Песнь Нижних земель

Пока вагонет стоял на своей первой кратковременной остановке, алакил с надсмотрщиком расположились подле него, изредка перего вариваясь. Машинист с помощником отошли в захудалую вокзальную лавку за свежей едой и водой. А вагонеточный углежог – молодой асир с извечной угольной пылью на бороде и лихорадочными черными глазами – пребывал, по всей видимости, в малом восторге от описанного Сипоном диалога в пассажирском отсеке. Более того, само нахождение поблизости такого отродья, как алакил, не давало ему покоя. Он не скрывал презрения, проходя мимо жутковатой парочки, косился и хмурил черные брови, таская уголь. А подойдя к группе собравшегося у кладовой вагонета немногочисленного обслуживающего станцию персонала, мало состоящего из известных народов Империи, и вовсе осмелел, в голос обсуждая мерзких пассажиров. Собравшиеся оборванцы утвердительно кивали, кося закисшие глаза на полукровку. Сплевывали пожелтелую от бигта слюну на серый песок, шипя неразборчивые проклятия. Огромный надсмотрщик смотрел на них, опершись о нагромождение коробок, то и дело бросая взгляд на выродка-подопечного, стоявшего рядом.

– Четверо хранят от таких, пожиратель! – крикнул асир, заметив, что выродок наблюдает за ними. Грязная смесь, под Черного подлезшая, что может быть хуже?

Собравшиеся загудели, одобрительно поддакивая, однако, не слишком прибавляя в голосе. Ведь в этих землях поредевший люд хоть и не был так осведомлен в причинах ненависти углежога и явном страхе остальной команды вагонета к их пассажирам, но отличить двух простаков от пары отморозков могли на раз. Насчет этих двоих, то чаша весов склонилась в головах люда ко вторым.

Громила с туповатым лицом уставился на полукровку, тот лишь улыбнулся, промурлыкав в ответ:

– Ты давай, накидывай угольку, молодой.

Вернулся машинист, окликнул углежога. И тот, ругаясь, залез в будку. Пожилой валимит прощался со старыми знакомцами, то и дело тревожно поглядывая на своих пассажиров, пригласил последних занять свои места, а сам вернулся к вентилям. Помощник прикрыл двери, послышался высокий гудок, на том и двинулись.

Холодное солнце ускорило темп, следуя за горизонт. На пустынные просторы спускалась вечерняя тень. Вагонет, фыркая и шумя, подъез жал к следующему на их пути схрону – маленькой грязной станции с потрескавшейся, потемневшей кладкой. На ней уже зажигали огни, платформа зашевелилась тенями работников, как только ветер донес до одиноких потрепавшихся построек визгливый тройной гудок. В эти места, в звонкую пустоту серых песков и далеких развалин, чистота и забота имперских архитекторов и государственных служащих добирались с трудом, если вообще добирались.

Вагонет остановился. Несколько работников, переговариваясь на жуткой тарабарщине, полезли выдувать из важных мест механизма скопившийся песок. Углежог, приветственно окликнув их и скинув трап, быстрым шагом направился в приземистую корчму, чью архитектурную принадлежность к имперской нещадно стирало время и многочисленные деревянные следы грубого ремонта.

Суму, устало подув на усы, потянулся, зевнул, быстро дал молодому помощнику распоряжения. Сам же направился к двум пассажирам, интенсивно разминавшим кости на перроне. Он подошел к ним, улыбаясь настолько добродушно, насколько мог. В полумраке, стремительно налетевшем на пустыню, надсмотрщик и его подопечный, облаченные в темные накидки, прикрытые просторными капюшонами, казались гротескными тенями, чудовищами из старых сказок, что в ночи пожирали людей, оставляя села пустыми. Подойдя к ним, он посмотрел на алакила, слегка закинув голову, полукровка не обладал, как и полагалось, могучим ростом асиров. В лицо его здоровенного надсмотрщика машинист старался лишний раз не смотреть – не от отвращения или страха, наоборот, простоватая квадратная мина казалась ему куда приятнее, пожилой валимит не мог так высокого задирать голову, ибо шея тут же отзывалась ноющей болью.

