Петля Сансары

Он оттянул резинку трусов и заглянул под них. Там тоже была первозданная детская чистота. Он опять задрожал. Все-таки это очень страшно, очутиться в своем прошлом и в совершенно другом теле. Может быть, это и производило впечатления на других людей, более привычных к таким метаморфозам, но Дмитрий Евгеньевич был в шоке.

Один взгляд на ноги подтвердил его худшие опасения. Он стоял на таких же абсолютно чистых, как и все его тело ногах. К тому же он понял, что размер ступней сильно изменился и теперь его тело держат не ступни сорок четвертого размера, а маленькие ножки максимум тридцать седьмого. Это было очень неприятно. Осталось последнее. Нужно заглянуть в зеркало и увидеть в чьем теле он находится.

Преодолев мучительный страх, он оказался рядом с зеркалом и стал потихоньку подносить к нему голову, мимоходом обратив внимание, что раковина находится на высоте его груди и голова едва попадает в зеркало. Наконец, сжав волю в кулак, он взглянул на себя нового и едва не закричал от неожиданности. Из зеркала на него смотрело его детское лицо с раскрытыми в испуге глазами. Его мягкие волосы стояли дыбом, а глаза светились ужасом.

Это было невероятно и невозможно. Как мог он, сорокапятилетний мужик, который недавно был убит капотом огромной машины, оказаться сейчас здесь, внутри этого испуганного ребенка? Куда делось его старое тело, отравленное многолетней выпивкой и все покрытое волосами?

Все это исчезло. Осталось где-то там.

– Стоп, – подумал он, – А где там? В прошлом или будущем? Или где-то еще. И почему он сейчас здесь? И если он, сорокапятилетний, здесь, со всей его памятью, то где тот мальчишка, который должен был сейчас спать в своей постели? Куда он мог деться?

Вопросов было очень много. Ответов ни одного.

Он продолжал рассматривать свое молодое отражение. Как раньше его бесили эти непокорные кудри, которые ни за что ни хотели укладываться в прическу и торчали в разные стороны непокорным пучком? А сейчас глядя на них, он почувствовал, как его душа наполняется тихой радостью от их вида. Он с нежностью провел по ним ладонями. Они также непреклонно поднялись после поглаживания.

Он стал с нежностью гладить свое молодое и нежное как у девушки лицо, еще не тронутое стальным лезвием бритвы. Оно ему нравилось.

Он смотрел на свою худую и длинную шею, торчащую из горизонтальных ключиц, и не мог насмотреться. Он опять стал мальчишкой. Он может начать все заново. У него появился второй шанс. Ведь это было великолепно. Если рассматривать теории индусов и буддистов, то все мы перерождаемся снова и снова, чтобы достигнуть духовного совершенства и в один прекрасный момент вырвавшись из колеса бесконечных перерождений уйти в нирвану. Все об этом говорят, но никто точно ничего не знает. Ведь по преданиям наша память стирается в момент нового рождения, и мы должны заново выстроить свою земную жизнь, чтобы благими делами очистить свою карму.

Значит все это правда и перерождения есть.

Но тут же появились сомнения. Ведь он должен был родиться заново. Стать младенцем и самое главное, забыть о своей предыдущей жизни. Но здесь произошел какой-то сбой. Что-то замкнуло и меня или вернее мою душу отправили не в рождающегося младенца, а в уже почти полностью сформировавшуюся личность, заменив его разум моим. Чудовищно. Но почему же так произошло? Чем он заслужил такое?

Он еще долго задавал себе эти вопросы, глядя на себя в зеркало, но наконец, очнувшись от размышления, сделал то простое, что хотел сделать раньше. Отрыл кран с холодной водой и намочил свою разгоряченную мыслями голову.

Холодная вода произвела на него благоприятное действие. Он немного успокоился, и мысли вернулись в нормальное русло. Раз уже все это произошло, то надо подготовиться к своей дальнейшей жизни здесь, в этом времени. Правда, надо было выяснить в каком именно его моменте. В какой именно промежуток этого потока, под названием время он попал? Сейчас, в отсутствие интернета он мог это сделать только несколькими способами. Во-первых, спросить у кого-то. Во-вторых, услышать по радио или телевизору. В-третьих, посмотреть в газетах. Как он помнил, некоторые из них были ежедневные. Но этот способ немного хромал, так как он не знал, какие газеты принесли вчера. И последний способ, это увидеть отрывной календарь.

