Переход

Тогда я с интересом слушал рассказы прадеда. Потом, лет через пятьдесят, расширитель действительно стал массовым продуктом. До того – доступным немногим. Однако, сказать, что даже став относительно распространенным, он пользовался большой популярностью, нельзя. В основном прибор брали на дачи, а после техника и наука позволили решить вопрос с жизненным пространством более доступными способами. В общем, продукт нишевый, как сказали бы маркетологи.

Но Лазарев такой прибор для какой-то цели изготовил. Для чего – загадка. Еще одну загадку жизнь подкинула в тот самый момент, когда я открыл справочник с описанием и историей аппарата. В первых строчках значилось, что расширитель в 1995 году изобрел молодой российский ученый Даниил Лазарев.

Похоже, это был прадед Павла. Который в конце ХХ века был знаком с моим прадедом. Удивительные сюрпризы преподносит иногда судьба. Мы с другом жили на соседних улицах, наши родители знались с незапамятных времен. Выходит, и прадеды могли тоже приятельствовать. Нужно не забыть расспросить об этом деда. Когда вернусь.

Однако, сюрпризы на этом не закончились. Расширителя я в каюте Лазарева не нашел, сколько ни старался. Обычно прибор, насколько мне помнилось, представлял собой нечто вроде продолговатой пластиковой планки серого цвета, который закрепляли на косяке двери одной из комнат. К нему также прилагался пульт управления, плоская штучка с кнопками и экранчиком, такого же серого цвета. На пульте выставлялись нужные параметры, а сам расширитель работал от беспроводной электрической сети.

Ни прибора, ни пульта здесь не было. В рабочем компьютере Павла имелась только запись о команде материализатору. Ничего больше.

В технике я разбирался неплохо. Но, в случае, если сам чего-то не понимаешь, можно обратиться либо к знаниям человечества, содержащимся в базах данных, либо к человеку, который необходимыми знаниями обладает.

Я спросил про материализатор нашего главного инженера – Виктора Глущенко.

Виктор рассказал нечто такое, что помогло ситуацию прояснить. Поскольку он был в курсе всех, ну или почти всех достижений современной науки. Оказывается, незадолго до начала второй экспедиции на Хорос на Земле кто-то подал патент на усовершенствование расширителя. Кто именно, он не помнил. Обещал посмотреть. Прибор теперь мог иметь форму обычного накопителя, который позволялось вставить в соответствующее гнездо браслета связи.

– Ты понимаешь, что это означает? – спросил Глущенко.

– Мобильность?

– Именно так. Теперь с ним можно ходить, а не оставлять в помещении.

– А работать он тоже в разных местах будет, ну, в смысле, расширять?

– Нет. Там где он включается, пространство расширяется. А тебе для чего?

– Пока не знаю, – ответил я. Я и в самом деле пока не понимал, есть ли здесь какая-то связь с исчезновением Лазарева. – Возможно, это как-то относится к пропаже тех десяти, из предыдущей экспедиции.

– Держи меня в курсе, если что узнаешь, – сказал Виктор.

Я пообещал. А потом вернулся в бокс Павла и посмотрел историю действий с материализатором. Так и есть. На другой день после команды на изготовление расширителя мой товарищ дал прибору еще одно задание. Сделал себе новый браслет-коммуникатор. Ясно. Стандартные браслеты выпускались без картоприемников. Памяти хватало, дополнительных устройств не требовалось. Никто на эту запись особого внимания не обратил – коммуникатор вполне мог выйти из строя по разным причинам.

Ночь прошла плохо. Сначала вообще не мог уснуть, ломая голову над новой загадкой. Для чего это Пашке понадобился мобильный расширитель? Какое пространство он им собрался расширять?

Когда, наконец, заснуть удалось, мне начали сниться всякие кошмары. Вход в пещеру, мы трое не успеваем увернуться от массивных стволов падающих на нас деревьев. Долго вылезаем из завалов, уже без скафандров. Они разодраны в клочья, шлемы разбиты. А потом видим Лазарева при входе. Паша ставит над сводом свой браслет, включает его, машет нам призывно, и скрывается в пещере. Он тоже без скафандра. Спешим за ним, но когда добегаем, немного не успеваем – вход сдвигается, как в сказке про Али-Бабу, и мы тщетно пытаемся определить хотя бы место, где только что он находился.

