Нежный плен

«Это – моя благодарность», – томным голосом сообщила женщина.

Только она не учла одного – Леонардо сумел ей отказать. Несмотря на яркое желание, рвущееся из молодого, крепкого тела, несмотря на ту красоту, что увидели его глаза, у юноши хватило силы духа и порядочности отказать госпоже.

И он поплатился за это.

Марианна, затаив злобу на Леонардо, сумела оплести интригами его и своего супруга, Альфреда. Пожаловалась мужу, дескать, «этот кузнец нагрубил, да еще смотрел так, что глазами раздевал». Господин был скор в наказании. Следующим утром Леонардо выпороли кнутом, а потом, привязанного за руки, оставили – в назидание другим жителям.

И снова Годива сумела убежать из дома, и снова встретилась с Леонардо. Только в этот раз она обнаружила своего рыцаря поверженного, раненного. Вся спина его была исполосована кровавыми ранами.

Пот стекал по лицу Леонардо. Во рту все пересохло, горло саднило от жажды. Тело изнывало от боли, а спина… горела адским огнем. Не хотелось уже не пить, ни есть, хотелось сдохнуть, чтобы забыться, освободиться от этой боли и удушающего чувства несправедливости. А потом – поднималась волна ненависти и жажды отмщения. Скручивала внутренности, кусала за сердце, сжимала душу. И снова слабость, и желание умереть, а потом – опять, выжить, и доказать, отомстить, стать сильнее всех.

Маленькая ладошка прошлась по мужской скуле. Леонардо, вздрогнув, разлепил веки и мотнул головой, пытаясь сфокусировать взгляд. Показалось, что ли? Но нет – на него смотрела та самая белокурая малышка. Её пронзительные голубые глаза выражали почти осязаемую боль. Девочка еще раз – нежно провела ладонью по щеке Леонардо, а потом – убежала. И молодой мужчина успел заметить, как по её светлому личику полились слезы…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

– Я, – ответила Годива, одаривая Леонардо теплым, ласковым дыханием. Сказала так, словно ждала все это время его вопроса.

– Поверить не могу, – выдохнул мужчина, а потом, сжав щеки девушки сильнее, прошептал:

– Лежи смирно, не шевелись, враг уже близко.

Она не ответила, лишь моргнула, соглашаясь. Но разве возможно было разглядеть это в ночной полутьме? Хотя, это не имело значения сейчас. Сердце билось так странно в груди, отчего все происходящее, вдруг, стало неважным. Годива, опьяненная внезапно возникшей духовной близостью с Леонардо, совершенно забыла о приближающемся недруге.

Однако Леонардо помнил о враге. Хоть и признание Годивы удивило его, стало неожиданным открытием, не потерял мужчина своей бдительности, не расслабился, не забылся. Еще сильнее обострились его чувства, казалось, даже волоски на теле улавливали чужие шаги. Мистика, по – другому и не скажешь. Три медленных вздоха, тихих, а потом – гибкие движения рукой. Потянулся за спину, ухватил лук. Тихо, хорошо отточенными действиями, вложил в тетиву стрелу. Не видел, что делает. Ощущал руками – богатый опыт сказывался. Снова замер. Устремил взор вперед. На фоне горящих палаток мелькнули фигуры. Пора. Снова вздох – и выстрел, попадающий прямо в цель. Вновь несколько раз повторил действия – силуэты падали, издавая последние крики. Тут уж и другие воины выбежали – нападая на врагов, которые хлынули с одной из сторон леса. Завязалась битва, зазвенел металл.

Леонардо резко поднялся на ноги, подтянул за собой девушку.

– Здесь оставаться больше нельзя, – грубо бросил воин, наблюдая, как место битвы сдвигается в их сторону. Нужно было торопиться. Громко свистнул так, что у Годивы на несколько секунд заложило уши. Будто из-под земли появившись, рядом с Леонардо оказался его верный конь. Недовольно фыркая и нервно перебирая передними копытами, животное всем своим видом показывало, что готово выполнить приказ своего хозяина.

– Барон, – Леонардо погладил коня по морде, – веди себя хорошо.

Мужчина обернулся и, подхватив Годиву, усадил её верхом на животное. Коснувшись голени девушки, Леонардо пообещал ей:

– Не беспокойся, Барон – умный конь. Скоро увидимся. Вперед!

Воин легонько ударил коня по крупу, и Барон, не издавая ни звука, ринулся вместе с всадницей в другую, от места битвы, сторону леса.

