несколько тихих фраз. Можно только догадываться, какие тайные связи объединяли лесных добытчиков разных племен, и что за весть нес его товарищ к землянке своего рода на поле торгов.

Может потому старейшина отправил их тайно этим путем, может Зоул и Савин лишь охрана для вестника? Однако то, что показал Зимер, подействовало.

Охотник Крачек сделал знак рукой, и стрелки опустили луки.

– Шагайте за мной да не сворачивайте, – сказал, словно ледяной водой плеснул и нырнул в кусты.

За первыми цепкими ветвями тальника скрывался расчищенный утоптанный проход. Скудный свет луны не проникал под густые кроны и Зоул шел вперед в полной темноте. Не успел он сделать и десятиа шагов, как едва не уткнулся лицом в спину идущего впереди мужчины.

– Осторжись, ступени, – донеслось запоздалое предупреждение.

Тусклый свет упал из-под полога на проступи спуска – вкопанные в землю деревянные плахи. За занавесью оказалась землянка с жердяным потолком. У входа, в глиняной рубашке очага, теплился огонек, а в нише стены светила желтым язычком каменная плошка светильника. Пламя на фитиле затрепетало под порывом воздуха, разбросав по стенам землянки причудливые пятна теней.

Следом вошли Зимер с Савином. Охотник еще раз придирчиво осмотрел пришельцев, вгляделся в их лица и, удовлетворенно кивнув, повернулся к дальнему, темному углу жилища.

– Ищущие Имя из племени Кайр, мудрейший, – произнес он в темноту, – в этом я им верю. Но в остальном… выслушай их сам.

И охотник с легким полупоклоном отступил к стене.

Из угла донеслись скрип дерева, кряхтение и на свет, тяжело опираясь на длинный резной посох, вышел старик. Целый ворох темных шкур свисал с его плеч, на кончиках кос – фигурки духов и животных, обереги колдуна. Не мудрено было не заметить его в полутьме. Черные с проседью волосы и морщинисто-бурая, как древесная кора, кожа лица почти сливалась с земляными стенами. Приблизившись вплотную, он острым и цепким взглядом ощупал лицо каждого из юношей.

– Великий Предок и Мать Для Всех хранят вас, вижу… – проскрипел Говорящий с Духами. – Ноги ваши быстры, руки сильны, глаз верен и мысли чисты. Хорошо… ну говорите, что видели. Духам ведомо, духи слышат, слова ваши будут правдивы…

Савин коротко пересказал все, что случилось ночью. Мудрейший внимательно слушал, переминаясь с ноги на ногу. Звякали блестящие раковины и желтые зеркальца на балахоне. Он вновь и вновь пробегал взглядом по лицам гостей и… остановил его на Зоуле.

– Ты, – прокаркал старик, – значит это ты найденыш кайр…

У юноши закружилась голова, в ушах раздался далекий звон, а глядящие в упор глаза старика странно приблизились…

Говорящий с Духами вздрогнул и повернулся к выходу, услышав снаружи испуганный крик ночной птицы.

И наваждение схлынуло, как море при отливе.

Старик повернулся к старшему охотнику. Им не потребовалось слов, чтобы понять друг друга. Лишь один взгляд, и мужчина, кивнув, выскочил из землянки.

– Идите за ним, – указал на дверной полог старейшина, – я следом…

После тесной и душной землянки воздух обжег ноздри режущей свежестью. Тьма же показалась еще непроглядней. Рядом привычно грохотала река. Зоул двинулся вперед и вскоре наткнулся на затаившихся охотников. Найдя свободное место у плетеной из живых веток ограды, заглянул в одну из смотровых прорех, увидел противоположный берег и мост. Внизу, над рекой, клубился густой туман, вытягивая вверх бесформенные отростки. Влажно блестели облизанные ими жерди настила. На другой стороне ущелья, там, куда уткнулась темная лента висячей тропы, на фоне струящегося серебра ивовых листьев ворочалась черная тень. Мертвый страж пути догнал ускользнувшую добычу.

Он нерешительно топтался перед непривычным шатким помостом, издавая недовольное ворчание. Люди, затаив дыхание, следили, как жуткая фигура двинулась вперед. Затрещали и жалобно загудели под небывалой ношей лыковые канаты.

– Великие предки, кто это? – прошептал один из охотников.

Тварь медленно приближалась. Хрустели жерди, стонали веревки, налетевший ветер подбрасывал вверх клочья тумана.

