О счастье жить в стране развитого…

Оперативные отряды! О, это гнусное явление студенческой жизни в стране, воспитывающей строителей коммунизма! Оперотрядовцы с особым рвением блюли нравственность будущих руководителей, проводили неожиданные налеты на студенческие общаги с целью выявить организованные пьянки и «прелюбодеев». В статус последних нередко записывали парня и девушку, просто находящихся в закрытой комнате – полный абсурд! За нарушение правил грозили серьезные наказания, вплоть до отчисления из учебного заведения. Только в комнату Кольцова ретивые комсомольцы никогда не стучали. Даже они побаивались злобную комендантшу и предпочитали не связываться с ней. Пользуясь этим преимуществом, Алик никогда не отказывался уступить комнату ребятам и не требовал никаких компенсаций.

– Так мне удобнее, – коротко ответил он на вопрос профессора.

– Хорошо, пусть она реферат на следующей неделе, в пятницу, на лекцию принесет. На этой неделе меня в университете не будет.

Алик облегченно выдохнул. За девять дней можно успеть накропать хоть десяток таких работ. Он хотел поблагодарить профессора и откланяться, но тот задержал его.

– Ты скажи, у тебя что-нибудь новое есть?

Лев Николаевич с интересом следил за творчеством любимого студента. Первый рассказ Кольцов написал под впечатлением от поездки в Кировскую область со стройотрядом. Им досталось отремонтировать свинарник за невероятные, баснословные по тогдашним временам деньги. Полученные девятьсот рублей позволили Алику привести в порядок свой гардероб и значительно облегчить финансовую нагрузку на семейный бюджет. Это потом, уже когда стал подрабатывать в газете, он полностью прекратил брать деньги у мамы, и даже начал периодически слать домой продукты. Но первые два года мама исправно переводила ему каждый месяц по пятьдесят рублей.

Центральная усадьба колхоза, куда студентов доставили автобусом, выглядела относительно сносно, но оказалось – это не конечная цель их путешествия. Дальше ребят погрузили в просторный прицеп мощного трактора, и они в полной мере испытали на себе все прелести отечественного бездорожья. В деревне стройотрядовцев разместили в домах колхозников, по два человека в семью. В первые дни городских мальчиков несколько шокировал быт российской глубинки. Глубинка! Это понятие для Алика было чем-то абстрактным, далеким, немного отдающим романтикой старины. Поработав в стройотряде, он пришел к выводу, что российская глубинка – это самая распоследняя глухомань. Он и представить не мог, что относительно близко от Москвы люди живут в таких условиях. Если бы не наличие современной техники, можно было подумать, что они попали в прошлый век.

Хозяин дома, где их поселили, местный тракторист, еще молодой парень, но с практически убитой солнцем и самогоном кожей лица, в знак приветствия столичным гостям сразу выставил на стол огромную бутыль мутного пойла. Самогон оказался просто термоядерным. На закуску – щи, сало, вареная картошка, огурцы и зелень с огорода, ставшие их неизменным рационом на ближайшие два месяца. К счастью, объявленный комиссаром отряда сухой закон избавил их от необходимости ежедневно глотать мутную вонючую жидкость. Хозяйка выглядела под стать мужу. Хоть она и не разделяла его увлечение спиртным, но ежедневная работа в поле также преждевременно состарила ее лицо. Два мальчика-погодка, десяти и одиннадцати лет, были предоставлены сами себе, и целый день гоняли где-то по окрестностям. Они забегали домой только за тем, чтобы ухватить краюху хлеба и зачерпнуть кружкой густую кислую массу из стоящей в сенях бочки. По утрам хозяйка сливала туда надоенное молоко, и оно превращалось в простоквашу – это был единственный молочный продукт, который готовили в этом доме; при наличии собственной коровы – ни сметаны, ни масла, ни сливок. Но больше всего поражало то, как в этой семье общались между собой. Они не матерились – они разговаривали матом, притом мальчишки иной раз заворачивали такое, что даже у студентов уши вяли. А мать никак не реагировала, сама крыла сыновей, а заодно и мужа, трехэтажным. С тех пор у Алика выработалось стойкое отвращение к мату, он избегал его в своей речи и употреблял крепкие слова лишь в исключительных случаях.