– Господин алакил, начал он. Господин тем Ра, тут мы остановимся на пару часов. Я, ма, немного вздремну, и мы продолжим нашу поездку.

– Во сколько мы отправляемся? – спросил алакил, смачно зевая. В тусклом свете его заостренные зубы казались еще более зловещими. Зевок заразил и гиганта, передавшись к уставшему в пути машинисту.

Суму, потерев усы, прикинув, ответил:

– Отбытие к часам восьми, его глаза забегали, если вы не против, конечно.

– Мы не против, пробасил гигант.

От удивления ла-Эля выдернуло из дремы.

– Сколько займет последняя остановка? – неожиданно резко спросил полукровка.

– Э-м-м. Она, она самая небольшая, господин алакил. Мы будем у Пасти самое позднее к одиннадцати часам!

Поймав пристальные взгляды своих собеседников, мужчина поспешил заверить:

– Тамошний вокзал не такой, как эти. Там можно и, ма, с комфортом поспать!

Полукровка слегка наклонился, края ужасного шрама мелькнули из-под капюшона:

– Вы же понимаете, господин Суму-ла-Эль, что дело наше важно. Можно сказать, все мы находимся под чутким присмотром чиновников.

Машинист замотал головой, размахивая длинными усами:

– Конечно, ма, конечно, господа. Час отдыха! К десяти часам максимум будем на перроне подножий! Я побежал, ма, дремать! – он поклонился, собрался было идти, но остался на месте: – Господа… Я смею предположить, что вы не могли не обратить внимания на бурную реакцию на вас, ма, моего углежога…

– Я обратил, улыбнулся полукровка. Гигант выказал согласие кивком.

– Вы его, ма, всерьез не воспринимайте, господа. Сами знаете, что о таких, как, кхм… вы, говорят в Асире. А он парень молодой, по вашим, ма, меркам – всего-то восьмидесятый год идет! – он помялся немного. В общем, господа, мне не нужны лишние проблемы. Тем более со службой безопасности и прочими, ма, ведомостями.

Пожилой валимит застыл в ожидании ответа. Надсмотрщик кивнул с видом крайнего понимания, алакил приглушенно сказал:

– Мы вас прекрасно понимаем, господин ла-Эль. Но по долгу службы мы все воспринимаем всерьез.

Валимит охнул. Алакил же улыбнулся, голос его стал добродушным:

– Но молодость, как говорится, шальная пора. Особенно у таких дивных существ, как асиры! Верно?

Машинист непонимающе смотрел на надсмотрщика, стараясь не сболтнуть лишнего, сам же расплылся в глуповатой улыбке:

– Наверное…

– Так вот вы и своего подопечного не забудьте предупредить, шепнул полукровка, что вам проблемы не нужны. Вы меня понимаете?

– Конечно, Суму еще раз поклонился, отходя от них. Конечно, я все понимаю.

Когда силуэт машиниста исчез в тенях одиноких лачужек, Багор повернулся к Сарге, нахмурившись:

– Даже не думай.

– Я и не думал.

– Не играй со мной, алакил, а то плохо кончишь. У меня все записано, каждый твой шаг.

Сарга скривился в притворном удивлении:

– Я думал, ты записываешь только ход и результат моей работы! – всплеснул руками. Никакой приватности!

– И не думай! – отчеканил надсмотрщик, нависая над подопечным, словно утес.

– Да на кой мне сдался этот притрушенный? Если сам не начнет нам мешать – мне до него дела нет.

– Не начнет, гигант направился в сторону корчмы, жестом призывая Саргу. А если начнет, я сам все улажу. Ты же не вздумай его трогать.

