Любовь всему верит. Роман

Слишком много впечатлений было за этот длинный день.

Он долго ворочался с боку на бок, пока не оставил затею уснуть. Накинув на плечи спортивную куртку, вновь вышел на балкон.

Желтый квадрат внизу по-прежнему лежал на свежем снегу.

Перегнувшись через перила, Балашов посмотрел на нижний балкон. Его вдруг пронзило холодом. Но не от морозного воздуха, а от ужаса. Ему показалось, что женская фигура в кресле за этот час не изменила позу.

Надо было что-то делать. Накинув пуховик и переодевшись в сапоги, Балашов спустился в холл. Там стояла сонная тишина.

Решив никого не будить, он не без труда открыл сложные замки и выскочил во двор. Быстро сориентировавшись, побежал влево, по идущей вдоль дома дорожке. Калитка в сад была заперта на ключ. Пришлось подставить пластиковую бочку и с ее помощью перелезть через высокую ограду.

Утонув в сугробе почти по пояс, Балашов стал медленно продвигаться к балкону Воронцовой. Преодолев расстояние в десять метров, он оказался возле цели. Но балкон, благодаря цокольному этажу, находился слишком высоко. Взобраться на него без лестницы не представлялось возможным.

Балашов выругался и решил обогнуть дом с другой стороны, авось там найдется какое-нибудь подручное средство. И оно нашлось. Такая же бочка под водосточной трубой. Кое-как выдернув ее из снежного плена и вернувшись обратно, Балашов сумел одолеть препятствие.

Чтобы не напугать женщину, он тихо произнес ее имя:

– Ольга Васильевна!

Выждав пару секунд, вновь позвал, но значительно громче:

– Ольга Васильевна, вы слышите меня?

Его сердце бешено колотилось, но мозг работал с привычной ясностью и хладнокровием. Подойдя к Воронцовой вплотную, Балашов склонился над ней и понял, что она крепко спит.

– Понятно, – произнес он вслух. – За ужином перебрала, решила совершить моцион и уснула. Придется будить, иначе – «кранты».

Он потрепал спящую за плечо, но ничего не добился. На лице женщины не дрогнул ни один мускул. Тревога росла в Балашове как снежный ком. Уже без всяких церемоний он подхватил ее на руки, внес в комнату и опустил на кровать. Нечаянно коснувшись ее ледяной ладони, он замер от страшной догадки. Она умирала!

Сорвав с себя пуховик, он накрыл им несчастную и ринулся к двери. Она была закрыта изнутри, а ключ, слава богу, торчал в скважине.

Спустя несколько секунд Балашов стучал в спальню хозяев.

– Кто там? – послышался испуганный голос Татьяны.

– Откройте! Нужна медицинская помощь!

Щурясь от света, Татьяна слушала сбивчивые объяснения Балашова.

– Никакая скорая к нам не поедет, – категорически заявила хозяйка. – Праздник. Далеко. И дорогу замело. Давайте сами попробуем откачать. В термосе у меня горячий чай…

– Нужен тонометр…

– Есть. Сейчас принесу.

– И возможно, понадобиться сосудорасширяющая инъекция…

– Тоже есть. Мужу иногда ставлю…

– Хорошо. А пуховая шаль, одеяло или…

– Найдется. Я побежала, а вы пока к ней. Если уж совсем плохо, будем звонить в скорую.

* * *

Ей мешал свет. Ослепительный, настырный, он проникал сквозь ресницы и не давал досмотреть сон. Прекрасный, потрясающий сон!

Неужели это она, юная богиня в прозрачной тунике, шагает загорелыми ногами по белому песку, а пенистая волна ласково ударяет по ее ступням и застенчиво отступает, чтобы набрать сил и вновь ударить нежной, теплой лапой… Боже, как хорошо! Нет, пожалуй, слишком тепло. Уфф! Жарко! И этот свет! Нет, это невыносимо!

Воронцова подняла веки и непонимающе повела глазами. Где она? Что это за комната? И этот жуткий свет… Ах, вот он откуда!

Над изголовьем горело бра. И, должно быть, горело давно. От накалившегося стекла шел сильный жар, да и яркий свет лампочек добавлял дискомфорта.

Но что это? Почему она не может пошевелиться? Ее тело словно куколка, спеленатая в коконе. Что за чушь?!

– Проснулись? Как вы себя чувствуете? – раздался мужской голос.

Повернув голову вправо, она увидела сидящего на стуле Балашова.

– Что со мной?

– Вы едва не замерзли. Уснули на балконе. Как вы себя чувствуете?

Она не ответила. Высвободив руки из-под двух одеял и пухового платка, внимательно осмотрела их, затем ощупала узкими длинными пальцами щеки и лоб.

– Я ничего не отморозила? – осипшим голосом спросила актриса.

– Кажется, ничего. Мы с Татьяной провели ряд спасательных и профилактических действий.

– Хм. Прям, местное МЧС.

