Фант

По всему получалось, что заслуженный прадед Дыки никакой не герой, а напротив – приспособленец и негодяй. Некоторое время Дыка не верил злопамятной старухе с противным взглядом. Но, умение сопоставлять редкие сведения и эпизоды, вникая в краткие обрывки белой эмиграции, которые, несмотря на запреты, всё-таки ходили в народе, внимательное слушание станичных баек о лихом времени, подвигло его сделать неутешительный вывод и тут же сменить фамилию из стыда за предка. Дыка очень сильно переживал. – Ну, ладно, этого подлеца повесили. А кто ухитрился выжить? Такие же лжекоммунисты, которые заняли теплые места и умудрились передать их по наследству? – размышлял он, – чему верить-то в этой стране?

От предка-большевика Дыка унаследовал приступы неконтролируемой ярости, а по материнской линии – упрямство и долготерпение. Второй раз зона встретила уже Дыкина и вскоре, упростив, переработала в Дыку.

Были ли у Дыки в крови руки? А Бог его знает. В доступных протоколах этого не засвидетельствовано. Дать же отрицательный ответ я тоже не могу, ибо полагаю, что сыскать настоящего вора без этой малости представляется определенно трудным. Да и не быть жестоким и без свирепого нрава вору высокого полета просто невозможно. Ведь если тебя желают убить, то неловко защищаясь можно запросто и зарезать страждущего. А Дыку убить хотели, и не раз.

Кому-то он мешал, скорее не он сам, а его мировоззрение, внутреннее устройство.  И мешало оно кому-то настолько сильно, что как только Дыка слег, тут же набрали силу ранее едва приметные слухи, будто он ссученный. И заинтересованная в этом сторона так расстаралась, словно желала заживо вычеркнуть авторитета, будто того и не было. Тем не менее, это не помешало Дыке отомстить, виртуозно обтяпав последнее свое посмертное дело.

  6. Все эти дни Фант размышлял: – Что же, пинаясь коленом, имел в виду Дыка, на что хотел обратить его мысли, указать? Зачем подмигнул?

И как ни ломал голову, ничего толкового не приходило.

– Сволота, – злился он, – вся эта уголовщина сволота. Я его подлюку выручил, а он вон как со мною. Смертничек. Это я-то смертничек? А за что же? Или им в падлу помощь от простолюдина? Хамло, рожи каторжные! Урки! Ты ему раз помощь на блюде,  два, а он за оказанную услугу ухлопать тебя готов? Собака! У них, видать, принято платить смертью за добро? Черт свел меня с этим «привилегированным». Но хера вам от меня не снилось? Как я спроворю, так оно и будет. Все ваши блатные задумки – порожнее… Посмотри-ка на них, выбрали себе инструмент. Еще посмотрим, кто место мастера займет, кто кем «бревна» тесать станет.

Позлившись таким образом, Фант снова и снова обращался к беседе с Дыкой и принимался раскидывать умом. До головной боли иной раз мучил себя думками, а ответа не находил. В бессилии он принимался выуживать нечто доброе в образе Дыки. Не получалось, старался извлечь из темноты хитрость какую или глупость. Но все безрезультатно. В конце концов, он перестал морочить себе голову. Бродя по подвалу в поисках материала и пиная щебень, его взору подвернулся ржавый обрезок двадцатимиллиметровой арматуры.

– Ха, сгодится! Не хилая находочка. Если что, череп любому влёт проломит, – определил он возможности железяки, на том и успокоился, найдя ей укромную щель в кладке и под рукой.

7. Несмотря на обилие травяных сборов, Богу оказалось угодным принять самое невыгодное для Дыки решение, и вор медленно отдавал концы. После очередного осмотра лекарь дал не более пары суток умирающему, прося по возможности утаить это от больного. Но Дыка, видимо, и так всё понял, потому наступившей ночью велел «шестеркам» обеспечить условия и позвать к себе на разговор Маклера, чем немало удивил рыжего громилу.

