Королева мегаполиса

Я молчала, в страхе и смятении ожидая продолжения. Но Богдан тоже молчал. Наконец он прервал молчание и произнес:

– Ладно, нам пора. Ты сыта?

– Да, – призналась я, все еще ожидая услышать продолжение.

Но никакого продолжения не последовало.

Богдан просто встал, оставил на столе деньги и, взяв меня под локоть, пошел со мной к выходу. Выйдя на улицу, он остановился и спросил:

– Тебе куда?

– Это все, что ты хотел мне сказать?

– Пожалуй, да.

– А я уж думала… – я осеклась.

– Потом как-нибудь, – произнес Богдан и достал сигареты.

– Ага, значит, будет и потом, – горько усмехнулась я.

– Не знаю.

– А я знаю! – вдруг вспыхнула я. – Только мне может так повезти! Только мне!

– Да ладно тебе, ведь ничего же такого не случилось, – попытался успокоить меня Богдан.

– Вот именно, что ничего не случилось!

– И не случится.

– Ёксель-моксель, обожаю таких кидал, как ты, просто прусь от них! – в сердцах выкрикнула я, повернулась и пошла себе прочь.

– Люб, да подожди ты! – догнал меня Богдан. – Ну, чего ты, в самом деле?! Чего я тебе сделал-то, а?

– Ничего ты мне не сделал, – тихим злым голосом сказала я. – Так что можешь идти по своим делам со спокойной совестью.

– Да что с тобой? Ты, что обиделась? Так я же тебя и пальцем не тронул, ты что?

– Вау! Если твой принц послал тебя в известном направлении – принцесса что же, должна прыгать до неба?

– Никуда я тебя не посылал. Я просто решил, что надо вовремя остановиться.

– Кому?

– Мне.

– А как же теперь я? – спросила я, чувствуя, что на глаза навертываются слезы.

– Прости, глупо все получилось, – произнес он.

– Ах, прости… большущее тебе спасибо за вежливое обращение с барышней!

– Ты чего злишься-то?

– Я злюсь?! Я – злюсь?! Господи, да что мне злиться-то?! Все ведь так прекрасно!

Я выпалила все это и отчалила. На этот раз Богдан не догнал меня, сколько я не ждала.

Потом я ехала домой в электричке и смотрела в окно. По щекам слезы текли как у дуры.

В общем, с того самого дня завертелась, закружилась моя жизнь и понеслась как скорый поезд, но не вверх, вниз или вперед, а куда-то вбок и зигзагами…

Но все это случилось уже потом, а в тот вечер я шла по улице к себе домой и обливалась слезами.

Странно, но наша улица была в тот вечер абсолютно пуста, никто по ней не ходил, словно бы начался какой-нибудь комендантский час или стояла глубокая ночь. Но не было ещё и десяти, да и окна домов светились человеческим присутствием. Но они не могли заполнить ту пустоту, которая образовалась во мне. Я была как выжатый я лимон и больше ничего. Я была как увядшая роза, потерявшая всю свою привлекательность в тот миг, когда завял ее последний лепесток. Впрочем, я и в незавядшем состоянии далеко не была розой. Так, репейник или что-то в этом роде. Просто репейник почувствовал себя розой на какое-то мгновение, вот и всё. Не перестав быть все тем же, чем и был.

И тут ощущение пустоты лопнуло: из подземного перехода, разрушив всю картину мистически опустевшего города, вышла молодая парочка, не прекращающая целоваться.

«Глупенькие, зачем они занимаются всей этой мелочевкой, – подумала я, – им бы надо пользоваться моментом безлюдья и как следует совокупиться!»

А потом я лежала на кровати, обняв подушку, и продолжая громко плакать. Благо, что никто не мог помешать мне выреветься. Боль, насквозь пронзающая сердце, рвалась наружу, сжимая железными тисками внутренности. Голова раскалывалась пополам, глаза болели от слез, которые обжигали лицо и никак не хотели останавливаться. Эмоции душили меня, разрывали на части душу.

– Во имя чего эта моя внезапно свалившаяся на меня любовь? – шептала я. – Какая от нее польза? Она ведь на самом деле никому не нужна! Она может только мучить, не принося никому радости. Во имя чего она меня настигла?! Во имя какой надежды, во имя какой мечты?!

Потом я немного успокоилась, встала и подошла к окну. Окно по случаю невероятной духоты было открыто, и я ощутила, как дрожь у меня прошла по всему телу: так захотелось перелезть через подоконник – и вниз, вниз, вниз…

Однако испугалась, дура, не смогла решиться.

