Зеленый луч №4 2020

Сейчас, спустя многие годы, я нисколько не сомневаюсь, что точно знаю, какое слово тогда сказал полушёпотом мой дед. «За победу!» – вот что он сказал. Всем им сказал и себе тоже.

Выпив шампанское до дна, дед Сергей резко откинулся на подушки (моя тётя при этом едва успела перехватить пустой бокал из обмякшей руки), закрыл глаза. А через несколько минут его душа оставила тело и уже навечно присоединилась к солдатам бессмертного небесного полка.

Вадим Матвеев

Детство

Жизнь начинается и течёт, словно внезапно вспыхивает и светит когда ярким, когда тусклым светом лампочка. Только что была тьма, и вот ты уже выхватываешь из непроглядной ночи какие-то фрагменты жизни.

Странно, но с годами процесс начинает идти в обратную сторону, забирая во тьму то, что ещё вчера было осязаемым, руку протяни, событием.

Никакие усилия не спасают поглощения темнотой твоей жизни.

И только яркие первые воспоминания детства, словно свет той внезапно вспыхнувшей лампочки, временами возвращаются к тебе, словно не хотят выпускать из своих объятий.

* * *

Детство на первый взгляд не отягощено заботами. Так думают взрослые, недоумевая, отчего это их чадо старается подольше задержаться в кровати, вместо того чтобы радоваться каждому новому дню?

Но ведь это не так. Ты постоянно что-то должен. Встать. Идти умываться и чистить зубы. Есть кашу. Быстро собираться, поскольку все всегда куда-то опаздывают. Утро – это самое ужасное время дня. И в детстве, и в юности, и в любом другом возрасте.

Хорошо помню, как по утрам усердно сворачивал одеяло кольцом, представляя его уютным гнездом, домиком, в котором бы ты мог лежать и лежать калачиком, совершенно не желая выходить в этот счастливый мир. Ребёнку нужна крепость от утреннего вторжения.

Бывало, проснёшься раньше времени и ждёшь, что вот сейчас за тобой придут. 1937 год. Ждёшь и боишься. Какой же радостью оказывалось, что сегодня воскресенье и все экзекуции откладываются до времени.

Потом наступали будни, и от тебя уже требовали иного: вставай, умывайся, чисть зубы, завтракай, одевайся, мы спешим.

И вот ты уже летишь вместе с опаздывающими взрослыми на автобусную остановку, садишься в подошедший служебный транспорт, водитель которого разрешает забираться за ограничительный поручень, которым фиксируется одна из половинок передней двери.

И так каждое утро. Ты приезжаешь в детский сад, о котором, кроме волшебного супа с сухариками и свежим луком, состриженным с самодельной клумбы на подоконнике, ничего хорошего и не вспоминается.

Все потому, что тебе приходилось постоянно в виде наказания сидеть рядом с воспитательницей, не желавшей нести ответственность за буйных малышей. Так мы и сидели перед всей группой втроём: она, я и ещё один соучастник, на котором, как и на мне, было поставлено клеймо хулигана.

Кстати, вторая часть «марлезонского балета» продолжалась уже в начальной школе. Тебя официально заставили завести второй дневник, в котором по итогам дня учительница выставляла оценку за поведение, на основе которой дома выносили приговор. Естественно, не в твою пользу.

Но кто был виноват? Тебя научили читать до школы. Помимо этого отдали в нулевой класс, где умения закрепили, а потом уже бросили в класс первый, где, как оказалось, читать умели несколько человек.

И вот, пока твои одноклассники ломали язык о слоги, ты пытался беседовать с ними о своём, о наболевшем.

А как итог – дневник по поведению с извечными записями: «вертелся, разговаривал, смеялся». Могли бы просто залить гипсом и спокойно вести уроки, не отвлекаясь на непоседливого ученика.

Хорошо, что на земле бывают выходные дни. Дни, когда ты можешь с самого утра взвалить свой импровизированный рюкзак, в котором вместе с бутафорской едой (пластмассовая щука, баран и др.) хранились гранаты (оказавшиеся на деле роторами электродвигателей со свалки), взять в руки автомат и уйти в огород, где до обеда воевать с врагами.

* * *

В детстве смерти нет. Есть страх непонятного, чего-то необъяснимого, наподобие лягушки с открытой пастью посреди тропинки к дому. И пусть она огромна, как кошка. Но она ведь лягушка, хоть и страшная. Лежит себе посреди дороги и думает о чём-то там своём.