Маклер вынашивал тайную претензию к Дыке и на трон. И при случае не преминул бы высадить тому под ребро финку, о чем Дыка хорошо знал. По жизни этот маститый мордоворот был глуп. Делая ставку на силу, которую, впрочем, характеризовать, как недюжинную было нескромно, он никогда не искал причин, считая, что "катать вату" занятие никчемное. Если он не был уверен, то всегда хитроумно переводил стрелки на других или же подключал к сваре поддувал. Камнем преткновения между арестантами стала неожиданная смерть Баритона, которому Маклер был другом детства.

В противность габаритам, дебелый верзила обладал кошачьей походкой. Дыка придремал и не слышал, как подошел Маклер, потому и вздрогнул, когда открыл глаза и увидел силуэт верзилы.

– А-а-а… Всё пугаешь? Репертуар не устарел, не пора ли сменить напев? – просипел Дыка.

– Каждому своё. Не могу отказать в удовольствии понаблюдать испуг, вот в чем дело-то – осклабившись, съёрничал урка, высказывая тем своё превосходство.

– По «бабушке» тасуешь? – вопросил вор и подумал, – Ишь ты, в башке солома, а ерепенится, что тот ёрш. Ну-ну, герой, поглядим, кто из нас в роли дамы будет, – и после недолгой паузы: – Что, в горло готов вцепиться? случай подходящий – в лоб резанул обреченный Дыка и добавил – Угомонись, я смерти не боюсь. Видишь, вон в том углу «косая» дожидается? Недолго мне осталось. Присядь-ка, пошебуршим напослед. Стараясь скрыть боль, Дыка сдвинулся к стене.

– Разговор или так? – легкомысленно обронил Маклер, но присел на край койки и невольно правой ладонью коснулся ловко упрятанной заточки.

Это движение не ускользнуло от острого взора Дыки. Ухмыльнувшись, вор изрёк: – Не мацай пера, когда плохо разбираешь собеседника. А то ить ответ недалёк, на сходе объяснять придется прореху.

И вдруг внезапно вскинулся и, к немалому удивлению Маклера, вор метнул заточку, которая с глухим звуком воткнулась в дверцу тумбочки. Маклер покраснел от злости. Как это ему удалось много лет таить такое умение? Надо же! – понеслось в голове Маклера, и на лбу выступила испарина, а между лопаток пробежал неприятный холодок. Он понял, что Дыка пас его и, заблажься тому расправиться, Маклер давно бы примерил деревянный макинтош. Это вконец запутало и расстроило бандита.

– Не забывайся и успокойся, ты мне нужен живым. Это мне теперь стоит поволноваться. Я без оружия, а не ты – оборвал вор нехорошие мысли, и Маклер понял, что он очень мало знал Дыку и вызван им неспроста. Хорошо бы чего лишнего не ляпнуть, – подумал Маклер.

– Знаешь за мою крайнюю ходку? – тихо начал вор.

– Много наслышан, не «стиры катаю» – последовал ответ гостя, немо намекая на шныряющие по углам камер слухи об обстоятельствах последнего дела. Вину в гибели Баритона во время налета на кассу приписывали Дыку, а от этого и считалось, что авторитет ссучился и репутацию подмочил.

– Наслышан, это хорошо. Да не по теме. Слышал звон да не знаешь где он…  Или ты тоже принимаешь меня за гниду? – повысил тон беседы Дыка, уверенный, что это так.

– Нет, что ты! Успокойся, но ты проясни мне весь этот замут.