От страха все во мне занемело, даже мозги.

Стояла как кол и пялилась на небо, на этот ночной хаос звезд, совершенно ко мне равнодушных. Впрочем, и я им отвечала тем же.

И тут странный покой одолел меня. Будто меня отключили от реальности. Повернула башку в комнату, увидела компьютер, подошла к нему и включила процессор. Пока компьютер включался, я стояла и думала: почему в жизни «GAME OVER» имеется, а «RESTART» нет? Почему жизнь – не очередная компьютерная игра? А то нажала бы на кнопочку «RESTART» и попыталась все пройти заново и другим путем. Однако нельзя. Приходится писать сразу же всё в чистовик. Потому что черновиками пользоваться в игре под названием Реальная Жизнь не разрешено.

А потом потекли однообразные серые дни.

Я ждала, что он позвонит: я ведь дала ему свой телефон. А он не звонил. Я ждала. А он опять не звонил. А я ждала…

До последнего надеялась, что он все-таки позвонит…

Но он так и не позвонил.

Что такое трагедия? Это когда одинокий человек сидит в пустой комнате у молчащего телефона.

Если телефон молчит – это меня!

Если телефон не звонит – это мне.

Нет, нет на всем белом свете звука громче, чем молчание телефона.

День сменился другим днем, неделя сменилась неделей…

Я все еще любила его, я любила героя моих детских снов, который внезапно явился мне наяву. А как еще я могла поступить?

И вот теперь мой герой исчез, а я осталась одна. Одна в этом сне. И никто не может мне подсказать, где же выход из него, как мне проснуться…

Я хочу умереть.

Я хочу к нему.

Я хочу, чтобы все знали, как мне плохо и плакали вместе со мной. Но никто не знает и, конечно же, не собирается плакать.

Так думала я день напролет.

А еще мне хотелось кричать.

Но я не кричала.

Конечно, можно, конечно, кричать обо всем этом на каждом углу. Можно рыдать во весь голос на самом оживленном перекрестке этого мира, чтобы все слышали и видели КАК мне плохо. Но в глубине души я отчетливо понимала, что никакого прока от этого не будет, что никто не услышит этот мой отчаянный крик боли, ненависти и полной безнадеги. А ведь мне действительно было плохо! О, как мне было плохо! Честно-честно…

Черная дыра его отсутствия засосала все. Цветущие сады превратились в мертвую пустыню. Ухоженная клумба вмиг заросла сорняками. Источник, снабжавший водой целый мир, высох в одно мгновение.

Еще совсем недавно в моей жизни ярко светило солнце, вспыхнув на несколько дивных часов и расцветив все необыкновенными красками.

А потом солнце также внезапно погасло, как и появилось, отчего весь мир погрузился во мрак.

У меня ничего не осталось, никаких ресурсов. Я стала похожа на лопнувший шарик из мультика о Вини-пухе, который Пятачок вручил ослику Иа.

О таких чувствах только в книжках пишут, на деле такого не бывает. Но – ведь было же! И не с кем-нибудь, а – со мной!

Я, конечно же, понимаю, что все это были самые банальные сентиментальные бабские сопли. Но это правда. Было правдой. Я чувствовала, что падаю, падаю, падаю куда-то вниз. Может, я Алиса из сказки Льюиса Кэрролла? Но тогда где мой кролик, пудинг и Чеширский кот? Почему нигде не видно таблички «Съешь меня» или «Выпей меня»? Кто напишет благополучный конец моей истории? Или я так и останусь книгой, в которой кто-то выдрал все последние страницы?

Наступила поздняя осень. Я бродила по паркам, мечтая найти какой-нибудь пруд, чтобы утопиться. Хорошо, когда пруд глубокий и в нем свинцово-серая вода, и в воде такие же серые облака, как и наверху. А еще лучше найти омут. Несколько смелых шагов – и холодная вода уже никому ничего не расскажет. Эх, вот бы взять и решиться бы только на эти пять-шесть шагов, пробить отражение серого неба и исчезнуть в пустоте… Но никаких озер на сто миль вокруг. Одни пруды по колено.