Но если ты ребёнок и чего-то боишься, то непременно должен этот страх побороть. То есть просто-напросто убить. Вот и убиваешь лягушку засохшими комьями грязи, насыпав над несчастной заупокойный курган. В лучших традициях степи.

А чего стоят «ковровые бомбардировки» муравьиных нор? В нашем жарком климате муравьи не строят муравейников наподобие тех, что показывают в фильмах о средней полосе России. Этакий холм, на который дяденька положил ноги и лечит ревматизм. Астраханские муравьи зарываются в норы, как бойцы Вьетконга. Точнее, наоборот. Вьетнамцы, вероятно, жили с природой в гармонии, если смогли приспособить норы в военных целях. Но с детьми этот номер не пройдёт.

Ты просто наматываешь целлофановый кулёк на палку, наподобие факела, поджигаешь, и огненный дождь обрушивается с неба на ни в чём не повинных муравьёв…

Если учесть постоянно ветреную погоду в Астраханской области и посёлки, сплошь заросшие сухой травой и камышом до неба, становится страшно, как это всё не превратилось в выжженное поле. Хотя, может быть, кое-где и превратилось. Наш старый дом сгорел от пожара.

Едва ли подобное сравнится с шалостями городских улиц. Это на душных улицах города на трубах с горячей водой рядами гибли головастики. Механизация убийства. Использование достижений народного хозяйства в целях массового уничтожения окружающей среды.

Но и животный мир мстил, как умел. Одна история с индюком чего стоит.

Когда ломался автобус или взрослые бессовестно просыпали подъём, приходилось топать на троллейбусную остановку возле тепловозоремонтного завода.

Дорога шла вдоль берега реки Царев. Идти далековато. Но, наверное, в селе не было детского сада, а если и был, то, вероятно, не рассматривался в качестве возможного варианта. Или же в нём попросту не было мест. Вот и приходилось временами шагать вдоль берега реки в мой горячо нелюбимый детский сад в районе то ли Больших Исад, то ли на улице Яблочкова, возле школы № 4.

В один из таких дней тебя наряжают в новый, совсем недавно купленный, костюмчик. Мамы во все времена любят, когда их чадо выглядит эффектно.

Ты шагаешь, довольный собой и обновкой. Ну, как «шагаешь»? Только что не летаешь над землёй. Короче, бежишь, успевая облазить все закоулки и кучи мусора на своём пути. Почти как собачка на прогулке.

Детский возраст прекрасен тем, что не знает смерти. Да и бояться опасности ребёнок начинает в самый последний момент. Даже если тебя ведут к зубному врачу, ты – бежишь. Когда ещё ты увидишь стоматолога? Пока же можно скакать и отыскивать на свалке клады.

Сзади идёт отец. Кто его знает, что он там себе думает. Человек идёт на работу.

И вот тут-то на тебя вылетает неведомое чудовище с огромной красной соплей вместо носа. От ужаса ты останавливаешься как вкопанный, нарушая все законы физики.

После остановки моментально срабатывает задний ход, а тело оглашает окрестности воем сирены. Ослепнув от паники, ты бежишь подальше от этого чудовища и, естественно, падаешь плашмя туда, куда падать не стоило. Для падения ты выбрал кострище, давно прогоревшее, давно остывшее, забытое всеми, но удачно подвернувшееся для обновления гардероба. С рёвом рухнул на угли.

Отогнанная птица, размазанная по заплаканному лицу сажа, испачканный костюмчик, опоздание на троллейбус со всеми вытекающими последствиями – вот тот небольшой перечень неудобств, произошедших после встречи с индюком. Встречи с чудовищем, защищавшим свою территорию. Вот так играючи природа обнимает тебя, говоря, что её законы неумолимы и не делают скидок на твой возраст и красоту.

Кстати, любой из нас на всю жизнь остаётся таким же бегущим по берегу реки ребёнком, которому вот-вот выбежит навстречу разъярённый индюк. И только от вас зависит, упадёте ли вы в прогоревший костёр или пойдёте дальше, перешагнув через очередное препятствие на пути.

Но и это не всё.

Есть ведь ещё улица. А на улице – детишки. И если ты думаешь, что там тебя любят, – зря. Тебя могут любить на твоей улице, а на соседней – уже нет. Там ты хуже незваного гостя.

