Поездка за город

Уже начало вечереть: снова появились тучки, быстро летевшие небольшими стайками под порывами могучего ветра; старые листья и частицы пыли завивались фонтанчиками, уходившими вдаль и распадавшимися на элементарные составляющие: им было куда лететь дальше, и никакие препятствия не стояли у них на дороге, и только дождик мог помешать их вечному движению, смешав на время с другими частицами и сделав тёмной грязью. Мы явно были в худшем положении: лишь единственная дорога – на станцию и дальше в столицу – имела для нас смысл и оставалась свободна от уже известных и незримых пока опасностей. Мы выбрались из переулка: улица выводила нас на главную трассу с недалёкой уже станцией железной дороги. Даже здесь был слышен шум уходящей электрички, уносившей последние надежды и подводившей итог сегодняшней экспедиции: оценки, вписанные Аликом в зачётную ведомость, вполне адекватно отражали результаты и навсегда закрывали для нас этот городок: только крайняя необходимость могла теперь снова заманить нас сюда. Мы обсудили последнее происшествие: мерзкий тип явно издевался над нами, используя служебное положение и нашу незащищённость перед местными мордоворотами, составлявшими службу охраны: безусловно, где-то там находился и бордель, и не покладая рук трудились и обеспечивали всех желающих торговцы героином, экстази и марихуаной, и наверняка процветали и другие – более экзотичные – способы времяпровождения, вот только мы не оправдали надежд и вышли из доверия у требовательных и придирчивых хозяев, получив пинком под мягкое место.

Весьма странно выглядело и то, что вход и выход находились в противоположных концах довольно длинного здания: возможно, владельцы не хотели соприкосновения только что пришедших клиентов и тех, кто проигрался в пух и прах, спустив немалые денежные средства. Вид прогоревших и разорившихся мог отрицательно сказаться на аппетитах новичков, скорректировав их желания и намеченные планы: всё подчинялось кассе, которую следовало пополнять всеми возможными способами и средствами: клиент загонялся в тяжёлый хорошо отлаженный пресс, и каждый новый поворот ручки должен был выцеживать из него ещё хоть немного сладостного сока, собиравшегося в огромную ёмкость, не давая ему уйти и превращая в сухую лепёшку на выходе.

Мы ещё легко отделались: любители рулетки имели шанс спустить любые, самые значительные деньги, и вряд ли помощь кого-то из магов могла позитивно повлиять на траекторию шарика, направив его в самое нужное отделение. Хотя я даже что-то выиграл: нельзя было исключить, что нас не пустили в игорный зал именно по этой причине, посчитав профессиональными игроками, способными обратить ситуацию в свою пользу.

Вряд ли наш проводник являлся штатным сотрудником предприятия: ловкий пройдоха и шулер просто удачно вписался в созданное чужими трудами грандиозное прибыльное дело. Подобно рыбе-прилипале он тёрся у брюха могучей зубастой акулы, благосклонно позволявшей подбирать недоеденные останки и не трогавшей его самого: он ведь мог оказаться полезным, завлекая глупую неопытную рыбёшку в широко раскрытую пасть, выдаваемую за грот в тихом уединённом месте. Со вкусом насаженные вокруг лилии и гребешки успокаивали и внушали доверие, не позволяли усомниться в чистоте и надёжности происходящего, направляемого в действительности по заранее определённому маршруту: акульи челюсти смыкались, кроша и перемалывая новую добычу, а шустрая и увёртливая рыба-прилипала успевала выскочить и доклёвывала мелкие крошки, тихо и плавно опускавшиеся на дно.

