Полная версия
Сублимация любви
А девы уже выбегали из холодной воды, и опять же возрадуйся каждый пришедший на праздник, полюбуйся, сколько красавиц оголилось ради того, чтобы воздать благодарность богам – такое бывает лишь в дни мистерий! Но нет, взгляды всех мужчин (да и женщин) были обращены к Фрине. А она не спеша подошла к кромке воды и долго стояла, не обнажаясь, пока все девы не вышли из моря. Она ждала, инстинктивно чувствуя (или зная), что все они только фон, шумный и незатейливый, лишь для того, чтобы оттенить её красоту, а взоры толпы прикованы именно к ней, к её красоте.
Море чуть колыхалось – бирюзовая гладь подёргивалась белой рябью. Фрина неспешно подняла красивые руки с нежными, трепетными пальцами, собрала волнистые волосы в тугой узел на затылке, легонько дотронулась до пояса на тонкой талии, и невесомая ткань заструилась по стройным ногам. Вновь восхищённый стон, словно один человек выдохнул, будто удивился. И было чему! Со спины красота Фрины была ещё более волнительной: великолепные плечи, спина, талия, бёдра, ягодицы не слишком велики и не тощи, а дальше… дальше удивительной красоты ноги. (Взрослые, опытные мужчины одобрительно кивали, юнцы учащённо дышали…)
Грациозно вошла в воду Фрина,Нежно окутали воды прекрасное тело,Затаив дыхание, все ожидали её возвращения.Вот, окунувшись несколько раз,она возвращается, улыбкой своей потрясая.Солнце искрится в каплях на мраморной коже,словно подсвечивая и без того прекрасное тело…Толпа ликовала: «Фрина! Божественна твоя красота!»И озарённый идеей Пракситель вдруг воскликнул:
– Так вот же она! Платон, я нашел ее! Смотри! Афродита, выходящая из пены морской! – указывая на Фрину, оживился Пракситель. – Вот она, моя Афродита – богиня любви и красоты!
А Фрина, выйдя на берег, подобно богине, гордо, с едва уловимой улыбкой, лоно застенчиво прикрывая рукою, ткань подняла и, облачившись поспешно, ушла сквозь расступившуюся пред нею толпу.
Пракситель так и остался стоять, зорко выхватывая каждое движение Фрины: и лёгкую походку, и улыбку, скользящую по губам, и голову в едва заметном поклоне, и то, как она целомудренно прикрывает свое лоно от жадных взглядов…
– Она совершенна! Какие безупречные пропорции! Какая грация! Кто же она?
– Гетера! – улыбнулся Платон.
– Фрина – гетера?!
– Да! Гетера! И сегодня я иду к ней! – все так же улыбался Платон. – Идешь со мной?
Пракситель не нашелся, что ответить, лишь кивнул и залился краской до корней волос. А уже на следующий день, вдыхая мраморную пыль, он самозабвенно высекал прекрасную Фрину в камне. Теперь он знал, как создать Афродиту, какой. Именно какой! Он создаст обнажённую богиню! Обнажённую! Впервые! Никто из старых мастеров не осмелился бы этого сделать, а он сделает и будет первым, кто прославит божественную, чувственную красоту женщины!
Но самое главное – он влюбился! И опьянённый любовью, он создает обнажённую статую Афродиты. Правда, жители острова Кос откажутся от подобной богини (разве может богиня быть нагой?). Тогда Пракситель создаст для них ещё одну Афродиту, целомудренно закутанную тканью, но и такая – «стыдливая» – она будет поражать всех чувственной красотой, что даже не может скрыть мраморный покров. А статую обнажённой Афродиты купят жители острова Книда и поставят в храме, и паломники со всей Греции вереницей потянутся преклонять пред ней колени. И будут шептать, молитвенно простирая руки: «Как ты прекрасна, Афродита!», а думать: «Как ты божественна, Фрина!»