– Ладно, скажу, да не песенку. Баритон сам виноват, и меня сильно подвел. Не владел собою стервец,  через край горяч был. Не к месту пушкой большой любитель был размахивать. А надо бы холодным разумом ему жить…

Я в тот раз лишь по случайности пулю не схлопотал. Вовремя понял, что дело провалено. Доведись мне не задрать лапы, а дернуться сгнил бы уже. В зоне говорят, что ты вот умный; знать обязан раз так – ни один вор авторитет из интереса так ронять не станет. Не клоуна корчим, когда "мыло варим". Это для закона и молокососов расклад, что я совесть потерял. Ну и пусть им. Думаешь, не знаю, что бают? Знаю. А разве кто взял смелости на себя приписать мне эту плюху в самом деле? Не слыхал за такое из мира?

– Да не-ет, – невнятно протянул Маклер.

– И не услышишь. Кто знает Дыку, глупое нести не станет. А менты пусть дурку хавают, с них станется.

При наступившей паузе размышляющий Маклер в темноте рассмотрел, что лицо собеседника усеяно крупными каплями пота и понял, что Дыке должно быть очень плохо.

– Ладно, хорош о пустом, – снова начал Дыка, – задуманное надо бы завершить. Не терплю недоделок. Мой дембельский аккорд так сказать, хе-хе-хе. Вот давай и перетрем мучицу. Или это не интересно?

– Да как же, – спохватился Маклер, в голове которого промелькнуло, что умирающий на воле оставил тайник и думает ему довериться, – интерес к хорошему делу всегда имею, серьезный интерес.

– Я скажу, а ты думай. Ту кассу, на которой погорел Баритон надо брать.

– Как! – аж подскочил Маклер.

– Ты это, потише. Неинтеллигентно орать-то. О деле шепчем, а ты горло дерёшь. Разве так можно? Нехорошо. Знал я, что непоседлив ты, да не брал в толк, что через край заранее кипятишься. Нехорошо…

Маклер почувствовал тревогу и легкий озноб. Из-за сволочного своего характера он мог лишиться доверия вора. А если заговорил Дыка, то стоило бы послушать. Этот так молоть языком не станет. Верно, старый хитрован что-то весомое замышлял, стоящее. Да не судьба. Вот и решил передать драгоценное наследие.

  8. Занятому монотонной работой Фанту пришло в голову снова разобрать по полочкам членов бригады. Не тут ли закавыка? – мелькнуло у него. Начал он с Маклера. – Тут надо все до мелочей учесть, ни крохи не упустить – внушал он самому себе.

Что Маклер подонок ясно, как солнечный день. Каков же «вес» этого Дыкиного товариша, что он за птица? – вернуло Фанта назад во времени. На зоне ничего скрыть невозможно. Какая странная дружба – думал Фант – авторитет и претендент. Маклер открыто ненавидел Дыку. Дыка явно презирал и даже брезговал Маклера. Но оба старательно держали марку, будто из них друзья – не разлей вода. Зачем шутовство, если каждый ждал случая всадить финку оппоненту? Кто же из них, кто? Вот политика, похлеще международной. К Дыке относились неоднозначно. Что уважали за справедливость – факт. Что некоторые откровенно считали ссученным, тоже, однако, факт. Но за глаза шакалом, как Маклера, не называли. Маклера же только боялись. Если Дыка открыто конфликтовал и не ввязывал в разборки поддувал, то Маклер поступал подло. Он старался любое действо обтяпать чужими руками, когда приходилось давать задний ход. А это случалось, и тогда Маклер трясся за свою шкуру, зачастую вместо себя под нож подставлял других. Здесь плюсов больше на стороне Дыки. К тому Маклер был замешан в слухах, что Дыка ссученный. А Дыка подобного о противнике себе никогда не позволял. Из всего напросился вывод – Дыка вправе вынашивать обиду на Маклера, обиду серьезную. Маклер же желал исчезновения Дыки, чтобы подмять под себя место авторитета. Да уж, попался пасьянсик, ничего не скажешь.