Мы не хотели больше давать повода: уже совсем близко гудел очередной поезд, обещая скорое избавление. Дома остались позади: только площадь с водонапорной башней и рынок отделяли нас теперь от спасительной гавани. Дорога шла мимо рынка: палатки и ларьки выстраивались нестройными шеренгами, расцвеченными плакатами и рекламой: как политической, так и чисто коммерческой направленности. Нам не хотелось ничего покупать здесь: велика была вероятность нарваться на очередную подделку, и мы просто двигались мимо, рассеяно проводя глазами по предложенному барахлу. Внезапно Алик остановился: он сделал резко стойку, подобравшись и оправившись; он уже посылал несмелые улыбки, когда я наконец обнаружил причину такого поведения, довольно похабного и странно выглядящего со стороны: молоденькая девушка – лет двадцати – высовывалась из-за ларька и явно заигрывала, привлекая и всеми силами распаляя моего друга и попутчика. Она строила ему глазки, ласково грозила пальчиком – то ли предостерегая от дальнейшего, то ли наоборот – призывая приблизиться. Один раз она даже высунула язычок – быстрым пропеллером прокрутившийся и исчезнувший в красивом ротике, обведённом тёмно-красным бордюром. Похоже, он попался: явно ничему не научило его предыдущее, окрашенное в сумеречные тона: на моё замечание он грубо окрысился, стремясь к уже абсолютно конкретному и определённому. Конкретная земная девушка – довольно привлекательной наружности – наконец-то подавала ответные сигналы, отвечавшие насущным интересам и потребностям: они уже говорили на языке, доступном всем живым существам, которых природа по непередаваемой мудрости разделила на две половины, заставив пребывать в вечном движении и поиске, никогда не кончающемся и способном лишь на время задерживать ход. Он наконец-то был востребован, и как олень во время гона не обращал внимания на возможные препятствия и угрозы. Девушка приглашающе кивнула и отступила вглубь: тонким пальчиком она поманила Алика – ведь не здесь же он собирался прикладываться к святому источнику, дающему ласку и успокоение? Он поддался: мне оставалось лишь идти ему вслед, сопровождая в вселенском весеннем безумии, где – не исключалось – мне тоже мог обломиться драгоценный выигрышный билет, способный позабавить и утешить. Они уже о чём-то шептались и договаривались: я не мог разобрать невнятные еле слышные звуки и просто следил за маршрутом: уже три раза мы сменили направление, забираясь всё дальше вглубь обширного разлапистого скопления.

Здесь уже были палатки, наполненные одеждой и обувью, и продавцы самых разных национальностей наперебой старались привлечь нас пёстрыми и дешёвыми шмотками. Но разумеется, нам было не до них: где-то в глубине нас дожидалось со вкусом приготовленное ложе, хозяйка которого наверняка имела значительный опыт в своей специфической сфере деятельности: длинные ядовито-фиолетовые коготки едва ли годились для обычной повседневной жизни, а кареобразная форма причёски вместе с цветом волос – где сквозь искусственную черноту проглядывали рыжие огненные пряди – вполне завершали сложившийся ясный образ.

Мы опять свернули – теперь направо: узкий проход шёл между двумя палатками, уходя в темноту. Вот мы наконец и добрались? Девушка двигалась первой, я замыкал шествие. Проход стал чуть шире: мы вползали в какое-то неясно очерченное пространство, где почему-то не оказалось кроватей или хотя бы лежанок с матрасами: я попробовал оглядеться, и тут же получил могучий удар в спину, заставивший растянуться в серой дорожной пыли.

Нас уже окружили со всех сторон: четверо мордоворотов – среди которых уже не было девушки – крепко держали нас в объятьях, а ещё один – невысокий, но крепкий – с интересом ощупывал взглядом очередные – по всей видимости – жертвы хитроумно задуманной комбинации. Наконец он закончил осмотр.

“Ну чего стоите? Сымайте давайте, сымайте.”–”Что?”–”Как что: куртки, штаны.”–”А может не надо?”–”Я те дам: не надо! Ну-ка, Витёк.”– Один из стражей размахнулся и двинул мне в солнечное сплетение. Я сразу повис у стражей на руках, почувствовав удушье. Меня отпустили, дав сесть на колени. Сквозь лёгкую муть я услышал голос Алика: он что-то верещал про то, что всех их запомнит и ещё сюда вернётся – уже со спецбригадой, способной разнести весь гадюшник к такой-то матери и их лично закатать в бетон: после чего сразу же словоизвержение резко прекратилось. Судя по звукам, дело не ограничилось одним только ударом: пару раз он ещё вскрикнул, не поминая больше ничьих родственников или знакомых. Стражи уже стягивали с меня куртку и внимательно ощупывали карманы джинсов: обнаруженный тайник с сотней долларов вызвал заметное оживление, так что мне ни разу даже больше не досталось: меня лишь попросили перевернуться на другой бок, чтобы проверить содержимое оставшихся карманов. Однако грязный платок был малопримечательной находкой: и откуда же им было знать о тайнике в завёрнутой штанине – моей последней надежде в этот тёплый весенний день, завершавшийся так тягостно и плачевно?

