История для мужчин

Зачастую сельские труженики уходили в цеха Кесиди на заработки, ставя под угрозу пополнение запасов продовольствия. Стервоза явно осознавала что делала. Она подрывала мою власть, и я был не в силах справиться с Кесиди.

Критический момент настал в сезон дождей. Мобилизовав все верные мне силы, я объявил войну владыке противного мне княжества.

Ночью дождь лил как из ведра. Сальные фитили еле теплились. В глубоком раздумье в одиночестве я возлежал на своем ложе.

В глубине пещеры метнулась чья-то тень. Вечером я приказал никого до меня не допускать и поэтому был немного удивлен.

Тень выросла, загородив ближайший светильник, и напугала меня.

Передо мной стояла, красиво сложенная, длинноволосая Кесиди. Капельки дождя изумрудами блестели на ее загорелом совершенном лице. Как она могла пройти столько кордонов охраны, было непонятно, но холодок страха и обиды прокатился у меня внутри.

«Это покушение», – мелькнуло у меня в голове.

Оружия рядом не было.

Готовый гордо принять смерть, я поднялся во весь рост, сбросив с обнаженного тела брезентовую накидку.

Кесиди, как кошка, бросилась на меня, сбив с ног, стала меня целовать, обнимать и буквально ввинчиваться в мою плоть. От такого темперамента и близости ни разу не опробованного тела у меня закружилась голова и я отдался во власть всепоглощающей страсти любви, пока не затих от изнеможения.

Кесиди собрала свою одежду и так же тихо исчезла, как и появилась.

Тайная связь продолжалась несколько недель. Это и был ответ на объявление войны.

Ослабление контроля за рабочими со стороны Кесиди, боязнь войны и раскрытие тайны взаимоотношений между нами, подняло рабочих и крестьян на бунт.

Погромив дома, мастерские и поля, они объявили, что сами будут решать, кто будет управлять процессами производства и распределения, сами будут решать с кем, когда и сколько я буду жить.

С этими лозунгами они ринулись штурмовать мое плато.

Чувствуя надвигающуюся опасность, Кесиди осталась у меня наверху. Сочувствующие революционерам были изгнаны вниз.

Поставив мощную охрану, отбив атаки, я опять оказался в осажденной крепости. Но, на сей раз, мои тылы были намного крепче. Запас провианта можно было растянуть на год.

Безуспешные атаки и штурмы периодически повторялись, не давая нам спокойно налаживать быт в новых условиях. Маленькие дети восставших беспризорно копались на улице в грязи. Их мамаши рыскали по разрушенным и разбитым домам в поисках пищи. Обобществленное производство не пошло. Никто не хотел работать, считая, что должен работать кто-то, но не он.

Запасенные продукты были быстро съедены, рисовые поля вытоптаны и заброшены, плодовые деревья вокруг поляны были почти полностью уничтожены. Их не обирали аккуратно, как раньше, а нагибали к земле, обдирали, забравшись всем стадом, и бросали в безжизненном состоянии. Внизу творился беспредел и воровство. Благодаря своей силе или подкупу группы одичавших людей, появляющиеся вожди держались не долго.

Наблюдая сверху за деградацией общества, я должен был срочно принимать меры. Выждав несколько месяцев, я отправил с подарками вниз группу парламентариев. Проведя успешно переговоры, мы пригласили нескольких лидеров, во главе с англичанкой Элизабет, к себе и обсудили пути дальнейшего выхода из создавшегося кризиса. Был намечен разумный путь приведения в порядок экономики. Первое – это выбор всеобщего руководителя – президента, после чего планировалось восстановление армии, экономики и порядка.

Договорились, что каждая сторона выдвинет своего кандидата на пост президента.

В назначенный срок моей стороной на поляне были выставлены столы с нехитрой снедью, и пища раздавалась бедствующей стороне. Были разожжены костры, расстелены циновки.

Элизабет, немка Эльза и японка Хакимото, по прозвищу Судзуки, встали в противовес мне и Кесиди.

Кесиди огласила цель сегодняшней кампании и основные тезисы работы по организации государственности и создания цивилизованных взаимоотношений. С ударом гонга, изготовленного из куска алюминия, служившим нам когда-то емкостью для воды, люди разошлись по разным сторонам поляны, окружив своего кандидата, отдавая ему голоса.