Я проснулся в холодном поту, сердце учащенно билось. Несколько раз глубоко вдохнул, приводя показатели в норму.

– А что ты хочешь, болезнь еще не прошла. – спокойно говорил по связи Иван. – Организм у всех может реагировать по-разному.

С момента изоляции, напомнил доктор, миновало только четыре дня.

Мои товарищи при этом были в норме.

На следующее утро я решил вспомнить полезные навыки – заняться самостоятельным приготовлением пищи. Заказал материализатору поэтому не готовые блюда, а необходимые ингредиенты. Проводить время на кухне мне нравилось. Готовка помогала собраться с мыслями и разложить все по полочкам. Увлекал сам процесс. К тому же, всегда приятно питаться тем, что сделал сам. Не зря говорят, что большинство отличных поваров – именно мужчины. Так было во все времена.

А потом позвонил бортинженер.

– Угадай, кто подал заявку на патент новой модели расширителя? – спросил он.

– Лазарев?

– Ага.

Я, впрочем, не сомневался. Откуда бы иначе он мог знать о мобильном расширителе, если почти сразу после подачи заявки улетел сюда. Пашка был достойным продолжателем дела своего прадеда.

Впрочем, любой космонавт-исследователь имел на своем счету немало изобретений. Такова специфика нашей профессии, поскольку многое приходится отлаживать на практике. Разработчик не всегда имеет возможность предугадать, как поведет себя его детище в той или иной ситуации. Нельзя объять необъятное, как говорил Козьма Прутков.

Связь с Землей на Хоросе имелась. Особенность заключалась в том, что связь представляла собой односторонний формат. Не было такого, как показывают в старой фантастике, где космонавты общались с центром напрямую по видео. Реальность расстояния вносила свои коррективы. И если в пределах Солнечной системы еще существовала возможность как-то разговаривать не прерываясь, при условии, конечно, что все происходило с чудовищными задержками, то в межзвездном пространстве такого даже не представлялось.

Связь внутри нашей системы напоминала интернет первых времен. Для обстоятельной беседы требовалось достаточное время, поэтому многие приспособились говорить только необходимое. За пределами же влияния Солнца связь осуществлялась по методу Красовского. Путем передачи пакетного видео. Наговариваешь все, что нужно, аппаратура записывает и отсылает. Через неделю Земля принимает твой сигнал и реагирует. Соответственно, еще через неделю получаешь ответ. Разумеется, все зависит от расстояния. Для ближайших к земле звезд время доставки сообщения сокращается.

На Земле у меня был человек, к которому я частенько обращался за помощью. Саша Зерцало, коллега по Институту Дальнего Космоса. Бывший, можно сказать, коллега, поскольку я не работал в институте лет восемь. С тех самых пор, как стал космонавтом-исследователем. С Сашей мы поддерживали, впрочем, приятельские отношения. И ему я отправил сообщение с просьбой кое-что узнать.

А у меня в запасе – две недели, чтобы постараться найти ответ – зачем Лазареву понадобился прибор. И через три дня после этих двух недель завершался срок самоизоляции. Самое время для того, чтобы снова сделать вылазку и посмотреть, что представляет из себя та пещера, куда мы так и не успели попасть.

Шестаков, однако, отреагировал на мое предложение довольно сухо.

– Там видно будет, – сказал он с интонацией, отдающей пессимизмом. – Вы пока поправляйтесь.

Оставшееся время я провел плодотворно. Порылся в Пашкином рабочем компьютере, просмотрел и скачал себе последовательность аппаратных действий материализатора в его каюте. И занялся упорными вычислениями в своем кабинете. С утра и до вечера. С небольшим перерывом на обед.

К концу этих двух недель появилась и разработка – свой вариант носимого материализатора. И вариант браслета связи с гнездом под приборчик.

Проверил кое-какую информацию. Браслеты Лазарева и остальных девяти тоже исчезли из кают. И на связь после пропажи их обладатели не выходили.

К концу второй недели Саша прислал объемистое видеописьмо с прилагавшимися файлами.

– Серега, – сказал он мне с экрана, – тут все, что ты просил. Про первую экспедицию не особенно много получилось разузнать. Там не все так просто, как кажется. Из бывших на карантине никого не удалось найти. Непонятно как-то. А из не бывших никто по этому поводу ничего не говорит. Молчат, короче говоря. У меня такое ощущение, что им есть, что сказать. Но молчат. Ты сам как там? Давай, держись. Пиши, если что еще нужно будет.