Слава Фрины всколыхнет Афины и вызовет естественную ненависть всех женщин города. Ее осудят за безбожие и развращение граждан. Защищать Фрину возьмётся известный оратор Гиперид. Когда же на суде у него не останется слов в её защиту, когда смертный приговор неминуемо нависнет над ней, он в отчаянном порыве выведет Фрину перед ареопагом и, сдёрнув с плеч покрывало, оголит ее…
…Ареопаг замер, судьи смотрели на Фрину, что, низко склонив голову, прикрывала руками обнажённую грудь и лоно. Но как она ни пыталась прикрыть наготу, ей это не удавалось. Мужчины в изумлённом молчании смотрели на неё. Кто-то даже привстал, чтобы лучше рассмотреть: и грудь, с нежными, как лепестки роз, сосками, и удивительной красоты плечи, тонкую талию и мягкую линию бёдер – вздох одобрения пролетел над головами мужчин (а у многих зачесались ладони, жар охватил их тела). Вдруг в наступившей тишине прозвучало пока еще несмелое: «Она невиновна!»
И судьи, восхищенные её красотой, подхватили и закричали все как один:
– Она невиновна!
– Невиновна!
– В таком превосходном теле не может быть несовершенного духа!
– Она невиновна!
– Невиновна!
P. S. Возможно, именно после этого суда над Фриной Аристотель изрёк свою знаменитую сентенцию: «Закон есть разум, свободный от страсти!»
* * *Если бы меня попросили назвать три понятия, с чем у меня ассоциируется Греция, то я бы, не задумываясь, ответил: Парфенон, Афродита, Олимпийские игры. Греки – единственные в истории человечества, кто военные конфликты заменил спортивными состязаниями. А началось это очень даже просто: чтобы ослабить соперничество между городами – полисами и не проливать потоки крови на полях сражений, эллины решили проводить Олимпийские игры. Первые игры состоялись в 776 году до н. э. Спорт – это подарок древних греков всему человечеству. Сейчас мы не мыслим себя без спорта, без фитнеса, бассейнов, но бывает так, что «Игры полов» интересней обычных спортивных состязаний…
Игры полов
Год 2000, 2010, 2020 (разницы нет!)
– Алло, – голос на том конце провода нежен и приятен.
– Я хотел бы посмотреть квартиру.
– Какое время для вас предпочтительней?
– Желательно вечером…
Положил трубку, сверкнул глазами, мысленно улыбнулся – уж очень у неё голос обещающий: ласковый, зазывающий, но как бы с дистанцией, никаких заискивающих ноток и полная уверенность в себе. Да, всё так. Но что-то в этом «обычном» голосе улавливается другое. Мягче. Мягче… Да! Именно так – голос ее стал мягче, то ли с придыханием, как с затаённой радостью от будущей встречи, то ли озорная искорка в глазах промелькнула, и это сразу же отозвалось в голосе. Я этого не знал, но почувствовал. Почувствовал, как самец самку, как лев запах львицы из чужого прайда за сотню шагов. Из чужого прайда…чужая… но как манит!
Когда она неспешно, как по подиуму, давая мне оценить её красоту, подошла к машине, я понял: она слишком хороша, чтобы быть простым агентом по недвижимости. Слишком хороша! Красивые длиннющие ноги, красивое лицо, красивый разрез глаз, красивый чувственный рот, волосы – сочная рыжая бестия, красивые руки с дорогим маникюром, за воротом распахнутой шубки красивая шея, поражает нежностью и атласом кожи. И венка на шее чуть пульсирует, притягивает внимание, и все это так красиво, чувственно, что я невольно улыбаюсь, улыбаюсь глазами, искрю ими – я уже охотник. Знаю, она мне нравится, и она будет моей! Я это знаю. Всё остальное – дело времени. И настоящий охотник во мне потирает от удовольствия руки.
Игра началась.
