Полная версия
Петля Сансары
Все шарахнулись в стороны. Девочки, с интересом наблюдавшие за ссорой завизжали. Мальчишки не понимали, что произошло и начали метаться.
Только Дима стоял спокойно. Он один знал какой разрушительный эффект имеет этот не сильный удар сверху, по незащищенной ключице ребенка. А ведь не смотря на его понты, нападавший был еще ребенком.
Надо было слиться с толпой, чтобы не выдать себя, и Дима тоже сделал испуганное лицо и отбежал в сторону, всем своим видам изображаю испуг.
Шум и крики были сильнейшие. Внезапно, как будто из пустоты появились несколько учителей. Раздвинули школьников и кинулись к упавшему, спрашивая его, что случилось. Но он не мог говорить. Только катался по полу и кричал.
Через несколько минут появилась школьная медсестра и осмотрела пострадавшего. Тот по-прежнему не давал дотронуться до себя. Но сильные руки учителя физики и преподавателя НВП все-таки смогли его удержать. Медсестра определила перелом ключицы. Вызвали скорую.
Постепенно в коридоре собралась почти вся школа, и учителям пришлось разгонять своих подопечных по классам.
Наконец приехала скорая, и пострадавшего увезли в больницу. Всех развели по классам, и всё вроде бы успокоилось, но Дима знал, что это только затишье перед бурей.
К ним в класс пришла их классный руководитель, вместе с завучем и директором и начался допрос. Он знал, что его быстро сдадут, и ждал этого.
Буквально через несколько минут, девочки рассказали о том, что случилось. Что Москаленко ударил Картонкина. Горящие праведным гневом глаза учителей обратились на виновника переполоха, обвиняя его во всех грехах, а тот изо всех сил делал вид, что ему страшно и он испуган, смеясь про себя во все горло.
Его вызвали к доске и потребовали рассказать о том, что произошло. Дима стоял у классной доски, опустив голову и хлюпая носом, рассказывал о том, что он защищался. Что Картонкин ударил первым, а он только ответил.
Ему не дали закончить. Почему то все, заочно уже вынесли ему приговор и теперь только утверждали свой вердикт.
– Как ты мог покалечить своего товарища? – вопрошала директриса.
– Ты знаешь, что за это тебя могут выгнать из школы и посадить в тюрьму. Ты катишься вниз по наклонной Москаленко. Как воспримут это известие твои родители? Как отреагирует мать Картонкина? Ведь ты покалечил его. Он теперь останется калекой на всю жизнь.
Речь лилась без перерыва. Казалось, директриса просто упивается своей ролью одного актера. Дима исподлобья смотрел на нее, и ему очень хотелось оборвать этот словесный вулкан, но время еще не пришло.
Наконец, не прошло и полчаса, как директриса закончила, и гордо объявив Диме, что вызывает его родителей в школу и будет поднимать вопрос о его отчислении, ушла из класса. Завуч, так и не проронивший не слова, последовала за ней. Осталась только классная руководительница и преподаватель биологии, урок которой, должен был сейчас идти.
Продолжилась словесная экзекуция, теперь от классухи. Она еще несколько минут осуждала драки и призывала к добрососедским отношениям. Потом подняла вопрос о наказании.
Дима также исподлобья следил за поведением класса. Мальчишки, те кто, как и он подвергался нападкам этого хулигана, судя по их виду, поддерживали его, но их было меньше. Большая их часть тянулась к пострадавшему как овцы к вожаку стада и теперь, когда их лидер был повержен этим «новеньким», все с пылающими взорами спешили обвинить его в жестокости. Может быть, боясь мести пострадавшего. Неизвестно.
Девочки сидели и осуждали его по-разному. Единственное, что он увидел точно, так это то, что никто не встал на его защиту. У всех были свои причины, но никто не встал и не высказался со словами поддержки. Это еще больше обозлило Диму.
Наконец слова обвинения закончились. Классуха потребовала, чтобы все после уроков пришли в ее класс. Будет проходить собрание класса.
До конца урока осталось несколько минут, поэтому преподавательница биологии только и успела дать домашнее задание, как прозвенел звонок.
Все пошли из класса, и Дима заметил, что он стал точкой отчуждения. Все боялись смотреть на него, а тем более заговаривать с ним. Он как будто стал не видимым. Вроде бы в окружении одноклассников, но один как перст. Его это вполне устраивало.