Искала, искала место, дура безмозглая, где сердце могло бы бросить якорь. Умоляла судьбу подарить мне встречу с Принцем. Вот и доумолялась. И чего хорошего, спрашивается? А ничего. Только и остается, как разбежаться и со всей силой долбануться пустой своей башкой об стену. Что ж, не очень эстетичный, конечно, видок у меня после такого тарана будет, зато наконец-таки, перестану буравить выплаканными глазами мироздание и прислушиваться к вечно молчащему телефону. И поплыву себе на лодочке Харона через речку Стикс с двумя монетками на ничего уже не видящих глазах…

Все, каждая минутка нашей с Богдангом встречи, жила во мне, это жило вместе с моей Надеждой, которую он безжалостно сжег своим исчезновением. Сам создал, сам же и уничтожил. Зачем, зачем он сделал все это?.. Может, он и сам этого не знал?!

Я стала как сломанный радиоприемник: застряла на одной радиостанции, и невозможно сдвинуть ручку… И что дальше?

Однажды я заглянула в маленькую церковь. Там, перед старой потемневшей от времени иконой Христа беззвучно плакала, слегка потрескивая, одинокая тоненькая свечка. Маленькие восковые слезки скатывались по ее желто-бледному болезненному телу. Огонек еле заметно шевелился и ровно и мягко освящал божественный лик. В этом нежном сиянии икона оживала, впитывала новые краски, жизненную силу, энергию… Пока есть свечи – живы и иконы…

Говорят, что старые иконы потому так светятся в темноте и мерцают, что раньше в краску специально добавляли мелко размолотые кристаллы. А, может, потому они такие, что те, кто их писал, вкладывали в каждый мазок всю свою душу, всю свою веру?.. Не знаю… во всяком случае, факт есть факт – икона светилась и пронзала меня насквозь глазами Спасителя…

Не выдержав его взгляда, я бухнулась бессильно перед иконой на колени, молитвенно сложила перед собой руки и стала бормотать слова, похожие на молитву:

– Богданчик, милый, родной, умоляю, отпусти, отпусти меня. Я тебе за это дам горы серебра, золота и алмазов. Все, все, что только попросишь, но только не держи меня памятью о тебе… Господи, слышишь ли Ты меня?! – воскликнула я, в отчаянии воздев к лику Христа свои залитые слезами глаза.

Я не ждала и одновременно ждала какого-нибудь ответа на мой вопль. И этот ответ прозвучал, влился в мое исполосованное сердце вдруг с один миг сложившимися стихами:

Ожидаю напрасно гласа,

Чтобы голубь спустился с небес

Или слов сокровенных Спаса,

Иль каких-то иных чудес.

Избавление не приходит,

Сколько Бога о том не моли.

Словно прутиком кто-то водит

Взад-вперед по купели земли.

Верю в голос его хрустальный,

Но сомкнулись его уста.

Что же видит во мне кристальный,

Все пронзающий лик Христа?

Удивительно – как только прозвучали во мне последние звуки самых последних слов, мне друг внезапно полегчало.

Я всхлипнула в последний раз, поднялась с колен, вытерла тылом ладони покрасневшие воспаленные глаза и пошла себе к выходу из церкви…

Покинув ее, я принялась бродить по улицам, вдыхая пряный осенний аромат и думая о том, что я вдруг в одночасье превратилась из маленькой девочки в маленькую старушку, минуя возраст женщины, и что я чувствую себя так, как будто мне уже семьсот семьдесят семь тысяч лет. И столько же, видно, умерших надежд.

Но я обманывала себя – последняя, малюсенькая-прималюсенькая надежда на то, что я когда-нибудь снова повстречаю Богдана, никак не хотела во мне умирать, сколько я не пыталась ее прогнать, удавить, утопить и изничтожить каким-либо иным зверским способом.

Кто его знает, может быть, это было к лучшему....

Глава 3. Между небом и землей

Я иногда думаю, а что же такое, в сущности, наша надежда? И все больше убеждаюсь в том, что это существование человека между небом и землей.

То есть нигде.

Надежда… Ее даже и похоронить нельзя. От нее почти уже ничего не осталось, пепел один. Смотри, что ты наделал, Богдан. Неужели ты не понимаешь, что так нельзя?!