Серега – так звали меня только друзья. Коллеги называли всегда Крисом. Производная от фамилии – Крестовский. Крис, не Крест. И на том спасибо.

Ответ Зерцало насторожил. И еще больше насторожило, когда поискал в справочниках сведения о тех, бывших в первой миссии на карантине. Все они заканчивались на моменте возвращения из экспедиции. Хотя про их коллег сведения имелись более подробные – чем они впоследствии занимались, где находились, какие выполняли работы.

Когда срок карантина завершился, Фомин по отдельности снова осмотрел всех нас. Облачен он при этом был в тот же костюм, что и при первом обследовании. А потом огорошил:

– Посидите пока еще недельку. Приказ командира. Нужно кое-что выяснить.

Что именно нужно выяснить, доктор не ответил. Вскользь упомянул только, что не все показатели пришли в норму.

И на мою просьбу уточнить, есть ли здесь связь с теми ребятами из первой миссии, ничего определенного не сказал.

Разумеется, у нашей пятерки такой вердикт Шестакова особого энтузиазма не вызвал. Да, конечно, приказ есть приказ. Только за три недели все уже порядком засиделись. Космонавт-исследователь – человек действия. И подбирают на эту работу людей с определенным темпераментом. Оставаться без дела нам противопоказано.

Наш план работ на предстоящую неделю в лабораторных условиях был исчерпан. Все уже выполнено за время карантина. В дальнейших перспективах значились только полевые исследования, которые, похоже, наступят не скоро.

Но для меня кое-какие дела нашлись. Я сверил свои разработки с тем, что прислал институтский товарищ. Частично внес в свои чертежи. Некоторые вещи не совсем выглядели понятными. С ними предстояло разобраться. И с удовлетворением отметил, что в каких-то деталях мои идеи оказались несколько совершеннее, чем в патенте Лазарева. Что ж, иногда себя можно и похвалить. Особенно, когда хвалить больше некому. Поскольку рассказывать о разработке пока особенно не хотелось. Нужно еще какие-то вещи довести до ума. И пару-тройку пунктиков проверить.

Чем я и занялся на следующий день. Не вылезал из-за рабочего стола несколько часов, пропустил обед. Зато к ужину все было готово. Завтра утром можно включать материализатор.

– А что у тебя с браслетом? – спросил на следующий день Глущенко. – Командир проверить попросил.

– Не нравится, как старый работает. – я почти поверил в то, что говорю. К тому же, все являлось в большей степени правдой. – Кое-что усовершенствовал. Если интересно, могу рассказать поподробнее.

– Хорошо, так и доложу. Расскажешь, когда карантин у вас закончится.

Весь оставшийся день я наводил порядок в своем рабочем компьютере, перекачивал с него на браслет нужную информацию, даже подчищал файлы. Подсознание смутно твердило, что если Пашка никаких следов после своей работы не оставил, значит мне и подавно стоит так поступить. Хотя бы на всякий случай. Уж интуиция подводила меня редко.

Когда на следующее утро я зашел в каюту Лазарева, большинство обитателей базы еще спали. Шесть утра по местному времени. Подъем по расписанию через час. Не знаю почему, но мне показалось, что чем раньше сделаю то, что наметил, тем будет лучше.

Я включил на пульте браслета материализатор, ввел нужные параметры. И ничего не произошло. Пространство не изменилось, комнаты не расширились.

Внезапный громкий вой сирены заставил меня вздрогнуть. Всегда пугаюсь от неожиданных резких звуков. После небольшого ступора я быстро выключил прибор, но сирена не умолкала. Я выскочил в коридор, оставив дверь в каюту Пашки незатворенной. Бросился к своему кабинету. Открывая вдруг ставшую тяжелой и неподатливой дверь, соскальзывая в спешке руками по ручке, с ужасом успел заметить нереальность происходящего в коридоре.

Ребята из моего отряда повыскакивали на вой сирены, спросонья пытаясь сообразить, что происходит.