Они перешли в другой класс. Заняв свое место за партой, он заметил, что место рядом с ним пустует. Удивленно осмотревшись, он увидел свою соседку сидящей уже на другом месте. Философски пожав плечами, он принялся читать учебник. Было черчение, а он его забыл уже полностью, надо было восполнить пробел в своих знаниях.
К нему никто не обращался, старались даже не смотреть в его сторону. Его это вполне устраивало.
Физику и черчение преподавал один и тот же учитель. Он занимался доставкой пострадавшего в больницу и поэтому у него, как и у любого другого человека возникло большое любопытство, которое он хотел удовлетворить.
Войдя в класс, он нашел глазами виновника переполоха и с удивление обратился к нему.
– Москаленко. А ты почему один сидишь? Где твоя соседка?
– После происшествия, я теперь стал персоной нон грата в классе и она, чтобы избежать негатива, который на меня сливают, решила сменить место дислокации, – ответил с грустной улыбкой Дима.
Физик на несколько мгновений завис, услышав эту фразу. Он никак не ожидал, что пятиклассник знает такие слова. Но он был умный мужик и сумел быстро справиться с растерянностью. Быстро найдя линзами своих очков его соседку, он обратился с тем же вопросом к ней.
Но девочка смешалась, покраснела и не смогла ничего нормального ответить учителю.
Еще раз, осмотрев через очки класс, он опять обратился к Диме.
– Похоже ты прав. Ты действительно персона нон грата.
– Ну, что же персона. Ты готов рассказать домашнее задание?
– Извините Сан Саныч. Но я, честно говоря, еще до сих пор в шоке и не смогу вам ответить правильно. Еще раз извините.
– Согласен с тобой. Не каждый день дети ломаю друг другу ключицы. Ладно. Живи пока. Найдем другого желающего.
И оставив в покое Диму, переключился на других учеников.
Подняла руку староста класса.
– Можно спросить Сан Саныч?
– Ну, попробуй.
– Вы же отвозили Лёшу в больницу. Как он там?
– Да ничего. Жить будет. Рентген показал, что у него сломана ключица. Ему ее вправили и наложили гипс. Сделали укол обезболивающего, и теперь он спит. А вы продолжаете учиться. А раз ты сама подняла руку, то иди к доске и расскажи нам, как ты делала домашнее задание.
Дальше урок вошел в свою обычную колею. Все казалось, забыли и о Диме, и о Лёше.
Прозвенел звонок. Это был последний, пятый урок. Можно было идти домой, но классная руководительница, требовала общего сбора. Поэтому все нехотя пошли в свой класс. За это Диму еще больше невзлюбили, но тому было уже все равно.
Все заняли свои места и стали терпеливо ждать классуху. Она задерживалась. Класс разбился на маленькие кучки и с увлечением обсуждал происшествие. К Диме никто не подходил. Он опять был в гордом одиночестве. Но это никак на него не влияло. Он уже давно привык к такому положению. Он просто сидел тихо на своем месте и вспоминал прошлую жизнь. Оценивая то, что он сделал и не сделал, и что теперь ему надо сделать и не сделать. Ясно было одно, что на своей прежней жене, он уже никогда не женится и у него никогда не родится дочь от нее. Это было очень грустно, потому что, несмотря ни на что, он любил ее, и ему будет очень не доставать дочери, хоть они и были в ссоре последние годы. Дочь тоже любила его, он это знал точно, даже несмотря на то, что она никогда не говорила об этом. В этом она была очень похожа на него. Его дочь Катя осталась там, в прошлой жизни. Наверное, она очень плакала, когда узнала, что он погиб. Эти мысли даже выдавили слезы из его глаз. К своему удивлению он заплакал.
Увидев это, одноклассники еще интенсивнее зашептались. А он, не обращая ни на кого внимания, полностью ушел в воспоминания и слезы неудержимым потоком полились из его глаз. Как же ему этого не доставало, там, в прошлой жизни. Возможности слезами смыть всю печаль и горечь. Как он завидовал женщинам, которые могли плакать по любому поводу. Даже тогда, когда он хоронил маму, слезы так и полились из его глаз.
