Переход

По словам Лазарева, никакой инфекции на самом деле у нас не существовало. Здесь человеческий организм, соприкасаясь с местной атмосферой, постепенно возвращался к первозданному состоянию гармонии с окружающим миром. На Земле мы давно лишились такой возможности и жили, окруженные целым рядом надуманных условностей. Эти условности, как результат внушения, а нередко и самовнушения, мешали современному человеку, создавали вокруг некий пузырь, препятствовавший трезвому взгляду на происходящее. Кому такое выгодно? Вопрос хороший.

Я видел, что Павел плавает. Ничего ему не делается. И последовал за ним. Еще полчаса назад думал, что уже ничему не способен в этой жизни удивляться. Ошибался, выходит. Никогда не мог представить, какое же наслаждение доставляет плавание в обычной морской воде. Соленой на вкус, позволяющей держаться на плаву. Ощущения такие, словно попробовал настоящий гриль, хорошо замаринованный и подготовленный, после того, как всю жизнь питался суррогатами вроде фастфуда.

Про еду здесь аналогии не зря появились. Похоже, в измерении, куда я попал, все раскрывается с натуральной стороны. Чего лишено современное человечество.

Пашка тоже, оказывается, любил готовить. Пока мы уплетали продукты местного животноводства, я узнал об этом немало интересного. Он разводил кур и уток, выкармливал поросят. Яичница с ветчиной, потрясающий вкус давно забытой настоящей еды. Еды из детства. Перед моим прибытием Лазарев как раз вернулся с площадки, которую оборудовал специально под свиноферму. Курятник располагался за домом и представлял собой большую огороженную территорию с сарайчиком. Там же находился загон для лошадей.

– Мои ребята тоже все погибли, – сказал он после того, как услышал историю, предшествовавшую моему появлению здесь. – Их расстрелял командир с десантниками, так же, как и твоих.

Напрашивались несколько выводов. Командиры экспедиций знали о переболевших нечто такое, что требовало немедленной их ликвидации. Получается, дороги назад нам не было.

Смиряться с таким выводом совершенно не хотелось. При всех прелестях измерения, где мы сейчас находились. И кое-кто даже очень неплохо здесь устроился.

Насчет съемки техниками отчетов мы не пришли к единому мнению, для чего это понадобилось. Согласились друг с другом, поскольку сам факт такой съемки присутствовал, что на Землю передавались искаженные сведения. Кажется, капитаны использовали ситуацию в соответствии с только им понятными установками. Центр, похоже, вводили в заблуждение относительно некоторых вещей. Когда Павел узнал, что вся группа второй экспедиции считалась пропавшей, лицо его помрачнело.

– И вас также будут считать пропавшими.

В общем, получалось только резюмировать, что руководство на Земле не владело полной информацией. Все зависело от доклада командиров, которые действовали одинаково. Причина оставалась для нас загадкой.

Ладно, пожалуй останусь пока здесь. Поживу, подумаю, что делать дальше. Для первого дня с массой впечатлений – очень даже неплохо. Напоминает сказку.

Чуть позже можно поразмыслить, как вернуться назад и выяснить, что же происходит там на самом деле. Мой мир именно там. Там близкие люди, пусть и за двести световых лет отсюда. А что здесь?

Из рассказов Лазарева о времени, проведенном за последние семь месяцев, я уяснил для себя, что прошло оно с максимальной пользой. По мнению Павла, действие расширителя позволило наблюдать настоящий Хорос. Тот, который существует на самом деле. То, что видели люди, прилетая на базу – своего рода иллюзия. Планета обладает сознанием. Здесь подтверждается нечто, похожее на теорию Вернадского о ноосфере. И не всякому себя открывает. Почему? Не каждый из прибывших несет пользу здешнему миру. Сначала его как бы изучают.

– То, что видно в том измерении – как маскировочная сетка. Понимаешь, о чем я говорю?

Мне сразу вспомнились переплетенные корни деревьев, трава. О чем и было сообщено рассказчику. Павел улыбнулся.

– Не только это. Хорос не так прост, как кажется поначалу.

По его словам, и люди, живущие здесь, встроены в эту систему. Они помогают окружающему миру, а тот – им.

– Здесь есть люди?

