ЧМОД 666

Когда она ушла, Антон Михайлович так и остался стоять посреди прихожей.

Очаровательная брюнетка появилась сразу после ухода Габриель. Не прошло и пяти минут.

– Отдайте мой хлыст, – жестко не то сказала, не то приказала Лилит вместо приветствия.

– Черный кнут? – зачем-то уточнил профессор. – Не хочу.

– Как не хотите? – удивилась девушка.

– Никак не хочу. Наше соглашение в силе? Вот и действуйте. А кнут – это мой трофей. Хоть и случайный, но трофей, и он останется у меня, он мне нравится, знаете ли. Мне с ним спокойнее как-то.

– Это Габи так вас подговорила?

– Меня? Вы что? Она ушла и, как я понял, уже навсегда. Напоследок пугала меня всякими страшными карами и требовала свой меч. Я его тоже не отдал.

– Похоже на нее, – согласилась Лилит, – это она умеет: пугать. Нет чтобы сделать что-то полезное, а вот запугивать… еще обвиняет нас… Ладно, мы-то с вами не раз встретимся, я от вас уже не отстану! Теперь по нашему делу. Нам потребуется здоровый молодой человек как донор.

– Донор чего? Не понимаю…

– Мозга, вернее, тела. Мне вполне подходит ваш ученик. Я его видела: молодой еще и голова свежая. Здоров, не болеет ничем. Есть у него, правда, некоторые странные чудачества и дурные привычки, но это так, мелочи. К тому же всегда можно сказать, что вы завещали ему свои незаконченные работы, да и вообще все свое… Квартиру, например. Вот его и возьмем.

– Погодите, то есть как это – «возьмем»? Для чего?

– Для вас. Я перенесу ваше сознание в его мозг, а его тело станет вашим. Вы станете им. Вернее, он станет вами.

– Почему он? Я ж его хорошо знаю, это мой аспирант, он же мне почти как сын!

– Давайте без пафоса! Вам не идет. Какой еще сын? Вы своего родного-то знать не желаете! А это совсем чужой человек, и чем он лучше кого-то другого?

– Но погодите… ведь для его сознания, для его личности это будет означать смерть?

– Безусловно. Да, его сознание исчезнет. Зато ваша личность получит новую жизнь, не забывайте: именно это сейчас для вас главное и основное!

– Постойте… – растерянно проговорил Антон Михайлович, – я ничего не понимаю…

– Да все вы прекрасно понимаете. Вам сейчас нужно новое молодое тело. Я не смогу омолодить ваше. Я только сумею перенести ваш разум, вашу память и ваш жизненный опыт в другой носитель, в другой мозг.

– Погодите… я так не могу… но вы же обещали, что…

– Что именно? Я обещала вам молодость и новую жизнь. Вы получите и то, и другое. А омолаживать вашу дряхлую плоть я не собиралась, да и не умела никогда.

– И что теперь делать? – беспомощно спросил он. – Вы предлагаете мне практически убить своего ученика… принести его в жертву…

– Ну и что из этого? Давайте без излишних сантиментов! В конце концов, патетика – вообще не ваша область. Если вы вообразили себя таким уж поборником морали, высокой нравственности и справедливости, то вспомните, как вы с друзьями ходили в горы. Тянь-Шань, пик Победы, помните? Как вы шли в связке с вашим первым учеником и как, вместо того чтобы вытащить его, когда он сорвался, отпустили страховку. А могли бы и вытащить! Но вы прекрасно тогда осознавали, что ситуация сложилась угрожающая, опасная для вашей жизни, вот и подстраховали себя. Из-за мерзкой погоды и трудных условий восхождения никто ничего не заподозрил, а потому все решили, что произошел обычный несчастный случай – заурядная ситуация на той горе. Но вы-то прекрасно осознавали, что делаете, и причина гибели друга была вам отлично известна! Вот где находится ваша личная точка отсчета!

– Если бы вы знали, как я страдал после этого! Сколько ночей…

– Опять патетика? – Лилит презрительно сощурила глаза. – Не надо. Вы со мной? Или я ищу какие-то другие пути для решения моей проблемы? У меня есть запасной вариант, пусть и не столь красивый, но есть! Например, такой: я обрабатываю каких-нибудь бандитов, они грабят вашу квартиру, продают все ценное имущество, а я делаю так, что ваши материалы кто-то где-то публикует, и получаю нужный мне результат. Просто и быстро. Только вам в этом варианте места уже не останется – вы погибнете. Итак, мы работаем?

