Полная версия
Байкал. Книга 3
Но недосуг сейчас размышлять, надо поспешать, сколько дней прошло, с битвы, сколько дней, как я здесь лежал, возвращая потерянную Силу, найти Аяю – это первое и главное, что я должен теперь сделать. Иначе жить я просто не смогу…
Я добрался до своего сгоревшего двора, надо же, вокруг дома и двора лес выгорел, но дальше огонь не пошёл, остановился, словно изгородью, словно тушили его кругом, а ведь мог бы выгореть до самого Авгалла, деревни и сёла погубить. Почему остановился? Удивительно, необъяснимо, но не теперь искать объяснений, я поищу их после и вместе с нею, я всё хочу делать только вместе с нею, потому что без неё я не могу даже вдохнуть полной грудью. Ещё и Эрик куда-то подевался…
Я залез в подпол, что был в подклети и остался цел, несмотря на провалившуюся сюда печь, но что сделается злату, хоть и в разломавшихся ларях. Набрав полные кошели, сложил в нашедшуюся котомку, которой уж лет сто, потому что карманов на погребальном моём одеянии, в которое я до сих пор был обряжен, предусмотрено, конечно, не было, и отправился к Авгаллу, ну, а откуда ещё я должен был начать свои поиски? От людей, Аяя всегда оставляет след, только надо его найти.
Спускаясь к Авгаллу, я снова застал почти пустые деревни по дороге, оказалось, все ушли хоронить царя Могула.
– От царь-то был, от добрый молодец, – с настоящими неподдельными горькими слезами говорила старушенция, оставленная приглядывать за мальцами, бегавшими вокруг неё с босыми пятками и жопками, и ещё несколько спали в зыбках по домам, а она обходила их, проверяя, и из сосок подкармливая, как сметливая доглядка. – От царь, ай-яй-яй… сроду таких на Байкале не быват, и впредь вряд ли народиться… Ить землю воедино собрал, и от ворога оборонил, от, парень, как теперя буим? Сынок-от, царевич, Кассиан, совсем отрок ишшо, как наладит жисть теперя?
– Ничего, советники найдутся, небось, – сказал я довольно равнодушно. Мне не править на тронах Байкала, а в советники я тоже отныне не пойду, Эриков внук, вот пусть и отправляется на государеву службу, помогает.
– Помощники-от найдутся, конешна, а как же, вестимо, охотников достанет, но ить… Такого, как Могул… мы сколь лет ждали, ай-яй-яй…
– Справится и этот, все справляются. Сын он своего отца, всё хорошо будет, – сказал я, уже спускаясь ниже за околицу.
– Буит… мож и буит. Токмо ить и предвечные Великие братья погинули теперь, как же Байкалу без их? Как без Галалия с Сингайлом, без Ария с Эрбином?
Я обернулся:
– Не погинули, бабка, не бойся, я – Арий, живой, как видишь, и Эрбин жив-здоров, ничего дурного не будет теперь, всем передай, всем, кого увидишь.
Она прищурилась:
– Верно баешь? Не морочишь старуху?
– Для чего мне тебя морочить? Верно говорю.
Но старуха была не проста, приглядывалась зоркими глазами:
– Смертная рубашка на тебе, чиво? А?.. Ты не призрак ли, вьюнош?
Я вернулся, подошёл с ней и протянул руку:
– Возьми мою руку, бабка, до ста лет жить будешь и помнить, как Ария руку жала.
Она заморгала растерянно, но сухая и тёплая старушечья рука становясь всё увереннее, пожала мою ладонь. Она заулыбалась счастливо.
– А вот рубашку ты мне новую дай, в этакой ходить живому человеку не след, – сказал и я, улыбнувшись ей.
Она принесла мне рубашку, ладную, хоть и посконную, но мне это было безразлично, лишь бы не саван, как до сих пор. Взяв его в руки, она поглядела опять на меня и спросила:
– Отчего кровь-от на ей? Рана-то вроде закрылася?