Но штаны не произвели на мордоворотов заметного впечатления: протёртые швы и обтрепавшиеся канты превращали их в не самый выгодный товар, тем более что и фирма-изготовитель мало что значила для обычного рядового клиента. Стандартная азиатская поделка – довольно привлекательная на вид – была подобна сотням и тысячам других, разбросанных по бескрайнему пространству: мне позволили оставить их всё-таки себе. “Да вы что, ребята: нам же ещё в столицу ехать! Как же мы без штанов?”

Последний аргумент, а также наша дальнейшая покладистость сделали своё дело: мы подробно описали укромные места наших сумок, где хранились оставшиеся денежные запасы. Тут же они оказались обнаружены: предводитель уже вполне миролюбиво обращался с нами, позволив Алику также не раздеваться до трусов. “Но, я надеюсь, вы больше нигде ничего не припрятали?” Мы дружно поклялись: мы и так уже лишились трёх или четырёх сотен долларов – не считая ещё более ценных курток и сумок. “Да куда мы могли их ещё засунуть: и мы ведь не миллионеры.“ Он задумчиво посмотрел на нас. “Ладно, верю. В-общем, так: минут двадцать вы тут ждёте, потом можете валить. Ах да, ещё часики: давайте-ка сюда.” Нам пришлось расстаться и с наручными часами. “Ну ничего: время вы на глазок определите.” Он аккуратно сложил новую добычу в сумку: остальные вещи уже были распределены между подручными, и никуда не торопясь они покинули поле боя, оставив нас зализывать раны и предаваться тяжким раздумьям.

Теперь уже я имел полное право выместить злобу на Алике: именно его блудливость и привела нас к новому конфузу. “Я ж тебя пытался остановить: ты совсем рехнулся?”–”Да это обычная шлюха была: и кто же знал-то?”–”Подсадная утка, а не шлюха: чтобы ловить глупых селезней.”– Он тяжко вздохнул.–”Хорошо хоть без штанов не остались: недалеко бы мы тогда отсюда ушли.”–”Это точно.”–”У тебя хоть что-нибудь сохранилось?”– Алик молча кивнул, пристально вглядываясь в неясную темноту: там мог ещё скрываться тайный соглядатай, обязанный проконтролировать наше поведение. Про местонахождение тайника я спрашивать не стал: если в самом деле за нами следили, то можно было нарваться на продолжение обыска, и тогда уже вряд ли мы своим ходом добрались бы до дома. Мы и так здесь слишком многого лишились: следовало логично объяснить теперь потерю сумок и таких дорогих курток, и хорошо ещё было то, что паспорта мы сегодня оставили дома, вполне сознавая возможный риск экспедиции.

Нам всё-таки стоило подождать условленное время: слегка помятая одежда нуждалась хоть в какой-то чистке, так же как и наши телесные оболочки. Даже у меня в нескольких местах болело и покалывало, Алику же в этот раз досталось значительно больше: пара синяков скрывалась где-то в районе грудной клетки и живота, а разбитая скула кровоточила и понемногу вспухала, грозясь расплыться синей медузой. Мы проверили серьёзность травмы: он всё же мог нормально двигать челюстью, и вряд ли кроме сосудов оказалось повреждено что-то более существенное. Здесь мы не могли заняться лечением, и даже простая элементарная вода вряд ли была нам доступна: если только известные всем благодетели – разбогатев и почувствовав раскаяние – всё же соорудили на станции специально оборудованное помещение, снабжённое достижениями цивилизации вплоть до зеркал и туалетной бумаги.

Однако – как выяснилось в ближайшей палатке – наши чаяния были напрасны: лишь дощатый барак – разделённый на две половины с рядом равных овальных отверстий и перегородками между ними – представлял данную службу на прилегающей к станции территории. “А за водой: это вам на колонку надо.” Мы расспросили, где находится колонка: путь оказался неблизкий и заковыристый. “А здесь – только минеральная вода в бутылках.” Мы вежливо поблагодарили, принимая информацию к сведению. Местонахождение милиции мы выяснять не решились: возможное расследование выдало бы нас с головой, к тому же мы были здесь явными чужаками, не сумевшими вписаться в местные реалии и только портившими всем праздничное выходное настроение.

Мы стали выбираться к выходу: среди разгула и хаоса непросто было обнаружить кратчайшую дорогу, и мы наметили определённое направление, в любом случае ведущее нас на свободу. Палатки с одеждой перемежались здесь павильонами с бытовой техникой – выставляемой чуть ли не на проходе – так что даже немного удивляла подобная беспечность. Далеко не везде видны были бдительные продавцы, и случайный прохожий наверняка мог бы прихватить коробку-другую и не спеша удалиться с видом довольного и уверенного в себе посетителя местной барахолки, нашедшего то, что было очень нужно.