Годива прильнула к голове коня, вцепилась в его гриву. Страшно было – свалиться с животного, страшно было за Леонардо. Сердце подпрыгивало до горла, оглушало. Некоторое время девушка не слышала ничего, кроме этого звука. Затем, когда Барон остановился, Годива стала постепенно приходить в себя. Теперь, до её слуха стали доноситься звуки битвы – лязганье мечей, мужские вскрики. Хоть и была девушка, относительно, но далеко оттуда, все равно казалось, что она находится в самой гуще событий. По коже поползли противные мурашки. Затошнило-замутило, затрясло. Как долго еще ждать? Сколько будет убитых? Смерть – это всегда страшно. В её памяти все еще были живы воспоминания похорон родителей, а потом, спустя годы, и дяди. Душа сжималась в комок от этого. Не желала Годива никому смерти, но понимала – это неизбежно, что в этой битве кто-то умрет.

А потом стало так тихо… Жутко тихо. Если шум битвы вызывал страх, то эта звенящая тишина – пробуждала липкий ужас. В этой тишине Годива явственно слышала своё учащенное дыхание, даже, казалось, слышала, как шевелятся листья на деревьях от легкого ветерка…

Внезапно, послышались осторожные шаги…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Годива устремила взгляд вдаль – туда, откуда, по её мнению, раздавались шаги. Затаив дыхание, девушка вся насторожилась, не зная, кого ожидать – друга или врага. Сама того не замечая она начала медленно перебирать густую гриву коня. Пустила бы его галопом, да вот только куда? Кругом был лес.

Но, видимо, Барон решил за всадницу. Громко заржав, конь прямиком направился на раздающийся звук шагов. Годива чуть потянула за узду, пытаясь остановить животное, но тщетно – Барон уже мчался вперед, игнорируя её нерешительные действия.

– Да что же ты, – испуганно выдохнула девушка.

Конь, будто услышав её, мотнул головой и фыркнул, а потом – сделав еще несколько шагов, остановился. Годива еще не поняла этого, не пришла в себя, как услышала мужской голос.

– Молодец, Барон, не подвел, – довольным тоном произнес Леонардо, любовно обнимая коня за шею и гладя животное. Случайно, мужчина коснулся ладони Годивы. Девушка не одернула её, но хотела это сделать. Стеснялась и одновременно была рада этому простому прикосновению.

Слава Богу, Леонардо жив.

От яркого чувства облегчения у девушки закружилась голова. Она еще сильнее прильнула к голове коня, и устало прикрыла глаза. Слава Богу, все хорошо. Слава Богу.

– Ты закончила? – с усмешкой в интонации, поинтересовался Леонардо.

– Что? – не понимая, про что спрашивает мужчина, ответила Годива.

– Ты, кажется, молилась.

– Я, – смущенная тем, что её мысли превратились в слова, которые услышал Леонардо, произнесла девушка, – да, я закончила.

– Я тоже закончил, – заявил мужчина, следом легко запрыгивая на коня, позади Годивы. Она мгновенно ощутила своей спиной силу, исходящую от Леонардо. Кипучая, парализующая, сметающая все на своем пути, но пока еще удерживаемая сила.

Хоть и не стремилась к этому, но, с каждым вздохом, девушка все больше и больше, склонялась к мужчине. Будто магнитом тянуло Годиву к Леонардо. И, когда они выехали на опушку леса – ту самую, где часом ранее случился бой, прекрасная саксонка, уже обессилено откинувшись, прижималась своим телом к нормандскому льву. И хотя тело её, вроде как, отдыхало, но вот разум и душа не знали покоя.

Почему-то страшные вещи нередко случаются именно ночью. Быть может, тьма придает им силы? Годива, задаваясь этим вопросом, не знала ответа. Зато теперь, будто после кошмарного сна, когда первые признаки рассвета появились на сером небе, она узнала, как выглядит место сражения после того, как бой закончился.

Опрокинутые, застывшие в страшных позах, тела. Лица, на которых запечатлелось скорбное выражение, страх, боль и удивление. Стрела, вызывающе торчащая из головы одного из воинов. Кровь. На груди мужчин. На плащах. На траве. Вишневые лужицы, кричавшие о насильственной смерти людей.