Рядом звякнул металл и Зоул угадал хриплое дыхание мудрейшего. Старому колдуну достаточно было одного взгляда на мост, чтобы бросить короткий приказ:

– Стрелы.

Охотники вскинули луки. Каменные острия со свистом рассекли воздух, потом еще и еще раз. Глухо пели освобожденные тетивы, сливая свой голос с гортанным речитативом слов призыва и повеления, что выкрикивал старик.

Но темная туша на мосту продолжала ползти к его середине, не замечая вонзающихся в неживую плоть наконечников.

– Рум, Тур – огонь и факелы. – На мгновение прервав вязь заклятий, выкрикнул колдун.

Двое охотников кинулись к землянке и вернулись с горшком углей и охапкой палок, обмотанных растрепанным, пропитанным жиром, лыком.

– Паклю на стрелы, – проревел старший охотник. Зоулу тоже сунули пару факелов, пучок древков, и он принялся обматывать оголовки липкими, дурно пахнущими, прядями.

Старший выбежал из-под ветвей и бросил горшок на сухую траву. Стрелки встали рядом. Над россыпью бордовых углей показались голубые язычки пламени. Зоул и его спутники сунули в жар наконечники и подали стрелы охотникам.

Четыре огненные дорожки прорезали ночь, устремились к туше на мосту. Две вонзились в настил, остальные канули в туман. Новая стайка огней понеслись к врагу, ярко осветив и сам мост и создание Моры, замершее перед пучками горящей пакли. На этот раз все нашли цель. По ущелью, спугнув спящих птиц, раскатился злобный рев. Запахло паленой шерстью. Длинные когти рвали гнилую плоть, сбрасывая пылающие патлы, но жир растекался по волосу желто-голубыми огненными струйками.

Стрелки вновь и вновь рвали тетивы. Клубки пламени летели к зверю, отрезая ему путь вперед стеной огня. Но мокрое, напоенное туманом, дерево настила гореть не желало. Голубые ручейки, бессильно шипя, стекали по влажным бокам жердей, и срывались вниз, огненными каплями пронзая молочную завесу над водой.

Страж путей воздел клыкастую морду к равнодушной луне в прорехе облаков и заревел яростно, зло, негодующе и вместе с тем жалобно и обиженно. Он будто грозил кому-то, требуя отдать обещанное. Вой доносился, казалось до самых небесных высей, но ответа не было.

Тогда, замолчав, тварь опустила голову, устремив взгляд вперед, и Зоул ясно увидел алые язычки пламени в мутных неподвижных зрачках мертвых глаз. В лицо пахнуло смрадом и холодом, мышцы потеряли силу и руки повисли плетьми.

Стрелки, метнув последние стрелы, опустили луки. Только Говорящий с Духами все также выводил свою песнь – заклинание.

И тут зверь рванулся вперед, сквозь огонь, по просевшему мосту. Зоул понял, что стремится он именно к нему.

Люди стояли, оцепенело глядя на близящийся факел горящей плоти. Оборвав заклятье на полуслове, старик, с неожиданным для его возраста проворством, выхватил у Зимера тяжелый топор и в три прыжка оказался у края пропасти. Широкий замах и кремневое лезвие, блеснув в лунном луче, обрушилось на вкопанное в землю бревно в том месте, где его сдавливали, обвивая, тугие кольца каната. Еще один удар и лыковые волокна с треском лопнули, хлестнув концом воздух точно плетью.

Захрустели, ломаясь, горящие перекладины настила, зазвенел, натянувшись, второй канат, а страж пути вцепился в него, и негодующе взревел. Никто из молодых так и не успел сдвинуться с места, а старик уже оказался у второй опоры, снова подняв топор. Почерневший, обросший мхом, ствол отозвался на удар ворчливым гулом, словно ссохшийся камлальный бубен. И старое дерево не выдержало. Косая распорка выскочила из трухлявого гнезда. Канат вырвал бревно из земли. Оно комлем ударило в грудь старого колдуна и сорвалось в пропасть. Дымящаяся туша порождения Моры полетела вниз вместе с пылающим мостом, подсветив поглотивший их туман алыми сполохами. На фоне гаснущего зарева Зоул успел заметить знакомую крылатую тень со змеиным хвостом. Вырвавшись из молочной пелены, летун скрылся в прибрежных ивах.

Со дна ущелья донесся глухой удар, треск дерева, всплеск воды и огонь погас. Шум стих, лишь река пела свою песню в извечном стремлении к морю.