– Если шутите, значит, все в порядке. Я пойду к себе.

– Постойте!

Скинув резким движением одеяла, Воронцова села и сурово посмотрела на своего спасителя.

– Зачем вы лезете, куда вас не просят?

– Оригинальный способ выразить благодарность, – усмехнулся Балашов.

– За что мне вас благодарить? За то, что продлили агонию? Вам приходилось видеть раненого зверя?

– Это аллегория?

– А вы умнее, чем я думала.

– Рад за вас. Я все-таки пойду. Не сомкнул глаз, знаете ли.

– Простите, если обидела.

Она уронила голову на грудь, опустила плечи, сцепила руки и застыла. Словно вновь окунулась в тяжелый, беспробудный сон.

Балашов, уже шагнувший к двери, остановился, с жалостью посмотрел на женщину, деликатно кашлянул.

– Ольга Васильевна, вам принести чаю?

– А?

Она подняла глаза, и его сердце дрогнуло. Боль, опустошение, усталость и что-то еще, быть может, невозможность существовать сквозили в ее взгляде.

– Лучше идите к себе. Не надо меня опекать. Не маленькая, сама справлюсь.

– Если все же что-то понадобится, обращайтесь.

– Спасибо.

Выйдя от Воронцовой, Балашов поднялся на второй этаж и столкнулся с Артуром, который возвращался из туалета.

– Не спится? – обронил сосед, пряча ухмылку.

Балашову не понравился его игривый тон. Ограничившись кивком, он скрылся за своей дверью.

«Щенок! – выругался Балашов, раздеваясь. – Наверняка подумал, что… А! Плевать! Пусть только вякнет. Церемониться не стану».

Он долго не мог уснуть – вспоминал события уходящей ночи.

Да, если бы не укол, вряд ли они с Татьяной вернули к жизни эту странную женщину. «Раненый зверь». Хм. Раненых он повидал, и немало. А зверь… Животное знает, что ему никто и ничто не поможет, оттого в глазах безысходная тоска. Пристрелить – единственный гуманный выход.

Покончить с жизнью, чтобы не испытывать боль. Именно эта цель была поставлена, а он помешал. Вторгся в чужую судьбу, взял на себя роль ее вершителя. Впрочем, так поступил бы любой здравомыслящий человек.

А она разве не здравомыслящий человек? Если да, значит, заранее все продумала. И приехала сюда неспроста.

Что толкнуло эту красивую и умную женщину на самый крайний, отчаянный шаг? Неизлечимая болезнь? Чье-то предательство?

Ну и публика собралась под крышей пансионата «Мечта»! Разношерстная и по возрасту, и по менталитету. Задача у всех, на первый взгляд, одинакова – отдохнуть в праздники, обрести покой…

Но одни ищут душевный покой, другие – семейный, а третьи – вечный.

Надо бы поговорить с ней, убедить, что жизнь в любом случае лучше небытия, что рано или поздно мы придем к черте, за которой уже не будет этой звездной ночи, падающего снега…

Однако занесло вас, Сергей Владимирович. Не много ли берете на себя? И доводы у вас какие-то книжные. Разве можно с их помощью переубедить человека, который уже предпринял попытку уйти навсегда? У него-то доводы покрепче будут, посолиднее.

Ладно, хватит рассуждать о постороннем. Ему бы самому как-то определиться в этой жизни. А то болтается как цветок в проруби.

И вообще. Настроил планов на новый день, а сам ни секунды еще не спал. С какой головой он пойдет на встречу с Мариной?

Мысль о ней вновь взбудоражила, растормошила душу.

Уснул он только в шесть часов, измученный мыслями и бесчисленными попытками заснуть.

А в восемь часов началась суматоха.

Кто-то громко барабанил в дверь.

Юрий – помятый, с всклокоченными волосами, в трусах-боксерах и майке, – пошел открывать.

– Стойте! Не открывайте дверь! – закричали сверху.

Оторопевший хозяин воздел припухшие глаза и увидел насмерть перепуганную Зою.

– В чем дело? – хрипло спросил он.

С белым лицом и обезумевшими глазами, она держалась за перила и задыхалась от страха.

– Это он! Я знаю.

– Кто?

– Мой муж! Он нашел меня. Господи, что мне делать?!

Юрий неловко топтался на месте, не зная, как реагировать на подобный инцидент, а в дверь непрерывно стучали.

– Ну дак я, может, открою? – неуверенно сказал он и пошел к двери.

– Нет!

Наверху раздался стук падающего тела. Вконец растерявшийся хозяин нервно позвал жену:

– Таня! Сколько можно спать? Иди на помощь!

Из спальни вышла заспанная Татьяна и, кутаясь в халат, уставилась на мужа.

– Ты чего разорался? – зашипела она. – Людей перепугаешь, пьяница несчастный. Кто-то стучит! Оглох, что ли?

– Там, кажется, обморок, – кивая наверх, невпопад сообщил муж.