И не потому, что ты русский, а они – татары или казахи. В то время это ещё не работало. Просто ты чужой. Да и какой из тебя русский, когда сам больше напоминаешь индейца цветом кожи и миндалевидными глазами. Да и подруга твоя – татарка. А влюблён ты (почти первоклашка) в шестиклассницу Рузалину.

Но всё равно, встречаясь на нейтральной территории с Камилем, вы обязательно начинаете швырять друг в друга камни. И, повторюсь, не оттого, что вы не сошлись в обсуждении личности Мухаммеда и Иисуса. Тем более что рядом с тобой Гульнара, а значит, её Аллах – за тебя. Просто ты не нравишься Камилю. И его правда правдивее, потому что его камень разбивает твою губу пополам.

Больно?

Конечно!

Обидно?

Ещё как!

Рыдаешь?

Само собой!

Но рядом Гульнара, и она говорит, что, как бы там ни было, ты кидаешь камни лучше всех. И от этого жить становится чуточку легче.

Жаль, что ты влюблён в Рузалину…

Да и отомстил ты потом. Ну, не Камилю, а Радику. Проткнул ему ногу самодельным копьём из гвоздя двухсотки, хоть Радик и твой друг. Знай наших. Месть слепа и безрассудна.

Конечно, я шучу. И копьё было воткнуто в ногу Радику случайно. Баловались с оружием уже тогда. Изображали из себя аборигенов.

Потом кололи такими копьями раков на мелководье. Увидишь, что тростинка шевельнулась, тут же втыкай своё оружие. Нет-нет да и проткнёшь наудачу панцирь рака.

По одному раку на брата, и уже какой-никакой пикник. Лишь бы в кармане были спички и соль. А иначе будет невкусно.

Но это было позднее. Чуть-чуть позднее.

* * *

И почему это родители любят припоминать за всякими застольями события из твоего детства? Вот чтобы в подробностях и при всех… А ребёнку сорок шесть и пора быть серьёзным, потому как, улыбайся – не улыбайся, это будет выглядеть нелепо.

Но нет. И в который раз ты слышишь, что как-то вечером в автобусе, увидев сдобную булочку в чужой сумке, ты, картинно закатывая глаза, сдавленным шёпотом, который слышат все стоящие рядом, произносишь что-то наподобие:

– Сейчас бы булочки поесть…

И сердобольная женщина, может быть, купившая сдобу для таких же, как ты сам, но видя, что дитё изморено голодом после утомительного рабочего дня в детском саду, отламывает тебе вожделенную булочку.

И, казалось бы, всё. План удался. Так нет же.

Собственные родители начинают совестить тебя, что ты ж не голодный. Только что полдничал в садике. И это вместо того, чтобы порадоваться за сообразительного ребёнка и забрать у женщины остаток булки впрок. На дорожку.

Человек обязан думать о будущем.

Вот если завтра, например, война? Если завтра – в поход? Если чёрные силы, а ты уже сыт и готов широкими шагами идти в тыл, в школу генералов-аналитиков!

Но нет… Тебе ещё припомнят бензин, который ты слил из закрытой душевой кабинки, находящейся на огороде, неподалёку от дома. Из завинченной крышкой двухсотлитровой бочки.

Так что же вы думаете? Если обезьяна может открыть прутиком вертушку, этого не сможет сделать шестилетний человек? Открыть душ, залезть на бочку, вывинтить крышку, сунуть в горловину шланг и, подражая отцу, втянуть в себя вонючую жижу? Заправить бензином кузов своего деревянного «БелАЗа»? Может! Причём легко.

И вновь вместо похвалы за находчивость и сообразительность своего ребёнка начинают гонять прутиком, который делает из обезьяны человека, а из тебя – жертву родительского террора.

И они же потом удивляются, что после такого к себе отношения ты допиваешь из рюмок водку, запиваешь её пивом и заедаешь солёными огурцами на родительских застольях. Все по инструкции. Да тут кто хочешь сопьётся от такой жизни.

И главное, что брату никто не припоминает, как он, забравшись в сарай и вооружившись молотком с гвоздями, наколотил их в деревянные дорожки, по которым шёл дед и произносил великие русские слова, звучавшие в интерпретации четырёхлетка как «итимать». Хотя, если я об этом знаю, значит, припоминали. Но редко, слишком редко. Ледоколу достаётся всё самое сложное.

А тебя уже сдают в школу, где ты не только утрачиваешь гениальность, а просто теряешь интерес к жизни.