Я взглянул на свою грудь, рана закрылась, да, но чернела ещё свежим струпом на моей груди и немного ныла даже, хотя я не замечал, потому что не думал о ранах и вообще ни о чём, кроме главного. Должно быть, и на спине такая же… Бабка подтвердила:
– Есь, касатик, токмо пошире, чем впереди. В спину супостат ударил? От подлая душа… Слыхала я про мерзавца. Знаешь, што говорят, што голову отсёк ему Эрбин, а как хоронить-от собрались, тело уж сгнило вовсе, понимашь? Неча было в гроб положить. Быстрее прочих всех, будто он не со всеми в битве, а давным-давно помер. О как!
Тут в одной из изб закричал голодный младенец, и бабка поспешила туда, а я надел отданную мне рубашку, подпоясался простым шнуром, взял свою котомку и пошёл из деревни. За мной увязался чернявый малец, бежал, тряся маленьким удиком, болтавшимся из-под совсем короткой рубашонки и в лицо заглядывал.
– Дядька, а ты, правда, Арий? – спросил он, насмелившись, наконец.
– Так и есть. А ты кто?
– Облоухим кличут, – сказал малец, вообще-то странно, что говорит он так разумно, с виду ему не больше трёх лет.
Я остановился и сказал ему, вынимая золотую монетку из кошеля:
– Скажешь, что ты Вегор теперь, спросют с чего, а ты отвечай: Арий велел эдак звать. Запомнил?
Он взял монетку из моих рук, разглядел и, убедившись, что монетка необыкновенная, какой он ни разу в руках не держал, рассмеялся счастливо и ответил, кивнув:
– Запомнил, дядька Арий!
– А теперь беги, бывай здрав, малец!
Я продолжил, было, свой путь к Авгаллу, но вдруг остановил самого себя, нынче в Авгалле горький день, прощаются с великим царём своим, оценили, как потеряли, и погиб геройски, от ворогов царство оборонил, так что горевать будут долго, толпы в городе, и разговоров будет только о том, какой он был, как хорошо при нём было и как им, сиротам теперь быть-обретаться. После время будет порасспросить об Аяе, но не сей день. Сей день поговорить надоть с Эриком, почему сбежал он? Почему после всего оставил меня одного на камне заветном? Али знал что-то и нарочно ушёл, чтобы до меня успеть? Но где тогда он, Эрик?
Я направился к его дому, ежли не нашёл он Аяю уже, то там он, в своей долине с Игривой, Белой и Серой и сынком, куда ещё ему идти, это у меня всё разорено. А потому я дошёл до границ его владений, перелез, как обычно через громаду навороченных его чарами камней и осколков скал, и спустился в долину. Мне казалось, я не был здесь очень давно, прямо сотню лет, а ведь прошло-то не больше месяца с тех пор, как мы перед походом наскоро посетили его семью.
Долина как всегда представлялась настоящим земным раем: раскрытое небу и солнцу пространство, спрятанное от ветров при этом, берёзы, трава и цветы, шелестят листьями, колодец и ручей, срывавшийся, должно быть, ниже с утёсов водопадом, я ни разу к краю не подходил, как-то недосуг было. За домом я заметил куриц и петуха, важно расхаживающего между них, словно военачальник, завидев меня, он замахал крыльями и прокукарекал радостно и громко, то ли приветствуя меня, то ли возвещая хозяевам, что явился непрошеный гость. Но, видимо, второе, потому что вышла на крыльцо одна из неразличимых сестёр и, увидев меня, всплеснула руками и поспешила назад в дом, сообщить. Странно, что они не на воле, погода стоит чудесная, здоровы ли?
Впрочем, скоро всё объяснилось: на крыльцо, не торопясь, вышел Эрик, а из-за его спины выглядывала Игрива, и одна из сестёр с Заряном на руках. И ребёнка было странно видеть таким маленьким до сих пор…
– Галалий! – притворным голосом произнёс Эрик и усмехнулся как-то гадко. – Рад видеть здоровым.