Вот в таком подвешенном состоянии я и продолжала пребывать, взывая к небу, чудесам и всему тому, что могло бы мне помочь встретиться с Ним…

А вокруг была осень. Под ногами шуршали опавшими телами листья разной формы, цвета, величины, но было в них нечто общее – все они были мертвы… и никогда им больше не воскреснуть… придут дворники, соберут их… и в огонь побросают… или утащат куда-нибудь, чтобы сделать из них перегной… какое замечательное слово… именно в это и превращается вся эта дивная осенняя красота…

Впрочем, осень отлетала легко, как отлетает душа праведника. Молодые березки словно свечки за упокой, горели ярким, чистым и последним пламенем, а дождь был похож на святую воду… еще немного и осень скользнет куда-то вверх, выше крыш и вознесется…

Я поняла это, когда пришла однажды в парк и увидела, сто почти все деревья стоят голые. Лишь одно осталось с почти везде уцелевшими листьями, правда, тоже почти потерявшими свой прежний цвет.

Я подошла к дереву, прикоснулась щекой к холодной коре и стала вдыхать аромат, чтобы продлить этот день, впитать его весь целиком, прожить, запомнить… для чего?.. я и сама не знала… Наверное, чтобы начать отсчитывать от него какой-нибудь новый этап своей жизни… Хотя все это стало мало похоже на жизнь. Мало человеческого остается в человекоподобном существе, реагирующем на одно-единственное имя и одновременно ненавидящим его. Это уже сродни фетишизму, или антифетишизму, черт его разберет, как это там все называется у них, у умных.

Вот так и живешь, тащишься по жизни, ощущая себя человеком, с которого заживо содрали кожу, скелетом без куска живой плоти, головой профессора Доуэля. А может, взять и превратиться в Медузу Горгону?..

Ходишь по городу и ловишь себя на мысли, что вода под мостом в реке так и зовет, так и уговаривает в нее, серую и мутную, прыгнуть.

Мечешься, мечешься по огромному городу, до боли в глазах вглядываясь в каждого встречного, сравнивая одежду, походку, волосы… Но нет, все только приблизительно похоже. Приходишь в себя, а потом ловишь на мысли, что глаза снова его ищут. И будут искать, пока не повылазят. Они не могут его не искать.

Иногда хотелось, чтобы у меня развилась амнезия. Была бы у меня амнезия, я бы сразу сделалась счастливой, забыв обо всем, что было, и не мучаясь от невозвратимости прошлого. Но возникает вопрос: а можно с потерей памяти потерять и возможность любить?

Как же я мечтала дожить до того времени, когда сотрутся все воспоминания о нем!

Я говорила себе каждое новое утро:

– Я тебя забуду. Совсем забуду. Обязательно и непременно. Если конечно смогу. А почему не смогу? Очень даже смогу. Вот постараюсь как следует – и смогу.

И не смогла… ни разу не смогла, как не старалась…

Я минус Я равняется Ноль,

Я минус Ты равняется Боль…

А еще говорят, что след, оставленный любовью, пусть даже и скоротечной, красив и загадочен! Чушь это все собачья! После нее одна сплошная кровоточащая рана. Это как алмазный бур, который прошил тебя насквозь, сметая и разрушая все на своем пути, а потом его вытащили и куда-то убрали. А ты остаешься в этом во всем доживать, или, что точнее – догнивать…

Почему-то она не давала себя убить, эта моя чертова жизнь без него. И зачем ей я? Уж она-то мне точно была не нужна.

Но она, жизнь, как нарочно цеплялась как тот кот за диван, с которого его хотят стащить, и не давалась.

И зачем мне было ее продолжать, эту мою жалкую жизнь? Что в ней такого уж хорошего? Или от нее польза есть кому?

Уж точно не мне.

Я уж точно так жить не хотела. И не могла.

Ну что это за жизнь, а?

Глупое существо.

И обреченное…

Но еще больше – живучее.

Живет и живет себе.

Живет, чтобы что?

Чтобы в избытке воздуха – задыхаться, а в толпе быть одиноким, никому не нужным, мерзким существом?

И самое веселое, что это существо – я.

Было бы действительно весело, если бы не так грустно.

Каждый раз смотрю на фонари и вижу виселицу.

Ха-ха…

Когда было совсем плохо, я уходила из дома, куда-то в неизвестность, но потом вновь возвращалась обратно домой, в этот проклятый склеп…

В тоске я чуть ли не сто раз на день проверяла свою почту в компе, но, конечно же, зря. Хоть я и дала ему все свои координаты, но никаких сигналов от него ко мне не поступало.

Я стала радоваться даже спаму.

Мне казалось, что беда, постигшая меня в связи с расставанием с Богданом – это край, что это самое страшное, что есть в моей жизни.