Кровь мощным напором ударила в голову Годивы. Она слышала лишь её. Та стучала, ломила виски, оглушала и сводила с ума. Наконец, через стену шума, стал пробиваться властный голос Леонардо, тот, обращаясь к своим воинам, отдавал приказы. И вот уже мужчины, оседлав своих коней, присоединившись к предводителю, продолжали свой путь.

Годива смотрела отсутствующим взглядом прямо перед собой. Смотрела, а не видела. Мысли её были слишком далеко, чтобы белокурая красавица могла заметить густой, как молочный напиток, туман, не обратила она своего внимания на горы, стоящие по левую сторону неприступной стеной. Думала только о тех несчастных, павших этой темной ночью. Не знала, не считала, кого было больше из убитых – воинов ли Леонардо или же врагов. Не в этом дело. Там оборвалась человеческая жизнь.

Война для Годивы была лишь словом, не имеющим почти никакого веса. Какие-то отголоски, безусловно, доходили до Уэльса, но в целом, жизнь девушки была мирной, хоть и одинокой. Не понимала еще прекрасная саксонка, что погибшие – такова одна из цен каждого завоевания. Годива была далека от этого, и от того увиденное еще сильнее, чем тогда, когда её захватили в плен, повергло в ужас.

Когда всадники, миновав небольшой луг, стали огибать многовековой лес, Годива поняла, что у неё – больше нет сил терпеть. К горлу то и дело подкатывала тошнота, ладони стали липкими, и все тело, изнывая жаром и ознобом, требовало освобождения от того ужаса, которым прониклась девушка этим ранним утром.

– Леонардо, – слабым голосом позвала Годива.

Он не ответил. Погруженный в собственные мысли о превратности судьбы, мужчина не сразу услышал голос девушки. Тогда ей пришлось сказать уже громче:

– Леонардо!

– Да? – наконец, отозвался он, немного озадаченный тем, что пленница позвала его. Все это время, пока они ехали верхом, девушка предпочитала сохранять молчание, и мужчину это устраивало. Она не отвлекла его, не вынуждала вести светскую беседу, которая неимоверно раздражала Леонардо. А вот теперь, Годива обратилась к нему.

– Леонардо, – она запрокинула голову так, чтобы мужчина мог увидеть её лицо, – можно отдохнуть? Совсем немного?

Мужчина внимательным взором прошелся по лицу девушки. Кожа была бледная, и только щеки алели странным, далеко не здоровым румянцем. Именно это стало причиной того, что Леонардо, несмотря на то, что их путешествие и так затянулось, ответил согласием на просьбу Годивы.

Стоило только мужчине, спустив девушку с коня, поставить её перед собой, как неприятные догадки подтвердились. Желая знать точно, Леонардо легонько, удивительно нежно для человека его характера и жизненного опыта, коснулся лба Годивы.

– Да ты вся горишь, – произнес мужчина.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Годива покачнулась и непонимающе посмотрела на Леонардо.

– Горю? – как во сне, повторила она. Говорила, а голос слышала свой как сквозь стену – отдаленно, словно он и не ей принадлежал. Девушка дотронулась своими ледяными пальцами до лба – и тут же одернула руку, словно обожглась.

– Действительно, горю, – качнувшись, ответила Годива.

Леонардо удержал её за плечи. Всматриваясь в горящее от лихорадки, лицо девушки, мужчина принимал решение. Да, будь на её месте один из воинов, они продолжили бы путь дальше. Да будь он сам, Леонардо, нездоров, все равно, остался бы в седле, понимая, что активная деятельность больше поспособствует выздоровлению, нежели ленивый отдых. Его тело не привыкло к последнему.

Но перед ним стояла молодая женщина. Не воин, привыкший днями и ночами испытывать трудности и непогоду. А женщина – нежная, слабая и юная. Вряд ли Годива выдержит поездку, а если, все же, справится, состояние её может значительно ухудшиться.

– Сделаем привал, – бросил Леонардо своим воинам.

Те, если и были удивлены приказу предводителя, промолчали. Выбрав место вблизи леса, мужчины занялись своими верными конями. Леонардо тоже бы с удовольствием уделил время Барону, но теперь в заботе мужчины больше нуждалась девушка.

– Идем со мной, – аккуратно обнимая Годиву за талию, произнес воин.

Она еще больше покрылась жаром – и все из-за прикосновения Леонардо. Наверное, стоило было сказать ему, что это неприлично – вот так, держать её. Совсем забыла о том, что она – его пленница, и господин имеет право не только обнимать… Не думала, да и сил почти не осталось. Хотелось лечь на траву, которая была так маняще-мягка под ногами. Лечь и закрыть глаза, отдохнуть.