Рейсфедя – бестолковый бугай. Ему только бы пожрать, баб, да в пьяном угаре изувечить кого. Этот просто живет. Не думая живет. Ему покалечить человека раз плюнуть. Что в зоне и произошло. В недобрый час оказался перед ним худосочный малец. Амбал был под торчем и давай беднягу ни за что мутузить. И забил. Насмерть забил. Сход по этому поводу собирался. Но с дурака, как с гуся вода. Правда, шептали, будто Дыка очень переживал за погибшего. Мать у мальчишки одна осталась. Но в пику Дыке, за Рейсфедю сказал слово Маклер, и тому сошло. Нарваться на такого идиота, конечно, риск, но подобные всё-таки менее опасны, в отличие от умеющих шевелить мозгами. Да уж… Значит, Дыка обижался на Рейсфедю за то, что тот увильнул от ответа.

Теперь, наконец, очередь Занозы. С этим намного хуже. Заноза психически ненормален. Садист на генном уровне. Выносливости позавидовать можно. Кажется, жертву неделю гнать способен, что матерый волк. Ну и на этого управа есть. С таким сюсюкаться опасно. Сразу хребет сломал и делов-то. Главное паузы нельзя допускать. А без Занозы всей этой компашке грош цена. Так, пестуны без мамки. Потому Занозу вперед всего нужно будет нейтрализовать.

  9. Каждому предписано споткнуться душою, ранить её.  Кто о любовь искалечится, кого смерть близкого надломит. И Дыка не оказался исключением. Не избежал этой участи отщепенец. Произошло это на Енисее. Вторую ходку молодой выжига начал с побега. Дело случая. Завели конвойные его в кабинет на пересылке и пока туда-сюда носились с докладами и горланили оформители, надзор ослабился. Тут осужденный и юркни в щель, да тикать. И так зашелся кругами, что оторвался от довольно усердной погони. А к ночи шустрый ловкач выбрел на огонек. Небольшое село расположилось у дремлющей реки. Постучал в окно глянувшегося дома. Отворил дверь хозяин. Кряжистый мужичок; поздоровкался; нараспев спросил, чего гостю потребно. Вслед выглянула и маленькая женщина. Платком выцветшим убрана. Впустили нежданного посетителя. Чистота, уютные занавесочки, белые скатерки плетеные узелками. Вкусный запах доброго дома.

Хозяева как раз ужинать собрались ну, и "путешественника" за стол усадили.

– Мать, плесни-ка нам малость – скомандовал глава семьи.

Та молнию, было, метнула, но тут же погасила недовольство и вынесла прохладную бутыль.

 Выпили. Дыка сразу понял, что гостеприимные супруги «распаковали» в нем беглеца. Но молча терпел незаконник буравящие взгляды. Как поели, вышел с хозяином на крыльцо. Раскурились. Тут сам и затеял беседу. О жене рассказал, какая ему баба добрая подобралась Богом, о сыновьях хороших малых, что в тайге промышляют зверя. О себе говорил мало, но так, что выжимал слезу, слезу зависти к этому простому человеку. И такая Дыку охватила тоска, хоть бери и вешайся.

– Молод ты, ох молод. Что скажу, не прими за обиду. Нехорошее ты, парень, затеял. Вертайся-ка обратно, – закончил разговор хозяин, – не дело от себя бегать. Как ни крутись, а выше головы не прыгнешь. Оно хоть зло и имеет право на жисть, а себя под него равнять не нужно. Положенное смиренно прими, неча Божьей воли противиться – и, помолчав, добавил – Преночуешь и мотай под надзор. Так оно лучше подумать о причине тому, что случилось с тобою.

Впоследствии Дыка не раз отсылал посыльных к хозяевам со скромными подарками и наказом вручить хозяину безо всяких объяснений. А когда однажды узнал, что хозяин помер, а хозяйку забрали к себе дети, долго рыдал, уткнувшись в подушку.