– Подождите… – тихо повторил Антон Михайлович. – А как это все будет?..

– Будет происходить? – переспросила брюнетка. – Не дергайтесь так, все пройдет нормально, не впервой. Правда, возможна небольшая амнезия – вы не будете помнить последние двенадцать-двадцать часов. Но это снимет возможные проблемы с вашей психикой. Значит, работаем?

– Работаем, – согласился Антон Михайлович. Он был противен себе до омерзения. Его внутренний прокурор замолчал: наверное, взял отпуск или уволился.

– Вот и хорошо, что работаем. Разумно. А теперь вы должны успеть…

6. Пик Победы

На другое утро Антон Михайлович успел сделать ряд важных звонков, отправил по электронной почте с десяток писем и распечатал несколько страниц. От руки написал еще пару документов, положил все это в папку, ее – в портфель, оделся и, обругав погоду, направился к ближайшему нотариусу.

За ночь погода совсем испортилась. Пошел снег – как говорил классик, «сделалась метель», и жесткие снежинки хлестали профессора по лицу. Прикрываясь от колючего снега, Антон Михайлович вдруг необыкновенно ярко вспоминал похожую, но несравненно более жестокую пургу в горах, когда он в молодости совершал восхождение на Тянь-Шань. Пошли обрывки воспоминаний, яркие отрывки минувшей жизни…

Пик Победы (по-киргизски – Жеңиш чокусу) из-за вечно царящей там очень скверной погоды всегда считался весьма коварной горой и пользовался у альпинистов исключительно дурной репутацией. Пик стоит на границе двух климатических зон: с севера, из Сибири, поступает влажный прохладный воздух, а с юга, со стороны пустыни Такла-Макан, – сухой и горячий. Поэтому на «Победе», как называется пик на альпинистском сленге, почти всегда ветра ураганной силы, вечные снегопады и отвратительная видимость. Официально пик открыли в тридцать восьмом году двадцатого века, но точно определить его высоту сумели лишь во время войны, в сорок третьем. Тогда и выяснилось, что гора на полкилометра выше пика Хан-Тенгри. Географическое открытие состоялось так поздно именно из-за труднодоступности и почти постоянной облачности, скрывающей вершину. Пик был назван в честь будущей победы над нацистами, в реальности которой никто уже тогда не сомневался.

Трудно сказать, о чем вообще думал руководитель Ленинградской секции альпинистов, испытывал ли он какиелибо сомнения, когда в шестьдесят восьмом году повез свою группу на Тянь-Шань, покорять пик Победы. Группа была молодой, еще плохо спаянной и совсем «дикой». Каким образом они при этом умудрились получить допуск в погранзону – сейчас сказать уже сложно. Руководитель явно не очень размышлял о дьявольской закономерности, которая следовала из ежегодной статистики восхождений на «Победу»: за достижение своей вершины гора всегда брала жизнь одного или нескольких восходителей. Большинство погибших так и не сняли с ледяного гребня горы до сих пор. При нынешнем потеплении климата вмерзшие трупы людей из склонов вытаивают, и, по рассказам альпинистов, картина кладбища на высоте семи тысяч метров представляется ужасающей. Снять тела альпинистов зачастую нет никакой реальной возможности еще и потому, что вертолеты при большой разреженности воздуха просто не могут туда долететь. Так и покоятся непогребенные останки там, где их настигла смерть… Если в каком-то сезоне на том пике никто не погиб, то это означает, что на вершину просто никто не ходил в этот год. Исключения из правила случались, но нечасто. Даже при современном качественном снаряжении счет потерянных жизней при восхождении на пик Победы уже превосходит число победителей, а что говорить о сорокалетней давности?