Сарга, припрыгивая, нагнал Багора:

– Но железки мы с собой берем?

– Конечно, пробубнил тот.

В корчме пахло скудной едой, подгнившей древесиной и печной гарью. Запах немытых тел был едва уловим, ибо местные работники станции – и по совместительству жильцы – предпочитали проводить дни вне стен своих запущенных строений, собираясь в корчме лишь по вечерам.

О задержавшихся проездом путниках местные вспоминали, как о важном событии, ибо и они были большой редкостью на этом направлении – в сторону Пасти к подгорному городку желающих отправиться набиралось мало. Вот и сейчас в осунувшемся пустующем зале за потертыми столами сидела пара-тройка рабочих утренней смены да начальник станции – старый хашимец с разорванным носом. У печи развалился корчмарь – явно горской наружности. Он неспешно двигал головешки кочергой, поднимая в дрожащий воздух снопы искр.

Багор не без усилий протиснулся в покренившийся дверной проем и пропустил Саргу. Гигант безмолвным жестом указал алакилу на дальний стол, укутанный тенью, сам же протопал к корчмарю. Закрыв могучей спиной вид на печь и оживившегося горца, принялся бубнить. Его бас приглушенным эхом гулял под закоптившимся каменным потолком. Полукровка молча миновал погруженный в полумрак зал, проскользнув, подобно тени, за грубый стол. Взволнованные таким событием немногочисленные посетители украдкой оборачивались, провожая его взглядами полными любопытства. Начальник станции, известный своим имперским отношением к смешанной крови, а главное, к алакилам, засопел. В его голове, подогретой настойкой, зашевелились, как черные крысы в темноте норы, недобрые мысли. Но не только осведомленность в тонкостях имперской культуры и социума портила старику настроение – тут явно постарался неуемный углежог, которого, кстати, не было видно.

Сарга, казалось, абсолютно не обращал внимания на косые взгляды работяг и покрасневший от злости и омерзения изувеченный нос хашимца, который от переполнявших его владельца каверзных чувств грозил окружающим нешуточным взрывом с последующим фонтаном кипящей от злобы крови. Не это привлекало внимание Сарги. Тень капюшона скрывала лицо, лишь блеск пугающих глаз прорезал темноту под неровными бликами тускло горящих ламп. Полукровка пристально наблюдал за своим надзирателем и чувствовал ту самую, гадкую нотку подозрения, ползущую где-то в животе холодным слизнем. Каждое движение гиганта, его приглушенный, медленный бубнеж заставляли Саргу сомневаться, напрягать нутро, подозревать. О чем гигант говорил с корчмарем, стараясь не выходить из роли дебила? Что он передал ему, или не передал, всего мгновение назад?…

«Передал», зашелестел голос из теней под потолком. Алакил вздрогнул.

«Передал… Они следят. За всеми вами следят, шелест, явно прибавляя в звуке, не собирался покидать головы. Казалось, он кружит под потолком, насмехаясь над полукровкой: – Нож поможет… Режь… Ты – инструмент… Они выкинут! Выкинут!»

Сарга мотнул головой, отгоняя наваждение. Складки капюшона задвигались в такт, подобно волнам. Доска, служившая дверью, со скрипом отворилась, окончательно прогнав пугающие голоса. В зал вошел углежог, вперив в полукровку разъяренный взор. Он тяжело дышал, сбиваемый гневом, наполнявшим его изнутри.

– Что, пожиратель, решил промыть мозги старику? Думал, так избежишь неприятностей? – он расправил плечи, выпрямляясь во весь свой впечатляющий рост.

Посетители завертелись, начальник станции хрустнул костяшками смуглых морщинистых рук, приподнимаясь из-за стола. Для того чтобы разжечь огонь ненависти, нужна была лишь небольшая искра. И вот, подобно воздуху, злоба молодого асира проникала в присутствующих с каждым вдохом. Омерзение от другого, отличного, вызывающего тревогу существа мигом накалило и без того напряженную атмосферу добела.

