Часовщик. Сборник рассказов

«Стоп».

Разве не будет будущее меняться, если он изменит что-то в прошлом? Предположим, что-то произойдёт в две тысячи двадцать первом: захват заложников, извержение вулкана, авария на танкере, перевозящем нефть. Разве исключение этого события не окажет влияние на целый ряд событий в будущем? Всё, что Филипп знал о временном континууме, он почерпнул из книг, фильмов и видеоигр. Что, если в реальности дела обстоят точно так же? Тогда любое предупреждение и исправление будет перекраивать картину мира и может привести его к концу света!

«Но я ведь буду видеть дальше? – думает он. – Значит, смогу всё исправить, в случае чего. Наверное…»

Никакого героизма и масштабного перекраивания истории.

Но можно помочь хотя бы себе?

Филипп думает, чего он хочет на самом деле. Учёба в университете – компромисс ради спокойствия родителей. Его увлекает живопись. Он хочет быть художником. Свободным и странным. Страстно рисующим сутки напролёт, участвующим в самых разных проектах: выставках, перформансах, кино, видеоиграх. «Временное» зрение будто отвечает на эту мысль и проигрывает жизнь, которую Филипп себе и придумать не мог. Его картины заполняют залы в Испании, Швеции, Великобритании, Франции, Польше, Чехии, Китае, Южной Корее, Японии, США, Бразилии и многих других странах. Друзья и знакомые рады привечать его по всему миру даже после того скандала. Он проходит долгое и дорогое лечение от зависимостей, но в конце концов возвращается к творчеству. Кто-то говорит, что он «успокоился», но другие отмечают, что «ярость и блеск» заменила «истинная глубина». Филиппу по-прежнему нравится заниматься творчеством, но теперь его так же занимает семья, разрушенная им же самим. Он вымаливает прощение у детей, и теперь они готовы терпеть его по праздникам и разрешают общаться с внуками. Он счастлив и печален примерно поровну. Но больше всё же счастлив.

«Стоп».

Филипп садится за стол и открывает незаконченный рисунок.

«Временное зрение» добавляет аккуратную штриховку на фоне. Ничего особенного. Это даже нельзя назвать фоном.

«Что за чушь».

Но чем дольше Филипп вглядывается в результат, тем больше ему не по себе. Рисунок вызывает ужас. Его тяжело артикулировать, скорее всего, даже невозможно, но мурашки пробегают по рукам и спине, остаются холодком на затылке. Фигура и серый фон сливаются, и из-за этого чёрный провал на месте лица, воронка, скрытая в глубине капюшона, овладевает вниманием зрителя.

Филипп заканчивает рисунок за двадцать минут. Ужас скалится зубастой улыбкой. Филипп захлопывает скетчбук.

«Правда. Всё правда».

Оставшееся время до ужина юноша составляет карту ближайших происшествий.

>>>

Крупное ДТП на Ушаковской набережной парализовало проезд к центру, из-за чего уровень пробок многократно вырос. В это же время неизвестные ворвались в букмекерскую контору и ограбили её. Ведётся следствие. При желании Филипп может узнать, чем оно завершится.

Авария на электростанции под Минском. Самолёт совершает вынужденную посадку в аэропорту Парижа. Президент США заявляет, что «Россия – опасный, но необходимый партнёр для страны, если она хочет продолжать развиваться». Очередные испытания ядерного оружия в Северной Корее совпадают с избранием нового президента в Южной. Казус на престижной собачьей выставке «Крафт»: один из породистых питомцев умудрился сбежать и облаял представителя королевской семьи.

Строчка за строчкой Филипп вычёркивает события из карты ближайших дней. К середине листа он уже ни капли не сомневается в правдивости «временного» взгляда, а к концу – готов доверить ему свою жизнь. Вопрос, откуда у парня «эта штука», остаётся открытым, но Филипп не знает, кому его задать. Разве что Игорю Лаврентьевичу, но приём только в понедельник.

Филипп подумывает о том, чтобы составить громадный план своей жизни, но перспектива его пугает. Вдруг он узнает о чём-то страшном, о гибели родителей в ДТП или чудовищном разрыве с Адой? О муках и боли, которые ему или близким придётся пережить? Ведь вчера он видел только очень приблизительную картину своего будущего.