Первый раундЯ поднимался за ней по лестнице. Прямая спинка, коротенькая шубка, а дальше джинсы и топорщатся упругие ягодицы, которые так и хочется шлепнуть или ухватить. Так бы и ухватил, так бы и сдавил их… Ладони зачесались.
От неё приятно пахнет свежестью – шлейф изысканных духов. Ножки семенят по лестнице. И она всё время оборачивается – пытается разговаривать со мной. Отвечаю. Но это ответы не на вопросы и не ей, а все ответы ее попке, разговариваю с этой аппетитной, красивенькой попкой…
И мысленно я уже остановил ее… здесь, на лестнице, здесь так удобно… поза номер два – лицом к стене… Она упёрлась руками в стену, податливо прогнулась, запрокинув голову, окатила запахом душистых волос. Я потерялся в этой рыжей копне, пахнущей свежестью. Губами нашел шею… ухо… покусываю ухо… шею… А руки? Руки каждая в своём амплуа – одна придерживает тоненький девичий стан, другая уже стягивает с неё неподатливые джинсы. Они застревают на крутых бедрах. Обозлившись, уже двумя руками стягиваю с неё проклятущие джинсы, а там, там тонкая полоска черных кружев на белоснежной коже. Черт, что у неё за попа, шедевр, а не попа. Вздёрнутые, красивейшие ягодички, такие упругие, сочные, да ещё в этом кружевном роскошестве!
Обхватываю их руками… сдавливаю… Нет, стоп! Отпрянул! Забыл! Забыл поцеловать их, впиться в них, ласково покусать их… забыл насладиться нежностью кожи и запахом её тела… Она томно стонет: «А-а…»
– А-а… – её неожиданный возглас оборвал меня на взлёте. Она повернулась, показывая на дверь: – А вот и квартира…
Раунд второй– Да!.. Нет! – тяну каждый звук, впиваясь в неё глазами. Мне нравится наблюдать за ней, за ее переживаниями, что ясно читаются на хорошеньком личике. – Нет… м-м-м… Наверное, нет, мне не нравится эта квартира! Или все же… подумаю! Но… но… нет… я покупаю… Покупаю!
– Уф! – она не скрывает радости! (Как же! Так долго, вероятно, не было продаж, деньги на исходе, и дома шаром покати.) И она торопится довести всё до юридического конца. – Тогда вам нужно внести задаток.
– Хорошо! – мысленно скользнул по точёной фигурке, не смотрю, нет, сканирую.
Вижу её всю и даже без одежды, мне не нужно водить по ней взглядом – вижу её и так. Полные губы, чувственный влажный ротик, горячий, страстный; ямочку на щеке вижу и родинку на шее. Вижу пульс на ключице, вижу нежную линию талии, и бархат её кожи – вижу! Вижу её желание – она хочет меня! Улыбаюсь… Она принимает мою улыбку за радость покупки, повторяет:
– Залог внесете сейчас? – и робко добавляет: – Или?..
Она, склонив голову, улыбнулась (как-то уж очень томно она улыбнулась).
– Сейчас! – произношу, но это «сейчас» звучит слишком чувственно и относится совсем не к деньгам. Это мое «сейчас» принадлежит той венке, что пульсирует у неё на ключице, и ямочке на красивой попке, желанию в её глазах и чуть неровному сбившемуся дыханию. И я повторяю уже настойчиво, серьезно: – Сей-час!
Она ответила мне лишь глазами, а в них – благодарный восторг!
– Сейчас! – и вновь соблазнительно ласковая улыбка скользит по моим губам. (Знаю, они у меня красивые!)
Она улыбается мне уже другой улыбкой – она поняла! Поняла всё: и эти чертовщинки в моих глазах, и улыбку нежную, чувственную. Она лишь на доли мгновения задержала на мне взгляд, на том, как я вдруг, глядя на её грудь, инстинктивно облизнул губы, и улыбнулась уже именно им, моим губам (и она даже ощутила их прикосновение у себя на шее – чуть ниже ключицы), зарделась, потупила взор, и случилось странное!.. Странно! Но она покрылась мелкой испариной! (Я видел это!) И я понял: «Она – моя!»