Они явно провоцировали нас – обобранных этим городом и жаждавших мести и каждому отдельно, и всей совокупности домов, дорог и магазинов, превращённых злой волей в труднопроходимые джунгли: мерзкие пауки наставили повсюду почти не видных глазу ловушек, периодически задерживавших нас в этот тёплый майский день, попутно выдаивая и стараясь освободить от всего самого ценного. Мы переглянулись: Алику безусловно было созвучно подобное настроение, и его угрозы в адрес обобравших нас мордоворотов не были пустыми и напрасными. Но ведь месть могла начаться уже сегодня и сейчас? Похоже, он решился: развал с правой стороны как раз оставался без видимого присмотра, вмещая кроме бытовой техники и горку разнообразных напитков. Большая ёмкость с пивом в наибольшей степени устраивала его сейчас: он выудил из горки длинную пузатую бутылку и сразу ускорил шаг. Никто не смотрел в нашу сторону: мы торопливо удалялись с места одновременно позора и мести, уже не присматриваясь к выставленному на обозрение: теперь нашей целью была платформа с гудящей вдалеке электричкой, способной обеспечить поспешное и резкое отступление. Мы перешли на лёгкий бег: последний ряд ларьков отделял нас от открытого незанятого пространства, когда неожиданное движение прямо по ходу заставило затормозить и остановиться.

Некто в защитном костюме – только сейчас замеченный и даже не проявившийся пока окончательно – держал нас за руки и не пропускал к спасительной платформе. Алик снова уже верещал и требовал прохода – на что вполне обозначившийся уже охранник грозил суровыми карами и лишениями. “Да я щас братков позову: а у них разговор короткий!” Значит нас на самом деле держали под контролем и просто готовили ловушку, всегда готовую захлопнуться? Но в зоне нашей видимости больше не было людей, представляющих для нас опасность: мы обменялись с Аликом понимающими взглядами и сразу перешли в наступление. Мы всё же были сильнее одного не самого крепкого охранника: Алик отцепил державшую его руку, а я даже смог заломить крепкую волосатую конечность, слегка пригнув вовсю бушевавшего теперь аборигена. “Ты успокойся, браток.” Однако предложение только раздразнило его: охранник сам заверещал теперь, призывая на помощь и грозя уже вещами совсем неприятными и даже слегка шокирующими.

Электричка уже стояла на платформе: нам никак не стоило задерживаться здесь дальше, и я взял на себя инициативу: точно прицелившись, я изо всей силы пнул местного служителя в толстый упитанный зад, пустив его в громоздившуюся неподалёку кучу коробок: это давало хоть какую-то фору, способную обеспечить отрыв. Бросив бутылку мы рванули к спасительной гавани: запоздалые трели уже не могли остановить нас и только подстёгивали горячее желание навсегда уйти отсюда. Перед нами расступались и давали дорогу: кто бы смог остановить людей, изо всех сил рвущихся на свободу и достаточно грозных и опасных на вид. Оставалось последнее препятствие: короткая лесенка выводила на перрон с закончившей уже грузиться электричкой, и со страхом и ужасом мы увидели, как захлопываются двери, отрезая нам путь к бегству, и спасительная электричка медленно и плавно трогается с места.

Мы уже видели их: наше бегство не прошло незамеченным для других обитателей, совершенно забытых в тёплый майский день, и только последнее наше движение оказалось в зоне их внимания. Двое служителей закона – только сейчас обнаружив своё присутствие – спешили явно в нашу сторону с безусловно недобрыми намерениями. Значит, их уже оповестили? Когда нас грабили и избивали – можно было лишь догадываться о том, что где-то должны быть и наши заступники и защитники, расставящие всё по местам и готовые дать всему верную и правильную оценку: ведь сколько раз мы встречались уже с откровенным жульничеством и вымогательством, с вещами откровенно противозаконными и аморальными, и где же были все они со всей их грозной силой? Только теперь мы наконец-то вызвали интерес – по всей видимости направленный конкретной определённой стороной: здесь ведь нарушались не наши интересы, а наоборот – именно мы покушались наконец-то на святое – что и заслуживало немедленного и прямого ответа.