«…Мне так и не удалось осуществить свои мечты. Не все, но многие. Ощущение такое, будто я пытался идти по давным-давно закрытой дороге, усыпанной шипами, битым стеклом и обломками чужих костей…»

Будто эхо ещё не произнесённых слов окатывает юношу ледяной волной. Он чувствует в этой мысли отзвук «временного» взгляда, но она исчезает слишком быстро. Филипп не успевает зацепить её и разобрать.

Внутри него поселяется тревога.

Надеясь отыскать этот участок своей жизни, юноша берёт чистый лист и начинает быстро писать всё то, что ему удаётся узнать о себе старом. Сильно помогает телефон.

К семидесяти годам он жив и находится в твёрдом уме. Болезнь разрушает его лёгкие. Живёт он, судя по всему, в этой же квартире, один. Судьба его отношений трагична.

«…Такова жизнь. Дар, полученный мной случайно, ничем так и не помог. Я не успел обратиться к важному, не смог уберечь своих родных от потрясений и катаклизмов. По сей день мне кажется, что это была шутка Бога или какого-то другого могущественного существа, которое развлекается, наблюдая за метаниями людей, обременённых…».

Рука Филиппа дрожит, и точка срывается вытянутой кривой через всю страницу. Несколько секунд он водит глазами по строчкам и откладывает ручку.

«Почему не помог? Я прямо сейчас могу…».

Филипп смотрит на дверь в свою комнату «временным» взглядом. Через пару секунд зайдёт отец. Если закрыть дверь – этого не произойдёт. Юноша вскакивает со стула, но неловко приземляется на стопу и падает. В приоткрытую дверь стучится отец.

– Сынок, чем занят?

– Да так… А что?

– Тихо у тебя. Обычно музыка играет.

Филипп быстро улыбается, встаёт и садится в кресло. Несколько секунд отец встревоженно смотрит на него, кивает сам себе и уходит. Даже спиной юноша чувствует, как волнуются за него родители.

«Не получилось», – встревоженно думает Филипп.

Следующую попытку он предпринимает за ужином. Просит маму приготовить на завтрак кашу, хотя отчётливо видит сырники. Затем проводит половину ночи, пытаясь найти «временным» взглядом момент, когда его лёгкие поразит болезнь. И засыпает в бесплотных попытках.

– Сынок, у тебя врач, помнишь? – спрашивает мама, мягко толкая Филиппа в плечо. Он просыпается и тут же подскакивает на кровати. Мама вскрикивает.

– Чем пахнет? – резко спрашивает юноша.

– Что?

– Чем пахнет, мам?

– Ой… Ты же кашу просил? А я забыла совсем.

>>>

– Интересно…

Игорь Лаврентьевич соглашается выслушать пациента. Филипп сбивчиво, но с каждой секундой всё более страстно рассказывает о видениях, «временном» взгляде и бесплодных попытках обнаружить момент, когда его лёгким подпишут смертный приговор. Юноша достаёт исписанный лист и передаёт врачу.

– Это вы сами записали?

– Да, вчера.

– Занятно.

Доктор встаёт, подходит к окну. Разговор застывает, как холодный ноябрьский воздух в пять утра. Протерев пальцами глаза, Игорь Лаврентьевич возвращается к столу.

– Когда, говорите, у вас это началось?

– В день выписки, дома. Потом стало сильнее. Сейчас я более-менее научился этим управлять.

– Можете воспользоваться «временным» зрением прямо сейчас?

– Да.

Врач погружается в раздумья. Филипп, сгорбившись, сидит на кушетке, смотрит на Игоря Лаврентьевича.

– То есть вы утверждаете, что вот это – это вся ваша жизнь. От, условно, сегодняшнего дня до самого конца?

– Нет, не вся. И не до конца. Кажется, до шестидесяти восьми.

– Почему именно шестьдесят восемь?

– Не знаю. Я смотрел на календарь в телефоне и выяснил, что могу заглядывать на пятьдесят лет вперёд максимум.

– Уверены, что предсказания… точны?

Филипп пересказывает доктору свои опыты.

– Очень любопытно, Филипп. Есть идеи, откуда у вас появилась эта способность?

– Наверное, из-за травмы. Что-то с мозгом. Я думал об этом: получается, мы все можем заглядывать в будущее, если получилось у меня, да? Не знаю. Поэтому и решил вам рассказать.

– Правильно. И в каком-то смысле проблема действительно в травме.

– Да?

– Да. Ещё точнее – в лекарстве. Экспериментальном средстве, которое помогло вам так быстро встать на ноги.

Филипп молчит. Ступор длится пару мгновений, но юноше кажется, что он просидел на кушетке несколько вечностей подряд.