  10. Уже полмесяца Фант томился в подвале. От делать нечего он несколько раз обращался к грядущему ограблению. Перепроверял, всё ли точно сделал. Даже однажды снова разобрал «быка», чтобы лишний раз убедиться в правильности расчетов. Придраться было не к чему. Несколько раз он проникал в потайной лаз и приподняв люк наслаждался шумом жизни и подолгу таращился на одинокий фонарь и пару окон. Хоть и одолевала бессонница, Фант частенько впадал в полузабытьё. И однажды в таком состоянии он вспомнил о Торпеде. Торпеда попал на зону по хулиганке и был пронырлив, что матерый лис.  Как-то зона торчала. Через «кордон» в руки заключенных попала весомая партия «дури». Естественно урки по тяжелой загудели. Торпеда, как и большинство, принял дозу. Сначала его прошибло дурачиться и, страшно выпучивая глаза, беспричинно хохотать. А спустя часа три он прицепился с разговором к Фанту. Благо рядом никого не было.

– Серый, я чёт знаю такое, за что меня прибьют.

– Отвянь, не до тебя.

– Серый, я те точняк грю, тако-о-е знаю. У-у-х! Кура-а-анты!

– Слушай, иди-ка ты спать, Куранты. Побаловал и хорош.

– Э-э-э, нет. Ты меня знаешь, я пока не выговорюсь, не улягусь. Хошь скажу? А? Ну, хошь?

– Да отвали ты, придурошный. Сказано же, люди спать хотят.

Но Торпеда лез обниматься и продолжал трезвонить. Фант попытался оттолкнуть Торпеду, но тот крабом вцепился в робу.

– Нет, Серый, люди спать не хотят. Нельзя спать. Маклер с дружками решили Дыку того. Се-год-ня… Понял? Ты меня понял?

– Да ну тебя, зараза. Иди на нары.

Но Торпеда не унимался и продолжал, будто заело виниловый диск. И только решительное предупреждение Фанта: – Тихо, идут! – смогло остановить Торпеду. Он как-то сразу сник и бесшумно растворился в темноте.

Взвесив обстановку, что в таком положении все возможно, Фант решил очередной раз выручить Дыку. Ничего особенного выдумывать было не нужно. Он, прихватив чей-то подменный бушлат, тенью просочился на тюремный двор. Затем утяжелил фуфайку двумя кирпичами, вывороченными у крыльца и, подойдя как можно незаметнее и ближе к ограде, забросил бушлат на высоковольтные провода сигнализации. Тут же взвыла сирена, предупреждающая о побеге. Засвиристели и закричали караульные на вышках. Вспыхнули тревожные прожекторы. Засновали офицеры. А еще минут через пять начались построения и поголовные проверки.

Прошел месяц. Как-то перед Фантом снова объявился подвыпивший Торпеда.

– Ты? Ну, твоя работа – тихо спросил он.

На это Фант промолчал. На зоне нельзя брехать попусту.

– Я Дыке шепнул за тебя. Он велел передать спасибо. Что молчишь?

– Молчу и молчу. Твое дело маленькое. Сказал и ладно. Только ошибся ты, малый, так то, – твердо смотря в глаза Торпеде, отрезал Фант.

Этого Торпеда никак не ожидал, а от взгляда ему стало не по себе.  – Да, этот Серый не так прост, как показывает себя. Однако он еще та штучка, – сделал он вывод, – по ходу он птица-то высокого полета, только таится. Об этом странном открытии в человеке он немедленно и восторженно доложился Дыке.

  11. Не спал тот раз Дыка, а наутро, немало удивив блюстителей закона, вернулся под арест. Как ни старались выбить из него причину скорого возвращения, так ничего и не узнали. Стыд за свою, пусть минутную, слабость не позволил Дыке предать огласке свои переживания. Поорали, конечно, от бессилия крепко избили, но этим и обошлось. Дело о побеге заводить не стали, но постарались и законопатили странного арестанта в тюрьму, пользующуюся самой дурной славой среди уголовников. И мотанула-же судьба коснуться душой короткого приключения при побеге! Так оно на всю жизнь врезалось в Дыкину память и, впоследствии, часто беспокоило его мучительными снами – снами белой зависти к этим простым и честным людям.