В том году на злополучную вершину восходители еще не поднимались. Опытный уже спортсмен, молодой кандидат исторических наук Антон Карпов шел в паре со своим другом и первым учеником – только что поступившим в аспирантуру Димой Погодиным. За плечами тридцатилетнего Антона были Кавказ, Памир, а на Тянь-Шане – Хан-Тенгри, а Дима ходил только на Кавказе да в Крыму. Они взяли неоправданно большой запас еды и разного снаряжения, в чем была уже вторая их ошибка. И, как показало время, ошибка эта стала для Димы роковой…

Друзья торопились – время их поджимало. Они спешили вверх, когда подошли к опасному ледопаду по пути на перевал Дикий. Обычно этот участок проходят утром, чтобы сэкономить время и успеть до темноты, из-за чего стартовать приходилось часов в пять утра. Место оказалось очень неприятное, даже страшное. Сверху висели предательские сераки, снизу – огромные борозды, конусы лавин и обвалов. Репутация этого участка была весьма зловещей. Антону вдруг стало страшно и очень не захотелось идти туда. Он поменял маршрут и сообщил своему напарнику, что они попытаются найти иной, обходной, путь. Немного подумав, они пошли в боковой провал между нависавшими сераками.

Налетела пурга, и сераки исчезли из вида. Можно было повременить, переждать ветер и успеть пройти маршрут. Или вернуться назад, потеряв день, но Антон ненавидел любое ожидание. А до вершины, казалось, уже рукой подать. Вот она, рядом, и сбегать туда – пара пустяков! Но нет. Здесь не равнина, а значит, с каждым десятком метров все значительнее в свои права вступали законы этой страны, чуждой самой человеческой природе. Эта страна, хоть и смертельно опасная, но чрезвычайно влекущая своей сумасшедшей красотой и суровой непредсказуемостью, не отпускала потом никогда, преследуя в снах и воспоминаниях. Восходители оставили рюкзаки, запомнили место и продолжили тяжелый маршрут…

Антон Михайлович помотал головой, отгоняя неприятные мысли вместе с обрывками тяжелых воспоминаний. Небольшая толпа в приемной конторы немного смутила, но, так как ожидающих было всего человек десять, с которыми уже работали два помощника нотариуса, профессор занял очередь, сев на уступленное кем-то место. Уточнив у секретаря, сможет ли он рассчитывать сегодня на оформление необходимых ему документов, Антон Михайлович услышал ответ: «Да, конечно, подождите в очереди». Опять ждать! Тем временем очередь постепенно рассасывалась: кого-то вызывали, кто-то уходил сам, кто-то просто исчезал, как по волшебству. Спустя час терпение профессора начало истощаться. Антон Михайлович встал, открыл дверь кабинета и громко спросил, смогут ли его все-таки осчастливить. В ответ на это нотариус – толстый мужик лет пятидесяти в спортивной синтепоновой безрукавке, какие обычно носят туристы, – недовольно отозвался:

– А вы ко мне записаны на этот день? Вы предварительно регистрировались на прием?

Эти вопросы повергли профессора в полное недоумение.

– Нет, а что, разве надо? – не сразу ответил он.

– У нас сегодня много дел. Сейчас мы начинаем работать с договорами, поэтому записывайтесь и приходите, когда вам скажут.

– Извините, но мне нужно срочно! И потом, мне сказали, что смогут принять сейчас, – возразил профессор. Однако грозный нотариус гнул свою линию:

– Ну, не знаю. Попробуйте подождать… Но вообще-то я не думаю, что у моих помощников будет какое-то «окно». Мы работаем только по записи, и что вам там сказали, я не в курсе. Попробуйте…

Профессор молча подошел к секретарю, протянул пятитысячную купюру и снова сел на стул. Опять на него навалились тягостные воспоминания.

…Обратный путь с вершины оказался заметно труднее подъема и превратился в сплошное мучение. Погода совсем испортилась, ветер продолжал крепчать, крутил снег, лишая восходителей всякой видимости. Нещадные порывы один за другим бросали в лицо мелкие ледяные кристаллы и грозили перейти в непрерывный напор. Собственных следов уже давно не было заметно, и люди старались идти, не теряя друг друга из вида, вдоль гребня горы. К семи часам вечера они окончательно выбились из сил и потеряли ориентировку. Выход оставался один – остановиться, закопаться в снег и переждать там до утра. Но как это сделать практически? Пробовали копать плотный, почти твердый снег ледорубами, но результаты были мизерные, а силы уходили. Вдруг совершенно неожиданно все стихло. Тучи ушли куда-то вниз, появилось голубое небо, и погодный кошмар пропал так же внезапно, как и возник. Сориентировавшись, альпинисты увидели, что каким-то чудом шли совершенно правильно и до рюкзаков уже рукой подать. Между тем начинало заметно темнеть.