Вот так новости. Сразу появилось желание узнать об этом поподробнее.

– Скоро узнаешь, – усмехнулся Пашка. – Надеюсь, не разочаруешься. Здешнее общество вот так вдруг не пускает к себе. Значит, ты уже готов.

Готов к чему? Однако, пусть все произойдет в свое время. Скоро – так скоро.

Дом Лазарева представлял собой точную копию наших кают на базе. Да и к чему выдумывать что-то другое, если наши жилые помещения спроектированы почти идеально. Пожалуй, в них воплощен весь опыт человечества относительно представлений о комфортном жилье, переплетенный с научным подходом. Без всяких этих пошлых дворцов, двух- и трехэтажных особняков, прочей шелухи. Практичность, эстетичность, экономичность – кажется, таков девиз нашей современной архитектуры.

Единственная вещь, которой не имелось в каютах – камин. У Лазарева он располагался на кухне, и рядом с ним мы сейчас и сидели за столом. Камин, конечно, не горел. Лето вступило в свои права, вечером и ночью уже можно чувствовать себя комфортно. Да, и хозпостроек на станции у нас тоже не имелось. Все, что может потребоваться, получали из материализатора.

Материализатор Павла, к слову, стоял рядом с нами, на подставке, как и полагается. Интересно, каких трудов ему стоило приволочь тяжелый прибор сюда? При воспоминании о недавних событиях мои мышцы ощутимо отозвались – вспомнили, как перетягивали аппарат.

– У тебя тут электричество? – спросил я друга.

– Солнечные батареи. И прибойная электростанция, на случай, когда нет солнца. И генераторы немного усовершенствовал.

Лазарев, как оказалось, перетащил материализатор в последнюю очередь. Сначала на базе изготовил батареи с проводкой, доставил их сюда. Батареи висели на соснах. На достаточной высоте. Где-то в песке тянулся к дому кабель от электростанции.

Вечером мы снова плавали в море. За день вода прогрелась. Было ощущение, что купаешься в теплом молоке. И вылезать на берег совершенно не хотелось.

Теперь я начинал понимать друга, у которого не виделось никакого желания покидать это место. Если и имелся где-то в наших мечтах рай, для многих он выглядел именно так.

Наутро после завтрака Павел снова заставил мои нервы немного пошалить.

– Сиди здесь, – сказал он. – Сейчас кое-что покажу. Только не делай резких движений.

Заинтригованный, я в недоумении уставился на дверь кабинета, за которой скрылся Лазарев. Через минуту дверь открылась. На пороге комнаты стоял человек, которого я где-то когда-то встречал.

– Ну как? – спросил он голосом Пашки. Затем щелкнул по экрану браслета и спросил уже другим голосом:

– А теперь узнал?

Голос я узнал. Когда-то довелось несколько месяцев поработать вместе с его обладателем. Передо мной стоял вылитый Николай Ряскин, командир второй миссии на Хоросе. Высокий, похожий на медведя. С добродушным взглядом.

– Ну ничего ж себе. – Только и смог сказать я. Сходство было абсолютным. Даже для меня, который знал Ряскина достаточно хорошо.

Мой друг сконструировал еще один прибор, который позволял его обладателю становиться другим человеком. Действие прибора состояло в подробном сканировании воспоминаний мозга на предмет общения с тем, в кого хочешь преобразиться. Затем все параметры переносились в память преобразователя (так назвал Павел свое изобретение). Прибор умещался в браслете в виде дополнительной программки.

Я сразу вспомнил сказки про то, как хлопнулся Иванушка об землю, и стал… Кем же он там стал? Кажется, ясным соколом. Что ж, мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

– И часто ты здесь перевоплощаешься? – спросил я.

– Да нет. Незачем. Решил просто похвастаться.

Я рассказал другу, как немного поработал над его изобретением. Увидел заинтересованность, и разговор мы продолжили у компьютера. Поделился своими наработками и получил от изобретателя оценку трудам:

– Ты знаешь, неплохо получилось. Кое-что мне и в голову не приходило.

