Полковник Кварич

– Да, – согласился он, – это странное место. Думаю, однажды я проведу здесь раскопки.

– Разрази меня гром, – сказал сквайр, – мне бы такое даже в голову не пришло. Это стоило бы сделать. Кстати, уже двадцать минут восьмого, а мы ужинаем в половину восьмого. Мне точно влетит от Иды. Да-да, полковник Кварич, вы даже не представляете, что это такое – иметь дочь. Когда вы опаздываете на ужин, дочь – серьезное дело для любого мужчины. – И он поспешил вниз с холма.

Очень скоро, однако, он как будто забыл про ожидавшую его выволочку и зашагал неторопливо, останавливаясь время от времени, чтобы полюбоваться каким-нибудь дубом или видом; и все это время разглагольствовал, хотя и несколько бесцельно, что однако ни в коем случае не было лишено своего обаяния. Он был идеальным спутником для такого молчуна, как Гарольд Кварич, предпочитавшего слушать разговоры других людей.

Таким образом, они спустились с холма и, миновав пару пшеничных полей, вышли к череде широких лугов, поросших редкими деревьями. Через них тропинка привела наших героев прямиком к мрачным воротам древнего замка, чей силуэт грозно маячил перед ними на фоне румяного закатного неба.

– Какое прекрасное старое место, полковник, не правда ли? – произнес сквайр, услышав, как с уст его спутника сорвалось восхищенное восклицание, как только внезапный поворот вывел их к нормандским руинам. – История – вот что это такое, история в камне и в извести. Это историческая земля, каждый ее дюйм. Эти старые де ла Молли, мои предки и предшествовавшие им Буасси были великими людьми своего времени, и они любили свое родовое гнездо. В воскресенье я покажу вам их могилы вон в той церкви. Я всегда мечтал быть похороненным рядом с ними. Увы, теперь это невозможно из-за закона. В любом случае я надеюсь найти местечко как можно ближе.

Хочется быть рядышком с этими старыми баронами, хотя сдается мне, что при жизни это были сущие разбойники. Посмотрите, как гордо эти башни высятся на фоне неба. Они всегда напоминают мне людей, которые их построили, – крепких, властных, не привыкших сдаваться перед напором невзгод, людей, которым, пока они не попали в лапы к священнику, не был страшен ни человек, ни дьявол. Что ж, упокой Бог их души, какими бы ни были их недостатки, они помогли создать Англию. Странное место для замка, вы не находите? Посреди открытой равнины.

– Думается, они полагались на ров и стены, а также на кустарник на дне сухого рва, – сказал полковник. – Видите, здесь нет ни одной высокой точки, с которой бы просматривалась местность, и их лучники не могли обстреливать неприятеля со стен.

– Еще как могли. Сразу видно, что вы солдат. Они не были дураками, эти старые крестоносцы. Честное слово, нам нужно поторопиться. На западной башне уже спускают флаг. Я велел всегда спускать его на закате. – И старик снова зашагал бодрым шагом.

Еще через три минуты они пересекли узкую дорогу и торопливо зашагали по древней дороге, ведущей к воротам замка. Подъездной дорогой ее было трудно назвать, но вдоль нее все еще высилось с полдюжины старых дубов, которые несомненно стояли здесь еще до нормандца Буасси, у чьей семьи много веков назад некий де ла Молль приобрел этот лен, женившись на их наследнице, а с леном приобрел и свой устав, и вырыл первый участок рва.

Прямо перед ними были ворота замка, по бокам которых застыли две высокие башни. За исключением нескольких руин, это было фактически все, что осталось от древнего сооружения, разрушенного во время Кромвеля. Внутреннее пространство, где когда-то стояла крепость, теперь занимал цветник, а весьма непритязательного вида дом, построенный в стиле короля Иакова, занимал южную сторону площади и был повернут задней стеной ко рву.

– Видите ли, я практически восстановил обе башни, – сказал сквайр, замедлив шаг под нормандской аркой. – Не сделай я этого, – добавил он, как будто извиняясь, – они бы сейчас лежали в руинах, хотя, скажу честно, их восстановление стоило мне немалых денег. Никто не знает, что делать с этой старой каменной кладкой, пока сам не попробует. Зато теперь они простоят долго. Ну, вот мы и пришли. – И он толкнул входную дверь, затем, преодолев несколько ступеней и коридор, шагнул в вестибюль с дубовыми панелями, увешанный гобеленами, которые вне всякого сомнения когда-то украшали стены старого замка, а также доспехами, наконечниками копий и древними мечами.

И тут Гарольд Кварич вновь увидел лицо, которое преследовало его на протяжении многих месяцев.