– Да нет, прохрипел полукровка, едва заметно сунув руку под черную накидку. Думал, как бы тебе избежать неприятностей.

Углежог шагнул вперед, работники, облаченные в тряпье, подались следом, вставая из-за столов. К подогретому люду присоединился хашимец, призывно положив пятерню на свисающий с пояса топор:

– Так правду говорит Шамиш? Алакил, с Черным котом якшающийся, на моем участке? Вижу, вижу, он сморщился, ухватившись за поседевшую бороду. Ты далеко от границ присмотра Аша, пожиратель. Богов тут нет, жрать тебе некого, и терпеть тебя вопреки всему никто не собирается. Ты противен люду самим своим существованием.

В подтверждение его слов люд, представленный тройкой оборванцев с весьма двусмысленными инструментами за поясами, закивал.

– А правду лялячут, что сеи богов пожиратели детей пожирают, коль божков кругома нет? – рявкнул безрукий горец с внушающей дыркой меж коричневых зубов.

Толпа загалдела громче.

– Они, что я точно знаю, колдуны и убийцы. Проводят ритуалы, пользуясь особым расположением Черного кота, провозгласил начальник станции.

Работники заохали, выплевывая проклятия. Кто-то тяжело вздохнул. Багор, наблюдая за сложившейся ситуацией, едва заметно мотал головой, увидев, как Сарга смотрит на асира, названного Шамишем. Но Сарга не видел Багора.

– А ты, Шамиш обернулся, смотря на стоявшего у стойки гиганта, не вздумай глупить, безбородый. Ты асир, могучий воин из службы безопасности, хоть и тупица.

Послышались тихие смешки. Он продолжил:

– За это я тебя уважаю и законы Империи чту, как и все присутствующие тут. Но ты без бороды. А значит, не знаю, как, но казни за убийство асира избежал. Так не глупи. Второй раз тебе такого не простят, видит Ашшура.

Багор едва заметно вздрогнул, но смолчал. Разъяренные люди, подстегиваемые асиром, приближались к Сарге. Вот их разделяли каких-то пара метров. Полукровка все так же сидел, откинувшись на жесткую спинку. Его рука скрывалась в складках накидки, голова плавно покачивалась из стороны в сторону. Ближе всех к нему стоял старый хашимец с каким-то пареньком, в чьих жилах намешали столько разной крови, что получилось нечто непознанное. Старик все так же не спускал руки с обуха топора. Напряжение достигло своего пика, люди тяжело дышали. В корчме стало так тихо, что был слышен шуршащий треск догорающих поленьев в печке. Шамиш прорезал завесу тишины рычащим баритоном:

– Так что, выродок, вздумал тут командовать, запугивать? Рассказывать старику, как ему управлять его же посудиной?! Как говорить со своим экипажем? Привык к такому? Значит, я тебя отучу – силы мне явно хватит.

Полукровка, мотнув головой, обратился к старому хашимцу:

– Интересный у вас в руках топорик.

– А?…

Все случилось быстро: дверь в корчму со скрипом отворилась. На пороге появился Суму-ла-Эль со своим помощником. Мгновенно осознав происходящее, он громко выругался. На шум повернулись несколько людей, в том числе и Шамиш.

Послышался удар от падающего стула, грохот свалившегося тела. Под закопченный потолок взлетел ужасающий хруст вперемешку с чавкающими звуками. Обескураженные работники обернулись: Сарга седлал растянувшегося на пыльных досках хашимца, черный нож ходил вверх-вниз, превращая лицо старика в кровавую кашу. Брызги крови разлетались вокруг, седая борода побагровела, спутавшись с ошметками разорванной кожи. Полукровка орал, подобно исчадию ночи. Начальник станции издавал булькающие звуки зияющей дырой, бывшей ртом мгновение назад.