Японку поддержали японки и индонезийки.

Немку только немка Анхель и две бельгийки.

Элизабет – англичанки и француженка.

Все остальные встали на мою сторону, оставив Кесиди ее американок и азиаток.

Жребий был брошен. Президент с неограниченными полномочиями был провозглашен.

Своим указом я назначил Кесиди министром промышленности, Судзуки – министром рыбной ловли и сельского хозяйства, Элизабет – министром культуры, Эльзу – министром социального обеспечения и строительства, себе подчинил армию.

Дело сдвинулось с мертвой точки. Организм нашего государства, пришедший в упадок, стал быстро восстанавливаться. Зафункционировали предприятия Кесиди, трубопровод был восстановлен, сельское хозяйство поднялось на должный уровень. Появились детские сады и ясли, в которых резвились наши дети в возрасте от новорожденных до двух лет, за ними заботливо ухаживали немки. Открылся театр, в котором довольно-таки часто шли пьесы, показывались танцы и устраивались концерты.

Женщины проявляли невероятную самостоятельность. Каждая обрела свое независимое «Я», и даже в вопросах секса с единственным представителем мужского пола – президентом, ввели щадящий график и деловитость.

Тем не менее, народонаселение острова постоянно увеличивалось посредством высокого уровня рождаемости и заботы о подрастающем поколении.

Было удивительно, что за это время на острове никто серьезно не заболел. Райский уголок в океане процветал день ото дня. Его жители уже и забыли думать, что где-то существует другая, полная стрессов и страшной жестокости, жизнь.

Мы были поглощены настоящим.

Я часто любил подниматься на крышу своей резиденции и созерцать бескрайние просторы океана. В этот момент я думал о величии человека и о том, недоступном мне, мире великого множества людей, находящемся где-то далеко за горизонтом, и о будущем своих девчонок, ждущем их на невидимом отсюда берегу.

Серая точка вдалеке, то появляясь, то исчезая, взбудоражила мое сознание. Я задрожал всем телом и, не веря глазам, сжался как пружина, готовая распрямиться и выплеснуть с силой свою энергию. Это точно было не явление природы, а создание человеческих рук.

Не в силах сдержать эмоции, я остервенело начал кричать, указывая в ту сторону:

– Корабль! Корабль! Я вижу корабль!

Рядом находившаяся Ольга, уронив палку, на четвереньках стала карабкаться ко мне наверх. Негритоски, стоящие в дозоре, не понимая, что я ору, бросились к основанию здания, готовые идти в бой, но не видящие противника. В их глазах была растерянность и собачья преданность. Они смотрели то на меня, то на море, пытаясь угадать смысл моего вопля.

А я бешено орал, не зная, как удержать это видение.

Работа на полях прекратилась, люди стали подтягиваться к скале, глядя наверх и пытаясь понять, что там происходит.

Я отпихнул Ольгу, которая чуть не свалилась с крыши и, спрыгивая на землю, начал уже кричать по-английски, хватая охапки хвороста, заготовленные для вечернего костра и швыряя их на тлеющие угли вечного огня:

– Корабль! Делаем большой костер!

– Быстрее костер! Нас должны заметить!

– Корабль!

Охрана поняла и, откинув в сторону свое оружие, стала в бешеном темпе валить в разгорающуюся кучу все, что могло гореть.

Я заскочил во дворец, схватил циновки, кучу сухого тростника и потащил к костру.

Моему примеру последовали остальные, таща столы, кресла и другую, способную гореть, утварь. Жители поляны сорвались с места и побежали кто к подъему на плато, а кто ломанулся сквозь дебри на берег.

От костра повалил огромный столб дыма. Мы молча смотрели на горизонт с надеждой и слезами на глазах, моля, что бы нас заметили.

Мы все стояли на берегу, по колено зайдя в воду, и следили, как за сошествием Христа на землю, за приближающимися к нам катерами.

Слезами и истерикой девушки встречали статных, красивых моряков, налетая на них как цунами, залезали в лодки, отпихивая друг друга.

Моряки, широко открыв глаза и пытаясь остановить хаотичный абордаж, были обескуражены напором черных, обросших, полуголых женщин с малолетними детьми. Дети от испуга дико визжали и, как звереныши, цеплялись за своих мам.