А она?
Она нежно пролепетала:
– Нам нужно проехать в офис…
Раунд третийОфис огромный, множество комнат с кожаной мебелью и тонюсенькими мониторами. И кишмя кишит народ. Хоть уже и поздний вечер, но у всех такой озабоченный вид, словно завтра вселенский потоп, потому им всем нужно, просто необходимо, срочно продать оставшихся мест так сто в Рай.
Я долго изучал бумаги, спорил с директором (неприятная, надо сказать, тетка) и поглядывал на свою рыжую бестию. Она бледнела, краснела, казалось, застревая взглядом на мне и на моих губах, вновь и вновь покрывалась испариной…
Сколько это всё тянулось, не помню, но, как кино одного кадра, в голове чётко застряла картинка: она – мой Рыжик, доставая какой-то очередной документ, не обошла стол и не присела перед ящиком, а перегнувшись через стол, попыталась достать бумаги, демонстрируя мне все свои миленькие прелести. Всё бы ничего, да вот только она была уже в юбочке! В коротенькой юбочке! (Когда успела переодеться? Зараза!) И какая зараза! Продумала всё! И высоту стола, и то, как я сидел, и то, что видеть её мог только я, и то, что я мог видеть! Она перегнулась через стол, почти легла на него и даже не видно, где голова, да голова и не нужна. Зачем голова в этакой-то позе?! Точёные ножки в чёрных чулочках с кружевной резинкой, и попка двумя упругими яблоками…Уф! Зараза!
А она как резко легла, так резко и встала, но по тому, как одёрнула юбочку и игриво взглянула на меня, я понял: всё это специально. Специально для меня! Благодарно улыбнулся ей опять же одними глазами, подумал: «Зая, я тебя ух!..»
Она взглядом парировала: «Попробуй». А я, перехватив этот взгляд, уже и не думал о сделке, а мысленно затащил её вон в ту дальнюю комнату и, распластав ее там, на столе, попой вверх…
Раунд четвертыйНет! Не случилось! Не произошло! Кишмя кишит народ – готовятся к вселенскому потопу… И Рыжик мой уж больно серьёзная!
Или?..
Может?..
Нет, вижу, нравлюсь ей…
Играет…
Меня заводит, распаляюсь ещё больше – женская недоступность всегда и всех мужиков заводит, распаляет, будоражит, вызывает желание бороться за недоступное тело. Возможно, не так уж и нужно именно это тело – но его же не подали ни на жаркое, ни на десерт, его лишь демонстрируют в меню. Оно кажется таким аппетитным! И текут слюнки! И как мальчишке хочется иметь новую машинку, а потом открутить все колёса и заглянуть под капот – так и тут: залезть к очередной недоступности под юбку так хочется! Интересно! Хотя, может, и не так весело, как откручивать колёса у новенькой машинки.
Хорошо! Игра продолжается, так даже интересней!
– Может, выпьем шампанского, отметим сделку? – произношу эту фразу как бы вскользь, с интонацией «выбор за тобой, твоё желание – твоё решение, а мне это как бы по барабану», но сам, не отрываясь, слежу и за её ресницами, и за дыханием, за легким движением плеча.
– Да не знаю…
Так, ломается, уже хорошо! Зацепило! Значит, только этого и ждала!
Очень всё миленько и душевно: ресторан подальше от посторонних глаз, и она раскраснелась от выпитого шампанского – повеселевшая, ставшая чуть роднее и мягче. Она всё улыбается и смеётся грудным тёплым голосом, томно опускает глаза и склоняет голову в сторону так, как если бы видела меня уже раздетым и пыталась оценить меня. В этом взгляде и в том, как скользила (уже она скользила!) по мне глазами, я видел её желание, видел, что только не говорит об этом, не кричит, не шепчет, прильнув ко мне разгорячённой грудью, не шепчет мне в ухо, что хочет этого и сейчас!