– Но если вы знали, то почему не предупредили о побочных эффектах?!

– Простите, Филипп. Шанс, что лекарство окажет такое влияние, просто ничтожно мал. К тому же мы проводим эксперимент, а значит, я не могу в него вмешиваться.

– Это…

– Нечестно. Плохо. Но это средство может стать спасением для сотен тысяч людей. С его помощью можно лечить не только осложнения при черепно-мозговых травмах, но и нейродегенеративные заболевания. Эффект «временного», как вы его назвали, зрения, проявляется у одного человека на шестьдесят тысяч.

– Откуда вы знаете?

– Статистика. Лекарство – местарофат – придумали ещё в Союзе. Изобрели в конце восьмидесятых, но после клинических исследований его засекретили КГБ. Хотели использовать в целях разведки как раз из-за этого эффекта. Довольно скоро выяснилось, что «временной» взгляд проявляется крайне редко. Но Союз как раз начал разваливаться, в девяностых большая часть документации утекла за рубеж, а то, что осталось, держат под строгим контролем. Местарофат всплыл случайно. Подняли архивы, подали запросы. ФСБ пошли на попятную. Препарат заново изготовили, провели исследования на современном оборудовании. Потенциал огромный, я уже говорил. Сейчас проходит третья волна тестирования.

– Погодите… Если он был у КГБ, получается, они знали…

– Думаю, в ФСБ его тоже используют, и люди знают. Но вы уже, наверное, поняли, что толку в этом знании немного…

– Будущее нельзя изменить?

– В точку.

– Почему?

Игорь Лаврентьевич возвращается за стол.

– Не знаю, Филипп. Не думаю, что кто-то вообще знает. Физики и философы с удовольствием порассуждают на эту тему, но станет ли вам от этого легче?

Собеседники молчат. Филипп не хочет отвечать на вопрос. Он смотрит на свои записи, и они кажутся ему смешными. «Жизнь на листочках». Досада, гнев и страх смешиваются в горький коктейль. Он так много узнал, но ничего не сможет избежать. И забыть тоже не сможет. Получается, остаётся покорно ждать своего будущего? Некоторое время Игорь Лаврентьевич наблюдает за пациентом, потом встаёт и подходит к чайнику.

– Может, чаю?

– Нет, спасибо.

– Вы, я смотрю, расстроились?

– Я думал… хотел… Ну, в общем, как-то воспользоваться таким шансом.

– Если не секрет, каким образом?

– Не знаю. Спасти кого-нибудь. Предотвратить катастрофу. Защитить близких и родных. Не делать глупых ошибок.

– Так кто же вам мешает?

Филипп непонимающе смотрит на доктора.

– Люди каждый день спасают кого-нибудь: пожарные, врачи, адвокаты, просто отважные люди, оказывающиеся в нужном месте в нужное время. И катастрофы предотвращают. Защищать близких и родных можно, и не зная будущее. А что до ошибок… То какая же это жизнь – без глупых ошибок?

Юноша отмахивается, но слова доктора западают в голову. Он ведь прав. Так, может быть, Филипп грустит по чему-нибудь другому?

– Так что насчёт чая? – повторяет вопрос доктор.

– А я вас не сильно отвлеку?

– Минут десять найдется. Смотрите, какой на улице ветрище, – кивок в сторону окна. – Без горячего в такую погоду нельзя.

>>>

«Временной» взгляд исчезает, когда Филипп заканчивает курс местарофата.

Пару дней видения ещё настигают его. Затем пропадают вовсе. Некоторое время юноша скучает по необычной способности, но вскоре и это проходит.

Жизнь берётся за него, как строгий учитель – за нерадивого ученика. Впрочем, так она обращается с каждым, и нужно немало времени, – подчас целая жизнь – чтобы понять, что это от большой любви, а не от злобы.

Университет Филипп не бросает. Заканчивает без красного диплома, но всего с одной тройкой и двумя четвёрками, чем втайне гордится. На последнем курсе он участвует в международной конференции, на которой демонстрирует свои рисунки. Посреди лета, пока Филипп раздумывает, что ему делать дальше, на электронную почту падает письмо на испанском. Амадо Кампос, один из гостей конференции, оказался заинтригован молодым русским художником. Он приглашает Филиппа и Аду к себе, обещает пристроить картины в галерею своего отца, предлагает поработать над иллюстрациями к роману молодого и подающего надежды испанского писателя.