Я стоял в стороне, слезы счастья катились по лицу и бороде.

Моя лучшая одежда, по сравнению с белоснежной формой моряков, выглядела жалкими лохмотьями, прикрывающими сухую, загорелую до черноты, дубленую кожу.

Недовольно взглянув на происходящее, из катера на песок ловко выпрыгнул офицер и направился ко мне, вероятно, видя во мне ответственное за это безобразие лицо.

– Хай, – приветствовал он меня.

У меня дрожали губы, дыхание перехватило. Я, боясь разрыдаться, в ответ только кивнув, потянул к нему свои черные трясущиеся руки. Он с опаской пожал их и на каком-то, странном для меня, английском языке начал спрашивать, что происходит и кто мы такие.

Я стал сбивчиво рассказывать про неудачную экспедицию на конкурс красавиц, в результате которой мы попали на остров, про погибших пилотов и про недоразумение, почему нас не искали. Я выкладывал историю всеми доступными мне словами, имеющимися у меня в запасе. У офицера глаза с каждой минутой расширялись все больше и больше, на лицо выползла широкая добрая улыбка. Он понимающе и ошарашенно качал головой, с любопытством поглядывая издалека на мою команду, оккупировавшую катера и смотрящую на моряков и на нас со страхом быть изгнанными и оставленными на этом осточертевшем острове.

– О'кей! – согласно кивнул он мне и, со смехом хлопнув меня по плечу, приглашая с собой, направился к катеру, давая знак отхода.

– Все ли на месте? – спросил он у меня, стоя уже на палубе.

Я тем временем лихорадочно пересчитывал детей и женщин, тихо, как загнанных зверьков, сидящих по бортам катеров, прижимавших к груди испуганных младенцев.

– Вроде все, – кивнув, по-русски ответил я.

Эти слова немного напрягли офицера.

Катера, еще не успевшие отойти от берега, были остановлены властным жестом командира. Улыбка сползла с его лица. Последовала команда всех взять под прицел, а мне предложили выйти на берег в сопровождении четырех матросов и офицера.

– Так вы оказывается русский? – последовал от него вопрос. – Как это прикажете понимать? – серьезно, глядя мне в глаза, начал он допрос. – Неужели русские могут забираться так далеко, или это задание? Кстати, где вы научились так хорошо говорить по-английски? Даже меня ввели в заблуждение.

Заволновавшись еще больше, я начал повторять, уже в деталях, невероятную историю о погибшем самолете, обломки которого не мог предъявить «следователю», но настойчиво предлагал ему посетить место нашей первой, истлевшей стоянки и забраться к скале, чтобы предъявить алиби в виде опустевшего поселения.

Офицер согласился, вынул пистолет и предложил мне идти первым.

Вдоль ручья мы поднялись к подножию скалы. Матросы и офицер были вымотаны до предела, я же дышал спокойно, нисколько не устав и не потеряв своих сил.

Увиденное поразило немало повидавших морских волков.

Перед ними предстала осиротевшая деревня со следами многолетней людской деятельности и неожиданно вымершая.

Они заходили в некоторые дома, с удивлением рассматривая орудия труда, домашнюю утварь и оружие. Некоторые вещи, с моего разрешения, взяли в качестве сувениров.

Дипломатические отношения между нашими странами были установлены.

Офицер извинился передо мной и даже по-братски, сочувственно, коротко обнял.

От предложения слазить ко мне во дворец он, поблагодарив, отказался. Я же, вспомнив об оставшихся наверху размокших паспортах и об остатках долларов, бросился к расщелине. Матросы в ужасе пытались меня задержать думая, что мне приспичило покончить жизнь самоубийством. Но я, ловко ухватившись за корни, через мгновение был на плато. Жизненно важные документы были при мне. Они подтвердили, что мы не шпионы. Глядя больше на меня, чем на почерневшую пачку паспортов, офицер мысленно называл меня сумасшедшим, вспоминая мою дикую, а для меня обыденную, выходку. Четко козырнув, он вернул бумажки обратно и мы отправились назад.

Военный крейсер, на который мы попали, радушно принял одичавших Робинзонов. Мы с нежностью и лаской дотрагивались до отполированных металлических вещей, словно никогда в жизни этого не видели.