Её томный, скользящий взгляд распаляет меня, и я уже чувствую влажность и бархатистость кожи, её бархат у себя на груди, и она ласкает меня… и уже всадница… на мне! А я скольжу руками по телу, по груди, что вольно колышется… и розовый сосок перед глазами… и пытаюсь дотянуться до него губами… дотягиваюсь, тяну на себя, и она уже не всадница, а моя пленница. Сдавливаю её, подминаю под себя… Смотрю на неё – глаза чуть прикрыты, с поволокой, улыбка блаженная… И вдруг она вздрагивает, закрывает глаза и томно выдыхает…
Раунд пятый– Надо… – выдыхает пьяно, томно. – Надо ехать!
Сказала и, поправляя юбочку, встала.
Я в ступоре! Как? Как обухом по голове! Опять осечка?! А ведь всё было так хорошо и плыло в верном направлении… И обозлившись, но всё ещё не теряя спокойствия, произношу как можно мягче, хотя в глазах уже молнии:
– У нас ещё есть время!
– Нет! Нет, миленький! Работа! Работа! Ещё один клиент! – говорит так, словно и не хочет уходить от меня, но ей так надо.
Брови мои, чувствую, ползут вверх: «В такое-то время клиент? А я? Не клиент?»
Меня охватывает к этому неведомому клиенту ненависть! Или нет, соперничество: она – мой Рыжик – спешит сейчас к кому-то… «Ха! Щас!»
– Сейчас мы этого клиента ликвидируем! – улыбаюсь и вступаю в борьбу с ним, с неведомым клиентом, за право быть с ней ещё часок, вступаю в борьбу за обладание этой самкой, недоступной для меня самкой!
– Нет, что ты! Тогда я не получу свои проценты с аванса! – в её голосе чуть ли не дрожь, а на глазах навернулись слёзки.
И опять в ней, в её облике так всё и кричит: «Я не хочу уходить – ты такой милый, но так надо идти! Так надо! Надо! Работа!» (Ну, актриса! Ай, мужики, скажу я вам: женщины такие игруньи, актрисы! МХАТ отдыхает! Да их всех без экзаменов можно принимать в любой артистический вуз. А особенно хороши они в постельных сценах – сама разглядывает цветочки на обоях, а тебе: «Да, да, милый! Да, да, ты просто супер! Ой! Ай! Das ist fantastisch! И главное, не забывает при этом стонать и учащенно дышать!)
Так! Стоп!
Конечно, надутые губки и трепет в голосе, и это страдальческое лицо в дикой попытке заработать на жизнь, вызывают у меня приступ сострадания к её титаническим усилиям, или, возможно, во мне проснулось милосердие, или как там, меценатство? Ах, нет, это извечное наше мужское: «Милая, я помогу тебе! Ведь я как бы бог!» (Ну и, конечно, всё это в контексте: «А ты уж, милая, люби меня!» И вот здесь-то они нас и ловят! И мы, сами того не ведая, проигрываем, попадая в расставленные сети. Позвольте заметить, очень умело расставленные! Это как хук справа от левши. И знать не знаешь, и ведать не ведаешь, а получаешь. А ловят они нас на живца – на красивенькие ножки, пухлые губки, ну и на подобные словечки.)
Но я опять отвлекся.
Я воспарил: «Ха, если дело в деньгах, мы это поправим, и ты, Рыжик, будешь сегодня со мной!» И ей обрадованно:
– А сколько заработаешь за сделку?
– Если клиент покупает ту квартиру, то две тысячи!
– Я дам тебе эти деньги… – произношу я с превосходством и собственной значимостью, уже ни на миг не сомневаясь в своём выигрыше, откидываюсь на спинку стула, достаю бумажник, хрущу бенджаминовскими лицами…
– Спасибо!.. Я достаточно зарабатываю!.. – гордо произносит она, встаёт и направляется к выходу. Всем своим видом, прямой спиной, чуть вскинутой головой показывая – она обижена!