«… ничего феноменального, но так ты сразу станешь международным художником, а это как-то да поможет!»

Юноша с радостью принимает приглашение.

Воспоминания о будущей жизни на удивление быстро выветриваются. Разве что дежавю настигают Филиппа чаще, чем других, но он даже рад этому ощущению. Несмотря на то, что у Филиппа нет возможности прожить не свою жизнь, дежавю служат лишним подтверждением, что он всё делает правильно. Юноша так никому и не рассказал про видения, если не считать Игоря Лаврентьевича. По крайней мере, напрямую. Многие зрители и критики замечают в его работах странные образы, которые обретают смысл только через несколько месяцев, а то и лет после показа картин. Никому и в голову не приходит, что эти рисунки вдохновлены будущим, а не будущее – талантливыми картинами.

Лишь однажды увиденное в эпоху «временного» зрения прикасается к сознанию и сердцу Филиппа.

Это происходит тринадцатого октября две тысячи семидесятого года. Филипп неторопливо прогуливается по парку Семпионе, в нагрудном кармане мнётся билет до Санкт-Петербурга, и он с радостью и грустью размышляет о том, что купит внукам на Рождество. Ещё целых три недели в запасе, а он уже мается. Никогда не умел выбирать подарки.

Неожиданно на старика накатывает ощущение пустоты. Будто бы занесённая нога опустится сейчас не на гравий дорожки, но провалится в пустоту, а он рухнет туда за ней, унесённый естественными силами гравитации. Время пропускает пару мгновений. Филипп же, не в силах сделать шаг, подаётся всем телом назад и чуть было не падает. Пара молодых ребят, беззаботно о чём-то болтающих на скамейке неподалёку, вскакивают и бросаются к пошатнувшемуся старику. Благо, что всё обходится небольшим замешательством.

– Grazie, – говорит Филипп, чувствуя, что сжимает в кисти грубую ткань куртки незнакомца. Несколько минут уходит на то, чтобы убедить молодых людей, что с ним всё хорошо и скорая не нужна. Простившись с ними, Филипп идёт дальше.

Наваждение было таким сильным, но ослепительно коротким. Филипп не понимает, что ему делать дальше. Старик идёт, внимательно осматриваясь по сторонам. Гравий, как и должно, хрустит под подошвами.

«Всё идёт своим чередом», – думает Филипп, доставая платок. На белоснежной ткани застыли бурыми пятнами капельки крови – единственные последствия стычки с безумным фанатиком, залепившим старому художнику оплеуху на его новой выставке. Что ж, разве настоящее искусство не должно быть провокативным?

Переживая наваждение, Филипп не заметил, как закусил покрывшуюся корочкой болячку. Чувствуя на языке привкус меди, художник запрокидывает голову и смотрит вверх. Небо медленно наливается чернотой, готовясь к очередной ночи.

Ещё одной в бесконечном ряду, теряющемся в тумане будущего.

САШЕНЬКА

Купалёвы въехали в новую квартиру где-то в конце февраля – начале марта.

Старый дом в историческом фонде Санкт-Петербурга: один из тех, фасады которых украшены колоннами, а трубы и проводка оставляют желать лучшего. Но Купалёвым повезло: повышение отца семейства позволило не только переехать из спального района в желанный центр, но и сделать капитальный ремонт. Пять больших комнат отстроили чуть ли не заново, оставив только на удивление хорошо сохранившиеся полы и потолки.

Купалёвы, конечно же, хотели органично вписаться в интеллигентное общество жильцов, потому заранее прошлись по всем квартирам, извинились за шум и пообещали, что никаких работ после девяти вечера вестись не будет.

Соседей оказалось немного: пожилая семейная пара, до того чинная, что академическое прошлое в них не заподозрил бы только слепой; семья почти ровесников с двумя детьми-подростками; одинокая бабушка – божий одуванчик и студент. Академики живут на первом, как и одинокая бабушка. Вот только у Купалёвых сложилось впечатление, что они даже не подозревают о существовании друг друга. Студент, бледный худощавый юноша, вечно расхаживающий в чёрном пальто с поднятым воротником, оказался настолько застенчивым, что говорил с новыми соседями через закрытую дверь, да и то отделался парой слов. Благодушное семейство занимало третий этаж целиком. Скабрихины встретили пополнение парадной радушно и позвали Купалёвых в гости: «Обязательно-обязательно, нужно же знать соседей в лицо», но точной даты не назвали, и приглашение как-то забылось.