И ведь нужно-то было купить одну лишнюю сдобную булку вместо надоевшего шоколада и конфет.

* * *

Если вы живете рядом с рекой, рано или поздно к вам придёт наводнение. Чего только стоили наводнения в Астраханской губернии XIX века! Волга творила что хотела: никаких плотин, никаких водохранилищ и энергетиков тогда ещё не было.

Многие бедствия претерпели прибрежные строения Астрахани и других населённых пунктов. Страдали и люди, проживавшие неподалёку от рек в то давнее время. Лишь в XX веке, в 1913 году, в Астрахани впервые появилась должность гидротехника, отвечавшего за обустройство защитных валов от паводковых вод.

Но всё равно стихия оставалась стихией, невзирая на то что теперь ей противостоял гидротехник. Вода не смотрит на должности и чины. Берёт своё. Когда ей заблагорассудится.

Кто-то скажет, что нынче в такое слабо верится. Воды в Астрахани не хватает. Рыба гибнет. Особенно много её погибло в засушливое лето 2019 года. Волга на всём своём протяжении обмелела настолько, что обнажилось дно (как это было возле Казани). Не избежала этой участи и Астраханская область.

А ведь наводнения случались и ранее. Тяжёлая техника работала и днём, и ночью, возводя укрепления вдоль береговой линии населённых пунктов.

В 1979 году было одно из самых печально знаменитых на моём веку наводнений в Астраханской области. В тот год даже река Царев настолько вышла из берегов, что подобралась к нашему огороду. А уж дом-то отстоял от реки метров на триста, если не больше. Спасло от гибельного подтопления то, что жили мы на небольшом бугре.

Тем не менее у нас полностью сняли забор, фронтально смотревший на реку. Насыпали высокий вал из глины.

И только для тебя и таких же, как ты, мальчишек всё казалось забавой: вместо прогулок по улице смотреть, как привозят глину КрАЗы и МАЗы, как бульдозеры и грейдеры расталкивают её вдоль линии вала. Вытаращив глаза глядеть на горбатые скреперы.

И всё это рычит, гремит, задыхается в адской жаре. Соляркой пахло, как могло пахнуть на нефтебазе или в угаре крупного танкового сражения.

А сколько раз мы получали от взрослых подзатыльники за ротозейство – и не сосчитаешь. Проще простого было угодить под колёса и гусеницы тяжёлой техники.

В то же самое время и отец где-то спасал область от разгулявшейся стихии. Работал на экскаваторе. Грузил глину в самосвалы. Смены затягивались далеко за полночь.

Детская память мозаична. Хорошо помнится забор. Собачья будка с нашим Дружком, которого пришлось переселить с заднего двора ближе к дому. Соседи с заплаканными глазами. Их-то огороды ушли под воду.

А на пути к реке, в ложбине старого русла, стояла одинокая ива. Так вот она так сиротливо торчала из воды, что это навсегда осталось в твоей памяти.

Ведь это дерево было для нас убежищем, где мы умудрялись даже разводить костёр в тёмное время суток или осенью. Настрадалось, одним словом. Непросто исполнять роль штаба, когда детишки балуются со спичками.

Что было потом – не помню. Наверное, наводнение кончилось. Забор восстановили. А через год мы и вовсе перебрались в город, где наводнения случались лишь из-за обильных дождей. Да и то на локальных участках.

* * *

В твоём (то есть в моём) детстве ребёнок, уходя на улицу погулять, практически уходил на фронт. Мог задавить КамАЗ, когда ты летел на тачке с шарикоподшипниками вместо колёс с асфальтированного уклона кирпичного завода; ты мог утонуть в солёном озере карьера, прыгая в воду вместе с велосипедом; погибнуть на заброшенной карьерной узкоколейке, разогнав с пацанами вагонетку, запрыгнув на неё и не успев спрыгнуть, когда она, набрав скорость, улетала под откос; быть задавленным в глиняных лабиринтах пещер, выкопанных в отвесной стене того же самого карьера.

И это не говоря о бутылках шампанского, заправленных карбидом, кровельном шифере в костре, лопавшемся от нагрева и разлетавшемся плоскими осколками в разные стороны, скитаниях по огромным свалкам в поисках «золота инков».

Мы были худые, сгоревшие на солнце, с цыпками на ногах от постоянного лазания в грязных лужах, водогонах и реках.