Затем нам предстояло ознакомление с окружающей местностью, которое пришлось провести пешком. На лошади я вообще не сидел ни разу, а уж тем более без седла. Все передвижения здесь осуществлялись почему-то именно таким способом. Планета и ее обитатели, разумеется, имели представление о современных средствах транспортировки. Однако, по словам Павла, пользовались ими только в случае крайней необходимости. Старались жить в гармонии с окружающим миром.

Через полтора часа ходьбы по широкой тропинке вдоль морского берега под защитой леса от солнечных лучей мы увидели небольшая деревушку, вытянувшуюся вдоль побережья. Деревянные дома стояли в тени сосен. Всего их насчитывалось около двадцати.

Впоследствии я узнал, что именно в таких компактных поселениях обитало большинство жителей планеты. В отличие от землян, давно обустроившихся в мегаполисах. На земле, конечно, существовало сельское хозяйство. Но все фермы были настолько автоматизированы, что процессом спокойно могла управлять небольшая семья. Что, собственно, и происходило. Такие люди сохраняли прежний размеренный уклад жизни, можно сказать, наслаждались ей. Никуда не спешили. И их было мало.

Процесс урбанизации, начавшийся с конца ХХ века, неумолимо взял верх к нашему времени. Тогда, в самом его начале, многие ученые и политики били тревогу – село вымирает! Нет, как оказалось, не вымирает. Это неизбежность с развитием науки и техники. И если в начале того же ХХ века без усилий большой группы людей никак нельзя было справиться с выращиванием и уборкой тех же зерновых, содержанием скота, птицы, то к последней четверти того же столетия роль механизмов начала отчетливо вырисовываться. Что говорить про наше век, когда двое-трое фермеров при помощи автоматов собирали урожай, кормивший не только их семью, но и миллионы других.

Здесь, конечно, стоит сказать и о том, какую негативную сторону открыла нам вся эта автоматизация. Вместе с развитием техники развивалась, например, такая наука, как генная инженерия. Урожаи всех культур были, конечно, при ее помощи защищены как от вредителей, так и от природных катаклизмов. Но вся сельхозпродукция изменила свои характеристики. Стала несколько синтетической, что ли. И уже в наше время то, что мы помнили по детству, осталось только воспоминанием.

Одним словом, люди победили природу, но вместо натуральной продукции создали суррогаты. И если это победа, то Пиррова. Как-то так.

Наука наша дошла до того, что пищу можно теперь было получить и из материализатора, который попросту брал из атмосферы необходимые для приготовления элементы. Сейчас эти приборы применялись в основном в космонавтике. Но многие считали, что со временем они заменят для нас продукцию фермеров. Вот оно – будущее человечества. Как по мне, такое будущее все больше отдаляло нас от первооснов.

Вот почему мы не могли на Земле слиться с природой. Достижения науки попросту изменяли человеческий организм. Желудок не способен был уже принимать натуральную воду и пищу. Кожа – соприкасаться с природными водоемами. Ну и так далее. И мне начинало казаться, что чем больше человечество развивало свои возможности, тем большую цену платило за такое развитие. Страшно представить, что может произойти после нас. Когда ресурс Земли исчерпается. И, похоже, ждать осталось недолго.

Хотя, если взять ту же нефть в качестве примера, кое-какие положительные моменты будущего можно уловить. Когда выкачали все ее запасы, а случилось это к концу 21 века, катастрофы никакой не наступило. Может быть потому, что двигатели внутреннего сгорания к тому моменту безнадежно устарели. На смену им пришли новые, совершенно другие технологии. К этому времени изменились взгляды и на многие фундаментальные постулаты физики, что и позволило новой технике появиться.

Злые языки, впрочем, поговаривали, что все эти технологии разрабатывались еще на заре появления ДВС, и что существовали определенные силы, которые внедрению альтернативной техники попросту препятствовали. И мне всегда казалось, что это мнение не лишено было основания. Если вспомнить из истории, как развивались крупнейшие нефтегазовые корпорации, то сомнения только увеличивались. А уж если еще привести на память и криминальные сводки на рубеже двадцатого и двадцать первого веков… И продолжить рассматривать их к концу этого временного отрезка. Когда корпорации уже понимали, что ресурсы на исходе и продолжали всячески стопорить внедрение новых технологий. Отвлекали, так сказать, внимание общественности. Вспомните хотя бы историю с компаниями того же Илона Маска, «Теслу» которого эти самые корпорации использовали, как способ дискредитации самой идеи доступного электромобиля.