– Поставьте лучников по периметру. Коней – напоить. Разожгите костер и принесите мне воды, – Леонардо отдавал приказ спокойным, холодным тоном. Но воины поторопились исполнить его. Не было такого, чтобы кто-либо из них бездельничал. Каждый занялся своим делом.

Годива не помнила, как оказалась сидящей перед костром. Вот она еле-еле идет, а вот – уже расположилась возле разгорающегося огня. Но и сидеть было тошно. Девушка попыталась лечь, однако сильные руки удержали её за плечи. Она, нахмурившись, подняла голову и увидела Леонардо. Странно. Ей казалось, что тот ушел и оставил её одну.

– Что ты собралась делать? – спросил он, не отпуская подрагивающие от озноба, плечи Годивы.

– Спать, – пересохшими губами ответила она.

– Еще нельзя спать.

– Нельзя? – девушка непонимающе посмотрела на мужчину – тот глядел на неё с невозмутимым спокойствием на лице. – Почему?

– У тебя жар, а в твоем теле слишком мало воды. Если ты сейчас не выпьешь достаточно, скоро, тебе станет совсем плохо.

– Но я не хочу уже пить, – Годива устало прикрыла глаза, – мне нужно просто заснуть.

Странно, от её слов «просто заснуть», тревога кольнула сердце Леонардо. «Она может заснуть, и уже не проснуться», – не спрашивая разрешения мужчины, шепнул внутренний голос.

– Ты обязательно поспишь, но сначала тебе нужно выпить это, – воин потянулся к кувшину.

– Это что – вино? – поморщившись, прошептала Годива.

– Вино? – Леонардо цинично усмехнулся. – В вине точно нет исцеления, только болезни, а, порой, и смерть. Это – чистая вода. Выпей её, и я дам тебе заснуть.

Спорить не было ни сил, ни желания. К тому же, через туман болезненного состояния, Годива понимала – Леонардо прав. Поэтому, девушка послушно выполнила его просьбу-приказ. Свежая, отчего-то сладкая, вода потекла по разгоряченному горлу. Трудным был только первый глоток, а потом, тело, вспомнив, то, в чем так нуждалось, жадно затребовало и приняло еще и еще.

– Спасибо, – благодарно прошептала Годива, снова прикрывая глаза.

– Вот теперь ты можешь немного поспать, – разрешил Леонардо, поднимаясь на ноги. – Ложись.

Девушка только этого и ждала. Повернувшись на бок, легла. Все равно озноб не оставлял её, и в попытках согреться, Годива поджала руки-ноги. Может, хоть так станет чуточку теплее?

Леонардо как раз шел в направление к своему коню, чтобы, наконец, лично заняться им, когда, не сдержавшись, обернулся, бросая на свою пленницу взгляд. Она лежала, скрючившись от холода. Даже отсюда, было видно, как подрагивает её стройное тело. Тяжело вздохнув, мужчина забрал с седельного мешка шерстяное одеяло. Уверенным шагом, игнорируя любопытные взгляды некоторых из воинов, Леонардо вернулся к Годиве. Мужчина задержал взор на её лице – румянец стал чуть бледнее, но жар, пока еще, не отпускал девушку. Её тонкие веки, пронизанные синими венками, подрагивали, а с полуоткрытых губ то и дело срывался приглушенный, тревожный стон. Белокурые волосы, выбившись из косы, разметались по плечам. Отчего-то захотелось аккуратно убрать их в сторону. Леонардо проигнорировал это желание. Просто укрыл Годиву одеялом.

Затем – снова направился к своему коню. Очищая Барону копыта от камушков, Леонардо то и дело посылал свой взгляд в сторону спящей пленницы, дабы удостовериться, что никто из воинов не подошел к ней слишком близко. Это нельзя было назвать ревностью, скорее, чувством ответственности за своё имущество. Звучало, конечно, грубо, но Годива принадлежала ему, Леонардо. И только ему теперь предстояло решать, что делать с прекрасной саксонкой.

Закончив с копытами Барона, воин принялся растирать круп коня скребницей. Делая кругообразные движения по телу, Леонардо продолжал размышлять о Годиве. Не хотел думать о ней, но мысли так и лезли в голову. Если бы это была другая женщина, воин отправил бы ее, либо ко двору короля, либо в монастырь. Чтобы не мешала. Но Годива… помимо того, что оказалась прекрасной, нежной девушкой, не совершившей против Леонардо ничего дурного, она являлась той самой девочкой из его прошлого… Прошлого, которое мужчина, иногда, хотел забыть. Прошлого, которое частенько прожигало ему грудь.