А как ему хотелось тогда заплакать. Рыдания были внутри его, но не смогли прорваться через панцирь привычки, который он нарастил на себе за эти годы, пытаясь скрыть свой внутренний мир от чужих глаз. Защищая его и оберегая от внешнего воздействия. Этот панцирь начал на нем нарастать именно в это время, в котором он сейчас находился. С каждым годом становясь все крепче и крепче.
А сейчас, после разрушения старой плоти, это новое тело еще не успело отвердеть до состояния обожжённой глины. Его молодое сознание, хотя и со старой памятью еще не до конца покрылось глазурью брони. И поэтому сейчас слезы неудержимым потоком лились у него из глаз, вымывая из души всю накопившуюся за эти тридцать с лишним лет боль.
Как будто через сливное отверстие, эта влага из его глаз, за считанные минуты смыла все. Он почувствовал, как его душа обновилась. С плеч слетел груз прожитых лет. Все несчастия, вся боль и страх, загнанные в самую глубину его сознания, смыл этот поток очищающих слез.
Он почувствовал, как плечи его расправляются. На душе становится легко и чисто. Как будто солнце взошло после полярной ночи и своими лучами окрасило окружающий серый мир, своими чистыми лучами. Освещая яркими красками эту суровую действительность, и одновременно примеряя его со старым, и все-таки таким новым, миром.
Он только удивлялся себе. Он плакал второй раз за день. Какое это было удивительное ощущение. Воистину, только жаждущий может оценить вкус простой воды. Так и он, не плакавший уже больше тридцати лет, смог оценить силу целительного воздействия слез.
Когда он пришел в себя и сумел оглянуться вокруг, то увидел изменившуюся картину. Все одноклассники прятали от него свои глаза. Они уже не жаждали его крови. Они жалели его. Осознав эту жалость к нему, Дима почувствовал, как его захлестывает неудержимая ярость. Нет хуже оскорбления для настоящего мужчины, чем жалость. Жалость любят женщины и дети, но не настоящие мужчины. Она их злит и приводит в бешенство. Неудержимое бешенство берсерка, которое разрушает все вокруг, вместе с хозяином. Никогда не оскорбляйте мужчин жалостью.
Его даже самого поразила скорость, с которой сменилось его настроение. Мгновенно было забыто все, слезы исчезли еще быстрее, чем появились. Дима сжал кулаки и заскрежетал зубами, готовый кинуться на класс в яростной атаке.
Неизвестно, что произошло бы в следующий миг, но тут открылась дверь и вошла классная руководительница. Оглядев класс, она остановила свой взгляд на Диме. Тот едва успел опустить взгляд, чтобы не показать ей всю свою силу.
– Москаленко. Пошли к директору. А вы – она оглядела остальной класс, – ждите меня.
Дима, не поднимая взгляда и изо всех сил пытаясь обуздать ярость, клокотавшую у него внутри, взял свою сумку и поплелся за ней с видом побитой собаки.
Глава 6
В большом кабинете директора заседала целая комиссия. Здесь была директор, завуч, еще несколько не знакомых ему женщин и мужчин. Сидел даже один старший лейтенант милиции. Дима увидел своего отца. Это все произошло мельком, когда он входил в помещение.
Как только он вошел, какая-то женщина кинулась на него, размахивая руками и выкрикивая обвинения в том, что он искалечил бедного ребенка. Старлей схватил ее и усадил на место. Судя по всему, это была мать Картонкина. Немного погодя Дима вспомнил ее. Сейчас она была еще молодая и довольно красивая женщина, сильно отличавшаяся от той старухи, которую он последний раз видел.
Ему не предложили сесть, а указали место, куда ему надлежало встать. Он не стал спорить и занял его.
Речь начала директриса. Она рассказала о чрезвычайном происшествии, которое потрясло всю школу. О том, что ученик в безобразной драке покалечил своего товарища. О том, что он причинил боль и страдания невинному мальчику, и она как руководитель школы должна принять меры дисциплинарного воздействия к виновнику.
Дима слушал эту тираду молча, только исподлобья оглядывая находящихся в кабинете людей. У всех на лицах застыла маска осуждения. Все кивали головами, соглашаясь с директором.
Дальше взяла речь, как потом оказалось начальник Районо. Она тоже высказалась относительно не допустимости подобного поведения.
Слушая ее выступление, Дима наблюдал за отцом. По его выражению лица было трудно понять, о чем он думает. Работа научила, второго человека в районе, скрывать свои чувства.