Каждый день тракторист привозил домой один-два мешка комбикорма, доски, брусья, арматуру, кирпичи… Похоже, он тащил все, что попадалось под руку, поэтому практически весь двор был завален стройматериалами. Через какое-то время ребята убедились, что так у всех в этой деревне, за редким исключением. А исключение составляли те, кому было просто лень тащить колхозное добро – они находили себе другие занятия. Например, нажравшись до белой горячки, гоняли домочадцев или устраивали драку с соседями.

Кольцов порылся в сумке, достал толстую тетрадь, полистал страницы и протянул ее Воронцову. Тот надел очки и углубился в чтение рассказа. Через несколько минут он отложил очки в сторону и вернул тетрадь парню, медленно качая головой.

– Плохо? – спросил Алик.

– Отнюдь нет. Не Солженицын, конечно, но очень занимательно. Завидую! Ты что, это просто так, в сумке с собой таскаешь?

Алик пожал плечами и скорчил виноватую гримасу.

– А куда мне? В общаге оставлять?

– Ну да, ну да, – задумчиво согласился профессор. Хорошо, иди. И будь любезен – не пропускай.

На лестничной площадке перед квартирой Мони Алик остановился и принюхался: ноздрей коснулся дразнящий запах сочных домашних котлет. «Похоже, маман приехала», – с грустью подумал он. Кольцов не очень любил встречаться с матерью Мони: приходилось выслушивать её жалобы на бестолковость сына, на тяжелые времена и ностальгические воспоминания о том, как хорошо жилось раньше. Только сейчас деваться некуда. Его скарб находился за обшарпанной дверью и путь к нему лежал через встречу с матерью друга. Между тем от сытных ароматов рот медленно заполнялся слюной. Он сглотнул и вдруг вспомнил, что не ел со вчерашнего вечера. «Блин! Все-таки Людмила Федоровна очень кстати. Котлеты у нее просто волшебные», – прикинул он и решительно нажал кнопку звонка.

Засов клацнул. Перед ним стояла незнакомая девушка. После секундного замешательства Алик открыл рот, чтобы спросить Моню, но девушка нырнула вглубь квартиры, оставив дверь открытой. Несколько озадаченный, Алик вошел и направился на кухню, откуда доносились голоса.

Моня, с голым торсом, сидел за столом в той же позе, что и утром, а у плиты суетилась Света. Немудрено, что Кольцов не узнал ее в полумраке прихожей, она выглядела совсем иначе, чем вчера. От разбитной размалеванной девахи не осталось и следа: волосы собраны в тугой узел, практически отсутствует макияж, спортивный костюм обтягивает стройную фигурку, подчеркивая идеальную форму груди. Света ловко управлялась с кухонной утварью: периодически помешивала в кастрюле и переворачивала котлеты на большой сковороде, и еще попутно умудрялась что-то живо объяснять Моне, энергично размахивая шумовкой. Алик прислушался.

– Сережа, конденсаторы не лепят в такие схемы. Они там просто не нужны.

Моня согласно кивал головой, иногда бросая косые взгляды в сторону плиты и нервно сглатывал слюну. Наконец девушка выключила газ, сполоснула руки над мойкой и объявила:

– Все! Мне надо домой бежать. Хлеб сами купите.

Она чмокнула Моню в щеку и выпорхнула в прихожую. Хозяин квартиры рванул за ней, едва не опрокинув стол.

– Света, постой! Ты когда появишься?

– Когда опять кухарка и прачка понадобятся, – весело пошутила она. – Позвоню завтра, ну и ты звони, если что, – добавила она, убегая.