В наступающей темноте, практически в сумерках, они дошли до своих рюкзаков, надели их и стали присматривать более-менее пригодное место для ночевки. Уже в темноте решили спускаться по острому снежно-ледовому гребешку. Дима шел впереди, на расстоянии укороченной веревки, а Антон, страхуя, двигался за ним следом. Шли предельно осторожно, но Антон все равно повторял про себя: «Осторожнее, медленнее, не спешить». Впереди темнел лишь силуэт Димы. Вдруг он пропал, и раздался крик: «Держись!» Антон инстинктивно воткнул в плотный снег ледоруб и всем телом навалился на него. Но рывок веревки тут же выдернул его, сорвал Антона, и он вслед за Димой покатился вниз по крутому снежному склону в сторону ледника Звездочка. Антон хорошо помнил, что ледяные поля Звездочки лежат под ними на пяти тысячах метров, а сами они – на высоте семь четыреста. Знал он также, что крутой склон продолжается всего лишь метров пятьдесят, а дальше – край и обрыв к леднику. Вертикальная двухкилометровая скальная стена. В тот же момент Антон со всей очевидностью понял, что задержать падение не в силах ни он, ни Дима…

Но вот падение прекратилось: последовал неожиданно резкий рывок, и Антон больше не скользил по склону, а застрял на тросе, обмотавшемся вокруг его левой руки.

Боясь поверить в это чудо и опасаясь пошевелиться, чтобы не сбросить случайно зацепившуюся за что-то веревку, Антон закричал Диме. Тот ответил, что цел и невредим. Видимо, веревка из-за того, что Антон поленился собирать ее в кольца, врезалась в перегиб на снежном склоне, да так основательно, что затормозила, а потом и остановила падение. Антон снова закричал, чтобы Дима не делал никаких резких движений, а бережно выдалбливал ступеньки ногами в снегу или во льду. Сначала отклика не последовало, но потом Дима ответил, что вокруг него нет ни снега, ни льда. Повернув голову и посмотрев в сторону напарника, Антон понял, что не видит его, а веревка, врезаясь в плотный снег, уходит куда-то за край близкого уже обрыва. Бездна начиналась метрах в двух от Антона. Пока он соображал, как бы вытянуть напарника, висящего на вертикальной стене, движение возобновилось. Медленное, но предательски необратимое движение вниз. Страховочный трос, похоже, мог не удержать их обоих. Вот тут-то Антон и крикнул Диме, что немного стравит трос, а вместо этого просто освободил свою руку, наблюдая за тем, как шнур врезается в снег и утягивается вслед за падающим в пропасть Димой. Если бы не потеря времени на обход ледяных завалов, если бы не излишняя тяжесть рюкзаков, если бы не эти ошибки, они бы не сорвались и напарник Антона остался бы жив. Конец троса до чрезвычайности больно ударил Антона по лицу, разрубил бровь и исчез за краем обрыва…

ЮРИДИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Совершение завещания представляет собой ряд юридически важных процедур, предусмотренных законодательством и отражающих волю завещателя. Как и сто, и двести лет назад, для этого необходимо нотариальное удостоверение, причем перечень персонажей, которые имеют право выполнять обязанности нотариуса, за многие годы не претерпел существенных изменений. Кстати, функции нотариуса в ряде случаев может исполнять офицер, капитан воздушного или морского судна и другое должностное лицо. Однако кое-что все-таки изменилось. В частности, закон требует, чтобы в момент подписания присутствовал некий свидетель. Причем у завещателя есть право приглашать для удостоверения завещания другого нотариуса, если для этого есть реальная возможность. Короче – нужна еще одна подпись, и все. И эту подпись может поставить какой-нибудь другой нотариус или просто помощник нотариуса.

Существуют наследования по закону и по завещанию. По закону наследники бывают первой, второй и третьей очереди. А если уж углубляться в историю и специфику, то наследование – один из важнейших институтов гражданского права начиная еще со времен древнеримского законодательства. Наследование не только позволяет человеку накапливать собственность для себя, но и дает уверенность, что после смерти имущество перейдет родственникам или с собственностью поступят согласно желанию завещателя. Таким образом обеспечивается своего рода имущественная преемственность.