  12. Рейсфедя, один из отпетых негодяев, по паспорту Федор Собин, бурно отбывал срок, который пересекся с очередным заключением Маклера. Этот дебелый выродок не имел принципов и границ. Он запросто мог покалечить любого зека безо всякой на то причины. Подобным образом он развлекал себя, скрашивая серые тюремные будни. Читателю, верно, будет интересно происхождение его колоритной кликухи. Приклеилась она обычным образом. За собачью натуру и склонность орать Собина какое-то время за глаза обзывали Рейхсфюрером и Пиночетом. Но эти обзывательства не приклеились к верзиле. Тюремная интеллигенция, прикола ради, трансформировала вычурное погоняло "рейхсфюрер" в "рейсфедер". А малообразованные босяки, испытывая дефицит знаний и, тем смеша ученую часть арестантов, поняла это словечко по-своему. И потому в скором времени Собин стал Рейсфедей.

    Как ни странно, Дыка именно его зачислил в банду Маклера, посредством которой хотел провернуть последнее дело. Забегая вперед, вор безошибочно разложил карты. Хотя покойникам и все равно, Дыка не желал после ухода из жизни прослыть ссученным среди деловых людей. Для задумки ему требовался виновный, на которого свалят провал. Вспыльчивый и бестолковый Рейсфедя как никто подходил на роль надежного запала, что позже и произошло.

  13. Заноза, худющий и беспощадный малый, был чертовски вынослив в драках, и большой любитель искать кулачных дуэлей. Даже более сильный противник непременно был им бит, и бит жестоко. Окровавленный, порой с выбитым зубом и заплывшим глазом Заноза мужественно терпел побои в схватке до тех пор, пока изнемогший противник не опускал рук. Тут Заноза зачинал смертельное действо, которое оканчивалось тем, что бездыханное тело уносили в лазарет. А уж оттуда у поверженного было два пути: пожизненная инвалидность, или смерть в недолгой горячке. За это на зоне знали и Занозу попусту не задевали. Дыка понимал, что сведи он Занозу с Маклером, тот не откажется от такого компаньона. Это сработало. Потому и вырисовалась банда: Маклер, в роли главаря, Заноза (вроде личного телохранителя), Рейсфедя и Фант(темная лошадка).

   Был еще один. Уська, он же Иуда. Худосочного и гундосого еврея к делу пристроил Маклер, ослушавшись Дыку. Без гниды, мальчика на побегушках, не обойтись. А Маклер привык к услугам подпевал. Уське – тюремной никчемности, мелюзге со стажем, Маклер доверял и был уверен, что верный "нукер" исполнителен и предан, а что отчаянно глуп, так это даже лучше. Уська же, во многом коряво исполняя задания шефа, попадал просто от того, что с ним мало кто считался. Каждый немного сильнее Уськи старался впарит тому поручение. Поэтому летал по зоне Уська, как заводной. А перегнуть ситуацию ему не позволял низкий статус и, как ни странно, национальная принадлежность. В бараке со всех углов то и дело слышалось: – Иу-у-уда, подь сюды! Паца-а-а, где жид? Жи-и-ид, беги, тебя Крага давно ждет. Ты что не понял?

Маклер был несколько выше тюремных обычностей. Уську он называл Иудой только, когда отчитывал его за низкую исполнительность.

Весь состав банды был одной ногой на воле, и Дыка строго настрого наказал налетчикам терпеть режим и вовремя откинуться.

  14. Если бы не карячился близкий уход Дыка и не думал бы затевать эту игру. Задуманное он готовил себе – слишком соблазнителен был куш. Но карты судьбы выпали самым паскудным образом, и Дыке пришлось сходу изменить планы. Ох, как же он не любил скорых на руку поступков, необдуманности всякой, чему его научила жизнь!