Единственным светлым пятном в нём была та белокурая малышка.

Воин, сжав челюсти от непонятных чувств, подкрадывающихся к нему со всех сторон, прошелся быстрыми, короткими движениями против шерсти коня, удаляя грязь. Затем, настал черед мягкой тряпицы, которой Леонардо принялся полировать шерсть Барона до тех пор, пока она не заблестела. Закончив заниматься животным, воин, с неким чувством облегчения, пошел в сторону спящей пленницы.

Было уже послеполуденное время. Солнце, миновав зенит, медленно, но уверенно склонялось к западу. Легкий ветерок донес до носа мужчины пока ненавязчивый аромат жухлой листвы. Осень только начиналась, но, без сомнения, ночи, с каждым днем будут все холоднее. И эта ночь вряд ли будет исключением. Наконец, Леонардо подошел к Годиве.

Она лежала неподвижная. На лице застыло беспокойное выражение, а вся поза показывала, как холодно девушке. В ней во всей было столько уязвимости и невинности, что Леонардо, глядя на Годиву, невольно увидел её той самой малышкой, которую ему удалось спасти. Не сдержавшись, воин опустился рядом с девушкой и взял её на руки, прижимая к себе.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Она проснулась среди ночи от звука сверчков. Странно, что осенью они все еще пели свою песню. С трудом разлепив веки, Годива устремила взор на небо. Ясное, холодное, иссиня-черное, пронизанное сотнями ярких звезд, оно роскошным шатром раскинулось над головами. Девушка всматривалась в звезды, с восхищением в груди впитывая в себя их красоту. Чем дольше смотрела – тем больше видела их. Вот пояс Ориона, а там – Большая Медведица.

– Как красиво, – не сдержавшись, прошептала Годива.

Теперь, когда странно возникшая болезнь отступила от нее, а тело, освобожденное от жара, начало приходить в себя, жизнь забилась птицей в душе Годивы. Захотелось жить. Любоваться каждым мгновением. Будто раньше и не видела, как прекрасен этот мир, словно только что познакомилась с ним.

– Красиво, – глядя на одухотворенное лицо пленницы, задумчиво произнес Леонардо. В груди ощутил некое облегчение, причина была проста – девушка выглядела лучше. Не то, чтобы мужчина считал себя мягкосердечным, однако мысль о том, что Годива – та самая маленькая девочка из прошлого, могла снова умереть – не давала ему покоя. К счастью, болезнь оказалась слабее белокурой саксонки. Конечно, Годива все еще не была полностью здорова, но сам факт, что тело её не горит от жара, а взгляд – вновь стал разумным, не затуманенным от недуга, стало самой радостной новостью за этот долгий день.

Услышав мужской голос, Годива медленно перевела взор на лицо воина. Смотрела на него – как смотрят на человека, которого знают всю жизнь – доверчиво, спокойно, не боясь. Не смотрят пленницы так на своего господина.

– Я так долго спала, – губы Годивы дрогнули в извиняющейся улыбке. – И ты все это время был здесь?

– Может быть, – уклончиво ответил Леонардо. Не знал, почему не ответил, как есть – да, я просидел рядом с тобой все эти часы, нянчась, как с ребенком. Не стал, не хотел, чтобы Годива додумывала и создавала в своей голове ложное о нем представление. Не герой он, не великодушный, не добрый. Далеко не добрый.

– Спасибо тебе, – Годива шумно вздохнула, – могу ли я попить?

Леонардо, молча, поднес к ее губам горлышко кувшина. Девушка сделала несколько глотков, потом, утомившись, снова легла – в объятия мужчины. Сейчас, почему – то его близость уже не смущала, а казалась естественной, очень нужной. Годива удивилась своим ощущениям, но бороться с ними не стала.

Потрескивающий костер и музыка сверчков создавали особую, располагающую к интимной беседе, атмосферу. Воины, хоть и никуда не делись, казались всего лишь безмолвными, глухими силуэтами, скользящими где-то за пределами их маленького мира. Поэтому, Годива, повернувшись с бока на спину так, чтобы хорошенько видеть лицо Леонардо, обратилась к нему с вопросом, который все это время не давал ей покоя:

– За что тебя тогда наказали?