Немногие смогли взглянуть на ситуацию с позиции будущего, перестроиться. Стать во главе прогресса. Большинство из известных в прошлом столетии нефтегазовых гигантов попросту канули в небытие. И та же «Тесла» вместе с ними. Потому что появились действительно доступные решения.

– Не лежал никто из нас тогда на берегу без сознания, – сказал Лазарев, когда мы уже почти подошли к деревне. – Шлемы сняли и работали на свежем воздухе. Пока Ряскин не заметил. Он ругался и кричал на всех, приказал сразу же возвращаться на базу. И всех на карантин посадили. Простуда у некоторых потом проявилась. В легкой форме. А больше ничего экстраординарного.

Мы направились к одному из домов. Здесь было всего две улицы, если их можно так назвать – дома стояли напротив друг друга в шахматном порядке.

Местное население от землян почти ничем не отличалось. Все выше среднего роста, с отличной комплекцией – подтянутые, стройные. Удивляться нечему – они живут в гармонии с окружающим миром. Трудятся, развиваются. Дети поглядывали на меня с любопытством – к Павлу успели привыкнуть и считали за своего.

В каждом дворе свое хозяйство, вроде того, какое имелось у моего друга.

Позже я узнал, что одиночные поселения здесь – не редкость. Вроде хуторов на Земле. А города на Хоросе были небольшими, компактными. Но большинство людей все же обитали в сельской местности. В городах сосредоточились производства, научные разработки. Взаимодействие с селом было самым тесным.

Планета жила по законам самоуправления. В доме старейшины деревни – Альберта – нас ожидал теплый прием. И не только потому, что все тут были гостеприимными. Лазарев оказывал знаки внимания Лее – дочери Альберта и Норы, а та отвечала взаимностью. Вот она, причина, по которой Павел никуда не желал возвращаться. И, глядя на его избранницу, я отлично понимал своего друга. Лея являла собой тип миловидной девушки. Едва взглянув на нее, невозможно было не почувствовать симпатию. Подсознание иногда с первого раза подсказывает, что человек – с чистой душой. Шатенка, роста чуть ниже среднего. И к тому же умевшая поддержать разговор, с чувством такта и собственного достоинства.

На Земле такие девушки были в наше время редкостью. Процесс феминизации, который начался в конце ХХ века, подчас принимал совершенно уродливые формы. Стремление женщин первенствовать во всех сферах сыграло позднее с обществом злую шутку. И с институтом семьи также. И большинство мужчин оказалось просто не готовы к такому повороту событий. Развитие коммуникаций и технологий усугубили эту проблему. Только лет десять назад все эти болезни общества стали сходить на нет, а между полами начал устанавливаться тот обычный вид общения и взаимодействия, который и присущ развитому обществу.

Помню, как прадед рассказывал историю из времен своего пребывания в университете. Как-то к ним приехали в аудиторию молодые американцы – парень и девушка. И интересно было наблюдать, как американка держала себя и подавала – с агрессивной уверенностью в собственном превосходстве, без малейшего намека на какие-либо уступки в праве на первенство. Ее спутник, впрочем, этого не оспаривал. Стоял себе рядышком молча. Зажатый и забитый. Прадед тогда еще поразился такому их поведению. А через время оно стало повсеместным. Дошло до того, что мужчины на Западе стали даже опасаться оставаться в лифте один на один с дамами. Боялись обвинения в домогательствах. В общем, как сказала бы моя прабабка, ужас что творилось. И это только один из примеров такого рода.

В том числе и из-за причин такого бурного исторического прошлого женщин в космические экспедиции старались не брать. Еще на заре пилотируемых полетов тенденция эта уже прослеживалась. А сейчас стала почти законом. Они, впрочем, не обижались. Хватало работы на Земле, кое в чем мужчин и превосходили. И это не оспаривалось.

А Лазарев подошел как раз к такому возрасту, когда по нашим меркам традиционно создавали семью. Тридцать пять лет. Что ж, глядя на Лею, я понимал – дело за этим не станет.