Алик, подгоняемый чувством голода, налил себе борща и попытался примоститься на заваленном радиодеталями столе. Моня быстро сгреб запчасти в сторону и тоже налил себе полную миску. Они молча махали ложками, пока не выскребли все до дна. Алик тут же положил себе две котлеты, сунул в рот первый кусок и блаженно закрыл глаза.

– Почти как у твоей мамы, – оценил он стряпню девушки.

– Круче, – буркнул Моня с набитым ртом.

Он метал котлеты прямо со сковороды, засовывая их в рот целиком и, как казалось со стороны, глотал, не пережёвывая. Понаблюдав за процессом, Алик поинтересовался:

– Серега, а что она там про конденсаторы грузила?

– Так Светка ж на физфаке учится. Третий курс.

– Коллега?

– Ага. И не меньше меня рубит в этом барахле, – указал Моня на разобранный магнитофон. – Паять толком не умеет, а так сечет. Оказывается, мы с ней в универе пересекались. Она на меня еще тогда глаз положила.

– Даже так? – удивился Алик. – А она что, местная?

Сергей постучал себя по лбу.

– А ты думаешь, продукты откуда? Шиш бы она успела после пар затариться и жрать нам приготовить. Из дома захватила – и ко мне. Живет здесь рядом, через квартал.

– Круто. Ты-то сам, не думаешь восстанавливаться?

Сергея Монина полгода назад турнули с третьего курса физфака, за фарцовку. К тому времени у него был налажен крутой бизнес по ремонту электроники, но он зачем-то еще пихал виниловые импортные диски студентам, прямо в университете. В столовой одного из корпусов он попытался продать незнакомому парню винил с записями группы «Queen» за сто пятьдесят рублей. Парень очень хотел купить, но в кармане имел лишь девяносто. Моня согласился скинуть, отдать диск за сто двадцать, но дальше стоял твердо. Наконец покупатель, который был комсомольским активистом, понял, что сторговаться не получится – и незадачливый фарцовщик оказался в кабинете декана факультета. Руководству не нужен был скандал, поэтому Монина слили по-тихому, без милиции, не вынося сор из избы. Все попытки матери договориться с ректором ни к чему не привели, зато сделать из сына идиота у нее получилось. Конечно, мозги ему никто не отбивал, просто в медицинской справке, купленной Людмилой Федоровной, значилось такое крутое заболевание, что по прошествии времени парень даже имел проблемы с получением водительских прав. Можно было бы обойтись и менее радикальными мерами, но Серёгина маман привыкла действовать наверняка. Она умудрилась запихнуть сына на пару недель в психушку, зато теперь он имел на руках белый военный билет и справку дурака.

– Смеешься? Я в этой вашей бурсе только из-за армии болтался, а так мне диплом, как мертвому припарка.

– Это почему только из-за армии? – не понял Алик.

– Да потому. Когда этот ходячий Пантеон, руководители наши гребанные, в Афган полезли, мне пофиг было – четырнадцать лет всего. Да и мамка сильно не переживала: мало ли где наши войска стоят. Потом у ее подружки сына в цинке привезли, потом еще и еще у кого-то. А мне уже шестнадцать стукнуло. Маман дергаться начала, даже на короткие рейсы перевелась, чтобы меня, балбеса, контролировать. Учиться заставила и присела на уши. С утра до вечера мозг компостировала, мол, без высшего образования забреют и в кирзовые сапоги обуют. Я, конечно, упирался, как мог. Мне тогда уже серьезные бабки платили за ремонт техники, больше нее мог зарабатывать, а пришлось за учебники садиться. Хорошо еще хоть с головой порядок, так что аттестат у меня достойный. Ну и физик наш от меня фанател. Тебе говорит, Монин, нужно на физфак поступать, с такими-то мозгами. Вот маманя и заперла меня в универ. Ты ж ее знаешь: если чего решила – или по ее будет, или прибьет. А на хрена мне инвалидность? – Моня рассмеялся. – Да и если честно – мне нравилось учиться. Вот, Светку заарканил. Не зря время провел.