Согласно действующему закону, завещание составляется самолично наследодателем либо записывается с его слов самим нотариусом. Причем завещатель вправе оставить свое имущество какому угодно наследнику, в том числе и недостойному на момент составления завещания. Наследодатель вовсе не должен как-то мотивировать и кому-либо объяснять свои действия. Он может не только завещать собственное имущество, но и лишить кого-нибудь наследства. Завещание по-прежнему может быть написано как относительно имущества, уже имеющегося у завещателя, так и относительно того, что он получит в свою собственность в будущем. Сам документ может стать либо нотариально заверенным, либо сданным нотариусу на хранение. Те завещания, что сданы на хранение нотариусу, отличаются от обычных тем, что нотариус не видит ни формы их, ни содержания. Завещатель лично отдает нотариусу запечатанный конверт и подтверждает, что это именно завещание, а не старая газета.

Голос секретаря нотариуса вернул Антона Михайловича к сегодняшней реальности: ему предлагалось пройти в кабинет. В результате документ был готов прямо на глазах. Оперативность процесса приятно удивила профессора – он оформлял завещание и уже настроился на долгую и мучительную процедуру.

Однако возможные коллизии не коснулись тогда личности Антона Михайловича. Он принес бумаги, их запечатали, все оформили в соответствии с законом и положили на хранение в сейф, сделав об этом соответствующую запись в книге учета.

7. Доцент и Соловей

Книга учета прихода и ухода сотрудников казалась анахронизмом, пережитком советских времен. Но администрация неизменно требовала вести эту книгу, что давно уже раздражало заведующего кафедрой теории и истории управления Московского гуманитарно-исторического университета доцента Алексея Викторовича Лунькова. Причем книга учета только добавила малую толику к общей массе негатива, копившегося в его сознании. Мало того, что ходили упорные слухи о возможном слиянии его кафедры с кафедрой прикладной социологии, так еще и кадровая проблема доставляла массу хлопот. С одной стороны, старик Карпов с его непомерными амбициями и апломбом. С другой – Машка с ее упругим, гибким телом и требованиями должности старшего преподавателя. А с третьей – ректорат с планами по сокращению штата и (не дай бог!) объединению. Причем уволить Карпова не разрешал именно ректор, почему-то питавший излишне дружеские эмоции к этому вздорному старику. Почему? Он сегодня вон даже на свою лекцию не пришел. Заболел, что ли? Так мог бы и позвонить. А если проведут слияние, то ему, Алексею Лунькову, ничего не светит. Заведующим останется зав. социалкой, он там у них профессор, а Луньков – всего лишь доцент. Срочно нужно делать докторскую, но когда? Время, время… Купить? Это сейчас вполне реально, но жалко денег, да и опасно даже по нынешним временам. Кругом столько недоброжелателей, что, если возникнет хоть малейшее подозрение, что писал не сам, съедят с потрохами и не подавятся. А там и на ректора выйдут, дойдет до ВАКа…

Из беспокойных раздумий Алексея Викторовича вывел сигнал переговорного устройства.

– Алексей Викторович, это вас, по городскому, – сказал селектор голосом кафедральной секретарши. Вообще-то на кафедре держать секретаря не полагалось по штату, но Мариночку оформили на инженерную ставку.

– Кафедра, – привычным голосом ответил Луньков, приложив к правому уху прохладную телефонную трубку.

– С вами говорят из Управления внутренних дел Юго-Западного округа, – произнес официальный мужской голос. – Капитан Соловей Сергей Николаевич. С кем я разговариваю? Представьтесь, пожалуйста.

– Заведующий кафедрой теории и истории управления МосГИУ доцент Луньков Алексей Викторович, – послушно отрекомендовался он. Голос в телефоне действовал как некий дисциплинирующий фактор. – Что-то случилось?

– Карпов Антон Михайлович… у вас есть такой?

– Да, конечно, профессор Карпов.

– Он работает у вас? Вы его хорошо знаете?

– Разумеется, а что с ним? – снова вопросом ответил Алексей Викторович, стараясь говорить предупредительнее. Официальный тон на том конце провода настораживал.

– А где сейчас может быть Карпов? – не ответив, задал очередной вопрос капитан Соловей.

– Не знаю, у него по расписанию первая пара, но он не пришел. Вообще-то очень нехарактерно для него…

– Скажите, а кто-нибудь может сейчас подъехать по адресу, который я продиктую?