Старик лежал на спине у ног соплеменников, упершись неподвижным взглядом в серое предутреннее небо.

Когда Небесный Огонь разогнал остатки тумана над рекой, двое охотников спустились с обрыва, но ничего не нашли, кроме нескольких клочьев шерсти на свисающих канатах. Беспокойная вода смыла и унесла с собою все следы.

Еще до утренней зари в поселок Крачек отправился вестник, а теперь, с рассветом, и остальные. Впереди шагал Токур, старший, за ним двое охотников с носилками, на которых покоилось тело Говорящего с Духами. Замыкали шествие трое пришельцев.

В четверти перехода от висячей тропы стремительный бег гремящей реки прерывался, и она бирюзовыми струями срывалась с обрыва, дробясь далеко внизу на лоснящихся спинах валунов в брызги и пыль. Воздух полнился приятной влажной прохладой. Зоул стоял на краю обрыва и, затаив дыхание, смотрел вниз. В скалистое взморье врезался широкий клин речной долины. На дне раскинулись болота поймы, заросшие красноталом, тростником и рогозом. Среди изумрудных ковров осоки виднелись бесчисленные голубые зерцала протоков и омутов.

Тем временем носильщики спустились по узкой уступчатой тропе к подножию источенной водой стены обрыва, и юноша поспешил вслед за ними. Оказавшись внизу, он еще раз оглянулся на гроздья радуг над водопадом, и нырнул в заросли ивовой лозы, на песчаном берегу.

То и дело над головами людей взлетали стайки вездесущих водных птиц, но никто из охотников не поднял лука. И хозяева, и гости племени молча пробирались сквозь кусты, утопая в мокром песке, раздвигая так и норовившие хлестнуть по лицу побеги. Но мучения были недолгими. Вскоре впереди проглянула большая плитняковая осыпь, голая и сухая, прокаленная полуденным солнцем. Над ней нависал массивный бурый утес. Идти по хрустевшим под ногами камням оказалось много удобнее, путники быстро обогнули скалу и остановились. Охотники опустили наземь скорбную ношу и склонили головы, а юноши молча стояли, пораженные открывшимся видом.

Из пологого откоса вырастали угловатые белесые столбы, бессонной стражей обступив нишу под обрывом. Меж ними, покоясь на двух плоских валунах, как на ладонях, поднималась над осыпью округлая чаша бурого камня. Над ней склонялось огромное, грубо высеченное, лицо, доброе и строгое, спокойное и величественное. Лицо Матери Всех. Над ним нависал карниз, из трещин его сочились струйки воды, прозрачной вуалью закрывая лик. Под тонким дрожащим и переливчатым покрывалом лицо казалось живым – то радостным, то опечаленным, то спокойным. Падая в сосуд, вода кипела в ее чреве снежно-белыми клубами. Пена переливалась через край, сбегая по склону к прибрежным зарослям.

Зоул узнал Молочную Чашу, о которой не раз слышал от старейшин. Токур зачерпнул из ручья пригоршню хрустально-чистой влаги, поднес к губам старика, омочив их, и вылил остатки ему в ноги. Охотники взвалили носилки на плечи и продолжили свой путь по кромке речной поймы, так и не проронив ни слова.

Землянки племени Крачек лепились к откосам, словно гнездовья их тотемных птиц. Под откосами лежал бурый пляж, перетекающий с полуночной стороны в длинную песчаную косу. С другого края в бухту вливались рукава и протоки болотистой низины, окрашивая ее в желто-коричневый цвет.

В поселке путников уже ждали. На косе стояла большая долбленая лодка, увешанная гирляндами хвойных веток и мелких лесных цветов. Вокруг стояли старшие охотники и старейшины в накидках из шкурок птиц.

Носилки опустили с плеч на мокрый песок. Старика уложили на устланное пахучими травами дно в праздничном одеянии Говорящего с Духами. На дне долбленки нашли себе место лук и стрелы, топор и кучка обсидиановых лезвий, еда в дальнюю дорогу.

Вспыхнули четыре жарких костра, и вскоре над ними уже жарилось мясо косули. Ее сердце и печень легли в ноги старику, а череп с рогами украсил нос лодки.

Зоула с товарищами усадили в общий круг у костра, и каждый получил по куску дымящегося мяса. По кругу пустили чаши густого пахучего питья с ароматом хмеля, замешанного на крови жертвы.