От леденящей кровь картины ошалевшие работники застыли. Сипон протяжно взвыл, прячась за спину машиниста. Шамиш с открытым ртом не успел выйти из ступора, как по его щеке прошелся тяжеленный кулак Багора. Ноги углежога подкосились, он постарался устоять, но рухнул на пол, бесцельно хватая спертый воздух руками. Один гигант поднял другого, пинком направил асира к выходу. Тот, пролетев со свистом добрый метр, рухнул, оглушенный, к ногам бледнеющего Суму.

– Убрать его отсюда! – взревел Багор. Сарга!

Алакил поднял голову, капюшон спал, подставляя тусклому свету окровавленное, дикое лицо. Он улыбался своей жуткой, звериной улыбкой.

– Что ты натворил? – Багор ринулся к нему, сжимая рукоять внушительного меча. Что ты натворил, ненормальный?!

Гигант так и застыл, сжимая меч. Полукровка, вытирая окровавленное лезвие о лохмотья трупа, указал на руку хашимца:

– Он оголил оружие против агента левой руки.

И правда – хашимец сжимал в руке непонятно когда выхваченный топор.

– Он… что?

Сарга улыбнулся еще шире, его глаза светились полнейшим безумием:

– Еще и в присутствии надсмотрщика! Прямая угроза государственным служащим и выполнению государственного поручения.

Притупленные от случившегося работники, мотаясь полными страха глазами от гиганта к ужасному пожирателю, пятились к выходу, шаря по стенам руками. Багор вздохнул, отпуская меч. Рывком поднял полукровку на ноги; убедился, что корчма опустела. Обратился к корчмарю, не спуская глаз с измазанного кровью лица Сарги:

– Убери весь этот бардак, господин корчмарь, горец безучастно кивнул. Казалось, его совсем не беспокоит развернувшаяся минутами ранее бойня. И конечно, мне не престало учить тебя тому, что стоит говорить в отчете, в случае чего?

Багор оторвал взгляд от полукровки, вопросительно взглянув на корчмаря. Тот ответил ровным тоном:

– Правду, господин надсмотрщик – попытка нападения на агента левой руки в присутствии представителя службы безопасности.

– Верно, кивнул Багор.

– Что бы там ни говорил бывший начальник станции или молодой углежог господину алакилу, эти платформы и поселения вокруг – собственность Империи Асир. Законы тут соответствующие, подытожил корчмарь все тем же ровным тоном.

– Абсолютно верно, Багор повернулся к Сарге: – Пошли. И заклинаю тебя, колдун, в этот раз без глупостей.

Сарга лишь пожал плечами. Посмотрел на труп хашимца, на корчмаря, поклонился и вышел в ночь.

***

У вагонета в полном молчании стояли машинист, его помощник и углежог. Суму и Сипон держались от асира на небольшом расстоянии. Тот, с кожей белее мела, смотрел на приближающихся Багора и Саргу.

Они остановились в нескольких шагах подле. Гигант сверлил юнца глазами-бусинами в полном молчании. Сарга без тени улыбки на лице спросил, четко выговаривая каждую букву:

– Ты остыл, малец?

Шамиш кивнул, не осмеливаясь поднять глаз.

– На месте того нервного, уголки рта полукровки дрогнули, хашимца, мог быть ты. Спрашиваю один раз: у тебя есть ко мне вопросы? Асир, пересилив отвращение и ужас, угрюмо смотрел на алакила, придерживая ушибленную голову. Смотрел и молчал.

– Расценим это, как отсутствие оных. Господа, он перевел взгляд на застывшего машиниста и помощника: – А у вас?

Лиллиец всхлипнул, Суму прокаркал:

– Нет. Никаких вопросов.

Сарга одобрительно кивнул, улыбнулся, запрыгнул на борт вагонета, не дожидаясь спуска трапа.

– Тогда, думаю, вы не будете против выдвигаться без сна, господин ла-Эль? Думаю, он вам уже не светит.