Странно, отчего мне кажется, что он вовсе не рад мне? Сроду Галалием не звал, только в издевку. Почему так холодно посверкивают его глаза? Что могло случиться за это время?
– Погостить? Али причина какая? Дом отстроить помочь тебе наново? – сказал он, всё же сделав пару шагов с крыльца мне навстречу. – Заходи, отведай трапезы с нами, не погнушайся. Ну-ка, Серая-Белая, соберите-от на стол, и мёду и вина достаньте, Галалий вино любит, особливо зелёно.
До чего же странно говорит он, и смотрит так, как я давно уже не помню. Я не стал спорить, пусть собирают на стол, я пока хотел переговорить с братом. Но Игрива будто нарочно не отходила от него, уцепившись за локоть, словно её кто-то подучил не оставлять его со мной наедине. Но, думаю, так и было. На моё счастье заплакал Зарян, и она вынуждена была отвлечься, взяла малыша на руки и ушла с ним в дом, несколько раз недовольно оглянувшись, уколов меня злым взглядом через плечо.
– Ты что, Ар? Насупился, бледный. Тебе отдохнуть надоть, не то заболеешь, – сказал Эрик, как ни в чём ни бывало. Словно и не было последних месяцев, не было ни битвы, ни Завесы и его мольбы за меня или он думает, я не слышал их…
– Что с тобой, Эрик? Ты што, будто грибов дурных наелся? Мне чаялось, мы совсем по-иному говорили с тобой, – сказал я, заглядывая в его глаза поглубже, что там? Что он прячет опять?
Эрик засмеялся и опять поддельно. Что с ним?
– Много времени прошло, – сказал Эрик.
– Много? – изумился я, что он говорит? Али я ума лишился?
Но Эрик сверкнул глазами зло и, не выпуская кривенькую усмешку с губ, произнёс:
– Иногда, брат Галалий, и миг быват очень долог.
– Какой миг, что ты городишь опять? Что опять в ум себе забрал? В чём мою вину видишь перед собой? – я снова почувствовал себя без вины виноватым, как бывало уже чёртову уйму раз с ним. Да почти всю нашу жизнь с недолгими перерывами.
– Да ни в чём, Ар, конечно, твоей вины нет, – фальшивая ухмылка, наконец, растворилась на его лице и он, бледный от злости, проговорил: – никакой твоей вины нет в том, что сей день видеть тебя я не могу! И не смогу ещё много времени.
– Что? Ума ты лишился? Что случилось? И когда? – я не мог понять, что так злит его, что могло произойти за то время, коротко оно было или долго, как принёс он меня, на своей ведь спине нёс до места Силы, и вдруг… Что с ним сделалось там?
– Давно, однако, случилось, мно-ого лет уж тому, – прожигая меня глазами, проговорил Эрик. – На камне том, где ты… Где Аяю посвятил ты в предвечные… Что было? Всё мне показали, я всё видел.
– И что?! – изумился я. – Боги… Чего ты не знал? Чего не видел? Она жена мне многие годы…
– Жена?! Жена она тому, кто сегодня в землю навеки вечные ложится, Марею! А тебе не была, самоуправно ты…
– Ты мне… – я задохнулся. – Ты… Ты пенять мне будешь?! Ты вор! Ты охальник и насильник чёртов!
Эрик выпрямился и, дрогнув ноздрями, проговорил вполголоса:
– Тише ты! – и обернулся на крыльцо. – Орёшь, как безумец! Явился с лица как есть чумовой, лохматый, полуодетый. Чего ты хочешь?
Я тоже выпрямился, отступая немного.
– Мне… я считал, ты…
– Ты думал, я с тобой Аяю искать понесусь по Байкалу? И понесся бы, а далее? – едва слышно, задыхаясь от злости, клокочущей у него в горле, проговорил он. – Думаешь, найдём, и я вас благословлю в воду Байкальскую войти? Поздравлю, красного угощения отведаю и подарками на свадьбу вашу одарю?.. Ты в уме ли?