Начальник Районо, наконец, подошла к тому, что здесь находится инспектор по делам несовершеннолетних, который должен поставить на учет, такого хулигана как Дима.
Видно было, что она боится его отца, так как была его непосредственно подчиненной, но, тем не менее, она должна была продолжать в том же духе, иначе она могла бы лишиться своего поста, за халатность в работе.
Потом начала говорить мать Картонкина. Она через слово обвиняла Диму в избиение своего милого мальчика и требовала наказать его по закону, то есть отправить его в спецшколу для трудных детей.
Дима долго слушал этот бред, с его точки зрения. Наконец не выдержал.
– Я вижу здесь, у нас, происходит суд. Тогда требую последнего слова обвиняемого.
Все опешили от его спокойного голоса. Даже отец удивился.
Директриса, было, вспылила, что нельзя перебивать старших и что он должен иметь уважение к ним.
– Вы требуете уважения к себе и одновременно отказываете мне в нем. Я считаю это не допустимым. Вы сначала должны выслушать мои слова, а потом уже устраивать судилище. Или я не прав? – обратился Дима к старшему лейтенанту.– Как быть с презумпцией невиновности? Или она уже в Советском союзе ничего не значит?
Старлей смешался. Но потом подтвердил его слова.
– Мы все должны выслушать и виновную сторону. Только после этого начинать разбирательство.
Произнеся эти слова, он с надежной посмотрел на Диминого отца, в ожидании поддержки, но тот продолжал сохранять молчание.
– Хорошо. Говори, – нехотя разрешила директриса.
– Спасибо.
– Вы обвиняете меня в том, что я покалечил своего товарища. Начну сначала. Во-первых, он мне не товарищ, а просто одноклассник. Во-вторых, почему вы не принимаете в расчёт показания других одноклассников? Может потому, что они не вписываются в ту картину видения, которую вы для себя построили? Или вы просто не слушали их?
С момента моего появления в школе, продолжаются издевательство надо мной, моих как вы называете товарищей, и заводилой у них всегда был ваш сын, – он посмотрел на мать Картонкина.
– Если вы не знаете об этом,– Дима посмотрел уже на директора, – то грош цена вам как руководителю школы, вместе с моим классным руководителем. Если знаете, то тем более, вы занимаете не свое место.
Одноклассники, не все, а только некоторые, которые считают себя хозяевами класса, избрали меня мишенью для своих атак. Не проходит и дня, чтобы меня не ударили, не скинули учебник со стола, не дразнили, или поставили подножку. Если я начинал возмущаться, они меня били. Весь класс об этом знает.
Произнеся это он в упор посмотрел на свою классуху. Она от этих речей побледнела и как-то сникла.
– В конце концов, мне это надоело. Раз учителя не в состоянии следить за дисциплиной в школе, приходится действовать самому. Сегодня на перемене, я стоял у окна и читал учебник, повторяя пройденный материал. Когда ко мне подошел ваш сын и с ехидной улыбкой выбил учебник. Ему этого показалось мало, и он начал словесно меня оскорблять. Это могут подтвердить девочки из класса, они стояли рядом.
На мои ответные слова он разозлился и ударил меня по лицу. Это они тоже видели. И только тогда, я ударил в ответ. Раз все аргументы исчерпаны, в ход идут кулаки. Это знает любой мужчина, находящийся сейчас здесь. Я ударил в ответ. Один раз. Да признаю, эффект от удара был неожиданным, но скажу честно, я не жалею о нем. За то, что он делал со мной и другими одноклассниками, это небольшое наказание. Тем более удивительное для него, что он никак не ожидал, что его жертва, когда-нибудь ответит, ведь он всегда выбирал своей жертвой тех, кто слабее.
Так вот, я хочу спросить у всех. Если ребенка, не могут защитить взрослые, которые поставлены здесь именно для этих целей, то почему ребенок не может защищать себя сам. Или вы считаете, что раз мальчик или девочка слабее нападающего в моральном плане, то они должны терпеть эти муки издевательства? Мол, Бог терпел и нам велел.
Задам вам еще раз свой вопрос. Для чего вы здесь собрались, чтобы осудить того, кто защищается, или все-таки навести справедливость в школе?