Белоснежные простыни госпиталя были верхом блаженства после теплого душа и душистого мыла. Моряки, по очереди, заглядывали в наши каюты, улыбаясь, шушукались между собой и подмигивали моим девчонкам.

В отдельный кубрик, куда меня временно определили, зашел сам командир корабля и рассказал, что база, с которой он связался, подтвердила гибель индонезийского самолета, произошедшую более трех лет назад, на борту которого передвигалась группа девушек из разных стран во главе с русским. Скорее всего, рация и радиомаяк нашей развалюхи вышли из строя, а может быть, и навигационные приборы не работали или в тот момент мы попали в зону разыгравшихся электромагнитных бурь. В общем, взаимный контроль с землей был утрачен и падение самолета не было зафиксировано ни одной из наземных и космических служб.

Поиски останков продолжались в течение нескольких месяцев. Однако никто не предполагал, что самолет так сильно отклонился от курса, уйдя на тысячу с лишним миль от пункта назначения, и потерпел крушение в необитаемой и несудоходной зоне коралловых рифов.

Оказывается, белые буруны, которые крутились на горизонте и за которыми я любил наблюдать в часы раздумий, являлись теми коварными рифами, давшими нам три года затворничества.

Счастливая случайность, связанная с военно-морскими исследованиями и прокладкой новых транспортных путей для сухогрузов, помогла героям-первопроходцам случайно обнаружить и подобрать нас.

Родные и близкие, пресса уже оповещены о находке и нас ждет оглушительная встреча.

Не успев обвыкнуться на корабле и пройдя минимальное медицинское обследование, нас через несколько дней на пару часов высадили на какой-то из военно-морских баз США, а затем, погрузив на военно-медицинский самолет, отправили в неизвестном направлении.

На все расспросы медперсонал самолета и летчики отвечали дружескими улыбками, предлагая не волноваться и восстанавливать свои силы.

Среди пассажиров индонезиек я не обнаружил.

Через десять или более часов мы наконец-то приземлились.

Море репортеров, отстраняемое полицией и военными, толпилось вокруг нас. Мы шли вдоль живого коридора, по-звериному пугаясь наглых «папарацци» и с трудом сдерживая восторг. Дети сидели на руках мамаш с безумными от страха глазами и молчали.

Во время поездки в госпиталь на автобусе, Бетти узнала Лос-Анджелес, свой родимый город, и с ней чуть не случилась очередная истерика.

Американцы очень деловые ребята. Узнав о цивилизованных дикарях, выживших и даже расплодившихся в столь необычных, для избалованного урбанизацией человека, условиях, они быстро скумекали, что на этом можно сделать приличный капитал и доставили нас к себе в Штаты.

Каждый день под окнами госпиталя ошивалась огромная толпа людей, жаждущих сенсации и легкой наживы.

Помимо расспросов, к нам в палаты приходили респектабельные люди с деловыми предложениями на эксклюзивное использование собранной информации. Все газеты пестрели идиотскими заголовками по наши души. По телевидению постоянно показывали наши изможденные, но счастливые лица.

Недаром я работал, в свое время, администратором. Взвесив все поступающие в мой адрес предложения, я решил также заработать денег на халяву.

Из госпиталя меня переселили в отель, разлучив с моими верными подругами.

Их расхватали их же агентства, так же остро чувствуя запах долларов, оставив меня одного. Куда делись мои россиянки, я не знал, вероятно, финансовый вихрь так же их понес по стране мечты – Америке. Тоска съедала мое сердце.

Мне передали, когда я еще находился в госпитале, что звонили из российского посольства и из фирмы, отправившей меня в столь длительное путешествие. А еще сообщили, что семья моя здорова, но жена, думая, что я погиб, вышла замуж.

Сообщение было построено так, что я послал их сразу всех к черту, что и требовалось от меня, и попросил вида на жительство, в чем мне не было отказано. Теперь я был во власти и распоряжении акул шоу-бизнеса.

Голливуд – страна грез, куда я и не мечтал попасть, была под боком.

В гостиницу ко мне зачастили представители этого могучего бизнеса.

Я рассматривал разного рода предложения, накручивая цену, понимая, что могу сейчас сделать головокружительную карьеру.