– Назад! Прячьтесь! – кричу им я. Моего крика никто не слышит. Вой все перекрывает. И я вижу сквозь накрывающую волну страха, как в дальнем конце коридора из выхода в другие отсеки бегут к нам люди отряда космодесанта во главе с командиром базы. И у всех в руках боевые бластеры. Которые стреляют. Уже закрывая дверь, отмечаю, как падают мои товарищи.

У меня пять минут для того, чтобы успеть. Если только расширитель работает. Если нет – мне конец. Дверь взломают ровно через пять минут. Именно столько времени понадобится их приборам, чтобы расшифровать код и зайти в каюту. По-другому дверь не откроешь. Взорвать ее нельзя – никакая земная техника не сможет это сделать. Слишком прочный материал. Взрыв просто разворотит коридор станции.

Трясущимися руками я настраиваю прибор. Внимательно слежу, чтобы не упустить ни одного параметра. Время буквально летит. Пытаюсь не зацикливаться на этом. Кажется получается. Нажимаю ввод и кнопку пуска.

В моей каюте расширитель заработал. Гостиная на глазах становится в три раза больше. Расширенное пространство четко отделяется от старого – на полу нет коврового покрытия. Лихорадочно перетаскиваю туда рюкзак с личными вещами. Рабочий комп легкий, но требуется время, чтобы забрать его из кабинета. Наконец, самый трудный этап. Материализатор. Он в кухне, тяжелый. На подставке, которую я и волочу по полу, обдирая руки о косяки дверей, сминаю мешающее ковровое покрытие.

Наконец, прибор на месте. Перебегаю границу действия расширителя, набираю на браслете пару комбинаций. Все. Падаю в угол, чтобы отдышаться.

Теперь я в совершенно изолированном помещении – той части гостиной, что возникла после работы прибора. Между мной и остальной частью капсулы прозрачная стенка, похожая на стекло. Перейти назад можно только при помощи моего расширителя. Чтобы изготовить такой же, нужно быть мной. Или Пашкой Лазаревым. Или воспользоваться нашими наработками. Но этого мало. Чтобы сгенерировать код, дающий команду на открытие стенки, понадобится лет пятьсот работы самого современного искусственного интеллекта. И то не факт, что получится. Вот почему в каюте Павла мой прибор не сработал. Поле действия было перекрыто Лазаревским расширителем. Два аппарата не могут работать в поле действия друг друга. И у них разные коды. Всегда.

Мысли пролетают мгновенно. В этот самый момент я вижу, что дверь в каюту им наконец-то удалось открыть. Вижу перекошенное лицо Шестакова. Вижу людей из десанта. В руках у всех действительно боевые бластеры. Оружие, из которого убили моих ребят.

С той стороны каюта представляется в обычном виде. Стена гостиной на месте. Все как прежде.

– Ищите, – кричит командир. Бойцы разбегаются по всем комнатам. Шестаков в гостиной. Он понимает, что меня здесь нет. Никто не знает, в какой комнате прибор сработал.

– Ушел, сволочь. – Всегда спокойный, здесь командир открывается мне с совершенно иного ракурса. Таким его видеть не приходилось никогда. Он озлоблен, и, похоже, чем-то напуган.

– Крис, – кричит он мне, – ты здесь, я знаю. Ты не должен уходить. Ваша болезнь смертельна. Ты должен вернуться. Только на Земле тебя вылечат. Вернись. Это приказ.

Так он кричит еще минут пять. То упрашивает, то угрожает. Взывает к моему чувству ответственности за свою жизнь. За жизни других тоже. Люди по ту сторону меня не видят и не слышат. Я их – да. Но я застыл и боюсь пошевелиться. Я не хочу умирать прямо сейчас.

Как же, вернись. Если бы я не видел гибели ребят, может и повелся бы на все эти увещевания. Но теперь выйти – значит погибнуть после выстрела из бластера. Наверное, это произойдет быстро.

Нет, я все же поживу еще немного. Разберусь, что с болезнью на самом деле. Тем более, никаких симптомов уже не проявляется. Да и всяко лучше умереть не от их выстрелов.

Я вижу, как Шестаков грязно ругается.

– Да и шут с тобой, – кричит он. – Все равно подохнешь.

Сплевывает и уходит. Десантники следуют за ним. Следующие полчаса я провожу в прострации. Такова реакция организма на все происшедшее. Ноги и руки трясутся, и эту дрожь ничем не унять. Пусть себе. Все равно никто не видит. Даже не пытаюсь взять себя в руки.