Однако мы не собирались сдаваться просто так: мы рванули по платформе в сторону наименьшего скопления людей, где можно было наверняка прорваться и уйти. Сзади засвистели и затопали: они явно собирались догнать нас и предъявить претензии. Впереди тоже заоглядывались: на нас уже смотрели, так что мы снова изменили направление: аккуратно спрыгнув, мы побежали по шпалам туда, куда ушёл поезд: главное было сейчас убраться куда угодно и любой ценой от праведного естественного гнева, вызванного нашим последним деянием. Шум стал тише и отдалённее: по всей видимости, они не решились последовать за нами и всё-таки остались наверху. Значит мы теперь в полной безопасности? Стоило подумать о том, как мы будем теперь возвращаться домой: ведь не по шпалам же до ближайшей станции или даже до столицы, где наверняка нас будут ждать с распростёртыми объятиями. Пока же надо было скрыться от преследователей: мы миновали станцию и бежали теперь мимо длинного забора, скрывавшего станционное хозяйство. Свист окончательно затих: вовсе не хотелось им, видимо, так уж надрываться и проявлять повышенное рвение, не вполне соответствующее получаемой зарплате и тяжести нашего проступка. У них ведь могли оказаться и другие дела и заботы, на фоне которых мы были лишь мелким незначительным отклонением от правил, которое можно было даже проигнорировать.

Мы свернули на тропинку, бегущую параллельно колее: хорошо утоптанная трасса казалась лучше неровной лестницы из шпал, местами уходящих в землю, а местами торчащих правильными выпуклостями, мешающими передвигаться. Явно не по линейке выравнивалась всё конструкция в момент её возведения, так что даже возникали некоторые опасения – а как же ходят здесь поезда, не сползая регулярно под откос и калеча вагоны и пассажиров, в числе которых были сегодня и мы. Поезда обладали, по всей видимости, огромным запасом прочности, позволявшим им скользить по ненадёжной опасной траектории: вполне возможно, что дело было в форме колёс, а также в скорости передвижения: любой автомобиль – самой примитивнейшей и отсталой марки – выиграл бы соревнование с тем мастодонтом, на котором мы прибыли ранним утром в этот город.

Но сейчас уже начинался вечер, предвещая нам неясные перспективы: возвращаться на станцию было слишком опасно, и лучше всего было найти машину и водителя, согласящегося совершить такую длинную поездку. Впереди как раз находился переезд; машины так и двигались в ту и другую сторону, и наверняка мы смогли бы договориться – за соответствующую сумму – о такой простой и очевидной вещи.

Мы остановились в тени кустика: надо было достать последние имевшиеся запасы, а также слегка облегчиться перед дальней дорогой. Вокруг было тихо и спокойно: никто не преследовал нас, и только огромная серая ворона орала с ветки ближайшего высокого дерева. Возможно, мы слишком близко оказались к её родовому гнезду, и она выражала крайнее недовольство и опасение. Значит, местные вороны тоже не желают нас больше видеть? Это выглядело уже просто оскорбительно: я поднял кусок гранита и швырнул в нужном направлении. Разумеется, я промахнулся: наглая птица сорвалась одновременно со вхмахом руки и отлетела на соседнее дерево, куда я уже никак не смог бы добросить. “Да что ты ерундой занимаешься?”–”А пусть не орут тут всякие.”– Алик явно не оценил моего поступка: застегнув ширинку, он ещё раз проверил деньги, переложенные в карман брюк; теперь мы были готовы двигаться дальше.

Но совсем недолго продолжалась наша радость и довольство собою: выбравшись почти на дорогу, мы обнаружили милицейскую машину, как раз подруливавшую к нам и явно собиравшуюся остановиться. Значит облава куда серьёзнее и глобальнее? Это не могло оказаться случайностью или недоразумением: выскочившие сотрудники – при табельном оружии и с дубинками в руках – уже вполне внятно кричали в нашу сторону что-то скабрезное и угрожающее, призывая одновременно остановиться. Они быстро приближались: эти молодцы явно занимались физподготовкой со всей серьёзностью и ответственностью и были в хорошей форме. Я встал первым: в этот раз мы проиграли по-настоящему, и глупо было оказывать сопротивление уже настоящим служителям закона: нашим главным защитникам в мирной жизни.