Ели от силы два раза в день: утром и вечером. Чаще когда попадали под домашний арест. В основном питались ворованными фруктами, рыбой и ракушками, арбузами и яблоками со свинофермы.

Бактерии и микробы в то время ещё не существовали. Дезинфекция добычи проводилась в ближайшем водогоне или луже. Пили из многочисленных колонок или в госучреждениях. Зайти домой попить означало плен.

У тебя в кармане всегда были спички. Лучше всего – увеличительное стекло. Перочинный нож, гвоздь 200 мм, чтобы сделать гарпун для накалывания раков, которых потом можно сварить в любой подходящей по размеру консервной банке, кои и тогда в бесчисленном количестве валялись по берегам рек. Можно было таскать с собой леску с крючком и поплавком. Найти удилище не проблема. Толстая камышина или отломанная ветка, пойманная для наживки муха или кузнечик, и ты не останешься голодным. Рыбы в те времена было гораздо больше, чем теперь.

Главное было – не распороть ногу о стекло или ракушку. Вот тогда начинались проблемы. Подорожник хорош, если тебе никуда не нужно идти. А порезы случались, как правило, в самый неподходящий момент, когда солнце садилось и нужно было пройти пару километров до села.

Вспоминая тогдашние улицы, где мы и проводили в основном летние каникулы, невольно подмечаешь, насколько американцы угадали в киноленте «Роман с камнем» наше отношение к своему жилью, хоть и были те кадры сняты про мексиканцев. Попадая сегодня в какое-нибудь отдалённое село, словно возвращаешься на тридцать пять лет назад. Разбитые дороги, замусоренные улицы и берега рек. Всё как в кинокартине об охотниках за изумрудом. Разруха и упадок. Но стоит зайти во двор, всё встаёт с головы на ноги. Ухоженные грядки, цветы, овощи. Тропинки, выложенные плиткой или камнем. Вся цивилизация – внутри. За забором – ничейная земля.

* * *

Наступает день, когда ежедневные походы с военным рюкзаком за плечами и автоматом в руках надоедают маме. К тому же у тебя серьёзный возраст. Скоро семь. Надо становиться умнее. А тут чуть ли не ежедневные рыбалки и шатания на улице.

Чёрный от загара. На ногах цыпки от ежедневного лазания в воде. И как ни отмывай анчутку в бане, он всё равно в лес смотрит.

Именно по этой причине мама, недолго думая, принимает решение, что ты обязательно должен стать умнее всех. Красивее всех стал, станешь и умнее. Вот те прописи, вот те букварь. Давай!

И вот уже мама моет раму. Всё как надо. Некоторое время спустя ты уже читаешь по слогам. Вот уже и слоги проплывают мимо. Текст почти отскакивает от зубов.

Но случаются катастрофы. Без катастроф нельзя.

Ой, собачья мойя.

Так было прочтено тобой одно предложение в грустной повести «Каштанка». Кажется, что тут такого? Ой, собачка моя. Все понятно написано. По-русски. Но на дороге к знаниям образовалась пробка…

Контролирующий орган указал на недопустимость вольностей при прочтении чеховского текста. То есть уже в 78-м году прошлого столетия в астраханских сёлах люди понимали, что Чехов – это Чехов. Всё было очень серьёзно.

Несмотря на указивку, фраза не шла. Будь ты проклята, собачья мойя!

Кстати, это словосочетание имело длительное хождение в родственных кругах.

Случались подобные катастрофы и с детскими стихами советских поэтов.

Увешана штанга стальными кругами.Стальные круги называют блинами.

Детская логика сломалась на первом слове. Ну нельзя понять, кто такой Вешан и почему предложение построено в идиотской форме, без глагола. Ну и что, что у Вешана штанга стальными кругами?

До слёз.

Горьких.

Беспомощных.

Полнейшая катастрофа.

И чем дальше человек соприкасается с образованием, тем чаще и горше повторяются эти катастрофы.

Во-первых, пришлось целый год ходить в нулевой класс. Там не ставили оценок. Там была атмосфера полнейшего благоприятствования. За это время тебя научили читать ещё лучше, так что никаких проблем с этой дисциплиной, ставшей для многих просто Гималаями трудностей, у тебя не существовало. К тому же учительница была добрая-предобрая и годилась тебе в бабушки. Тут-то и была ловушка. Казалось, что вся школа будет вот такой безобидной.

Первый класс разрушил стереотипы.