Глава III

стория сэра Джеймса де ла Молля

– Это ты, отец? – спросил голос, нежный женский голос, в котором, однако, слышалось раздражение, естественное для здоровой женщины, которую заставили ждать ужин. Голос донесся из глубины темной комнаты, окутанной вечерними сумерками, и, посмотрев в его сторону, Гарольд Кварич увидел очертания высокой фигуры, сидящей на старом дубовом стуле, скрестив на груди руки.

– Это ты, отец? Нехорошо опаздывать на ужин – особенно после того, как ты вчера вечером отчитал несчастную Эмму за то, что она опоздала на пять минут. Я жду так долго, что почти уснула.

– Извини, моя дорогая, – очень виновато сказал старый джентльмен, – но… стой! Я ударился головой… эй, Мэри, принеси мне огня!

– Вот огонь, – сказал голос, и одновременно чиркнула спичка.

В следующее мгновение загорелась свеча, а владелица голоса повернулась, держа ее таким образом, что свет окружал ее наподобие ореола. Взгляду Гарольда Кварича предстало лицо, которое никогда не покидало его воспоминаний. Тот же широкий лоб, та же благородная внешность, те же карие глаза и мягкие волнистые волосы.

Но девичество исчезло из них, теперь это было лицо женщины, которая знала, что такое жизнь, и находила это не слишком легким. Оно также утратило часть своей былой мечтательности, как подумал наш герой, хотя и приобрело силу ума. Что касается фигуры, то та была гораздо восхитительнее лица, которое, строго говоря, трудно было назвать красивым. Фигура же была, несомненно, прекрасна. Крайне сомнительно, что многие женщины могли бы похвастаться лучшей. Ида де ла Молль была крупной, сильной женщиной, но присутствовала в ней некая изящная грация, которая столь же редка, как и привлекательна. Сейчас ей было почти двадцать шесть лет, но она, еще не начав увядать, как то положено судьбой, которая настигает всех незамужних женщин после тридцати лет, была в своей самой лучшей поре. Взглянув на ее гордо посаженную голову, идеальную шею и руки (поскольку она была в вечернем платье) и статную фигуру, Гарольд Кварич подумал про себя, что никогда не видел более благородной женщины.

– Но, мой дорогой отец, – продолжала она, наблюдая за пламенем свечи, – кто, как не ты суетился сегодня утром по поводу того, чтобы ужин подавался точно в половине восьмого, а сейчас уже восемь часов, а ты еще не переоделся. Этак можно испортить любого повара. – И она, впервые увидев, что отец не один, умолкла.

– Да, моя дорогая, да, – отвечал старый джентльмен, – так оно и было. Человеку свойственно ошибаться, особенно по поводу ужина в такой чудесный вечер. Кроме того, я загладил свою вину и привел тебе гостя, нашего нового соседа полковника Кварича. Полковник Кварич, позвольте представить вам мою дочь мисс де ла Молль.

– Если не ошибаюсь, мы уже встречались раньше, – сказал Гарольд, слегка нервничая, и протянул руку.

– Да, – подтвердила Ида, взяв ее, – отлично помню. Это было на дороге пять лет назад, в ветреный день, когда моя шляпка улетела через изгородь, и вы отправились ловить ее.

– У вас хорошая память, мисс де ла Молль, – сказал Гарольд, чувствуя немало радости от того, что этот случай ей запомнился.

– Очевидно, не лучше вашей, полковник Кварич, – последовал быстрый ответ. – К тому же здесь встречаешь так мало незнакомых людей, что они, естественно, запоминаются. Здесь у нас ничего не происходит – время проходит, вот и все.

Тем временем старый сквайр, который жутко суетился по поводу своей шляпы и палки, которую он умудрился с грохотом уронить на каменные ступени, отправился переодеться, бросив на ходу Иде, чтобы она приказала подавать ужин, так как он будет через минуту.

Соответственно, она позвонила в колокольчик и велела горничной через пять минут принести суп и поставить еще один прибор. Затем, повернувшись к Гарольду, рассыпалась перед ним в извинениях.

– Не могу сказать, какой ужин вам подадут, полковник Кварич, – сказала она. – Со стороны моего отца это просто некрасиво. Он никогда не предупреждает, что собирается пригласить кого-то на ужин.

– Нет-нет, – поспешно ответил он. – Это я должен извиниться, я свалился на вас как… как…

– Как волк на овец, – предложила Ида.

– Да-да, именно так, – искренне продолжил полковник, глядя на свою куртку, – но не в пурпуре и золоте.

– Боюсь, – продолжала она, смеясь, – что вас не слишком хорошо накормят за все ваши труды, а насколько я знаю, солдаты – любители плотно поужинать.