Действительно глупо получалось, очень глупо, и я сам в странной, конечно, безумной надежде явился к нему. Всё вернулось на свои места, как было всегда, все наши десять с половиной веков, передышка-замиренье вышла лишь на время смуты и нашествия, теперь же, когда всё позади, когда… Теперь мы опять врозь?
– Врозь-врозь, – зло подтвердил Эрик, отворачиваясь снова к дому, поглядывая, не маячат ли нам трапезничать.
– Что ж ты у Смерти-от меня отнимал? – с обидой проговорил я. Ей-богу, мне казалось, я как в детстве зареву, вот слабость какая овладела. – Отпустил бы, тем паче самого тебя не трогал никто!
– Теперь не стал бы вымаливать. Тоже, знаешь, на волне братней любви с ретивым не справился. Али по привычке, что ты рядом где-то небо коптишь.
Я отвернулся:
– Ладно, што базланить напрасно, – проговорил я, превозмогая ком в горле. – Не станешь помогать мне?
– Помогать? Отчего же? Кров тебе, пожалуй, накормлю, да коня дам. Плащ тако ж. А боле никакой помощи в энтом деле не жди от меня, Ар. Я тоже не каменный и не трёхжильный. Найду её сам и тебе не отдам, не жди.
Он помолчал немного, будто сомневался, говорить или нет. Но всё же решил сказать:
– Она мёртвыми почитает нас, вот и утекла, надо людям объявиться, глядишь… Она сама и вернётся, – хмурясь, проговорил Эрик, похоже, жалея, что не промолчал. – Но не жди, что тебе уступлю и отдам её.
– Не отдашь? – я загорелся тоже. – Аяя не вещь, я говорил уже. Даже не царство, что можно воевать, взять, не дать. Не захотела с тобой быть и сбежала…
– Да к тебе-то не вернулась! – Эрик по рукоять вонзил в меня клинок своей ревности, отбивая мою. И добил ещё: – С Могулом, Мареем своим воспарила к небесам!
Я обернулся:
– Не стоит, Эр, я уж умер один раз от этого, не старайся…
– Ты умер?! Ты живой, я тебя спас!.. дурак, на голову свою… Это он, Марей, мёртвый, ужо и схоронили, небось…
– Вот потому и не старайся, не своди с ума меня, со смертью его и любовь та в землю ушла, – проговорил я, чувствуя, как теряю последние силы.
– Ушла! Как бы ни так! Мёртвые они сильнее живых бывают!
– Это… моё уж дело… – проговорил я, чувствуя, как темнеет перед глазами, как ноги вот-вот подогнуться, что со мной?..
– Ар… Ар… Ты што… ты… ч-щёрт!.. – только и услышал я его испуганный вскрик.
…Арик упал мне на руки, рана на груди открылась, пропитывая рубашку кровью, вот чёрт, такого ещё не было, чтобы после моего врачевания у кого-то вновь открывались раны. В страхе, что я всё же потеряю его, этого проклятого мерзавца, я закричал, чтобы бежали мне на помощь, хотя кто мог мне помочь? Мне, Сингайлу, могущему спасти кого угодно…
Глава 3. Счастье
– Аяя!.. – это Дамэ позвал от палатки, не видя меня. Голос его прозвучал испуганно и растерянно, как у ребёнка. – Аяя! Ты где?
Орсег обернулся и, отпуская меня из своей руки, так, что снова стало прохладно, сказал:
– Он… твой возлюбленный? Поэтому не хочешь замуж за меня?
– Нет, не возлюбленный, но я люблю его, он мне всё равно, что брат, брат у меня был дурной, а это же добрый, – сказала я.
– Ну, брат, то ладно, – улыбнулся Орсег. – Не спеши уезжать завтра, погоди ещё день на берегу этом?
– Зачем? – спросила я, чувствуя, что начала зябнуть без мощного объятия.
– Просто не спеши, сможешь?
– Если ты просишь, конечно, останусь.
Он засмеялся:
– Ещё и покладистая! Как не хотеть жениться на тебе?! Так не уезжай ещё рассвет и закат, и выходи завтра к воде, приходи днём, при свете. Придёшь?