В гостеприимном доме Альберта и Норы за пару часов общения мы успели перезнакомиться почти со всеми жителями деревни. Они под разными предлогами заходили в дом старейшины, подсаживались за большой стол. Беседовали неспешно. Я снова отметил, что на лицах удивительным образом отражалось выражение собственного достоинства вместе с уважением к собеседнику. Здесь никто никого не перебивал. Ждали, пока человек закончит изложение своих мыслей. Только тогда начинали говорить сами. Никто не давал друг другу непрошеных советов. И никто не повышал голоса.

И детей не прогоняли. Они заходили вместе с взрослыми, также присаживались к столу. Разве что в беседе участия не принимали. Больше слушали. С ними обращались, как с равными. Дети это понимали и старались показать своим поведением, насколько ценят такое отношение.

Деревня располагалась в тени сосен. На берегу находился причал, несколько лодок. Лодки эти представляли собой продукт современной науки. Небольшие мощные судна на магнитном ходу. На них передвигались по морю, если возникала такая потребность. С них ловили рыбу. Рыбу потом отправляли в здание переработки, располагавшееся дальше вдоль берега, через сотню метров после крайнего дома деревни.

За деревней начинался лес. Тот самый лес, по которому я шел от базы к Лазареву. Здесь была его окраина. Дальше на восток, за рыбной переработкой, виднелись заросшие травой пустоши. До следующего поселения было достаточно далеко. Пустоши предстояло со временем освоить. Насадить какой-нибудь культурой. Или продлить лес. Поселенцы еще не решили. «Что скажет планета», – сообщил мне на этот счет Альберт во время импровизированной экскурсии, на которую мы отправились с его помощником – Владом, жившим по соседству. Пашка от экскурсии, по понятным причинам, уклонился.

На севере, за лесом, на расстоянии с полкилометра. находились сельхозугодья и строения ферм, ангары с техникой, мастерские, а также производственные помещения. Здесь сортировалось и упаковывалось все для города. Дальше виднелась дорога, по которой увозились в город местные продукты и привозили нужные механизмы.

Посреди леса возвышалось массивное здание из желтого кирпича. Туда мы собирались наведаться в последнюю очередь. Дворец Единения, как пояснил Старейшина. Посещение Дворца было главной частью сегодняшней дневной программы.

К концу дня во Дворец собрались все жители. Происходящее здесь оставило у меня двоякое впечатление. Не сказать, что действо представляло собой некую религиозную форму. Но и обычным это мероприятие назвать нельзя.

Свой Дворец присутствовал в каждом поселении на Хоросе. А в городах – в каждом жилом квартале. Здесь отмечали любые мало-мальски значимые события в жизни общины и каждой семьи. В главном зале был установлен круглый стол, где все рассаживались. Старейшина зачитывал отрывки из истории планеты. Рассказывали о прожитой неделе. А потом, взявшись за руки, благодарили природу за единение, за прожитое время. И просили содействия на будущее. Примерно так это выглядело.

Как по мне, все это напоминало собрания анонимных алкоголиков. Такие собрания, кстати, практиковались у нас до сих пор. Причем, пользовались определенной распространенностью.

Я за столом поделился со всеми своей историей появления здесь. А потом вместе со всеми поблагодарил планету и попросил содействия на будущее. На всякий случай.

– Ну расскажи, пожалуйста, про вчерашнее, – обратился я на следующий день к Лазареву, после того, как мы вернулись в его дом. – Неужели во Дворце все серьезно?

– Сам думал поначалу, что нет. Пока планета не ответила мне.

– Как ответила?

– Поймешь потом. Когда ответит тебе.

Было видно, что на эту тему говорить он больше не хочет. А раз так, пытать бесполезно. Если все это похоже на веру, то оскорблять его чувства в мои планы совершенно не входило. Поэтому дальнейшие расспросы я свернул. Может и правда, ответит Хорос. Только я пока ничего у него не спрашивал.

Следующие пару недель я наслаждался жизнью в месте, которое можно было бы и вправду назвать раем. Плавал в море, сидел за компьютером Павла, гулял, проводил кое-какие исследования. В общем, отдыхал, работал, размышлял. Лазарев при этом каждый вечер уезжал известно куда на лошади, и возвращался уже ближе к полуночи, когда я крепко спал.