«Кто кого заарканил, это вопрос», – подумал Алик, а вслух шутливо поинтересовался:

– Это ты в справочнике по электронике про Пантеон вычитал?

Такое обозначение бывшего руководства страны показалось ему точным и остроумным.

– Ни в каком. Это матушка придумала. Она вроде тебя: такое может отмочить, не задумываясь! У нее же филфак педагогического.

Алик быстро представил Серегину маму у школьной доски – и поежился. Эта крупная женщина с квадратной фигурой и сильными, не женскими руками, с грубым командирским голосом, никак не вписывалась в образ скромной учительницы.

– А почему в проводницы пошла?

Моня удивленно скривился.

– Так она и дня в школе не работала. Как мой папаня на севера свалил с концами, так она меня к бабке – и в проводницы. Ребенка кормить нужно, а училкина зарплата для семьи – слезы. Знаешь, как я в детстве жрал? Кухня трещала! А проводники только официально меньше двухсот пятидесяти не получают. А если рейсы длительные, то и все семьсот заработать можно. Чем дольше в поезде живешь, тем больше денег. Плюс приработок, бутылки – они их после рейса электрокарами вывозят. Прикинь, как народ бухает!

Алик заглянул в пустую сковороду и ухмыльнулся. Похоже, с годами аппетит у друга нисколько не испортился.

– Хорошо хоть хата зачетная нам после пахана осталась, – продолжил Сергей, – а так с тех пор от него ни слуху, ни банана. Пока бабаня не померла, с ней здесь жил, а с двенадцати лет у матери, один на хозяйстве.

Моня тряхнул пачку «Явы», ловко поймал губами выскочившую сигарету, щелкнул зажигалкой и затянулся. Алик недовольно поморщился.

– Ты бы хоть в окно дымил. Всю квартиру провонял.

– Вы что, сговорились, меня воспитывать? Мать гундит, Светка сегодня наехала, тебе тоже все не так… – возмутился Моня, нехотя встал и открыл настежь окно.

– Вот-вот. Может, хоть Света тебя к порядку приучит?

– Не возражаю, – осклабился Сергей. – Я сегодня, и правда, будто мамкин приезд пережил.

– И что? – улыбнулся Алик. – Как ощущения?

– Не, ну тут совсем другое. Матушку я побздехиваю, потому нервничаю. А со Светкой кайфово. И чисто, и пожрать, и все остальное… Кайф!

– Ну что ж ты такой приземленный? Пожрать, все остальное… А романтика?

– Романтика? – хитро прищурился Моня. – Стихи были? Были. Песни я ей пел. Опять же – конденсаторы обсуждали. Романтика налицо. Короче, мозг не выноси. Я сам в непонятках.

– Чего так?

– Как чего? Ну вроде все, как надо – но малёхо не по себе. Что-то я не готов пока на поводок.

– Так и не торопись. Тебя же не ведут, как телка на убой. Живи и кайфуй. Гедонизм, одним словом.

– Ге-до-низм, – повторил Моня по слогам. – Что за хрень?

– Это когда удовольствие является высшим благом и смыслом жизни, единственной терминальной ценностью, – процитировал Алик определение из учебника, назидательно поняв вверх указательный палец.

– Откуда ты такие словечки выкапываешь?

– Из книг, Серый, из книг. В мире, кроме справочников по радиотехнике, есть еще и другие книги.

– Вот когда тебя напечатают, обязательно прочту, – засмеялся Моня. – Гедонизм, говоришь? Тогда, может, по стаканчику – для полного гедонизма? Со вчера пузырь остался.

Алик скривился и резко отмахнулся ладонью.

– Мне еще в общагу переться.

– Кто тебя сейчас туда пустит? Ночь на дворе.

Алик посмотрел в окно, где на город наползали ранние осенние сумерки. Наверняка комендантша уже дома. Возвращение в родные пенаты откладывалось до завтра.