– Приду! – крикнула я, поднимаясь назад на берег, где стоял Дамэ, пытаясь разглядеть меня на берегу. За спиной я услышала лишь плеск. Уплыл, надо думать, Повелитель Царь-моря и всех прочих морей.
Наутро мне казалось, что я видела странный сон, а Дамэ рассказывал Рыбе, что я ночью разговаривала с Царь-морем.
– Да не с Морем, с повелителем его, с Орсегом, – сказала я.
Они переглянулись, и Рыба сказала со вздохом, качая головой:
– Ну дожили, чё же… Осталось ещё с повелителями гор али там, небес начать балясить… Я не изумляюсь, а ты, Дамэ?
– Да и я, они же, энти, предвечные-от и с комарами и мухами, небось, балясить способны, эт мы с тобой, простые, ничё не слышим, не видим, и не умеем.
Они опять беззлобно посмеивались надо мной, делая вид, что не замечают меня.
– Да-ну вас! – отмахнулась я, усмехнувшись.
– Чёй-то?! – дурачась, обернулся Дамэ, делая вид, что не видит меня. – Ты слыхала чего?
И Рыба, принимая его игру, подхватила:
– И ты чегой-то слышишь, Дамэшка? Мож и ты закудесил, как наша?
– Ох, шутники-балагуры! – засмеялась я.
Меня тянуло опять спуститься к воде, думалось, что там будет? Не привиделось ли, правда, во сне, но их разговор подтвердил, что ни в каком сне мне не снился Повелитель вод. А потому я спустилась, замирая в невольном возбуждении, огляделась, но не увидела никого и ничего, что было бы похоже на ночного собеседника, посидев немного на нагретых солнцем камнях, глядя на совсем спокойную сегодня воду, Царь-море лишь вздыхало тихо: вдо-о-х и вы-ы-ыдох накатывали на берег неспешно, размеренно и, убеждая ещё раз, что дышит исполинская «грудь»… Я подумала, не искупаться ли снова, вода, тихая в маленькой лагуне, где я купалась вчера и такая чистая, голубая, почти такая, как в Байкале, но эта тяжелее, плотнее нашей, будто и не вода, но старшая сестра нашей байкальской воды. Я подняла уже руки к завязкам платья, но остановилась: если мне не привиделось вчера, и я разденусь донага… неловко показалось.
Нечего тут сидеть, глупости какие, придумала тоже, сказала я себе и направилась уже к ложбинке между камней, где всего удобнее было подниматься, как услышала снова знакомый уже урчащий голос:
– Не дождалась, уходишь?
Я улыбнулась, оборачиваясь, все же обрадовалась, что он явился, сама не ожидала. Орсег, стоявший теперь у кромки воды, рассмеялся. По его тёмной бронзовой коже потоками катилась вода, стекая с волос, с бороды, их он, впрочем, тут же отжал, привычным движением. При свете он оказался ещё красивее, чем вчера при луне, я не удивилась, что многие почитают его за Бога. Глаза, действительно оказались зелёными и пи том очень яркими, а улыбка белозубая и немного свысока, что при его великолепии и при том, что он властитель одной из главных природных стихий можно было ему простить. Впрочем, все предвечные гордецы, что удивляться, и я, должно быть, бываю такой…
– Решила, показалось мне вчера, – сказала я. – Али сон чудной пригрезился.
Он подошёл ближе, уже и сухой вроде весь:
– Да нет, я не сон. А вот ты… Ты прекраснее любой грёзы! – он с радостным удовольствием оглядел моё лицо, волосы, которые я успела завернуть вокруг головы, собравшись купаться, но фигуру оглядывать не посмел, всё же вести себя умеет достойно. – Обо мне что скажешь? По нраву я тебе?
– Ты прекрасен, Орсег, и знаешь это, что ж болтать зря?
Он засмеялся опять.
– Я с подарком сегодня, взгляни! – сказал он и обернулся на своё Царь-море.