Отметя мелкие предложения, я заключил контракты на написание книги, на постановку фильма и на создание мюзикла о жизни на необитаемом острове с тридцатью четырьмя самыми красивыми девушками Земли.

Суммы контрактов были астрономическими.

Работая со сценаристами и известнейшими режиссерами, я не забывал и о благоустройстве своего быта. У меня, в скором времени, появились роскошный дом и огромный «Кадиллак». Я довольно-таки быстро научился водить машину, что меня ненадолго отвлекло от дела. Все остальное время я был полностью поглощен написанием сценария.

Одним из условий работы над фильмом я поставил свое непосредственное участие в его создании и получении процентов от его проката. Эти условия касались мюзиклов и книг.

Ушедший с головой в работу, я не думал ни о времени, ни об отдыхе, ни о семье.

Вечером, в часы затишья, я с благодарностью вспоминал моих родных девушек, так просто, играючи, научивших меня английскому языку, который сейчас я освоил в совершенстве. Я думал о своих малютках, разбросанных по всему миру, а утром опять вливался в бешеный ритм жизни, забывая обо всем на свете.

Лихорадочная подготовка к съемкам, известнейшие актрисы и продюсеры, презентации, все летело галопом, не давая мне опомниться или зафиксировать на чем-нибудь свое внимание.

В павильонных съемках Голливуда я принимал самое деятельное участие, давая ценные указания и рекомендации. Механизм создания фильмов был отлажен безукоризненно.

На натурные съемки врачи порекомендовали мне не ездить, опасаясь за мою психику.

Это было на руку моим боссам, уставшим от моих требовательных замечаний.

Через год с небольшим фильм был выдвинут на соискание «Оскара» по двенадцати номинациям.

В лучах всемирной славы я прошествовал по знаменитой «Ред карпет» и лестнице в окружении звезд американского кинематографа, которые относились ко мне уже как к равному.

Слезы счастья, получение «Оскаров», банкеты слились в один незабываемый праздник. Мои банковские счета не успевали впитывать потоки денег, обрушившиеся на меня от проката фильма, продажи книг, выручек от мюзиклов.

Все было прекрасно, одного не хватало – душевного покоя. Ностальгия била под дых, мешая дышать и ощущать все прелести удивительной жизни.

Кроме продажных, падких на мои миллионы, девок, кроме присосок – непонятных людей от бизнеса, я никому не был нужен.

Где мои девочки, они совсем не думают обо мне. У них сейчас молодые, статные женихи, а не я, немолодой седеющий мужчина, оставшийся в тумане их недолгой памяти.

Где моя Родина? Пьяные слезы падали на белый воротник расстегнутой рубашки. Хорошо, что негр-лакей этого не видел.

На улице шел дождь. Я сидел в номере гостиницы «Метрополь». Рядом был Кремль. Вместо ожидаемого душевного подъема от встречи с Москвой, меня обуяло чувство тоски и одиночества.

Я опять же думал о своем безоблачном детстве, о своей первой любви и о преданных товарищах.

Зазвонил телефон.

На связи был Сашка, найденный по моей просьбе.

– Вовка, – орал он в трубку, – привет! Это Саня – друг твой! Ну, ты, брат, даешь. Такое замутить! Молодец! Теперь к тебе на хромой кобыле не подъедешь. Всемирно известный продюсер… ха-ха-ха!

Его напористый голос говорил мне, что у него по-прежнему все в порядке.

– Как ты? Шуруй ко мне! Или лучше давай вечером встретимся в ресторане известной тебе гостиницы… ха-ха-ха! Я соберу всех наших. Вот классная будет встреча. Кстати, от фирмы тебе причитается кругленькая сумма за вынужденную длительную командировку. Пропьем! Ну что, договорились? Я сгораю от нетерпения тебя увидеть.

– Да, я буду, – ответил я.

Мы договорились о встрече.

Закончив разговор, я собрался, вышел на улицу. Подкатили «Мерседес», взятый мною на прокат.

Москва, за время моего отсутствия, изменилась сильно. До встречи одноклассников времени было достаточно. Я заехал в банк и положил значительную сумму на имя сына. Нужно было отвезти ему документы на право пользования счетом.

Мой звонок с мобильного телефона немного встревожил бывшую жену.

– Привет, это я, – начал я разговор.

– Привет… кто «я»?.. Володь, это ты?

– Да.