Мне не жалко вашего сына, – он обратился к Картонкиной.– Он получил то, что заслужил. Может быть, наказание было немного больше, чем следовало? Скажу честно, я не хотел ломать ему ключицу, я просто хотел ударить в ответ. Но думаю, что он теперь хорошенько подумает, прежде чем нападать на меня. И мысль о боли, которую он испытал, остановит его следующую агрессию. Если же это происшествие его ничему не научит, то передайте ему, что я готов с ним встретиться.
Услышав такие слова, Картонкина покраснела, ее глаза наполнились слезами, но Дима больше не смотрел на нее. Он перевел взгляд на директора.
– Добавлю в конце. Думаю, в школе найдется много его друзей, которые захотят отомстить мне. Ведь у подростков своя справедливость. Так вот я хочу сказать и вам и всем учителям, находящимся здесь, что я не боюсь их. Я буду драться. И что-то подсказывает мне, что мы можем встретиться здесь почти в том же составе после очередной драки. Которую, начну не я. Но я буду действовать с крайней степенью жестокости, чтобы раз и навсегда выбить из всех желающих, это глупое желание наказать меня за то, что я их не боюсь.
Спасибо, я закончил.
Сказать, что все были ошеломлены его речью, значит, ничего не сказать. И директор, и завуч вместе с классухой сидели пунцовые. Инспектор детской комнаты милиции сидел с удивленно открытым ртом. Все молчали.
В этом напряженном молчании прошло несколько минут. Никто не начинал говорить. Все застыли.
Наконец поднялся Евгений Викторович, отец Димы. Для начала он обратился к сыну.
– Иди, подожди меня в коридоре.
Дима, не говоря не слова, покинул кабинет. Секретарша директора как-то испуганно на него посмотрела и уткнулась в бумаги у себя на столе. Ясно было, что подслушивала.
Усмехнувшись в душе, он закинул свою сумку на плечо и вышел в коридор. Он был пуст. Молча вздохнув, Дима сел на подоконник и приготовился ждать.
Время тянулось медленно. Дима даже не хотел знать, о чем сейчас говорит руководство в кабинете. Он и так в общих чертах представлял его себе.
Зря они это все затеяли. Хотели унизить его отца перед всей школой. Показать, что его младший сын драчун и просто плохой человек, но оказалось все по-другому. И сейчас, Дима был в этом уверен, огребают сами огромных люлей, от большого начальства. Нельзя безнаказанно оскорблять руководство района, не подкрепив своих обвинений основательными доказательствами.
Дима думал об этом и улыбался. Все складывалось даже лучше, чем он ожидал. Быстрее. Теперь еще одна драка, желательно с разбитым носом или бровью, и он уйдет на экстернатуру. Отец сам поддержит его желание.
Дверь открылась, и из нее появился Евгений Викторович. По его лицу было заметно, что он очень зол. За ним семенила начальник районо с видом побитой собаки. Директора школы не было видно. Скорее всего, сейчас глотает успокоительное.
Отец, найдя Диму взглядом, коротко бросил ему. – Пошли, – и двинулся к выходу.
Подхватив сумку, он с независимым видом последовал за отцом. Быстро одевшись, он вышел из школы и сел в отцовский уазик, который стоял у крыльца.
Это творение отечественного автопрома дохнуло на него ностальгией и воспоминаниями. Насколько далеко шагнул СССР в ракетостроение и космической промышленности, настолько же он отстал от всего остального мира в машиностроении. И даже теперь, этот уазик, творение какого-то шестьдесят лохматого года, было недоступно для большей части населения этой великой страны.
Дима только вздохнул, размещаясь на железных сидениях УАЗа, покрытых дешевым дермантином, вспоминая мягкие сидения из эко кожи своего Ланд Крузера 200, выпуска 2015 года. Не скоро он теперь сможет поездить на такой машине.
Отец молча вел машину. Оба молчали. Только по приезду, когда они вошли в дом и разделись, отец заговорил.
– И давно это продолжается?
– Давно. Почти сразу, после прихода в школу.
– А почему ты молчал?
– Ты издеваешься? Как я признаюсь тебе или маме, что я струсил? Легче получать оскорбления каждый день, чем признаться, что я трус.
– А что изменилось теперь? Почему ты решил ответить? Да еще так.
Он немного подумал и посмотрел на своего сына пронзительным взглядом.