И неожиданно, будто из туманной дымки над водой, хотя до того никакого тумана не было, появился корабль, огромный и великолепный… У нас на Байкале я видела множество кораблей, мы с Огнем ходили на собственной лодке, и на больших кораблях на восточный берег, в Парум, но наши Байкальские корабли были небольшими лодочками в сравнении с этим, величественно покачивающимся на волнах. У него был высоко задран нос, корма широка, а вторая палуба была, по сути, целым домом. Белые паруса подняты, на них красовались Солнце и Море, а на палубах, множество человек команды.
– Это… – ахнула я от восхищения.
Орсег довольно улыбался:
– Я искал лучший по всем морям, этот самый быстрый и надёжный, и самый красивый из всех. Моряки с этой ночи принимают тебя, можешь приказывать им, куда захочешь, туда и отвезут, – улыбнулся Орсег. – Это мой подарок тебе, Аяя! Не думай, ничего за него не попрошу, это для того лишь, чтобы ты могла путешествовать не только по суше, но по моим океанам и оценила мощь и бескрайние просторы моих владений.
– От эт да!.. што деется… – услышала я сверху. И второй голос произнёс примерно то же.
Я и Орсег, мы повернулись и увидели моих верных Дамэ и Рыбу, раскрывших рты от изумления при виде корабля. Орсег засмеялся:
– Твои названые брат и кто? Сестра?
– Пусть сестра, почему же нет?
– Как зовут их? Представь меня?
Я улыбнулась, настоящий уважительный ухажёр. Что ж, он не груб и не нахален, и действительно, не требует и не убеждает очень уж настырно…
Подойдя ближе к Рыбе и Дамэ, Орсег улыбался им обоим.
– Познайтесь, повелитель Водных стихий, Орсег, – сказала я. – А это мой названный брат Дамэ и Рыба, названная сестра.
Орсег пошутил насчёт имени Рыбы в том смысле, что она и ему, выходит, родня, коли так прозывается, она не стала спорить и тоже улыбалась красавцу, заметно робея. А вот когда Орсег взглянул на Дамэ, улыбка его немного затуманилась и остыла, но говорил он с Дамэ так же, как и с Рыбой приветливо, однако, руки не подал, хотя я ожидала. И дальше говорить с ним больше не стал, взял меня за руку и стоя ближе ко мне и подальше от Дамэ, сказал:
– Вот сватаю сестру вашу, одобрите ли её выбор, коли согласится?
Оба мои спутника, раскрыв рты, воззрились на нас, пришлось рассмеяться и сказать:
– Не пугайтесь так уж, не сию минуту замуж иду. И пойду ли, не знаю.
– Батюшки… Ты смотри, она думает ишшо? – Рыба всплеснула руками. – А, Дамэ, Ты-то чё молчишь-замер? Что тут и думать-полагать? Морской царь! Да ты што, Аяй? Сбесилася, отказываться?! Щас же, щас же и соглашайси! Скока мы по земле колесить-от будем?
Я засмеялась и сказала Орсегу:
– Вот видишь, Орсег, по нраву ты близким моим.
– Спасибо, Рыба, говорю же родственница! – сказал он, но в лице у него было что-то новое, будто он хотел сказать мне что-то наедине.
Дамэ, действительно молчал, и как-то побледнел и выпрямился, глядя на новоявленного жениха, но, думаю, то от ревности.
– Подарок-то принимаешь мой? Ежли откажешься, потоплю их, – сказал Орсег.
– Не надо, не топи, пойдём по Царь-морю твоему, может быть, пристанем где, в благодатном краю. А по пути подумаю над предложением твоим лестным. Не обидишься?
– Спасибо, что не отказываешь, о строптивом нраве твоём также наслышан я, и о мрачности, но ты улыбаешься мне, стало быть, не все слухи о тебе правдивы.
Он улыбнулся и потянул меня от них опять ближе к воде. И заговорил тихо, когда мы спустились уже к самой кромке:
– Это демон рядом с тобой, ты знаешь о том? – Орсег сверкнул глазами. – И для чего его Повелитель Тьмы к людям посылает, тоже знаешь?