В костер упали пучки трав и янтарные куски смолы. Густой горьковатый дым повис над берегом. Даже неугомонный ветерок стих и над морем воцарилось безмолвие. Лишь беспокойные волны шипели на песке.

И вот в ритмичный шум прибоя начал вплетаться узор монотонной песни. Протяжной и печальной, долгой, точно зимняя ночь, словно вечный бег океанских валов, тоскливой, как крики чаек над утесами, то рокочущей громом яростного шторма, то шепчущей осенним ветром в вершинах сосен. Древняя, как сам океан, песня о том, что все, кто пришел в этот мир, в свой черед отправятся за море, в земли вечного лета и птичьих стай, тучных стад, доброй охоты и обильных уловов, туда, где юное солнце рождается из морских вод.

Пока тянулась песня, огненный глаз соскользнул с небесного купола за вершины деревьев, окрасив перья облаков цветом бирюзы и аметиста. Белая тень луны все отчетливей проступала на темнеющем восточном окоеме.

Вдруг Зоул понял, что волны плещутся у самых его ног. Незаметно и обыденно прилив вползал на берег, поглощая песчаную косу.

Лодка качнулась раз, другой, нехотя снялась и поплыла по серебристой дорожке к владычице ночного неба, круглой, словно бубен. Челн удалялся, уменьшаясь, сливаясь с водной рябью, и песня медленно стихала, растворяясь в плеске волн. Наконец люди ушли, а вода, смыв их следы, сомкнулась над последним островком песчаной отмели.

Ночь стерла с неба последний закатный отблеск, и в поселке начался обряд очищения. Все, кто провожал в путь Говорящего с Духами, собрались у большой землянки, врытой в откос. Из-под дерновой крыши клубами выбивались дым и пар. Мужчины группами входили за кожаный занавес и возвращались мокрыми, распаренными и довольными. Дошла очередь и до Зоула со спутниками.

Откинув полог, они вошли в баню. Посреди устланного тростником пола шипел, раскалившийся докрасна, каменный очаг. Плеснув на него по пригоршне воды из корчаги, развесили на жердях свою одежду и принялись ждать, когда пот покроет кожу.

После очищения тела гостей провели в обширную пещеру под обрывом. Дрожащий свет факелов едва обрисовывал фигуры сидящих у стен людей. В центре пустого круга, стоял новый Говорящий с Духами. Бесчисленные камешки, бусинки и фигурки на его балахоне сверкали, искрились и позвякивали.

Под каменным куполом повисла тишина. Мудрейший поднял руки и, чуть покачиваясь, начал напевать едва слышимую песню. Из темноты вынырнули две юные девушки, разливая по раковинам хрустальную влагу из большого сосуда, с поклоном подавая сидящим. Зоул в свою очередь принял из нежных рук и выпил в три глотка прохладную воду, воду из молочной чаши, принесенную в поселок еще при свете дня.

В руках Говорящего с Духами появился бубен. Он зарокотал сначала редко и протяжно, а потом все быстрее и быстрее. Песня стала громче и отрывистей. Старик закружился в танце, обходя ряды людей, за ним шли помощники, окуривая их смолистым едким дымом.

Упругий кожаный круг гудел все громче, а свет факелов тонул в густых терпких клубах, дробясь на радужные кольца. Сердце Зоула билось все быстрее в такт ритму. Пещера и лица расплывались, отступая, уходя вдаль. Бубен вел его все дальше по уже знакомой тропе в край видений и снов, край, где пряталось его прошлое, где он мог обрести себя прежнего. И юноша с радостью устремился по этому пути.

Глава 5. Волны и ветер

Разноцветные прожилки свободно кружились в бесчисленных водоворотах молочного тумана и лишь одна серебристая, натянувшись, дрожала, сверкая синими искрами, извиваясь в тонких, но сильных пальцах. Рука поднесла к ней гребень, и, казалось, перламутровые змеи сами потянулись вперед вместе с тем, что держали в пастях. Нить извивалась, стараясь вырваться, но черный камень приближался и, наконец, коснулся ее. Серая струйка тумана поблекла и безжизненно повисла, а черный камень, вобрав в себя ее блеск, окрасился голубым и серым. Рука выпустила пряжу и взмахнула гребнем. Серебристо-сапфировое сияние большой каплей соскользнуло с округлого навершия и, упав в гущу снежного дыма, расплылась кляксой, раздвигая радужный занавес.