– Не пытайся меня убедить, что у него случайно сломалась ключица.
Дима не стал сдерживаться и ответил ему таким же взглядом.
– И не собираюсь. Я специально сломал ему ее.
– Ты не ответил на мой первый вопрос. Что изменилось? Куда делся страх? Я же вижу, что ты сейчас не боишься. Не боялся там в кабинете. Не боишься здесь, передо мной. У тебя даже взгляд изменился. Очень странно. Еще вчера ты был ребенком, со своими страхами, а сейчас я вижу взгляд взрослого человека.
– Пап. Я по-прежнему твой сын. Я такой же, как и был вчера. Да есть изменения. Но позволь мне рассказать тебе о них попозже, хотя бы на следующей неделе. Хорошо? Я все тебе объясню. Обещаю. Пожалуйста. Просто поверь мне.
– Такая же история происходит и с Алексеем? – добавил он
– Не знаю. Он мне не рассказывает. Но думаю, что да.
Отец сел в кресло в зале и надолго задумался. Дима, не мешая ему, разместился на диване, тоже задумавшись. Сейчас вроде бы был подходящий момент для разговора, но Дима чувствовал, что отец пока не готов. Надо было дождаться следующего происшествия.
– И что ты теперь хочешь делать? – наконец продолжил разговор отец.
– Учиться, конечно. Я хочу получить достойное образование, а для этого мне надо учиться.
– Ты думаешь, нападки прекратятся? – спросил он сына.
– Пап. Ну, ты же взрослый человек. Ты сам был пацаном. Ты же знаешь ответ на этот вопрос. Конечно, нет. В школе может быть и прекратятся. На время. Но по пути из школы и в нее, это, скорее всего и случится.
– Я могу отвозить тебя в школу и забирать оттуда. Если хочешь.
Дима только засмеялся в ответ. – Ну, пап. Ты же понимаешь, что это невыход. Нас с братом еще больше возненавидят в школе. Мало того, что ученики будут презирать, так еще и учителя подключатся. Давай пока оставим все как есть. До первого случая. А потом будем принимать решение.
– Смотрю я на тебя и изумляюсь, сын. С каких это пор ты стал так глубокомысленно выражаться. До сих пор я не замечал у тебя этого. У тебя открылось вдруг умение изъясняться?
– Пап. Давай я тебе все расскажу позже. Давай, а?
Отец несколько минут посмотрел на него задумчиво, потом согласился.
– Хорошо. Давай позже.
Дима облегченно вздохнул и пошел переодеваться. Отец остался в кресле.
Дима снял школьный костюм и пошел обедать. Сейчас, при свете дня он с жадностью оглядел дом. Воспоминания нахлынули на него потоком. Здесь в доме, все было по-старому. Так, как он помнил. Старый диван, старые кресла. Вернее, все это было еще новое, так как их купили только в прошлом году.
Он ходил по дому и вспоминал, вспоминал. Вот в кухне он увидел старый холодильник. Он действительно был старый, его привезли со старого места жительства, а новый, с окошком для сока в дверце, купят позже. Он не помнил точно, когда, но это точно будет позже.
Он продолжал бродить по дому пока не услышал окрик отца.
– Ты чего шляешся? Что потерял?
– Да ничего, так просто. Ты есть будешь?
– Давай щец похлебаем.
– Сейчас погрею.
Дима открыл холодильник и немного офонарел от увиденного. Весь холодильник был заставлен кастрюлями, разных объемов. Чтобы понять, что в них, пришлось вытаскивать и открывать. Он подхватил десятилитровую кастрюлю и остановился. Она была слишком тяжелая для него. Это открытие поразило его. Он ведь так и не привык к тому, что его тело стало намного меньше и слабее и теперь те тяжести, которые он мог в прошлой жизни поднять одной рукой, были для него непреодолимы. Это расстроило его, но не сильно.
Напрягшись изо всех сил, он смог, наконец, вытащить одну кастрюлю и поднатужась, поставить ее на стол. К его радости в ней были щи.
Он огляделся в поисках микроволновки, но тут же одернул себя. Какая к черту микроволновка в восемьдесят пятом году. Её еще не изобрели, а если и придумали, то точно не ещё не пустили в массовое производство. Значит, надо было по старинки. Отлить в маленькую посуду немного щей и подогреть их на газовой плите. Что он и сделал.