Знакомство свели и с консьержкой Лидией Петровной. Словно Цербер, она стерегла покой дома, цепко всматриваясь в каждого, кто смел переступить порог парадной. Одинокая бабушка с первого этажа поделилась сплетнями об аристократическом происхождении консьержки: дескать, Лидия Петровна – представительница старого дворянского рода, который чудом пережил и семнадцатый, и тридцатые. Консьержка с серым, бесстрастным лицом всегда читала книгу, обложку которой скрывала за обёрткой из газеты, и была подчёркнуто вежлива и строга со всеми, включая обитателей дома. Своим поведением она сначала насмешила ремонтную бригаду, нанятую Купалёвыми, а затем испугала, появившись у входной двери ровно за пять минут до положенного тихого часа. Бригадир, грубоватый, но добрый лысый дядька, привыкший трудиться руками, хотел задобрить Лидию Степановну чаем да конфетами, но консьержка была непреклонна и продолжала кошмарить ни в чём не повинных строителей, что стоило Купалёвым пятипроцентной надбавки.

Когда последние коробки разместились в просторной гостиной, Купалёвых настигло осознание. Большая и просторная квартира с видом на Фонтанку, с фантастическими высокими потолками казалась осуществившейся мечтой. Каждому досталась своя комната: Катерине Матвеевне, живущей вместе с сыном с тех пор, как ушёл из жизни её муж, Игорю и Юле, мальчишкам – младшему Мите и старшему Сашеньке. Кое-как разложив вещи и заказав еду на дом, Купалёвы собрались в просторной гостиной: просто сидели все вместе, боясь спугнуть счастье. Казалось, что уж в этой квартире всё будет по-другому, жизнь начнётся какая-то свежая, новая и небывалая. Такая, о которой снимают кино.

Так оно, в сущности, и оказалось.

>>>

Александр Купалёв появился на свет тринадцатого февраля. Бабушка по отцовской линии, Катерина Матвеевна, узнав дату рождения внука, сразу подумала, что ребёнок будет «холодный», но мысль вслух не озвучила.

С ранних лет Сашенька, а никак иначе дома его не называли, вёл себя на удивление тихо и отстранённо. Он редко кричал будучи малышом, так что родители заподозрили у него какие-то психические проблемы. Юля долго ходила по неврологам и психиатрам, пока все ответы не сложились в успокаивающую мантру: «Всё с вашим ребёнком в порядке. Просто он вот такой у вас тихий. Считай, повезло!»

Сомнения нет-нет да задевали материнское сердце, но когда Сашенька пошёл и заговорил, когда начал читать, – много раньше сверстников – они улетучились. К тому же на подходе был ещё один ребёнок, фокус понемногу сместился в сторону младшенького, Мити, который родился с подозрением на водянку. Новый виток записей на приёмы к врачам, сидения в очередях и консультации захлестнули молодую мать. Сашенька сначала перешёл в зону компетенции отца, хоть и любящего сына безмерно, но вечно занятого и уверенного, что «всё с Сашкой хорошо», потом – бабушки. Катерина Матвеевна хорошо относилась к внуку, её нельзя было упрекнуть в недостатке заботы, но, не чувствуя от мальчика тепла, она, сама того не осознавая, относилась к нему с прохладой. Поведение Сашеньки оставалось прежним. Взрослые убеждали себя, что старший всё понимает. Но ошибались. Взрослые вообще часто ошибаются насчёт детей.

Сашенька злился.

Он наблюдал за тем, как вихрь теплоты и заботы закручивается вокруг болезненного Мити, который на поверку оказался здоровым. Сашенька видел, как маленький уродец верховодит родителями, срываясь на крик по малейшему поводу; читал в карих глазах брата насмешку над своим жалким положением. Всё-таки их связывали другие узы, нежели дитя и родителя. Четыре года разницы. Сашенька помнил то время, когда внимание взрослых было приковано к нему, и уж он-то им не злоупотреблял. Потому Сашенька и возненавидел Митю. Он считал, что каждая улыбка, заливистый смех, нелепые попытки младшего встать направлены только на то, чтобы отнять те крохи родительской любви, что ещё доставались старшему. Сашенька отмечал про себя, что с Митей чаще гуляют, бегут к нему чуть что, отдают всё, чего бы он не пожелал. Кроме одного.