Потом я отчетливо помню период, когда стала бить стаканы и резаться об осколки: мне хоть как-то надо было сохранять контакт с реальностью. Когда я разбивала стакан, я как бы пыталась поставить красную точку во всем этом и прерываться на реальность. Вроде того, как в телевизоре говорят: вернёмся после рекламы, не переключайте. Но перерывы на реальность были слишком маленькими, чтобы я смогла ими спастись.

Но я все же спаслась.

Спас меня кот.

Мы с ним встретились совершенно случайно. Он сидел перед дверью в мою квартиру, когда я собиралась войти. Критически оглядев меня всю от пят до макушки, он подошел и потерся об мою ногу, одобрительно урча.

Мне ничего не оставалось делать, как открыть дверь и пригласить его к себе в гости.

Он, паразит, поднял голову, заглянув своими огромными зелеными глазищами в мои глаза, и снизошел до того, что медленно проследовал за мной. Осторожно ступая, он обошел все углы, ища присутствие опасности. Потом, удовлетворенный результатом, забрался на диван, вытянулся на нем во весь рост и заснул, не обращая на меня, хозяйку всего этого, никакого внимания.

Я же подошла к гостю и присела рядом, удивленная и в то же время заинтересованная такой наглой бесцеремонностью – так нахально войти в чужую квартиру и занять единственный в ней диван!

Несколько минут я просто сидела рядом и рассматривала его. Ничего особенного – на улице таких миллион. Но они-то на улице, а он здесь, у меня на диване, свернулся калачиком, полностью игнорируя присутствие всего остального мира, в том числе и меня.

Мне захотелось прикоснуться к этому странному существу, поэтому я протянула руку, но тут же замерла, встретившись взглядом с двумя зелеными пистолетными дулами-глазами. Все-таки мое желание было сильнее страха, и, подождав несколько секунд, я продолжила движение, не отводя взгляда от этих двух зеленых глазюк. Наконец, я все-таки коснулась его тела и сделала пару робких поглаживаний. Убедившись, что опасности нет, он медленно опустил голову обратно на диван и позволил мне немного себя погладить, всем видом давая понять, что нисколько в этом не заинтересован.

И тут я с удивлением ощутила, что никогда еще за последнее время не чувствовала себя так уютно, как сейчас, на этом диване, с этим абсолютно незнакомым мне существом. Захотелось лечь с ним рядом, закрыть глаза и просто полежать какое-то время, растворившись в тишине и покое. Но как только я начала опускаться на диван рядом с ним, он резко соскочил на пол и выбежал в незапертую входную дверь.

Я встретила его снова через несколько дней. Также как и в первый раз, он с абсолютно безразличным видом сидел у меня перед дверью. Ничуть не колеблясь, я опять впустила его. И снова он совершил свой обход в поисках неизвестно чего и устроился на диване. Я вошла следом, достала из холодильника молоко, налила в блюдце и поставила в прихожей. На обычное «кис-кис-кис» он плевать хотел, паразит. А я не стала настаивать и весь вечер занималась домашними хлопотами, а гость мирно сопел на диване, так и не притронувшись к молоку. Иногда я тихонько присаживалась рядом и смотрела на него. Просто смотрела, не в силах понять, почему от этого мне так приятно и тепло в груди. Только ближе к ночи, когда сон тяжелыми хлопьями сновидений склеил мои ресницы, я снова попробовала лечь рядом с ним. Почти уверенная в неудаче, опустила голову на подушку… но на этот раз мой гость не свалил, а продолжал лежать, не двигаясь. Мне показалось, что я уснула раньше, чем закрылись глаза. Сквозь навалившийся на меня сон я почувствовала, как кот придвинулся ко мне ближе, так, что даже сквозь сон я ощутила тепло его тела. Хотя на самом деле я не была уверена, кто к кому придвинулся. Всю ночь мне снились необыкновенные, прекрасные сны, а пробуждение было на удивление радостным и бодрым – я давно уже не чувствовала себя так хорошо. Уходя из дома, я глянула на диван, где он лежал всего секунду назад. Диван был пуст, но что-то проскочило мимо меня в открытую дверь и скрылось на лестнице. И еще: на полу осталось стоять пустое блюдце. Я улыбнулась и пошла по своим делам.

Следующие несколько дней были странными. Я чувствовала, что чего-то мне не хватает. Или кого-то… С удивлением замечала, что спешу домой и огорчаюсь, увидев, что перед дверью – никого. Даже диван выглядел одиноким. И хорошие сны перестали сниться.