– Хорошо, тащи свое пойло.

Пока Моня метнулся из кухни, Алик прошел в комнату, где стоял диван, и с удивлением обнаружил свою одежду уже выглаженной и развешанной на стуле. «Какая хозяйственная эта Светка», – невольно восхитился он.

– Але, гараж! – раздался со стороны кухни голос Монина. – Все готово!

Алик вернулся и устроился на своем прежнем месте. На столе появилась пузатая бутылка темного стекла и два стакана, до половины наполненные темно-бордовой жидкостью. И больше ничего на нем не было, кроме кучи радиодеталей и полуразобранного двухкассетника.

– На хрена ты все котлеты сожрал, если бухать собирался? – проворчал Алик. – Чем закусывать?

Моня суетливо зашарил по шкафам и через минуту откопал шоколадку в яркой обертке, в два приема содрал её и разломал плитку на мелкие, подернутые белым инеем шашечки. Похоже, шоколаду было сто лет в обед, но под портвейн непонятного качества, который Моня покупал у знакомого – это было то, что надо.

– За гедонизм! – торжественно произнес хозяин квартиры и, звякнув своим стаканом о стакан друга, опрокинул содержимое в рот.

Алик согласно кивнул, принюхался и медленными глотками выпил свою порцию. Вчера он не стал пить, а сегодня с удивлением нашел, что портвейн не так уж плох. Бывало и похуже.

– Ты где его берешь?

– У меня надежный поставщик. Из всего дерьма, которым нас травят, это самое лучшее. Я директору магаза видик на халяву починил. Да там говно вопрос был: по пьяни не той стороной кассету запихнули. Потом еще мафон вылечил его корешу, тёще телек. Зато теперь, если нужно – ни очереди, ни лимита. Хоть упейся!

Иметь такое знакомство в условиях тотального дефицита алкоголя – это было круто! Жители столицы занимали очередь за спиртным с раннего утра и стояли по несколько часов. Если последним не хватало – начинался мордобой. Студенты одними их первых попали под каток антиалкогольного закона. За малейшие нарушения, связанные с выпивкой, из ВУЗов выгоняли с треском. По Москве ходили слухи о самоубийстве какого-то профессора, крупного специалиста по винограду и виноделию: он наложил на себя руки в знак протеста, когда начали вырубать элитные виноградники. Один за другим закрывались вино-водочные магазины. Правда, водку почти всегда можно было приобрести у таксистов – естественно, втридорога и непонятного качества. Так что Моне крупно повезло. Магазин под боком, и директор – друган!

Кольцов скорчил восхищенную гримасу и протянул Моне пустой стакан. Тот взял его, поставил на стол и, весело подмигнув, наполнил до краев. Алик возмущенно приподнял брови.

– Добить меня решил?

– Чё тут пить? – усмехнулся Моня и точно так же набулькал себе. Затем спрятал пустую бутылку под стол и поднял стакан. – Глаз – ватерпас! Поровну! За гедонизм!

В голове Алика уже начинал шевелиться этот самый гедонизм, но он решил не расстраивать товарища, поднял стакан, чокнулся с ним и сделал пару больших глотков. Моня, не отрываясь, опорожнил свой.

– Ты бы не увлекался, – заметил Кольцов.

Моня небрежно скривился, бросил в рот несколько шашечек шоколада. И тут в прихожей требовательно зазвонил телефон.

– Кому это я понадобился?.. – проворчал Сергей, тяжело поднимаясь с места. Через несколько секунд он крикнул из коридора: – Это тебя!

«Может, Кира?» – промелькнуло у Алика в голове. Неоконченный разговор с девушкой не давал ему покоя весь день. Он резко вскочил и через секунды выхватил у друга трубку, но, услышав голос Артема, протянул немного разочарованно:

– А, это ты…

– А ты кого хотел?

– Неважно. Говори.