Я выдохнула:
– Я знаю, Орсег, но он… Дамэ давно не служит прежнему Повелителю.
Орсег отодвинулся и удивлённо посмотрел на меня:
– Ты веришь, что демон может перемениться, свою природу изменить, на светлую сторону перейти?
– Больше, Орсег, я знаю, что это так, – твёрдо сказала я.
– Что ж ты… на свою сторону его переманила? Как? Любовником взяла? – Орсег вгляделся в моё лицо. – Ну… за энто не Повелителя какого, отца родного не пожалеешь…
– Тебе для чего знать про то? – нахмурилась я.
Он смотрел уже с новым, иным, даже большим интересом, чем даве.
– Ежли сам он, по своей воле отринул Создателя своего для тебя… Сила великая в тебе, Аяя. Ты… ты знаешь про то?
– Чепуха, – отмахнулась я. – Никакой особенной силы во мне нет и прежнюю-то почти растеряла, только что не старюсь. А Дамэ… Влюбился просто, как ты вот.
Орсег спорить не стал, вздохнул только и не смеялся больше:
– Может и так, может быть… – раздумчиво произнёс он.
А потом, будто вспомнив, улыбнулся и сказал:
– Так не будем заставлять ждать корабль твой, поднимайтесь на борт!
Я махнула Рыбе и Дамэ, чтобы не заботились уж о скудном скарбе нашем, с которым мы тащились по суше, чтобы взяли только коней. Но и коней подняли на борт услужливые рабы с корабля, устроили после в трюме.
Мне же спустили лодку и с почётом отвезли к кораблю. Вблизи он оказался ещё больше, сделанный из добрых просмоленных досок, запах издавал самый прекрасный – кедра и сандрика, высота борта была в пять или даже шесть косых саженей, а ширина нижней палубы оказалась и все десять. То, что издали казалось второй палубой в действительности было настоящим домом, даже дворцом в несколько горниц, убранных самыми лучшими и никогда ещё мною не виданными коврами, резной мебелью и резьба та была диковинная, совсем незнакомый орнамент и дерево – золотая берёза. Ткани наподобие нашего аксамита и дамаста, но и убрусовые занавеси, легко колеблемые ветром, влетающем в открытые окна и проёмы, забранные тонкими решётками. Множество статуэток, красивой золотой посуды, от которой я давно отвыкла и теперь смотрела на всё это богатое убранство, будто перескочила в прошлое, но не своё, а чьё-то более благополучное и счастливое. Меня провели в мои покои – просторная горница-почивальня и при ней ещё несколько для чади. Кровать с золотыми инкрустациями, с пологом, тоже убрана убрусовыми занавесями, накрыта покрывалом из нежнейшего меха белых норок и лис. Прислужницы с поклоном открыли мне сундучки, показывая драгоценные уборы, множество великолепных венцов, ожерелий, серёг, браслетов и колтов, из самых великолепных самоцветов, перлов, из злата и серебра самой тонкой работы, какой я не видала ещё. И наряды из тончайших тканей чудесных сочных цветов с самыми искусными тонкими вышивками.
Я обернулась на Орсега, он лишь посмеивался:
– По нраву ли тебе мой подарок, Аяя?
– Красота и богатство невообразимые, что в Авгалльском дворце только и видывала, – ответила я. – Токмо…
– Погоди, не спеши сказать, чтобы не думал покупать тебя, я и не покупаю, и не думал даже, а то, что я богат, богаче всех на земле, так то тебе и без подарков моих ясно станет, как пройдёшь на корабле хотя бы часть пути и поймёшь, как громадны мои владения, – сказал Орсег, предупреждая мои «токмо». – А чудес в них ещё паче, чем богатств. Скромничать я не буду, мне от рождения и с посвящением была дана Сила, а владения себе я завоевал сам, наследства никто мне не оставлял такого так что горжусь и по праву.
Он улыбнулся, блеснув широкими белыми зубами.