– Не светит, пробурчал валимит. Он метнул на углежога взгляд, полный злобы и отчаяния: – Быстро поддавай пар и выдвигаемся. Ты, ма, тоже. Живо!

Углежог также запрыгнул на борт, стараясь держаться от полукровки как можно дальше, скинул трап. По нему вихрем взлетел Сипон, скрывшись в будке следом за напарником. Машинист сдержанно поклонился Багору, ожидая, когда он проследует в пассажирский отсек.

Платформа затихла. На нее спустилась ночь. Лишь пара огней сверкала от ветхих лачуг, служивших персоналу станции домом. Но лачуги беззвучно застыли в тишине. Густой, гнетущий покой нарушил протяжный гудок – никто не вышел сопроводить отбывающий вагонет. Механизм пыхнул паром, заскрипел и двинулся с места, оставляя местным повод для пересказа байки небывалого для этих краев масштаба.

В пассажирском отсеке тоже царила тишина. Багор молча смотрел на Саргу. Тот сидел не шевелясь, погруженный в свои мысли. Или, что было вполне возможно, пытаясь отогнать голоса в голове.

– Вытрись, пробасил Багор, кидая подопечному бутыль воды и полотенце.

– Вытрусь.

Гигант достал массивную книгу в черной кожаной обложке. В правом верхнем углу виднелся знак – белая ладонь. Он аккуратно открыл нужную страницу, приготовившись писать:

– Ты заставил его достать топор, верно? Сарга молчал.

– Отвечай.

– Если бы и заставил, прохрипел полукровка, то лучше он, чем молодой асир. Верно, тюремщик?

– Ты нарушил закон. Алакил не может проводить запрещенные манипуляции с гражданами Империи и лицами особого статуса, если того не требуется для выполнения его прямых обязанностей. Ты выполнял прямые обязанности?

– Вполне. Я защищал свою жизнь. От угрозы ей и, что логично вследствие, угрозы невыполнения прямых обязанностей. Так и запиши. А еще запиши, что если бы не этот старый идиот, то в луже крови там лежал бы я. И у кого, как не у тебя, были бы проблемы.

Багор задумался, откладывая перо. Помедлив, сделал в книге лишь пару пометок, захлопнул и спрятал черный фолиант в рюкзак.

– Ты заигрываешь со смертью.

– Да, улыбнулся полукровка, нас для этого и держат.

Вагонет качнулся, за окном клубилась ночь, превратив пространство в безраздельную темень.

– Ты же понимаешь, что этот Шамиш теперь затаил такую злобу, какой и не пахло ранее?

– Что ты хочешь от меня услышать, тем Ра? – Сарга презрительно скорчился, разводя руками. Я импровизировал. Что мне нужно было делать? Как пришло в голову, так и сделал.

– «Пришло» с какой стороны? Сарга смолк. Багор хмурил брови.

«С какой?… Он знает… Вкус крови…» – шептали голоса. Алакил старался не подавать виду:

– Возможно, с той, где сейчас блуждает когда-то убитый тобой асир, надсмотрщик.

Лицо Багора исказила ярость. Всего на секунду, пока самообладание не сковало чувства. Глубоко вдохнув, гигант жестом призвал полукровку успокоиться:

– Я вижу, что голоса не утихают. Снова. Прожуй марозью, хотя бы половину.

На сей раз Сарга не стал отказывать. Гигант порылся в сумке, достал завитушку болотно-зеленого цвета, с хрустом надломил ее, протянув полукровке кусочек. Тот нехотя сунул растение в рот, пережевав, кривясь, запил водой.

Голоса глохли, точно их уносил ветер: все тише, тише, тише… Пока вовсе не смолкли. С удовлетворением Сарга прислушивался к прекрасной тишине в голове. Мысли растворились, тревоги отошли. Он услышал вопрос Багора, не уловив смысла сказанного, кивнул. Движения давались с трудом, словно он оказался на дне бочонка со смолой. Алакил блаженно улыбнулся. Его клонило в сон. Глаза закрывались.