– На пятницу ничего не планируй – сестрице шестнадцать лет, день рождения. Так что она тебя приглашает. Мы на даче собираемся. Я думаю, ты не забыл, где бухали на восьмое марта?

Это известие застало Алика врасплох. Больше всего он не любил ходить на дни рождения малознакомых людей, говорить банальные тосты, абсолютно неискренние и пустые. За два года дружбы с Артемом он едва ли перебросился с его сестрой парой фраз. Он даже не был уверен, что сможет ее узнать, если встретит на улице. Но самое сложное – это подарок! Что можно подарить практически незнакомому человеку, если ты не знаешь его вкусов и интересов. Он непроизвольно чертыхнулся.

– Тормози, Алик! Не напрягайся. Знаю, о чем думаешь. Будут только свои, ну и твой профессор с супругой. Вообще-то, это папик мой хочет поближе с тобой познакомиться. Шашлыки будут.

Алик несколько опешил. Нафиг он сдался мидовскому чиновнику? Какое знакомство – они ведь и так уже два года периодически общаются.

– С подарком не заморачивайся. Купи розы и все. У нас так принято. Жду в шестнадцать. Бывай.

И Артем отключился, даже не дав Кольцову придумать аргументы для отказа.

– Не, ну это просто засада! – запаниковал Алик.

Уж такой дурацкий был у него характер: всякое подобное мероприятие перерастало в проблему.

Следующие два дня ему предстояло провести в раздумьях: что говорить папе Артема, что говорить его маме, как вообще вести себя на чужом празднике, и что конкретно заключено в простых словах: «Папик хочет поближе познакомиться». Полный дурдом! В такие минуты даже вселенская катастрофа начинала казаться Алику меньшим злом, чем предстоящее семейное торжество. Хотя потом, как правило, все проходило «на ура». Включались его природное обаяние, интеллект – и в итоге он приобретал новых друзей.

Моня стоял в дверях кухни, подпирая плечом косяк, участливо смотрел на перекошенную физиономию Алика и, наконец, не выдержал:

– На тебе лица нет. Что случилось?

– Артем на день рождения сестры пригласил.

– И чё?

– Да ничё! Головняк очередной!

Моня непонимающе пожал плечами и поинтересовался:

– Ты допивать будешь?

Алик, обременённый новыми заботами, просто отмахнулся. К удивлению гостя, Моня вылил остатки портвейна в раковину и принялся за мытье посуды, чего за ним не замечалось последние два года их знакомства.

«Пропал парень», – усмехнулся про себя Кольцов.

Как ни странно, паническое настроение прошло довольно быстро. Ну ладно, на розы деньги есть. Приличная рубаха в общаге у ребят найдется, джинсы постираны.

Может, позвонить Кире? Не, ну что за дурацкие претензии? В последний год он и не гулял ни с кем, кроме нее, хотя не обещал хранить верность. Да и вообще ничего не обещал. А вчерашние телки – это не в счет. Моня вечеринку закатил, а он просто свадебного генерала исполнял. Сам ее позвал, а она какую-то «обижалочку» включила. Пришла взрослая такая, умудренная жизненным опытом… Вопросы, как в кино, принялась задавать…

Еще минут пять Алик накручивал себя. И чем больше он думал об этом, тем больше ощущал, что прав. Да пошли они все!.. Плюхнувшись на кровать в спальне, он включил телевизор.

На следующий день, сразу после занятий, Алик нашел Людку Рыкову и передал ей разговор с Воронцовым. Неожиданно для него та начала извиняться и доказывать, что ни о чем не просила свою тетку, просто искала его в общаге и, походя, брякнула о своей проблеме. Тетка, как всегда, бежала впереди паровоза. Больше всего девушку заинтересовало то, что за нее еще кто-то просил, кроме Алика. Однако, не добившись подробностей по этому вопросу, Рыкова тут же пошла к автомату звонить тетке.