Через две недели я окончательно убедился, что этот мир моим стать не сможет. Я попросту не видел никакого смысла здесь оставаться. Домом я считал Землю. Пусть потерявшую первозданность. Пусть лишенную многих здешних красот. Но то было место, где я родился и вырос, многое познал и кое-чего достиг. Место, где жили родные люди. И я, пожалуй, впервые понял, что такое настоящая тоска по родине. И с того самого момента начал обдумывать, как вернуться. Несмотря на то, что на базе меня поджидала верная гибель. Мозги даны нам природой и для того, чтобы выходить с честью из сложных ситуаций. Впрочем, моя ситуация – не просто сложная. Безвыходная.

С этого времени я стал плохо спать по ночам. И так продолжалось несколько дней, пока, наконец, в голове не начали прорисовываться некоторые соображения. Обдумывая и развивая их, я пришел к выводу, что положение не такое уж безвыходное. Если Лазарев поможет мне, кое-что да может и получиться. Надо только хорошенько все обмозговать с ним.

А Павел, несмотря на занятость амурными делами, мое состояние, как оказалось, замечал. До поры он не спрашивал ничего. Ждал, пока я сам не поделюсь.

Я вспомнил, как выматывало нахождение на изоляции на базе, сравнил со своим нынешним состоянием. Сейчас меня угнетала не неопределенность положения, а вынужденное бездействие. Один к одному. Но начинать какие-то дела без тщательного планирования – бессмысленно. Нужно набраться терпения.

Когда я поделился своими мыслями с Павлом, он долго сидел, ничего не говоря. Обдумывал. Высказал мне свои мысли. И решено было действовать.

– Я так и знал, что ты здесь не захочешь оставаться, – сказал мне Лазарев. – Жаль, могли бы вместе таких дел наворотить на пользу планете.

На следующий день мы отправились к базе. Вернее, к ее проекции в этом измерении. Дом из желтого кирпича все так же стоял среди леса, а напротив, отделенный тропинкой, возвышался другой. Точно такой же.

Это проекция каюты Лазарева. Я не заметил ее, когда уходил. Поскольку материализатор Павла был далеко на тот момент.

Поднялся по винограду в окно, проник внутрь. В моем бывшем жилище ничего не изменилось. И датчики также находились на месте. Вслед за мной сюда поднялся и Пашка. Мы осмотрелись и приступили к первой части плана.

Браслет-коммуникатор работал как прежде. Связь с остальными участниками экспедиции существовала и в другом измерении. И несколько раз за время моего пребывания за пределами станции меня пытались вызвать Шестаков, Фомин и Глущенко, а также пара знакомых ребят из бригады инженеров. Разумеется, все звонки я игнорировал. Запеленговать же местоположение браслета в зоне действия материализатора было невозможно.

Через несколько дней попытки связаться со мной прекратились. Что ж, настало время самому позвонить.

Доктор не отвечал минуты полторы. Затем я услышал его настороженный голос:

– Да, Крис. Слушаю тебя внимательно.

Никакой радости в таком ответе, конечно, и не следовало ожидать. Для него я был изгоем, как, впрочем, и для остальных участников экспедиции.

– Привет, Иван. Как поживаешь?

– А где ты? – Фомин ответил вопросом на вопрос. – И что хочешь?

– Не соскучился за мной?

– Слушай, давай без шуток. У тебя смертельное заболевание. С каждым днем оно усугубляется. Надо выходить, Сергей. Надо лечиться.

– Ага. А лечить меня бластером будут? – не удержался я от возможности съязвить.

– Каким бластером?

– Ну, как моих ребят?

– Зачем ты так, Крис. Твои ребята тоже пропали. Так мне сказали. Я думал, они с тобой. А где ты находишься?

– Недалеко.

Врет же. Все он знает, что с нами случилось. Только для чего это нужно, я пока не мог разобраться.

Для меня важно было потянуть время, а Лазарев пускай повозится здесь с кое-какими приборами. Поэтому дальнейший наш разговор пошел по заранее намеченному сценарию. Я во всех подробностях рассказал Фомину, насколько плохо себя чувствую. Перечислил все симптомы и признаки, какие только смог придумать. Разумеется, не забывая о правдоподобности. В деталях расспрашивал, что делать. Так прошло минут десять.