Конечно, и календарь не давал стопроцентную гарантию. Ведь его могли просто забыть оторвать вчера или по случайности оторвали несколько листов. Но другого варианта он не видел. Надо было рискнуть.

Как он помнил, календарь висел в зале у двери. Для этого надо было выключить свет в ванной и потихоньку дойти туда. Что он и начала осуществлять, немного постояв и собравшись с мыслями. Ведь нелегко человеку, еще несколько часов назад бывшему мертвым, вернуться в жизнь.

Осторожно приоткрыв дверь ванной, он выглянул в кухню, чтобы запомнить расположение вещей и, протянув руку, выключил свет. Мгновенно его окружила такая знакомая темнота. Он постоял несколько минут, чтобы глаза немного привыкли. Окно в кухне не было так плотно завешено как в спальне, поэтому давало немного света. Благодаря ему он уже через несколько минут мог разобрать в темноте некоторые предметы.

Как говорится, стой, не стой, а когда-то начинать надо и, выдохнув воздух, он потихоньку направился в зал.

Путь не занял много времени. Услужливая память уже вернула его в давно забытые воспоминания и уверенно показывала ему дорогу. Вскоре он был уже на месте. Календарь висел там, где он помнил. Ощупав его руками, Дмитрий Евгеньевич убедился в этом. Но как он не подносил глаза к самому календарю, он никак не мог разглядеть в темноте дату, которая была на нем сейчас. Пришлось принимать меры. А какие меры он мог предпринять? Вариантов было только два. Или снять со стены весь календарь и идти с ним в ванную, а потом возвращать на место. Или оторвать верхний лист и уже с ним идти туда же. Только во втором варианте не надо было бы возвращаться в зал.

Немного подумав, он выбрал второй, и на удивление, привычным движением оторвав листок, отправился с ним туда, где он мог осветить его.

Добравшись до ванны, также быстро проскользнул в узкую щель открытой не полностью двери, и быстро закрыв ее, впился глазами в вожделенный листок.

На нем стояла большая цифра двадцать пять и мелкими буквами месяц – февраль. Он долго искал год и наконец, его труды были вознаграждены. В углу листка он нашел нужные ему четыре цифры и, увидев их, похолодел. 1985 год.

Проклятье. Одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. Ему сейчас нет и двенадцати лет. Ведь у него день рождения двадцать четвертого июня. Восемьдесят пятый год. Тридцать три года его жизни исчезло в неизвестном направлении. Восемьдесят пятый год. Год, где начинался ломаться его характер. Год, в котором они с семьей переехали на жилье в другое место, и он там так и не смог найти друзей и ему предстояли впереди годы одиночества, которое скрашивали только книги. Почему его забросило опять сюда?

Как всегда, были только одни вопросы. Кукушка прокуковала три часа. Спать ему совершенно не хотелось, но и стоять в ванной, судорожно сжав в ладони листок календаря, тоже не стоило. Надо было найти место, где он мог бы подумать.

Пришлось вернуться в спальню. Здесь у стены, под часами с кукушкой, стояли два старых кресла, которые родителям было жаль выбросить, и мать решила отправить их в ссылку к сыновьям в комнату. Одно из них и занял Дмитрий Евгеньевич или теперь его можно называть так, как называют всех мальчишек в Советском Союзе, просто Дима.

Он опустился в кресло и принялся размышлять о произошедшем.

Итак, его земной путь окончился двадцать второго октября две тысячи восемнадцатого года в города Москве, на улице Молдагуловой. Это он помнил точно. Прикрыв на мгновение глаза, он увидел испуганное лицо водителя.

– Бедолага, – без злобы подумал о нем Дима.

– Теперь ведь затаскают и ведь могут закрыть. Ничего пусть учится не спешить.

Ему было наплевать на свою убийцу. Его больше интересовал вопрос – почему? Почему он здесь, а не на небесах или в аду, или где там еще полагается быть покойнику? Или если карма и переселение душ действительно существует, то почему его забросило в уже живущего человека с его живой душой.