– Что-то произошло?

– Да. Вчера был найден труп с документами на имя Карпова Антона Михайловича в кармане. Кроме паспорта обнаружено удостоверение вашего университета.

– А как выглядит… тело?

– Пожилой человек, лет семидесяти, седой, волосы коротко подстрижены. Был одет в черное кашемировое пальто, черные брюки в тонкую белую полоску, черный пиджак. Носки…

– А нет ли у него на лице каких-нибудь особых…

– Особых примет? Есть. Над левой бровью старый вертикальный шрам около четырех сантиметров длиной и примерно полсантиметра шириной. Из-за шрама бровь выглядит…

– Это он. Это Антон Михайлович.

– Вы сообщите родственникам? У вас есть их телефоны? Нужно провести официальное опознание.

– По-моему, у него не было никаких родственников. Хотя нет, постойте, вроде бы есть сын, но он где-то за границей, что ли…

– А как с ним связаться?

– Я даже не знаю… но, вероятно, это можно будет выяснить, – сказал доцент, вспомнив про аспирантов Карпова. – Я спрошу у его учеников, если они доступны для общения. Но сейчас их нет на кафедре.

Из учеников Карпова реально доступными оказались только двое: Николай Латников и Вера Смирнова, причем последняя защитилась в прошлом году и сразу же перевелась к филологам. А у Латникова, если Лунькову не изменяла память, на эту весну была назначена предзащита. Все остальные – кто ушел в бизнес, кто уехал за рубеж, а кто удачно вышел замуж и банально сидел дома.

– Видите ли, опознание нужно провести сегодня, – настаивал Соловей. – Вы не смогли бы приехать лично? Ведь это ваш сотрудник и вы знали его хорошо.

«В крайнем случае, – подумал Луньков, – если там окажется Карпов, то я буду первым, кто сообщит новость в ректорат. А если так, то может сыграть на эффекте внезапности, и мне что-то удастся с этого получить. Например, Машку назначить старшим, а там, глядишь, и часы Карпова ей передадут. За это уж она мне потом отработает по полной программе!»

– Я приеду, – согласился Луньков, представив, как именно отработает свое назначение его бывшая аспирантка.

– Хорошо, Алексей Викторович. Запишите адрес. Записываете? Страстной бульвар, пятнадцать, строение шесть, патологоанатомическое отделение городской клинической больницы номер двадцать четыре. Запишите еще мой телефон… – Луньков записал. – Как только будете готовы, позвоните мне.

Когда полицейский капитан повесил трубку, доцент надавил на кнопку старомодного селектора.

– Мариночка, найдите мне, пожалуйста, Латникова. Попросите срочно приехать на кафедру и дождаться меня.

– Хорошо, Алексей Викторович. Это срочно?

– Очень. Похоже, Антон Михайлович умер…

– О господи! – вполне натурально притворилась секретарша. Она явно подслушивала разговор с полицейским.

– Да, беда. А сейчас мне придется ехать на опознание. И еще узнайте все, что сможете, о родственниках Карпова. Но это не так срочно. Все остальные дела сейчас отложите, подождут. И еще к вам просьба: ничего пока никому не говорите, есть вероятность, что это всего лишь ошибка. Я вам позвоню, когда ситуация более-менее прояснится.

– Хорошо, Алексей Викторович…

Словно сомнамбула доцент оделся, спустился вниз, подошел к своей машине и уже пискнул сигнализацией, как вдруг передумал. Он положил в карман ключи от своей машины, набрал и отправил короткое СМС-сообщение, после чего быстрым шагом направился к ближайшей станции метро.

Все-таки первая половина рабочего дня – не самое подходящее время, чтобы разъезжать по городу на своей машине. Пробки на дорогах Москвы стали в последнее время настоящим бедствием – транспортные заторы сделались едва ли не основной проблемой. А все многочисленные предложения, которые сегодня рассматриваются властями, ничего не дадут, так как давно устарели и нацелены на вчерашний день. Единственный путь – выселить из Москвы весь бизнес, перенести куда-нибудь в район нового бетонного кольца. Конечно, придется построить дополнительные офисы, банки, поселки и города… но это лучше, чем задыхаться в ловушке, в которую сейчас превратилась столица.