«Где-то у краев материи возвышались четверо белых образов. Исполины следили за Саргой – сквозь них на крохотного человека смотрело само мироздание. Теряющиеся в небосводе фигуры отбрасывали густую тень, роящуюся в беспрестанном движении. Мрак у лап титанов озарился зеленым всполохом».

– Отдохни, буркнул Багор. Отдохни, а я прослежу, чтобы тебя не убили во сне.

Глава четвертая

Прямые обязанности

Багор проглотил третью лепешку, добротно набитую вяленым мясом, икнул, вытирая руки о штаны. Он всматривался в клубящуюся тьму за окном, давая мыслям течь беспрерывным потоком. Такую роскошь асир-переросток мог позволить себе крайне редко, отчего подобные моменты тишины и уединения он ценил превыше всего. Гигант прервался лишь на мгновение, когда уснувший от действия лекарства алакил дернулся, пролепетав что-то неразборчивое. Багор привстал, стараясь не шуметь, достал из сумки белую статуэтку, крайне реалистично изображающую Аббала – Белого Льва, чьей помощью пользовался каждый уважающий себя аптекарь, хирург или поэт. Произнес его имя, дотронувшись к ворочающемуся алакилу. Полукровка успокоился, вновь проваливаясь в глубокий сон. Помог ли в этом Белый Лев – Багору было неизвестно. Асир уселся на место, задумчиво потирая статуэтку пальцем. Мысли стройным рядом вновь несли его в былые времена, оголяя пред внутренним взором детство и юношество, споры с отцом и надежды, что влиятельная семья возлагала на своего отпрыска. Взлеты и падения, успехи и неудачи стремительными образами озаряли сознание.

Неизменно мысли приводили к моменту, переломившему его жизнь надвое. К моменту величайшего позора и нахождению Багора тем Ра – известнейшего в узких кругах агента службы безопасности – на пороге гибели. Он потерял все, чего добивался на протяжении долгого пути, длиною в несколько веков. Он лишился прошлой карьеры и крайне соблазнительных перспектив – того, что выступало для гиганта всем миром и единственным смыслом существования. Ведь не было у него, Багора тем Ра, ничего, кроме занятого поста и интересов Империи, которые он в рядах других агентов защищал всеми возможными силами. Он потерял все, кроме опустевшей жизни, и кабы не вмешательство вещего, потерял бы и ее.

Багор вновь икнул. Взгляд невольно переместился на скрутившегося в темноте полукровку. Так же невольно, машинально на лице Багора залегла тень отвращения.

«Как это существо вообще может находиться в выстроенном асирами мире?» – думал он, стараясь отделаться от неприятного чувства.

«Печальная необходимость. Опасная, противная не только устоявшимся традициям и идеологии страны, но и банальным соображениям безопасности. Печальная необходимость…» – он не без труда сместил бессловесный поток в иное русло, придушив захватившее нутро отвращение и – в чем он мог признаться лишь себе – страх. Багор боялся своего подопечного – исхудавшего полукровку болезненного вида, которого гигант мог разорвать надвое голыми руками. Боялся того, кем он становится, боялся охватившего истерзанное существо безумия, боялся противных Белым Львам и людям узоров, уродующих кожу полукровки выпуклыми шрамами, боялся ужасного, вечно распахнутого ока, застывшего на лбу, чье неестественное свечение мучало Багора в кошмарах. Он знал, что может сцепить на шее подопечного огромную пятерню, расплющив позвонки без особых усилий, знал, что алакил находится под его контролем, лишенный возможности пользоваться чуждыми силами без их детального документирования. Знал, но боялся того, что живет в истерзанном теле. Того плана бытия, в которое алакилы погружаются, выполняя свою работу.