Дима представил, что сейчас думает этот мальчишка, в теле которого он находился. Ведь он лег спать в одном месте и теле, а проснулся, если проснулся, наверняка в другом. И он сейчас очень сильно напуган. Что же говорить, если он, мужик, поживший на этом свете и видевший в своей жизни и радость и печаль, и рождение, и смерть, очень испугался.

– Бедный мальчик, – подумал с грустью он.

Но он уже ничем не мог помочь ему, и не он причинил этому мальчишки неприятности, поэтому после не долгих размышлений, Дима выкинул мысли о нем из головы. Раз он не может ничего изменить, то и переживать, поэтому поводу, не стоит. Эту старую истину он давно усвоил.

Надо было решить, как жить дальше. Хотелось бы понять для чего ему дали этот второй шанс. Что от него хотят те, кто распоряжается судьбами человека. Но чем больше он об этом думал, тем больше понимал, что раз он, за свои сорок пять лет жизни не понял, для чего он живет. То и сейчас, за эти несколько часов его новой жизни, найти ответ на этот вопрос, он не сможет. Если не может, значит не стоит и голову над ним ломать.

Но что его ждет впереди. Вряд ли история пойдет другим путем, а значит, ему опять предстоит пройти тот же путь, что и раньше. То есть еще пять лет школы. Потом отец захочет создать свою ферму, и он вместо поступления в институт, хотя бы на вечернее отделение, пойдет кормить коров и выбрасывать их навоз. Потом пойдет в армию, женится, у него родится дочь. Он разведется с женой. Поругается с дочерью, начнет пить и, в конце концов, двадцать второго октября две тысячи восемнадцатого года окажется на светофоре на улице Молдагуловой в Москве.

Как говорится – «переспектива». От одной мысли, что опять придется делать то же самое, видеть то же самое, чувствовать то же самое, его даже замутило.

Стоп, стоп. Почему он должен делать то же самое. Ведь второй шанс дается для того, чтобы, что-то изменить, а не повторить. А раз так. То нужно действовать. И действовать прямо сейчас, а не завтра. Иначе ему предстоит провести ближайшие пять лет за одной партой с детьми. И слушать молодежь. Потому что из всех учителей, как ему помнится, только учительницы алгебры было больше пятидесяти лет, а всем остальным не было еще сорока. А ему сейчас, хоть он и выглядит как мальчишка, уже сорок пять лет. Он уже прожил почти полвека и имеет высшее образование и еще множество курсов по повышению квалификации. Он дипломированный экономист. Он окончил курсы главных бухгалтеров и трейдеров. Он знает, как участвовать в государственных торгах.

Вот только сейчас ему это нисколько не пригодится, потому что компьютеров еще нет. И всемирную паутину еще не придумали. Это плохо.

Но ведь он уже один раз проходил то, что сейчас ему предстоит пройти заново. И пускай он многое забыл, так как почти все знания из школы ему не понадобились, но он очень легко их вспомнит, если просто повторит.

Эта мысль пришлась ему по вкусу.

А раз он легко вспомнит, то ему нет нужды тратить пять лет на то, что он может изучить и за два, а потом пойти и поступить в институт.

Мысль была здравая. Ее надо было обдумать лучше.

Ведь иначе, не уехав учиться, он так и не сможет вырваться из-под опеки своей матери, которая, а он это хорошо помнил, очень сильно ограничивала его самостоятельность. Не понятно почему, но младший сын пользовался у нее особой любовью, и она как клушка над цыплятами, постоянно нависала над ним, пытаясь контролировать каждый его шаг. И если это даже тогда его очень злило, то теперь, когда он оказался старше её, это будет совсем не выносимо.

Но как окончить школу раньше срока? Очень просто. Надо уйти на экстернатуру. Чтобы учиться как великий Ленин. Экстерном.

Вспомнив это, он даже улыбнулся. Ведь там, откуда он пришел, Ленин уже имел статус развенчанного героя. И вместо доброго человека, пекущегося о благе всех, он стал обычным человеком, сжигаемый честолюбивой мечтой о власти. И он ее получил, правда, благодаря английской разведке. Но не надо сейчас говорить этим людям, о том, что он знает. Иначе для него может это все очень плохо кончится. Все-таки власть коммунистической партии в восемьдесят пятом году была безграничной, и воевать с ней сейчас, да еще пацану, совершенно не стоило.