– М-м-м-да! – удивлен, что и говорить, но как завело! Вау! «Серьёзная девочка! Не такая, как все! Вау!»
Но только «вау!»-то оно «вау!». Мы-то с вами умные и знаем, что подобный её отказ заранее продуман ею. Это ход конём, это тот самый пресловутый гамбит: потерять малое, чтобы выиграть инициативу, а затем выиграть всё!
И подобное ею проиграно десятки раз, она знает до мелочей, где и как, что сказать, как встать, как уйти, чтобы я кинулся её догонять, уже считая, что в мои руки попала самая-самая-самая. Ситуация до смешного повторяется со всеми мужиками! А уж таким умением разводить нас обладают лишь незаурядные женщины. Женщины, умеющие это делать, – это профи!
Это простая влюбленная дурёха будет краснеть, бледнеть, отнекиваться от протянутых по случаю душевной щедрости денег. Эти же – нет! Они, лишь скучковавшись за чашечкой кофе где-нибудь в кафешке, будут делиться друг с другом, как развели очередного «клиента», горделиво демонстрируя подарки от «богатенького Буратино». При этом так поливать его грязью, что возникает вопрос: «Если он так плох, он тебе неприятен, а ты с ним была, тогда кто проиграл в этом?»
– Кто проиграл? И кто выиграл Игру?..
Римский стиль
Если одним словом выразить суть римского стиля, то это, конечно же, «роскошь». Любовь к роскоши у римлян, вероятно, стимулировали богатства завоёванных ими народов. Сначала это были этруски, затем, в 146 г. до н. э., они завоевали Грецию, а в 30 г. до н. э. Великий Египет пал к ногам Рима.
Но нужно отдать должное римлянам – они с благодарностью перенимали у побеждённых всё самое лучшее. У этрусков особо значимым заимствованием, конечно же, была циркулярная арка, позволившая затем римлянам строить многоэтажные здания. У греков римляне позаимствовали симметрию, ордеры и скульптуру, у египтян – любовь к монументальности. Беря у побеждённых народов всё самое лучшее, они соединяли разрозненные знания и творили свою имперскую архитектуру.
Мы иногда думаем: «Ах, как они далеки от нас эти древние римляне, что они там могли, что знали на заре-то человечества?» Но вот что интересно: именно римляне впервые из вулканического пепла изобрели прочный водонепроницаемый бетон и стали возводить сводчатые перекрытия и строить многоэтажные здания. Они покрыли сетью великолепных мощёных дорог не только саму Италию, но и отдалённые провинции – протектораты.
Ещё в I веке до н. э. были написаны первые трактаты по архитектуре – и именно римским архитектором! На латыни его имя звучит божественно красиво: Marcus Vitruvius Pollio. Этот Витрувий под руководством Юлия Цезаря создавал военные машины, это он строил акведуки и мосты, это он был автором эргономической системы пропорционирования, что впоследствии получила название «Витрувианский человек». Эта система имела широкое распространение в искусстве и архитектуре. Витрувий был тем, кто в своей работе «Десять книг об архитектуре» впервые обобщил опыт греческих и римских мастеров и систематизировал основные принципы художественного восприятия. (Он был первый, а уж через 1500 лет был Леонардо да Винчи.)
Римляне вообще соединяли, казалось бы, несоединимое. Греки ужаснулись бы, видя, как римляне поступали с их любимыми совершенными колоннами, что они с ними сотворили! Но свободные граждане Рима, вольно соединив три греческих ордера, получили ещё два добавочных архитектурных ордера.
Лишь скульптуру римляне переняли у греков без изменений – как эталон красоты, как совершенство. Римские мастера тщательно копировали статуи Афин, Афродит, атлетов, юношей-копьеносцев, правда, переименовывая на свой лад. Так скульптура Праксителя «Афродита» стала называться Venus pudica – «Венера стыдливая», Гермеса римляне окрестили Меркурием, а Зевса – Юпитером.