В общежитии Кольцова встречали, как дорогого гостя. Разве что воздушных шариков и военного оркестра в холле не хватало. Все студенты, попадавшиеся по дороге, радостно приветствовали его. Хотя Алик понимал, что половина этой радости адресуется не ему, а особому статусу его комнаты, но все равно было приятно.

Вселившись на прежнее место, он засел за реферат для племянницы комендантши. Тема настолько увлекла его, что он трудился с удовольствием и накропал довольно серьезную работу. Затем с чувством выполненного долга полтора часа гонял мяч на спортивной площадке общежития; после принял душ и завалился отдохнуть на кровать. Незаметно для себя Алик задремал, и проснулся от негромкого стука в дверь.

– Да! – рявкнул он спросонок.

Дверь медленно приоткрылась, в комнату осторожно просочилась Людка Рыкова и замерла, уткнувшись взглядом в распростертое на кровати мужское тело, облаченное лишь в спортивные трусы. Её щеки мгновенно залил горячий румянец, но она не отвела глаз. Алик махнул рукой в сторону письменного стола рядом со своей кроватью и потянулся. Девушка взяла исписанные листки и присела на край кровати. Ложе было не широкое, Алик почувствовал бедром тепло ее тела, но никак не прореагировал. Люда внимательно читала написанную им работу, а закончив, обернулась.

– Тебе не кажется, что Ворон узнает твою руку? Слишком глубоко копнул.

– Руку мастера? – пошутил Алик и продолжил уже серьезно: – Изложи по-своему, сократи. В первый раз, что ли?

Рыкова согласно кивнула и неожиданно положила ладонь ему на грудь. Девчонка была ничего, но желания не вызывала. Его голова была занята мыслями о другой. Алик скривил рот, аккуратно убрал ее руку и поднялся на ноги.

– Люд, извини, мне нужно переодеться. Ребята ждут.

Девушка не спеша свернула в трубочку бумаги и так же медленно вышла из комнаты.

Кольцов отодвинул легкую ткань гардины и несколько минут стоял неподвижно, глядя в окно. Когда девушка появилась на крыльце, он отпустил ткань, достал из сумки свою тетрадь и уселся за письменный стол.

Алик быстро писал, периодически читал вслух написанное, нервно зачёркивал и начинал писать снова. Это были простые зарисовки: диалоги героев, его размышления о жизни, стране, и, конечно же, о любви. Около одиннадцати вечера появился сосед по комнате, сильно подшофе. Он попробовал завести разговор, но, когда понял, что Алик абсолютно не реагирует на его попытки, махнул рукой и, не раздеваясь, завалился на кровать.

Кольцов работал до трех ночи, пока не иссякло вдохновение, и все-таки утром не проспал и успел на первую пару. Вместо профессора Воронцова лекцию проводил один из его аспирантов. Алик ничего не имел против этого в общем-то неплохого парня, но если даже такой талантливый оратор, как Воронцов, не всегда мог увлечь аудиторию, то молодому аспиранту это было совсем не под силу. В аудитории стоял легкий гул, студенты обсуждали текущие новости, переговаривались полушёпотом. Преподавателя, казалось, не беспокоил посторонний фон, сопровождавший его лекцию; то и дело заглядывая в конспект, он продолжал рассказывать про массовые коммуникации. Аспирант явно отбывал номер. Алик витал где-то далеко, в собственном, только ему доступном мире. Отключившись от реальности, он прорабатывал сюжет книги, замысел которой родился вчера, сразу после ухода Рыковой. Её неуклюжая попытка соблазнения заставила думать об отношениях между мужчиной и женщиной, потом просто о природе человеческих взаимоотношений – и понеслось… Мысли накатывали волнами, и он торопливо записывал их почти до утра. Это должен быть роман о современных молодых людях, ищущих свое место в жизни. Кольцов не слышал, как прозвенел звонок, и еще пару минут сидел в глубокой задумчивости, пока парень из группы не тронул его за плечо.