– А ты откуда, из Америки?

– Нет, с мобильного. Я в Москве.

Последовало молчание.

– Как ты живешь? Может, заедешь?

– Да, я хотел заехать повидать сына, передать кое-какие подарки.

– Заезжай, я стол накрою, расскажешь как жил.

– Хорошо, вечером буду.

Она уже не была той, стервозной бабой. В ее голосе звучали нотки спокойной размеренной жизни. Мы поговорили, как знакомые, желающие оставить друг о друге хорошее впечатление и создать видимость взаимного интереса, но каждый тяготился долгим мимолетным контактом.

Поездив по самым дорогим магазинам, я набрал гору подарков, взял пару бутылок вина и поехал «домой».

Дверь открыла, нисколько внешне не изменившаяся, бывшая супруга. Дома было все по-прежнему, добавились некоторые детали, но существенно ничего не изменилось. Дух чужого мужчины витал в квартире.

– А где сын и муж? – высыпав в большой комнате гору подарков, спросил я.

– Муж решил уехать к маме, узнав, что появишься ты. Чтобы не смущать тебя. А Пашка уже как неделю в Астрахани с друзьями. Кто не поступил в институт, пойдут в этом году в армию, вот они и решили последний раз, как говорят, оторваться. Здоровый оболтус вымахал. Да ты проходи, садись, – указывая на накрытый стол, засуетилась она.

Опустившись молча на стул, я попросил показать фотографии сына. На меня смотрел красивый, рослый парень. Вот он на чьей-то даче, вот с каким-то мужиком в обнимку. Вдруг попалась фотография «того» времени, всколыхнув мои эмоции и выдавливая слезу. Парень безумно был похож на меня. В нем светилось счастливое детство, переходящее в юность.

Как сложится его дальнейшая судьба?

За разговорами мы провели несколько часов. Выяснилось, что Пашка поступил во ВГИК. Отчим – хороший человек, работает в какой-то коммерческой фирме. Жизнь у них идет хорошо, без стрессов. В общем, все нормально.

Я достал пакет документов и, объяснив, что это банковский счет, открытый на сына, рассказал, как им пользоваться.

По-детски, на прощание, поцеловав жену в щеку, я поплелся по лестнице вниз.

Последняя пристань оказалась разрушенной волнами непредсказуемой судьбы.

Не успев открыть дверь машины, я услышал, как Елена кричала с балкона:

– Володя! Подожди! Подожди, я сейчас к тебе спущусь!

Непонятное чувство охватило меня.

Что делать? А вдруг она захочет вернуть все обратно? Как поступать в таких случаях?

Растерянно, зажав в руке ключи, я, как вкопанный, стоял у машины и ожидал «грома небесного».

Выскочила Елена и, сунув мне в руки кучу конвертов, задыхаясь, проговорила:

– Я совсем забыла, к нам приходят из-за границы письма на твое имя, а что делать с ними я не знаю. Это, наверное, что-то важное. Ну ладно, еще раз – пока.

И, обернувшись, исчезла в дверном проеме подъезда.

Сев в машину я, один за другим, стал распечатывать конверты. Это были письма от моих девчонок. Они разыскивали меня. Они, будто сговорившись, писали одни и те же строчки. Они не могли жить без меня, единственного, самого достойного на свете, мужчины. Каждая хвасталась достигнутыми успехами. Каждая описывала нашего ребенка и предлагала ехать к ней жить. А лучше всего купить огромный замок где-нибудь на островах и поселиться всем вместе с подругами.

Непонятно на счет всех вместе, но…

– Yes! – выкрикнул я, – меня не забыли!

И рванул с места по ночной, дождливой Москве.

Я несся по опустевшим ночным улицам, выскочил на шоссе в аэропорт и прибавил газу. «Дворники» не успевали смахивать струи дождя с ветрового стекла. По дороге текли обильные «реки», сердце громко радостно билось.

Вдруг машина, потеряв управление, заскользила боком по мокрому асфальту. Ее неудержимо разворачивало и несло на разделительную, зеленую полосу между встречных дорог.

Сильно ударившись уже задними колесами о бордюрный камень, машина юзом пошла по мокрой траве и, сделав несколько оборотов вокруг своей оси, не перевернувшись, заглохла, встав в свете фонарного столба.