После в каюту приходит Глущенко со своей бригадой. Устанавливают датчики по всем комнатам. Маскируют, чтоб не бросались в глаза. Вот почему сирена сработала. Не просто на движение, а именно на действие расширителя. Любое действие.

Значит, Пашку ждали. И он, скорее всего, жив. Неужели правда? Это умозаключение окрыляет меня. Ничего, господин Шестаков. Мы еще повоюем.

Выходит, путь назад мне пока закрыт. Что делать дальше, тоже неясно.

Я достаю из рюкзака паек и обедаю. Аппетита, конечно, нет. Успокаиваю себя тем, что нахожусь в безопасности. Действия? Понадобится время, чтобы обстоятельно все обдумать. Утро вечера мудренее. Подкладываю под голову рюкзак и проваливаюсь в мутную дремоту, переходящую в тревожный сон.

Чуть раньше, когда новый браслет был готов к изготовлению, мне на ум пришло внести в него еще кое-какие усовершенствования. Функцию запрета передачи данных о своем состоянии и местоположении. Сигнал входящего звонка заменить на вибровызов. И включить защиту от пеленгации. Все происходило путем набора пары комбинаций на виртуальной клавиатуре.

Руки еще дрожали, когда проделывали эту несложную операцию. Глаза закрывались от усталости. Вот теперь база не видела, где я нахожусь. Так оно надежнее. Техника должна верно служить только ее владельцу. А сейчас можно перевести дух. С этой мыслью сон совершенно одолел меня.

Сон отпускал постепенно. Как огромное ватное одеяло, он навалился и окутал тревожной дремотиной, сулящей не отдых, а заполняющей организм еще большей усталостью. Такое бывает, когда предыдущий день приносит массу не вполне положительных впечатлений. Всю ночь я отчаянно закрывал дверь в свою каюту. Ничего не выходило. И я снова и снова видел коридор, Шестакова и десантников, расстреливающих мой отряд. После командир подходил ко мне, отбрасывал бластер, протягивал руки к моей шее и душил меня с выражением величайшего наслаждения.

Проснулся я от нехватки воздуха. Издал даже громкий всхлип. Испугался. К счастью, звуки дальше расширенного пространства не проникали, тут же напомнило подсознание.

В моей каюте уже вовсю возились люди из вчерашней команды. Прибирали помещение. Я увидел издалека, как в прихожую затаскивают новый материализатор, заносят рабочий компьютер.

Потом приходили техники из бригады Глущенко. Что они делали, из гостиной видно не было. Приборы расставили на прежних местах.

Теперь многое стало проясняться. Похоже, для Земли будут передавать версию с нашим бесследным исчезновением. Как с прошлой сменой. Вот только поверит ли им Земля?

Догадки подтвердились, когда человек из инженерного отряда обошел все комнаты, фиксируя обстановку на камеру своего браслета. Явно для отчета.

Старший техник Миша Белькевич. В прихожей он вдруг подошел к моей прозрачной стенке и пару минут смотрел прямо на меня. Я застыл и постарался даже не дышать. Потом понял, куда он смотрит на самом деле. В иллюминатор каюты. Что там может быть интересного?

Я осторожно встал на ноги, подошел к окну и тоже выглянул. Там, за окном, шумел сосновый лес, вдалеке виднелась неширокая речка, а мимо базы проходила хорошо утоптанная тропинка. Пейзаж явно не Хороса. Обычный земной пейзаж. Такой, как например, в Оптиной пустыни, куда дед возил меня в детстве.

Только сейчас до меня дошел смысл ситуации. Я смотрел не из иллюминатора базы. Из окна. Натурального пластикового окна, левая створка которого была к тому же еще и закрыта москитной сеткой. И смотрел я на пейзаж, для данного места непривычный.

Явный результат работы расширителя. Продукта земных технологий. Я тут же потянул за ручку и открыл створку настежь. Минут пять с наслаждением дышал свежим сосновым воздухом. Стоял и любовался пейзажем.

Окно находилось примерно в паре метров от поверхности. Я выглянул наружу. Стенка из желтого огнеупорного кирпича, уходившая вверх тоже метра на два. По стенке вьется дикий виноград. Вся эта сторона в нем. А сама стена шириной метров десять.