Он появился лишь через неделю. Все было как раньше – мы действовали согласно неписаному ритуалу, понятному лишь нам двоим. Он только чуть-чуть отклонился от него, когда медленно и осторожно подкрался к моему креслу, в котором я сидела, прыгнул на него и мягко положил голову мне на колени под нежные поглаживания моих рук.

Потом он спрыгнул на пол и потёрся о ноги, прося колбасы: ведь коты любят не своих хозяек, а их холодильники. Но колбасы не было, и кот ушёл.

Правда, у меня были кильки в томате и хлеб времен татар и покоренья Крыма. Из чайника вытряхнулись известковые плёнки, но пить не хотелось.

Я сидела за столом, обезглавливала вилкой кильки и пыталась хоть о чем-нибудь приятном думать. Но у меня ничего не получалось. Откуда-то вылезли тараканы и стали атаковать кусок черного заплесневевшего хлеба. Но тот не представлял интереса даже для них и тараканы уползли.

Успокоив на какое-то время свой рассерженный моим невниманием к себе желудок кильками и куском старого и почти уже не разгрызаемого батона и кружкой воды из-под крана, я с четверть часа рассматривала себя в зеркале и, наконец, устав порядком от этого грустного зрелища, отправилась совершать попытку заснуть. Долго лежала, окружённая темнотой ночи, усиленной опущенными веками, но это все равно не помогло – сна не было, а были все те же мысли, медленно катящиеся по извилинам тяжёлой темной ртутью.

Кота нигде не было видно. Я решила оставить его в покое и включила комп. Стала что-то там выстукать клавой из мира иллюзий Сети, но потом мне надоело этого делать, потому как на клаве так и не нашлись подходящие кнопки, способные хоть как-то выразить мое настроение.

В конце концов, я выключила комп, достала сигареты, вытащила одну, закурила. Я стала курить в последнее время, потому что как все уверяли в один голос, что сигареты очень успокаивают нервы. Оказалось, что чушь собачья. Сигареты ни черта не помогали, с таким же успехом можно было жевать неиспользованную прокладку.

Наверное, моя любовь – это просто самовнушение. Захотелось влюбиться, вот и все… Просто моя внутренность требовала любви. Гормоны лезут в кровь, вот она и бурлит… Но сейчас, когда это все еще не прошло, мне безразличен повод, важно, что сам факт на лицо – я люблю его! Безумно люблю! И что мне делать со всем этим? Колоть себе мужские гормоны, чтобы они забили женские, чтобы вылезли усы как у Чапаева или Буденного? Не уверена, что мне будет от этого легче жить. Представила себя с усами и впервые за все последнее время расхохоталась. До слез. Ох, не к добру я смеюсь таким по-идиотски громким смехом, ох, не к добру…

Так продолжалось около двух недель. Кот по-прежнему внезапно появлялся и так же внезапно пропадал, оставляя меня наедине с тусклыми надеждами, пустой квартирой и дешевыми сигаретами. С ним мне было несказанно хорошо, без него – несказанно плохо. Такой душевный дуализм не лечился ни подругами, ни увлечениями, ничем. Мне безумно хотелось, чтобы он всегда был только со мной, хотелось того ощущение давно уже позабытого счастья, которое медленно и лениво вплывало в дом на его плечах…

И однажды я решила силой оставить его у себя – привыкнет, ему понравится.

Дождавшись, когда он снова появится у моей двери, я впустила его, и все было как всегда. Только утром я закрыла на ключ дверь в комнату, в которой он, лежа на диване, нежился в лучах солнца, тихонько собралась и выскользнула на лестницу.

Я еле дождалась вечера.

Войдя в квартиру, я долго стояла перед дверью в комнату, в которой его заперла, и успокаивалась. Наконец, открыв дверь дрожащей рукой, заглянула внутрь – диван был пуст. Вошла в комнату, чтобы осмотреться, и тут услышала, как скрипнула входная дверь – забыла закрыть. И еще промелькнул силуэт… Его силуэт. Тут я села на диван и заплакала, понимая, что больше его никогда не увижу.

Так оно и случилось.

Опять наступили темно-серые дни одиночества. Я каждый раз засыпала с надеждой, что утром увижу кота рядом, но пробуждение снова возвращало меня в тоскливую реальность. Иногда мне снились необыкновенные сны, как тогда, с ним… Но все реже и реже, а потом перестали сниться совсем…