Как ни странно, но тебя и в школе никто не собирался любить. Как и на улице. За редким исключением. И это опять же не потому, что вас, русских, в классе человек пять. Нет.

Будучи подготовишкой, ты не попадал под тяжёлый пресс школьной иерархии. Ты был просто туристом в этом храме образования. Став первоклассником, ты попал под ревнивый, с оттенками махровой дедовщины взгляд второклассников. Конечно, шестиклассница Рузалина могла оказать тебе протекцию, но это же ненадолго. У неё ведь тоже была личная жизнь.

Во-вторых, ты попадал под пресс дисциплины. То, что казалось в нулевом классе игрой (ходьба парами за руки и т. д.), не шло ни в какое сравнение со школьными требованиями на уроках в первом классе.

Никого не интересовало, что ты умеешь бегло читать. И пусть большинство в классе еле-еле осваивает одну тоненькую книгу, а ты за это время прочёл стопку тоненьких книг, будь добр делать то же, что делают и остальные!

Но тебе скучно. Ты опираешься спиной о стенку и с полуоборота, с грустью и тоской смотришь в класс.

Жёлтая карточка!

Начинаешь приставать к соседке.

Жёлтая карточка!

Смотришь в окно, на волю, где ездят автомобили.

Жёлтая карточка!

По итогам начального этапа обучения в первом классе у тебя появляется дневник поведения. Учитель на каждом уроке оценивает твою способность отсидеть сорок пять минут без движения.

Видя бесперспективность оценивания, тебя начинают ссылать с одной парты на другую. Отдают на воспитание женщинам. Надолго ты не задерживаешься ни с одной, потому что им скучно разглядывать твою спину.

В иные дни ты и вовсе оказываешься за учительским столом. Рядом. За стульчиком и твоим персональным столиком. Правда, сока и булочек не дают. Хотя и похоже, будто пришёл в кафе. Смотришь в класс прямо. Соседка – учитель. На столе – дневник по поведению. Каторга!

Апофеозом, финальной частью трагедии, становится первая тройка…

Ты понимаешь, что жизнь кончена и нужно бежать из дома, потому что за подобную отметку тебя могут не просто выпороть, а сварить живьём в банном котле.

План побега обсуждается с Гульнарой. Она тебе сочувствует.

Жаль, что ты влюблён в Рузалину.

* * *

– Толкни!

Товарищ послушно исполняет просьбу. Тележка набирает скорость по асфальтированному спуску одного из многочисленных кирпичных заводиков, построенных в небольших посёлках огромной страны и сметённых позднее ветром демократических перемен.

Стальные подшипники, выполняющие на транспортном средстве под названием тачка, или тележка, как её обзывали мальчишки в разных уголках большой страны, роль колёс, высекают искры. Всё быстрее и быстрее летит навстречу асфальтовое полотно. А пока по склону дороги кирпичного заводика тебе навстречу поднимается КамАЗ, лёгким поворотом рук тележка меняет направление движения и летит под откос с высоты четырёх-пяти метров в мягкую прохладную глину. Приземляться, как и в случае с велосипедом, тоже лучше в стороне от тачки, чтобы не упасть на её деревянную раму. Будет больно. Очень больно. Но другого пути нет. У наших детских забав тормозов не было.

Каникулы – изумительный повод провести время в селе у бабушки.

Ты прекрасно помнишь посёлки Астраханской области конца восьмидесятых. Разбитая колея дорог. Тропинки, застывшие причудливыми волнами глины, превращающиеся после небольшого дождя в чавкающее скользкое месиво из грязи и воды. В солнечные дни местами земля искрится от проступившей наверх соли. Кстати, лужи с солёной водой имеют красноватый оттенок. Тяжёлый багровый цвет. Лебеда, паслён и конопля густо поросли вдоль заборов. Стены камыша тут и там. Огромные лужи застоявшейся дождевой воды – рай для земноводных и детворы.

На центральной площади посёлка сквозь асфальт бодро пробивается верблюжья колючка. Это удивительное палочкообразное растение цветёт маленькими розовыми цветочками. Такая сдержанная пустынная красота. Это не мешает ей роиться и вдоль полотна основной магистрали, рассекающей посёлок, словно река, пополам, и в полях. Тут же вездесущая лебеда и препротивнейший xanthium spinosum L. По-русски – дурнишник колючий, или золотая колючка. Золотая, вероятнее всего, из-за цвета своих острейших игл. Сколько же ног пронзено ими!