Холодный ветер качал высокие травы, гоня серебряные волны по залитой хрустальным лунным светом равнине. Голоса ночных звонцов разливались в тишине, и легкая пелена тумана висела над влажными низинами.

Волк мчался по степи под немигающим взглядом летних звезд, и тень стелилась перед ним. Жгучий восторг, упоение стремительным бегом, силой неутомимых лап переполняли его, словно чашу, налитую до краев терпким вином.

Протяжный вибрирующий звук разлился над долиной. Остановившись, он вслушался в этот зов, и каждая жилка, каждый нерв его тела вибрировали вместе с тонкими переливами бесконечной песни. Подняв морду к небесным светлякам, глядя в лицо Атес, он застыл, окаменев. В нем бурлила, смешиваясь с рвущимся наружу восторгом, древняя родовая память. И он выплеснул из себя эту смесь гимном ночи и полной луне, отвечая на зов.

И вновь был бег к сердцу равнины. Там ждал величественный курган и хоровод вертикально стоящих камней на вершине, серебряных великанов, укутанных в плащи из лунного сияния. Льющийся с неба свет сгущался над холмом и искристым водопадом стекал в центр хоровода.

Волк взбежал на вершину и осторожными шагами прокрался между двух мегалитов, окунувшись с головой, будто в воду, в осязаемо плотные лучи. Будь это нежданным гостем, бесплотное свечение обожгло бы словно огнь, но зверь без помех прошел этот занавес, скрывший от внешнего мира то, что происходило внутри ограды.

Сквозь жемчужный туман виднелся круглый черный камень в центре внутреннего кольца столбов, пьющий сияние, словно губка воду. Вокруг валуна застыли одиннадцать белых волков. Одно место было пусто, и он занял его, замкнув круг.

Алтарь вспыхнул. Зверей окатила волна слепящего света и схлынула, оставив двенадцать человеческих фигур, двенадцать нагих мужчин. Братья подняли вверх руки и запели. Все было в этой песне – лунная ночь и степь, радость охоты и вкус крови на языке, наслаждение битвой и краткими минутами отдыха, гордость и единство перед лицом врага, счастье созидания и ярость разрушения.

Вместе с голосами сливались и души. Каждый был каждым, а все вместе чем-то большим. Со столбом жемчужного сияния уносились они к небесному куполу и там, в неведомых высях, крохотной каплей вливались в безбрежный океан жизни – всеобщей сути живущих, кативший свои волны от края до края этого мира.

Зоул очнулся от боли в боку. Острый камешек закатился под рогожу и давил на ребро. В щели низкой камышовой кровли уже просачивался дневной свет, больно резавший глаза.

– Велики предки, проснулся, наконец, – послышался недовольный голос Савина. – Я уж хотел водицы принести, освежить…

– Чего зря языком толчешь. – Пробасил из темноты Зимер, – сам знаешь, нельзя будить, пока душа на той стороне, может и не вернуться. – И, подумав, добавил, – хотя мне и самому хотелось его встряхнуть…

– Ладно, идем, нас давно ждут в пещере. – Савин выскочил на вольный воздух.

Зимер, не торопясь, поднялся с лежанки, поиграл плечами, разминая суставы, и тоже вышел. Зоулу ничего не оставалось, как протереть глаза и догонять спутников.

С моря дул спокойный, но тягучий и холодный ветер, волнуя темную и шершавую, как древесная кора, воду бухты. Волны одна за другой выбрасывались на песок. Ветер рвал пену в клочья и бросал в лицо людям соленую водяную пыль.

У полосы прибоя две черноволосые девушки сидели на перевернутой долбленке, болтая ногами, чинили растянутую на жердях сеть. Увидев чужаков, обе склонились над неводом, старательно вывязывая узлы, украдкой рассматривая молодых людей, толкаясь локтями и пересмеиваясь.

Савин отделился от спутников, подошел к ним и, опершись локтем на перекладину, заговорил.

– Благословенья предков, красавицы, проводите до пещеры старших?

– Сам дойдешь, – не поднимая глаз, ответила одна.

– Не видишь, мы заняты, – поддакнула вторая.

– Так хоть скажите, куда идти то.

– Если глаз не потерял, увидишь, – ответила первая, поправив фартук на коленях.

– Под красной скалой она, – добавила вторая, на мгновение оторвав, наконец, взгляд от сети.

– Ну, идите, а я догоню, – махнул спутникам Савин.

– Гляди, ждать не будем… – проворчал Зимер.