– Откуда вы это знаете, мисс де ла Молль?

– О, от бедного Джеймса и его друзей, которых он привозил сюда. Кстати, полковник Кварич, – продолжила она, и ее голос чуть дрогнул, – вы были в Египте, я знаю, потому что я так часто видела ваше имя в газетах. Вы когда-нибудь встречали там моего брата?

– Я немного его знал, – ответил он. – Но только совсем немного. Я не знал, что он ваш брат или, если на то пошло, что у вас был брат. Он был бравым офицером.

Чего полковник однако не сказал, так это, что Джеймс де ла Молль был одним из самых сумасбродных и экстравагантных молодых людей в экстравагантном полку, и по этой причине Кварич избегал его общества в тех немногих случаях, когда судьба сводила их вместе. Возможно, Ида, с ее женским чутьем, догадалась по его тону, что за этим замечанием что-то стоит, во всяком случае, она не стала расспрашивать полковника о подробностях их короткого знакомства.

– Он был моим единственным братом, – продолжила она. – Нас всегда было только двое, и, конечно, его смерть стала для меня большим ударом. Отец так и не оправился от него, хотя… – и она внезапно умолкла и положила голову на руку.

В этот момент они услышали, как сквайр спускается по лестнице, крича что-то на ходу слугам.

– Тысяча извинений, моя дорогая, тысяча извинений, – проревел он, входя в комнату, – но если ты простишь мне подробности, я был совершенно не в состоянии обнаружить местонахождение некой необходимой части мужского гардероба. А теперь, полковник Кварич, вы возьмете под руку мою дочь? Впрочем, стоп, вы не знаете дорогу – давайте лучше я вас поведу.

С этими словами он вышел из вестибюля и, повернув налево, повел их по длинному коридору в столовую. Это помещение с его дубовыми панелями было похоже на вестибюль, но стены здесь были увешены фамильными и прочими портретами, включая весьма любопытную картину самого замка в том виде, как тот выглядел до его разрушения во времена Кромвеля. Картина эта была написана на массивной дубовой доске и задумана в весьма причудливом и торжественном стиле. На переднем плане неизвестный художник изобразил оленей и лошадей, которые, согласно любому правилу пропорции, были примерно вдвое больше ворот замка. Очевидно также, что картина была древнее нынешнего дома, построенного в конце семнадцатого века, и, вероятно, была перенесена на свое теперешнее место из развалин замка.

Как бы то ни было, она давала весьма наглядное представление о том, каким было это родовое гнездо семейств Буасси и де ла Молль до того, как Круглоголовые сравняли его с землей. Сама столовая была вместительной, хотя и не большой. Свет проникал в нее через три узких высоких окна, выходящих на ров, а сама комната производила впечатление солидности и комфорта. Массивный стол из черного дуба, необычайной прочности и веса, дополнял буфет из того же материала и, очевидно, одного с ним времени, причем оба предмета мебели были, как гордо сообщал своим гостям мистер де ла Молль, реликвиями замка.

На этом буфете стояли несколько предметов старинного, массивного серебра, на каждом из которых были грубо выгравированы три сокола или герб семьи де ла Молль. Один предмет, очень старый поднос, украшал герб Буасси – раскидистый дуб на претенциозном геральдическом щите, призванный показать, что он здесь еще со времен того де ла Молля, который в правление Генриха Седьмого приобрел эти земли, женившись на наследнице рода Буасси.

Разговор за ужином, который, надо сказать, был довольно прост, повернулся таким образом, что старый сквайр вручил Гарольду Кваричу поднос, чтобы он мог лучше его рассмотреть.

– Весьма любопытно, – произнес он. – И много у вас подобных вещей, мистер де ла Молль?

– Вообще-то нет, – ответил тот. – А жаль. Все остальное пропало во времена Карла Первого.

– Полагаю, пошло на переплавку, – предположил полковник.

– А вот и нет, что довольно странно. Вряд ли его переплавили. Скорее оно было где-то спрятано – я не знаю, где, или, возможно, его продали за деньги, а деньги спрятали. Но как только мы поужинаем, если вы не возражаете, я расскажу вам одну историю.

Соответственно, когда слуги сняли со стола скатерть и по старинке поставили вино на голую деревянную столешницу, сквайр начал свой рассказ, суть которого состояла в следующем.