Он вспомнил, как остался здесь без друзей, совершив большую ошибку сделав контрольную по математике быстрее классного отличника и не сумев достойно, в драке доказать свое право на исключительность и ум. И за это его все невзлюбили. Он вспомнил об унижениях, которые ему пришлось здесь пройти, и застарелая ненависть вспыхнула в нем с новой силой. Наконец-то он сможет рассчитаться с этими ублюдками, которые унижали его.

От этих мыслей он даже улыбнулся. У этих детей не было той школы, которую он уже прошел. Пускай он сейчас гораздо слабее некоторых из своих противников, но у него есть теперь знания. Это как превосходство более слабого человека над животным миром. Ведь человек априори слабее медведя или лося, но это не мешает ему добывать этих зверей и периодически лакомиться их мясом. Так он и сделает. Ведь не зря он уже во взрослом возрасте ходил на занятия рукопашным боем. Пусть он уже давно не занимался им, но воспоминания есть, а это главное. Да и все равно, пришлось бы переучиваться, ведь когда он учился, он весил больше ста килограммов и имел очень сильные руку и ноги, да плюс еще рост. Сейчас у него ничего этого нет. Но есть ум и здоровье.

Здоровье. Он даже улыбнулся этому слову. Как хорошо ощущать себя полностью здоровым. Когда у тебя ничего не болит. Все тело в твоем полном подчинении, и ты можешь делать им, все что захочешь.

Он вспомнил, как легко встал сейчас с постели и ничего не почувствовал. А ведь последние годы, после пробуждения он не мог и шагу ступить, пока не разомнет мышцы ног. Он вспомнил это давно забытое ощущение. Ощущение здоровья. Когда ты идешь и не чувствуешь своего тела. Потому что, если чувствуешь что-то, значит там, у тебя болит. На ум сразу пришла шутка, которую услышал по телевизору.

– Если после сорока лет, ты встал с постели и у тебя ничего не болит, значит, ты умер.

Но сейчас он был жив и полностью здоров. Теперь у него были знания и опыт. Значит, исключим из своей жизни табак и алкоголь. Эти два товарища, очень быстро разрушают любое, самое здоровое тело. И раз он получил второй шанс, то не будет убивать себя этими друзьями.

Это первое. Второе. Надо заняться спортом. Нет, он не собирался стать профессиональным спортсменом. Но общая физическая подготовка должна быть на высоте. Он помнил видеоролики о китайцах, в которых старые мастера демонстрировали чудеса растяжки. Не надо издеваться над своим телом, как йоги, тем более здесь и сейчас он все равно не найдет ни одного учителя йоги. А вот растяжку тела или как это потом будет модно называть, стрейчинг, он обязан сделать. Да и драться эта вещь очень поможет. Сейчас, в отсутствие преимущества в массе тела, надо искать другие варианты.

С этим он тоже разобрался. Осталась только учеба. Но сидя сейчас здесь в темноте, он так и не мог вспомнить, какие предметы изучал в этом году. Подумав над этим немного, он решил отложить этот вопрос до утра.

Осталось еще одно. Говорить ли родителям о своем перерождении или нет? Обдумывание этого вопроса заняло еще больше часа. В конце концов, решил пока ни о чем родителей не предупреждать, иначе можно было попасть в психушку, если он сейчас начнет давать предсказания о будущем.

За всеми этими размышлениями он не заметил, как кукушка прокуковала пять часов. Пора было прекращать размышления и немного поспать. Это он и сделал, забравшись в свою старую кровать.

Глава 3

Свет в комнате, как и всегда раньше, включился внезапно, и голос матери вырвал его из объятий морфея.

– Леша, Дима. Просыпайтесь. В школу пора.

На секунду он испугался, но потом все вспомнил. Сон слетел с него мгновенно и, отбросив одеяло, он встал с кровати.

Брат его еще медленно шевелился на своей койке, когда он, натянув трико, которые увидел на своем стуле пошел, умываться.

Свет ярко горел во всем доме. Его мать, молодая здоровая стояла у плиты и готовила завтрак. Это зрелище заставило запершить в горле. Он уже два года как похоронил обоих родителей и сейчас, видя своею мать живой, едва мог удержаться, чтобы не заплакать. Он вспомнил, какую опустошительную боль ему причинила сначала смерть отца, а через полтора месяца и уход матери. Это было невыносимо. Поэтому он уже не в силах сдержать себя, подошел к маме и обнял ее. К его удивлению, его голова едва доставала макушкой до ее подбородка. Он как-то уже забыл о том, что снова стал маленьким. Ведь в последние годы, все было на оборот, и постаревшая и высохшая мама очень удобно клала свою голову на его широкую грудь.