Все-таки надо проявлять осторожность. Я вытащил из рюкзака респиратор, тут же надел. Мало ли что. Здесь не Земля. Я на Хоросе. Только в каком пространстве, пока неясно.

В боксе между тем навели порядок и ушли. Так-то оно спокойнее – можно и позавтракать. Сухой паек из рюкзака. Им я запасся основательно. Самым лучшим, по собственной рецептуре. Не знаю, что толкнуло меня позавчера дать команду материализатору изготовить хороший запас провизии. Сегодня можно с удовлетворением отметить, что предчувствия меня никогда еще не подводили.

После завтрака я повесил рюкзак на спину, открыл створку окна, и спустился по виноградным веткам вниз, предварительно затворив половинку окна за собой. Москитную сетку пришлось оставить в комнате.

Виноград у земли рос довольно давно, похоже, не меньше пятнадцати лет, поэтому его ветки и ствол без труда выдержали мой вес. Окно еще не заросло листьями. Значит, по нашим меркам, сейчас самое начало лета. К его середине в зеленых побегах была бы вся стена. Ее попросту нельзя было бы различить.

Снаружи моя капсула представляла из себя старый дом из желтого огнеупорного кирпича, увенчанный черепичной крышей. Красной. Я обошел вокруг, подергал входную дверь с противоположной стороны. Там, где у каюты был вход. Заперто. Изнутри. Снаружи ни замочной скважины, ни картоприемника, ни чего-либо похожего. Попытался приложить к месту под ручкой браслет с командой из специального приложения – результата ноль. Что ж, значит сегодня эту дверь не открыть. Отложим на неопределенное время желание посмотреть, что находится в каюте в другом измерении.

Я пошел по течению реки. По идее, она должна бы куда-нибудь впадать. В нашей реальности в том направлении было море, а что расположено здесь – посмотрим. Идти было комфортно. И не жарко – в тени сосен, окружавших тропинку с обеих сторон. Земля выглядела утоптанной. По всем признакам, по тропинке ходили регулярно. Значит, есть надежда встретить кого-нибудь.

Пели птицы. Судя по всему, в этом мире имелась не только растительность. Пару раз на глаза мне попалось животное, похожее на земного ежа. Еж неспешно пересекал тропинку, совершенно не испугавшись моего появления. И насекомые летали тоже.

Часа через полтора неспешной такой прогулки моему взору предстала опушка леса. Дальше шел песок – метров двадцать. И берег моря. Там, где заканчивались сосны, почти у самого песка, стоял деревянный дом размером примерно с тот, который я не так давно покинул. Дверь была приоткрыта. Я шагнул на крылечко, украшенное резьбой, почувствовал прохладу из коридорчика.

Свист позади испугал. Довольно резкий звук, который всегда вводит в ступор, хоть внешне это не всегда проявляется.

Но испуг быстро прошел. Поскольку свист этот я знал очень давно. Так свистеть мог только мой лучший друг.

– Так и заикой можно остаться, – сказал я, оборачиваясь.

– Тебя оставишь, как же. Сам останешься.

Павел Лазарев стоял передо мной собственной персоной. Такой же, каким я всегда его помнил. Испытующе смотрел на меня пару секунд, как будто сканируя. Наконец, улыбнулся как обычно.

– Заходи, коль пришел. Будешь гостем. Респиратор снимай. Не нужен он здесь совсем.

Когда я недоверчиво потянулся рукой к респиратору, Лазарев широко улыбнулся.

– Я тебе больше покажу. Пошли.

Он направился к морю. На берегу скинул с себя комбинезон, разбежался и нырнул в воду.

– Присоединяйся!

На земле мы только в книгах и учебниках читали, что раньше люди плавали в морях и реках. После 2020 года проделывать подобное было строжайше запрещено. Угроза смертельной болезни – так твердили средства массовой информации и ученые, которым эти средства предоставляли слово. Так было написано во всех учебниках с первого класса. С тех самых пор купались только дома, в особым образом обработанной воде. Или в бассейнах. На станции тоже такой имеется.

Говорят, была раньше развита и индустрия отдыха на берегу моря. Отели и санатории. Разной степени комфорта. Сегодня они тоже сохранились. С бассейнами. Такие отели на самом деле стали появляться в начале 21 века. Приезжаешь как бы на море, и все время отпуска проводишь, в само море ни разу ступив. Потому что в отеле бассейн. Странная традиция.