Ещё до переезда Сашеньке начали сниться кошмары. Он просыпался среди ночи, вскакивал с постели и бежал в родительскую спальню. По пути взгляд цеплялся за тёмные углы, в которых дрожало что-то неведомое, похожее на чёрные щупальца из документального фильма про осьминогов. Сашенька точно знал, что если будет бежать быстро, они не успеют его схватить. Он забирался к родителям в кровать, а они настолько выматывались за день, что просто клали его между собой под одеяло. В этом коконе из теплоты и запахов папы и мамы Сашенька чувствовал себя в абсолютной безопасности. Обычно кошмары приходили пару раз в неделю. Старшие Купалёвы решили, что явление это временное и скоро пройдёт само. И лишних денег на детского психолога тоже пока не было.

Переезд что-то сломал в устоявшейся схеме, и неделю Сашенька спокойно ночевал в своей комнате, не тревожа домашних. Родители лелеяли надежду, что кошмары ушли навсегда, но в ночь с воскресенья на понедельник страшные сны вернулись.

– Юль, он уже взрослый. Пора бы отучить его от нашей кровати, – сказал Игорь тем же утром, когда сын покинул родительскую постель и отправился в ванную.

– Знаю. Но ему же страшно! Мне мама рассказывала, что я тоже бегала, а потом как-то всё само прошло.

– Просто нужно с ним поговорить.

– Ну и поговори!

– Ну и поговорю.

Вечером отец подозвал Сашеньку, и вдвоём они отправились в комнату мальчика.

Разговор больше напоминал монолог. Сашенька с первых же слов понял, что ничего хорошего он не услышит, – детская интуиция работает лучше взрослой. Он молчал, пока его омывал поток пустых слов: «уже взрослый», «должен подавать пример брату», «настоящие мужчины не боятся выдуманных чудищ». Подозрения закрались в детскую голову в тот момент, когда мать суетливо поцеловала его в лоб перед сном. Конечно, дело в Мите. Он как-то устроил так, чтобы Сашенька лишился последнего оплота родительской любви!

Ночью Сашенька проснулся с гулко бьющимся сердцем и смутным ощущением, что где-то рядом опасность. Он и думать забыл о разговоре, о хитром младшем брате и новеньком ночнике на прикроватной тумбочке. Юркий и незаметный, Сашенька вмиг очутился у большой кровати и хотел уже вползти ужиком между мамой и папой, как вдруг увидел курчавую голову Мити. На своём месте.

Страх мгновенно сменился пылающей ненавистью. Развернувшись, Сашенька вернулся к себе.

>>>

Страх настиг его уже в комнате. Грудь Сашеньки ходила ходуном, и он, накрывшись одеялом, представлял, как Митю утаскивает в подвал на даче огромный осьминог, как опутывает щупальцами и сжирает. Почему-то следом за младшим братом в подвал отправлялись и бабушка, и папа. Только мама оставалась наверху, в комнате, а он приходил к ней и ложился рядом.

Воздух в комнате остыл, изо рта мальчика вырвалось облачко пара, и он в недоумении замер, разглядывая окно. Оно покрылось инеем изнутри. Что-то зашуршало под кроватью. Сашенька вжался в матрас. Он знал. Чудовище. То самое, что давно охотится на него.

Сашенька не видел, как из-под кровати медленно вытекла густая чёрная жидкость. Она поглотила ковёр и разлилась по всему полу. Свесившись с кровати, можно было легко её коснуться. Жидкость не двигалась, но шорох под кроватью не утихал, сколько бы Сашенька не зажмуривал глаза.

«Нет. Нет. Пожалуйста, нет».

Почему чудовище не кошмарило Митю? Почему не хотело сожрать его? Ведь он подходил куда больше. Сашенька всегда был послушным, а младший часто капризничал и орал во всё горло. Даже говорил родителям и бабушке «отстань!», а они всё равно его прощали. Что было бы с Сашенькой, позволь он себе такое? Его бы наказали. Но не Митю. Ему дозволено всё.

– Забери его! – выкрикнул Сашенька, не думая, что может кого-то разбудить. Но в соседней комнате чутко спала Катерина Матвеевна. Ей снилось что-то тревожное, но снов она давно уже не запоминала. Проснувшись, она тяжело села в кровати. Немного болела голова и ныли суставы, но Катерина Матвеевна так к этому привыкла, что уже и не замечала. «Переехали», – вспомнила женщина. Её разбудил крик, а это мог быть только Сашенька. Комната Мити дальше по коридору, ближе к родителям. Спросонок Катерина Матвеевна забыла тапочки и накинула халат задом наперёд.