Однако грубовато повели себя те, о ком я был такого высокого мнения: налетев с разгону, они без разговоров применили своё главное орудие производства. Два удара палкой заставили меня упасть на землю, и ещё один – ногой в живот – принудил забыть обо всём и сосредоточиться на яркой дикой вспышке, сразу же отрезвившей и поставившей на место представления о том, как всё должно быть в этом лучшем из возможных миров.

От этих мордоворотов можно было ожидать продолжения экзекуции, но к счастью его не последовало: они посчитали свою миссию исполненной и теперь волокли нас к машине. Неужели они решили предъявить нам обвинение в той мелочи, которая не заслуживала даже упоминания в сводках, не говоря уж о заведении дела? Совсем уж неприлично выглядело это со стороны, но что могли мы поделать в такой неприятной ситуации? Нас подтащили к машине: тут же нашлись и наручники, больно защёлкнувшиеся и сделавшие невозможной даже мысль о бегстве: где уж тут было уйти от преследования, когда весь этот город объединился против нас, выставив под занавес уже такой аргумент, с которым никто и ничто не смог бы просто так справиться.

Нас усадили на заднее сиденье и захлопнули дверцы: мы потирали ушибленные места, теряясь в догадках; и только тут наконец мы обратили внимание на человека, сидевшего в водительском кресле.

Он был также в милицейской форме: только офицерские погоны отличали его от преследовавших нас сотрудников, сделавших свою работу, видимо, по его указанию: обернувшись в нашу сторону, он с интересом теперь рассматривал пойманных опасных преступников.

“Ну что, ребятки, попались? Нехорошо бегать от милиции, нехорошо: мы ведь при исполнении, а когда мы при исполнении: с нами лучше не шутить. Усекли?”– Мы покорно кивнули.–”Вот и славно. Но долго я распространяться не буду: я просто объясню, что вас ждёт. И тогда решим уже, что делать дальше.”– Он приподнял лист бумаги, лежавший на коленях.

“А мы ведь про многое знаем. Просто ведь диву даёшься, до чего опускается человек, который думает, что ушёл из-под контроля: не так ли?”–”И в чём же мы виноваты?”–”А вы не знаете?”– Он всплеснул руками.–”Не-а.”–”Ну что ж: придётся во всей красе описать, что вы сделали, и во что вам это может вылиться: естественно, по совокупности.”

“А вначале у нас идёт мелкое хулиганство с нанесением ущерба общественному имуществу: ну кто же бьёт бутылки со спиртными напитками в подъездах жилых домов? Статья небольшая, но: здесь ведь задеты и личные интересы. А когда задеваются такие лица : желающие, кстати, некоторого прояснения ситуации…”–”Да ошибка это была!”–”Может – ошибка. Только ведь следствие покажет: а следствие не делает ошибок.”– Он зловеще умолк, давая нам почувствовать опасность положения.

“Хотя, разумеется, дельце-то мелкое: на фоне последующего. Там ведь уже не просто – лица, там: структуры, и ещё какие структуры!”– Он возвысил голос.–”В-общем: попытка срыва предвыборного митинга – дело куда более серьёзное. Особенно если учесть: кем он был организован.”–”Да ничего мы не срывали: мы просто подошли и задали пару вопросов, и больше там ничего и не было!”–”Как же не было: есть же свидетели, которые ясно и недвусмысленно показывают, что около тринадцати тридцати – примерно так? – в районе проведения предвыборного мероприятия оказались два молодых человека – описания прилагаются – пытавшиеся спровоцировать недовольство участников, что едва не привело к беспорядкам. Описания зачитать?”–”Нет, не надо. Но ведь не было никаких беспорядков: это же всё из пальца высосано!”–”Из пальца? А насчёт пальцев – это у нас отдельно. Поскольку в результате имеется и один пострадавший: получивший лёгкие телесные повреждения нижних конечностей.”–”Это кто же: тот ублюдок, который меня ударил и участвовал в облаве?”–”А кто тут ублюдок – это суд покажет; я просто хочу заметить, что подобное обращение в адрес уважаемых лиц города может вызвать дополнительные неудобства: в виде возбуждения дополнительных статей уголовного кодекса. Это ясно?”– Я покорно кивнул: подобные толкования наводили настоящий страх и трепет явными искажениями и почти зеркальными отражениями в кривом дефективном стекле: странно ещё, что нас не пытались обвинить во всех остальных возможных прегрешениях, к некоторым из которых мы на самом деле подобрались ближе, чем к уже нам приписанным. Хотя, разумеется, это был не полный список.