Серому кличку Фант дал он, причём случайно. Это слово само по себе "легло на ноты". На дворе буйствовали веселые 90-е. Вечер. Влажная понёва тумана бисером усеяла притихшие клены в аллее. Без особого желания Дыка завернул в кафе. Хлебнул пару стопок коньяку у стойки и уже наладился идти своей дорогой, но возьми и зацепи разговором миловидную девчушку. А у той окажись в поклонниках разгоряченные кавказцы. Обступили толпой. Слово за слово, завязалась драка. И быть бы Дыке зарезанным, но откуда ни возьмись молодой человек. Несколько секунд и окровавленному Дыке открылась лазейка. Вор сходу в брешь, шкура дороже, и был таков. А парня крепко запомнил, хоть долго и не знал ни его имени, ни его судьбы. Выбежав из кафе, он укрылся в проулках.  В спасительной темноте в мыслях проносится: – На счастье мне этот фант Боженька обронил. Так и налепил смелому незнакомцу нарицательное имечко Фант.

  15. Почти шесть лет испарилось, как, вдруг, очередной прогулкой на одно мгновение глазам знакомое лицо. Заволновался, чему годки виною: – Надо же! не Фант ли? Скоро убедился – он. Однако себя выказывать до времени не стал. Втихаря разузнал за арестанта из второго барака – его спаситель бывший офицер, отбывает срок по гордыне. Ничего нового – передряга из-за бабы, вину на себя взял. Срок дерьмо. "Сагу о Форсайтах" прочитал и марш на волю. Долго приглядывался Дыка к Фанту и все мараковал, что из себя за человек Фант, чего достоин, отблагодарить ли? Время своим чередом, а следом вывод – Фант правильный, кому как не ему хорошо бы пожить из всей этой кодлы. А как слег вор, так и вовсе решился Фанта озолотить, подарив ему задумку. Что Фант вывернется, старик не сомневался.

Про Фанта на зоне не знали, потому величали заключенного Серым. На следующий день после разговора с Маклером, доверенный старика подвалил к Серому:  – Слышь, сегодня, как свистну, пойдешь на базар к Дыке.

– Эт еще зачем и кто таков этот твой Дыка? – задал вопрос Фант.

– Не гони. Хозяина каждому представляют с порога. Мое дело маленькое: передал и в сторону. Если сам не дурак, догонишь к кому вызван.

– Ладно.

Поздно ночью Фанта представили больному, по дороге огорошив значением уголовника, которому он понадобился.

Цепкая память Фанта подсказала и он было выразил, что признал в старике случайную встречу в кафе, где и сам едва остался жив, спасая от кавказцев вора. Но вор бросил один из тех взглядов, которые заставляют смутиться и отложить эмоции подальше. Чуйка подсказала, что разговор важный и нужно не выдавать знакомство.

– Серый, – представился Фант.

Дыка знал, что за ними следят шестерки Маклера и ловят каждое их слово.

– Серый, надо же. А по виду подходит Олежек. А ты Серый. Ну, Серый, так Серый. Присядь-ка. Не гляди, что я в таком виде. Никто не минует похожего положения. Склянка отобьет срок и адью, хе-хе-хе.

Фант присел. В свое время Фанту приходилось видеть обреченных, и он тяжело переносил подобные проявления жизни. Ему было больно смотреть на умирающего хозяина арестантской жизни. Дыка был жалок, и поделать с этим ничего было нельзя. Разговор Дыка повел, как и полагается вору. Медленно, подбирая каждое слово. Голос его был слаб, но все равно в скрипучих звуках чувствовалась особенная скрытая сила. Разве что тон был чуть завышен против обычного шепота. Но это от того, что Дыка знал – два-три подонка, притворяясь спящими, затаили дыхание, дабы не пропустить ни одного его слова. Вор незаметно тронул Фанта коленом. Фант понял и этот жест, и пронзительно посмотрел Дыке в глаза, что означало: – не дурак, я все понял.