Леонардо, до этого наблюдавший за темными тенями часовых, напрягся. Тело его замерло, будто со спины снова готовое получить удар хлыстом. Мужчина не ожидал такого вопроса от Годивы. Но Леонардо мгновенно вернул себе привычное спокойствие.

– Я совершил ошибку, – одарив Годиву усмешкой, ответил он.

Девушка почувствовала, что за этим простым предложением крылось нечто большее. Она, может и должна была промолчать, но не смогла. Неравнодушна была к человеку, который спас её. Не мог этот человек совершить что-то дурное!

– Я не верю, – сорвалось с её губ, и Леонардо, резко повернув голову, посмотрел прямо на Годиву. Не верит? В поисках какой-либо женской уловки, мужчина всматривался в лицо девушки, но ничего, кроме искреннего выражения и переживаний, не обнаружил.

– Ты предпочитаешь не верить своим покойным родителям? – задал вопрос Леонардо.

Годива переменилась в лице. Она не хотела думать о своих родителях плохо. Но и о Леонардо – тоже. Вся душа ее противилась этому. Девушка собралось, было, ответить, но воин, опередив её, произнес:

– Это в прошлом, Годива. В моей прошлой жизни, о которой я предпочитаю не помнить.

Годива смотрела на Леонардо. Суровое, мужественное лицо не выражало никаких эмоций, кроме как львиной расслабленности. Но девушка чувствовала – только сама до конца не могла понять, что, какие – то эмоции, исходящие от мужчины. Его было очень трудно понять, и еще сложнее – прочувствовать.

– А я часто вспоминала, как ты спас меня. И совсем не хочу этого забывать, – ответила Годива.

Вот он, тот самый разговор, который Леонардо предполагал, что скоро случится. Пришло время. Мужчина, устремив твердый взор прямо в голубые глаза, источающие нежный взгляд, произнес, отчеканивая каждое слово:

– Годива, ты должна понимать, что тот случай ничего не меняет для тебя. Тогда – ты была маленькой девочкой, которую я, по чистой случайности, спас. Этим человеком мог оказаться кто угодно. Я просто проходил мимо. Прошло 13 лет. Сегодня – ты мой трофей, моя пленница, саксонская женщина, которая принадлежит нормандскому льву.

Его голос был холодным, без капли теплоты в нем. Внезапно, кожа Годивы покрылась мурашками. Не согревал даже костер. Стало резко не по себе. Удивительно, еще минутами ранее, девушка нежилась в тепле. Она понимала, что причина этих перемен – в том тоне, которым Леонардо заговорил с ней. Не стала спорить, противостоять. Хотя в груди кольнуло от боли и обиды. Не в природе Годивы было вести себя так. И все же, грустно улыбнувшись, тихо сказала:

– Ты думаешь, что я посмею кому-либо рассказать об этом? Если ты не хочешь, никто не узнает. Но зачем ты говоришь мне о том, что я и так не забывала? Я ведь помню, что теперь – твоя пленница. Я не жду, что ко мне будет какое-то особое отношение по причине того, что когда-то мы были знакомы.

Годива лукавила, только и сама того не знала. В самой глубине души она хотела именно этого – чтобы Леонардо отнесся к ней по-особенному. Нет, ни как к красивой женщине (о своей красоте Годива пока еще и не знала, не догадывалась), а как к старому, доброму другу.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – раздался голос Леонардо, – потому что, по прибытию в замок, я намерен подыскать тебе мужа.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Его слова вызывали у Годивы смятение. Не ожидала, не представляла, что такое может случиться с ней. Не сразу сумела заговорить – в горле мешал образовавший ком. Девушка с трудом сглотнула. Затем, наконец, произнесла:

– Разве обязательно мне выходить замуж? Я бы предпочла найти убежище среди стен монастыря.

Леонардо прошелся оценивающим взглядом по чувственному лицу Годивы – плавные черты, большие, выразительные глаза цвета ясного, летнего неба, зазывающий к поцелуям, рот. И эта кожа – светлая, без изъянов, которая не нуждалась ни в белилах, ни в румянах. Это было чисто наблюдение человека, искушенного в красоте женщин.

– Тогда святым отцам придется нарушить свой целибат, – удивительно зло процедил Леонардо, отчего Годива вздрогнула, и мужчина добавил:

– Место женщины – в доме. Рожать детей, а не запираться вдали от мира. Поэтому, будет так, как я сказал.