Вспомнив это, он даже хлюпнул носом.

Мама очень удивилась такой нежности и задала неизбежный вопрос.

– Ты чего это обнимаешь меня, как будто два года не видел?

Как она была права. Но надо было, что-то соврать для правдоподобности.

– Сон плохой приснился, как будто ты там умерла. Вот я и испугался. А ты здесь, такая молодая и здоровая, – едва сумел он проговорить, по-прежнему прижавшись головой, к такой родной груди.

Она погладила его по голове и поспешила успокоить.

– Глупости. Ничего со мной не случится. Иди лучше умываться и завтракать.

Оторвавшись, наконец, от мамы он направился в ванную. Оттуда как раз выходил его сильно помолодевший отец. Увидев его, Дима опять не сдержался и со всей силы, соскучившегося сына, обнял его.

Тот слегка опешил и сначала отстранился, но потом погладил сына по голове и прижал его к себе своими сильными руками.

Страшные воспоминания захватили Диму. Воспоминания о том, как сила ушла из этих рук, и они беспомощно двигались по одеялу, не имея возможности слушаться своего хозяина. Воспоминания о том, как уходил его отец. Как его взгляд из осмысленного и серьезного, постепенно становился страдающим, потом мутным, а затем он просто погас. Как погасла сама искра жизни в его отце.

Эти мысли вызвали к жизни новый поток слез. И он почувствовал, как его тело начало содрогаться сначала от сдержанных рыданий, потом, когда сил сдерживать их не осталось, его плечи затряслись от настоящих слез. Слез, которые так и не смогли пролиться у взрослого мужика, в момент смерти и похорон родителей. Слез, которые всегда приносят облегчение от страданий, своим потоком, смывая нашу боль. Тогда, два года назад, он так и не смог заплакать, зато теперь, слезы казалось, захлестнули его своим потоком. Смывая с его души всю боль, которая в ней накопилась.

Родители тревожно переглядывались, ничего не понимая. А он, наконец, оторвавшись от отца, ушел в ванную, так больше и, не сказав им не слова.

Уже спрятавшись за дверью и поливая свое лицо ледяной водой, он услышал разговор родителей.

– Что это с ним? – удивленно спросил отец.

– Сказал, что сон увидел страшный. В нем я якобы умерла, но судя по тому, как он заплакал, увидев тебя, то ты, похоже, тоже разделил мою судьбу в его сне.

– Чего только не приснится детям. Говорил я, что он слишком много читает. А ты все нет. Надо ограничивать телевизор и книжки. Пусть больше бывает во дворе.

– Не наговаривай на него. Не очень много он и читает. А присниться ребенку может всякая ерунда. Так что не надо обвинять его не в чем. Иди вон завтракать.

Что-то, пробормотав в ответ, отец ушел одеваться.

Холодная вода быстро привела Диму в чувство. Тем более, когда льёшь ее на темя. Он уже так привык во время умывания мыть за одно и голову, благо он сбривал остатки своей тонзуры, и сушить волосы ему было не надо.

Но сейчас, основательно намочив голову, он остановился. До него дошло, что волосы не лысина и их так быстро не высушишь полотенцем. А фена, как он знал, у них в доме не было. Да и вообще, похоже, нигде его тогда не было, в восемьдесят пятом году.

Пришлось прервать процедуру приведения себя в чувство и заняться зубами. Он хоть убей не помнил, какая из четырех зубных щеток, его. Методом исключения выбрал саму маленькую и приступил к чистке.

К тому моменту как он закончил умывание, от слез не осталось и следа. Наоборот, настроение его стало великолепным. Действительно, зачем ему горевать. Он молод, здоров, вооружен знаниями. Впереди у него несколько безоблачных лет, в которых, как он знал, ничто не будет грозить его жизни и жизни его родных. Так чего же тогда горевать.

Поэтому, когда в ванной появился старший брат и начал требовать от него освобождения места, Дима не стал возражать, а вооружившись полотенцем, принялся вытираться.