– Иди давай, – Рыбак повернулся к подружкам. – Девчонки, а вы не знаете…

Зимер недовольно глянул в сторону соплеменника и пошел вдоль берега. Зоул поспешил за ним. Сзади доносился заливистый смех.

Сын калана догнал спутников на другом конце бухты, у подножия красноватого стланцевого утеса. Чтобы добраться до пещеры, нужно было вскарабкаться по изъеденным влагой камням, к темному устью под нависшей шапкой карниза.

У входа, опершись на исполосованную белыми потеками стену, стоял молодой охотник. Увидев чужаков, он поспешил внутрь, а юноши остались ждать приглашения, вслушиваясь в обрывки долетающих слов.

– …слышали… да ждали иного…

– …лесной хозяин, поверженный и…

– …теперь не знаем, за кем шел…

– …без него словно слепые щенки…

– …кто мог пройти так далеко по пути духов…

– …будем внимать тому, что доступно слуху…

– …не о них ли…

– Юноши кайр ожидают, мудрейшие…

– Пусть войдут.

После яркого дня глаза не сразу привыкли к полумраку под каменными сводами. В круге пылающих факелов, развешанных на резных столбах, сидели семеро – схожие, словно братья. Белые бороды, седые косы, под пернатыми куколями, длинные длаки, укрывшие скрещенные ноги. Лица казались знакомыми по вчерашнему вечеру. Внимательные взгляды семи пар голубых до белизны глаз устремились на вошедших.

– Защита предков и Матери Всем вам и вашему племени, мудрейшие, – склонили головы молодые люди.

– Тень Пернатого и Мать с вами, – ответил за всех старик в центре полукруга, сжимая в правой руке резной костяной посох, – дайте отдых ногам и волю словам. – Поведайте про позапрошлую ночь, ничего не тая.

– Духам ведомо, мои слова правдивы, – начал свою речь Савин, и удобно устроился на травяной подстилке. Его рассказ был обстоятелен и неспешен, поговорить вожак молодых Каланов любил. Старейшины слушали внимательно и терпеливо, временами переспрашивали. Когда же повесть кончилась, сидящий по правую руку обратился к Зоулу и Зимеру:

– Все ли верно и нет ли слов вслед сказанному?

– Мой родич все передал, пращурам ведомо, – кивнул Зимер.

– Все слова прямы, – Зоул решил оставить свои тайны при себе.

– Мы услышали что хотели, – произнес носитель посоха. – Сегодня к стану совета племен отправятся лодки. Вы можете занять в них три места.

Юноши переглянулись, и каждый кивнул.

– Мы согласны, мудрейшие – ответил Савин.

– Верно решили, – одобрительно улыбнулся сидящий по левую руку от Отца Племени.

Готовые в дорогу лодки нашлись без труда. Они стояли рядом, у края прибоя. Гребцы укладывали на дно мешки с провизией и шкуры для постелей. Охотники в полном вооружении с дорожными мешками стояли чуть поодаль. Зимер безошибочно определил старшего и, переговорив с ним, повел соплеменников к крайней, самой большой долбленке, где, кроме юношей, поместились еще три гребца и рулевой.

Когда крачки попрощались с родичами и принесли жертвы хозяину вод, все дружно взялись за деревянные борта. Днища сердито заскрипели, подминая крупный песок. Каждому из пловцов досталось по узкому веслу и острые носы, украшенные головами птиц, сначала рывками, а потом все ровнее и уверенней, принялись рассекать набегающие волны.

Грести пришлось, пока не заболели плечи, а ладони не стали гореть так, словно ручки весел были из раскаленного в огне камня. Небесный лось вскарабкался на вершину своей заоблачной тропы, и лучи солнца, горящего меж его рогов, растекались по воде, слепя глаза. Но, наконец, ветер, дувший в правый борт, раскачивая лодки и перехлестывая через них волны, повернул и ударил гребцам в спину. На мачты подняли косые, плетенные из камыша паруса и долбленки, подпрыгивая на гребнях валов, понеслись вперед, словно на крыльях, позволив людям отдохнуть.

Весь день караван шел вдоль берега, держа его по левому борту. Утесы, поросшие лесом, сменили пологие галечные косы. Мимо проплывали одинокие скалы посреди моря. У подножия кипела белая пена, а над голыми, в серых потеках помета, камнями кружились шумные стаи птиц. Временами над водой показывались горбы песчаных банок, словно округлые спины неведомых морских чудищ, и темно-зеленые валы с шипением перекатывались через них.