– Что ты несешь? «Белочку» схватил? Открывай, говорю!

– У вас нашатырь есть? – послышалось с галереи.

Супруги посмотрели вверх. Сквозь перила галереи было видно Артура. Наклонившись вперед, он махал над кем-то руками.

В дверь забарабанили с новой силой.

Тихо матерясь, Юрий пошел открывать, а Татьяна побежала наверх.

– Что тут произошло? – спросила она у Артура, машущего руками над Зоей.

– По-моему, обморок.

– Господи! Что за ночь-то сегодня! Я сейчас! – воскликнула хозяйка и поспешила вниз.

– Вы чего тут, перепились, что ли? – возмущался долговязый юноша, входя в холл.

– Ой, сынуля приехал! – обрадовано всплеснула руками Татьяна. – Как хоть добрался? Дорогу-то замело.

– Меня походу самого ща замело бы. Чо не открывали?

– Ой, потом! У нас обморок! – отмахнулась Татьяна и скрылась на кухне.

– С постоялицей что-то неладное. Мужа своего боится, – пояснил Юрий, закрывая входную дверь.

– С постоялицей? – брезгливо скривился сын. – Все-таки пансионат открыли? И чо? Много у вас постояльцев? Да еще с обмороком. Ха! Ну, предки, вы даете.

– Ты, Сергей, не очень тут, – проворчал Юрий. – Иди на кухню, мать покормит.

– Можно я как-нить сам определюсь, куда мне идти? Вроде не в чужой дом прикатил.

Покачав головой, Юрий ушел на кухню. Оттуда выбежала Татьяна и зачастила по ступенькам на второй этаж.

– Дурдом, – провожая мать удивленным взглядом, прокомментировал Сергей.

Он смотрел, как она хлопотала над кем-то, распростертым на полу. Рядом крутился какой-то тип в махровом халате. Вскоре тип подхватил на руки вялое женское тело и скрылся за дверью одной из комнат.

Пожав плечами, Сергей снял пуховик, медленно прошел к камину и упал в кресло. Дорога вымотала его, и вскоре он спал, вытянув длинные ноги в модных сапогах.

* * *

– Мне нужна отдельная комната, – заявила Настя после завтрака.

– Да где же я ее возьму? – изумилась Татьяна, составляя чашки в посудомоечную машину.

– Где хотите, – капризно, с плачущими нотками сказала девушка.

– Вот те раз! Такая очаровательная пара…

– Никакой пары не будет. После праздника мы разводимся! – со слезами выкрикнула Настя и зарыдала, уткнувшись в ладони.

– Настенька, девочка моя, – всполошилась Татьяна, обнимая ее за плечи. – Успокойся, пожалуйста. Ну, поссорились. С кем не бывает? Милые ругаются, только тешатся…

– Никакой он не милый! Дракула и то милее его. Пусть один живет, раз такой… Такой… —

– Тшш! Тише, тише, детка! Мы так всех гостей перепугаем, – успокаивала Татьяна, похлопывая девушку по спине. – Пойдем, на кушетку сядем. Вот так. Давай, я тебе водички дам…

– Не надо мне никакой водички! Мне комната нужна. Не хочу его видеть, как вы не понимаете?

– Все я понимаю. Я сама через это прошла. Да что там прошла! До сих пор ругаемся, будто дети. Ох, Настюш, такая у нас женская доля – терпеть мужской произвол. Никуда от этого не денешься.

– Не буду я его терпеть!

– Ну, хорошо. Есть у нас кладовка под лестницей. Я вынесу вещи в сарай, вымою пол, поставлю раскладушку. Через час можешь въезжать.

– Ладно, – всхлипнув, улыбнулась Настя.

– Ну вот и хорошо. А потом, дай бог, помиритесь.

– Ну уж нет! Пусть без меня живет, раз не нравлюсь. А подчиняться не стану. Я ему не рабыня. Тоже мне, падишах нашелся.

Отвернувшись, чтобы скрыть улыбку, Татьяна бросила взгляд на кухонный стол и всплеснула руками:

– Батюшки, про тесто забыла! Через край полезло!

Она подбежала к кастрюле с тестом и подняла крышку, к которой прилипло поднявшееся тесто.

– Давайте я вам помогу, – предложила Настя.

– Ой, спасибо, моя хорошая! Вовремя ты предложила помощь! – обрадовалась Татьяна. – Я пока тесто разомну, а ты яблоки помой и нарежь.

– Как нарезать, дольками?

– Угу. Потоньше. Яблочный пирог к обеду испеку.

– Ура. Мой самый любимый.

– Вот и прекрасно. Дуршлаг на крючке висит, а яблоки в тазике. Вон там, видишь?

– Угу. Я фартук только надену.

На кухню вошел Сергей и уставился на Настю.

– Привет, – сказал он, разглядывая ее с ног до макушки.

– Привет, – ответила она, завязывая тесемки фартука.