Покончив с этим, вернулся на кухню, где мама уже сварила рисовую кашу на молоке. При виде ее он даже заулыбался. Но улыбка его быстро погасла, когда он увидел, сколько каши мать накладывает в тарелки. Такой порцией мог бы наесться даже взрослый человек, не говоря уже о нем, ребенке. Сразу пришли воспоминания о своем лишнем весе, который появился благодаря вот такому материнскому кормлению. Сама мама пережила послевоенный голод и очень не хотела, чтобы ее дети пережили тоже самое. И хотя еды было всегда достаточно, она кормила своей детей из больших тарелок, наполняя их до краев и требовала, чтобы дети доедали все. Так ей казалось, что они не будут голодать. Ей даже в голову не приходило, что это слишком большая порция для ребенка. Она так хотела, и так будет.

Оставлять, что-либо в тарелке, тоже было не принято. Мать сразу же поднимала бурю. Или если ты не доел, значит, ты заболел, и она сразу же начинала процедуру лечения, которая несла в себе не меньше страданий, чем лекция о том, почему ничего нельзя оставлять в тарелке.

Не хотелось начинать первый и такой счастливый день с ругани. Поэтому Дима только печально вздохнул и взял в руки ложку. Надо было включать смекалку, а не лезть на рожон. Время для этого еще не наступило.

Каша была вкусной. А так как к ней шла добавка из домашнего сливочного масла, то вкус был практически умопомрачительный. Вот только через несколько съеденных ложек, размер желудка ребенка вступил в конфликт с количеством каши. Есть уже не хотелось. Поэтому надо было избавиться от остатков. Мать как раз ушла к себе в спальню и Дима, недолго думая, подхватив тарелку, быстро выкинул остатки из нее в унитаз и спустил воду.

Он едва успел сесть на место, как она вошла и осмотрела критическим взглядом содержимое тарелок братьев. Увидев, что младший уже закончил, она предложила ему добавки. Услышав это, Дима даже застонал про себя. Но тут же героически отклонил это щедрое предложение. К его удивлению она не стала настаивать и опять ушла одеваться.

Его старший брат, с удивлением наблюдал за его действиями, не произнося не слова.

Покончив с завтраком, Дима пошел одеваться. Надо было вспомнить, где лежит его школьная форма и ничем не привлечь к себе внимание.

На его счастье, услужливая память сама привела его к нужному шкафу, в котором на плечиках висел его костюм. Какой же он был маленький. Ему даже не верилось, что он сможет это надеть на себя. Но как оказалось, он ошибся и его костюм сел на него как влитой. Не зря же они каждый год, перед школой, ездили всей семьей в Самару. Стоп. Самары тогда еще не было. Был город Куйбышев. Ну да, ездили в город Куйбышев и там долго и нудно подбирали по размерам нужный школьный костюм.

На этих же плечиках висел и его красный пионерский галстук. Взяв его в руки, Дима только и смог, что не весело улыбнуться, вспоминая прошлое. По его воспоминаниям, пионерской организации осталось жить около шести лет, а потом вся эта старая символика вместе с комсомолом и коммунистической партией советского союза полетит в тартарары.

Он только на мгновение задумался над этим, и принялся повязывать галстук. К его удивлению, руки прекрасно помнили, как это делается. Через минуту он уже с интересом разглядывал, дело рук своих.

Закончив с костюмом, он поглядел на себя в зеркало и ужаснулся. С костюмом и галстуком все было в порядке. Проблема была в прическе. Этот ужас, который он носил тогда на голове, опять вернулся. Его тонкие, вьющиеся волосы, никак не хотели ложиться в прическу. После нескольких расчёсывании они упрямо поднимались вверх, как знамя непобедимых. Он очень ярко вспомнил, как мучился тогда с ними и ничего не мог поделать. Они ни за что не хотели выглядеть красиво и аккуратно лежать в прическе. Сейчас, глядя на них, он только улыбнулся. Главное в том, что они есть, а не в том, как они лежат. Он только теперь смог осознать эту истину.

Немного помучившись с этими непокорными прядями он, наконец, плюнул на них.

Вернувшись в спальню, он нашел там свою сумку, в которой как он надеялся уже лежат нужные книги, иначе он их просто не смог бы собрать. Забросив ее, как и раньше, на плечо, пошел одеваться. Время для выхода в школу уже подошло.