Итак: для римского стиля характерны пышность в убранстве, мрамор, золото, пурпурный цвет, украшенные листьями аканта колонны, копии греческих скульптур.
Для того чтобы воочию соприкоснуться с Римской империей, неплохо бы побывать в музее под открытым небом – в Помпеях[4]. Для меня этот город – откровение!
Бродя по узким улочкам, наполняешься стойким ощущением живого города, только его жители почему-то прячутся по своим домам, да со страхом наблюдают за тобой из своих таинственных укрытий. Не знаю, кто как, а я постоянно чувствовал на себе пристальный взгляд с той стороны времени, до неприятного жжения под мозжечком (наверное, так чувствует себя человек, зная, что на него наведён прицел снайпера). Возможно, души помпейцев, погибших под тоннами пепла, незримо присутствуют здесь и ревностно охраняют своё право на тишину? Возможно.
В Помпеях всё как на ладони: вот форум, вот базилика, храмы, амфитеатры, термы, богатые дома с атриумами и перистилями, с фонтанчиками, с фресками и мозаикой. Мебель не сохранилась – сгорело всё, что могло гореть, но на фресках – прекрасные матроны, закутанные в багровые ткани, они возлежат на невысоких мраморных скамьях, рядом патриции в алых тогах, с золотыми кубками, вальяжно обсуждают последние новости с городского форума… И всюду роскошь, всюду эта возмутительная роскошь!
Нет ни одного туриста, кто бы не посетил самое злачное место древнего города – лупанар – публичный дом. Что и говорить, мы недалеко ушли от них, древних римлян, разве что проституток мы называем «ночными бабочками», а они их называли «волчицами». На улицах городов было темно, и чтобы привлечь клиентов, женщины завывали подобно волчицам.
Со скабрезными, ханжескими улыбками, с затаённым интересом, мы заходим в маленькое двухэтажное зданьице (надо сказать, отлично отреставрированное), протискиваемся по коридорчику, всюду заглядываем и, мысленно примеряясь к каменным лежанкам, вглядываемся в откровенные росписи на стенах – может, в них мы откроем что-то новое для себя?
Но нет, ничего нового. Древние римляне были такими же, как мы, и так же стремились к удовольствию и наслаждению. От этого ещё больше наваливается ощущение их незримого присутствия и несущественности пролетевших веков – эти люди были как мы, любили как мы, только раньше, раньше всего на каких-то пару тысяч лет!
Моё сердце и мозг отказываются это воспринимать. И в какой-то момент я замечаю, что все туристы находятся в отключённом состоянии, ощущение страшной катастрофы теряется за прозаическим: ходим, жуём пиццу, потягиваем из бутылочек «Колу», посмеиваемся над знаками в виде фаллоса на стенах, щёлкаем фотоаппаратами. Для нас Помпеи всего лишь туристический аттракцион.
Но аттракцион заканчивается там, где ты сталкиваешься с истинным воплощением смерти – это гипсовые слепки тел погибших помпейцев. В пустоты, что образовались в вулканических выбросах от тел погибших, археологи заливали гипс, как в форму, получая при этом посмертные скульптуры тех, кого застала врасплох стихия. Скрученные тела несчастных, их стремление любым способом укрыться, спастись, и ужас, отчаянье на их лицах – это невыносимое зрелище, оно сродни душевному коллапсу.
Этих скульптур смерти много, очень много! Вот скрученное тельце мальчика, старательно прижимающего ручки к ротику, вот мужчина навеки зажал в руке монетки, две женщины обнялись в последний раз, гладиатор накрыл собой от смертельной опасности любимую (этих двоих нашли в школе гладиаторов). А в одном из богатых домов совсем ещё юная красавица навечно замерла с прижатой к лицу рукой, словно она прикрывала ею глаза. На руке золотой браслет с надписью: «Dominus de Yitonia» – «Гедонии[5] от хозяина».