– Во времена Якова Первого семья де ла Молль находилась на пике своего процветания, по крайней мере, в том, что касается денег. На протяжении нескольких предыдущих поколений представители семьи избегали любого активного участия в государственных делах и довольно скромно жили на доходы с земель, которые в то время были весьма обширны, и таким образом скопили состояние, которое для тех времен можно справедливо назвать баснословным. Таким образом, сэр Стивен де ла Молль, дед сэра Джеймса, который жил во времена Якова Первого, завещал своему сыну, тоже Стивену, сумму не менее двадцати трех тысяч фунтов золотом. Этот Стивен был жутким скрягой, и, согласно преданию, он за свою жизнь утроил эту сумму. Во всяком случае, он умер богатым, как Крёз, будучи ненавидим как арендаторами, так и всеми местными жителями, что не удивительно, если учесть, что джентльмен столь громкого имени и положения, как этот сэр Стивен, запятнал себя столь позорным занятием, как ростовщичество.

– В следующем наследнике, сэре Джеймсе, старый дух де ла Моллей, похоже, возродился, хотя совершенно ясно, что он ни в коем случае не был расточителен, а наоборот, бережлив, и хотя и старался оставаться на высоте положения, в отличие от своего дяди, он отказывался пачкать руки таким подлым занятием. При дворе, вероятно, по причине своего богатства, он попал в фавор к Якову Первому, к которому постепенно проникся великой преданностью и у которого купил баронетство. Лучшим доказательством этой преданности является то, что он дважды давал королю в долг крупные суммы денег, которые никогда не были возвращены.

Однако при восшествии на трон короля Карла сэр Джеймс покинул двор при обстоятельствах, которые до сих пор не ясны. Говорят, что сочтя себя оскорбленным неким унижением своей чести, он довольно резко потребовал назад деньги, которые в свое время ссудил Якову. После чего король со свойственным ему сарказмом поздравил его с тем, что дух его дяди, сэра Стивена де ла Молля, чье имя до сих пор было притчей во языцех, очевидно, воскрес в их в семье. Сэр Джеймс побелел от гнева, отвесил поклон и, не сказав ни слова, покинул двор, и больше не вернулся туда.

Прошли годы, и Гражданская война была в самом разгаре. Сэр Джеймс упрямо отказывался занимать в ней чью-либо сторону. Он так и не простил оскорбления, нанесенного ему королем, ибо, как и большинство представителей их рода, о которых говорили, что они никогда не прощали обид и никогда не забывали доброты, он был человек упрямый и поэтому не пошевелил даже пальцем в поддержку короля. Но еще менее он был расположен помогать Круглоголовым, которых ненавидел лютой ненавистью. Между тем время шло, и, наконец, загнанный в угол Карл, зная о его огромном богатстве и влиянии, был вынужден написать сэру Джеймсу письмо, обратившись к нему за поддержкой и особенно за деньгами.

«Мне рассказывают, – писал король в своем письме, – что сэр Джеймс де ла Молль, который прежде хорошо относился к нашей персоне и, особенно, к покойному королю, нашему святому отцу, бездействует, наблюдая за кровавой усобицей, и остается в стороне. Такое не свойственно древнему роду, коего он является потомком, чьи представители, если история не лжет, в прошлом всегда стояли бок о бок со своими королями, сражаясь за правое дело. Я также наслышан, что сэр Джеймс де ла Молль, таким образом, держится особняком, не занимая ничьей стороны, из-за неких резких слов, которые мы обронили в безрассудной шутке много лет назад. Мы не знаем, правда ли это, сомневаясь в том, что память человека может быть такой долгой, но если это так, то тем самым мы просим его прощения, и это самое большее, что мы можем сделать. А теперь нашей короне грозит опасность, и нам крайне нужна помощь Бога и человека. Поэтому, если сердце нашего подданного, сэра Джеймса де ла Молля, не бунтует против нас, во что мы не можем с готовностью поверить, мы умоляем его оказать нам помощь людьми и деньгами, которых, как говорят, у него с избытком, и это письмо есть не что иное, как доказательство нашей крайней необходимости».

– Это, насколько я помню, те самые слова письма, написанного собственноручно королем, и они довольно ясно показывают, сколь безвыходным было его положение. Говорят, что читая его, сэр Джеймс забыл былую обиду и, будучи тронут, взял бумагу и поспешно написал ответ. Он действительно это сделал, так как я видел его письмо в музее. Его содержание таково:

«Господин мой, о прошлом я не буду говорить. Оно – в прошлом. Но поскольку вашему величеству угодно просить моей помощи против мятежников, готовых посягнуть на ваш трон, спешу заверить вас, что все, что у меня имеется, находится в распоряжении вашего величества до тех пор, пока ваши враги не будут разбиты. Провидению было угодно, чтобы я скопил состояние, которое теперь спрятано в надежном месте, и будет там храниться до тех пор, пока не закончатся эти времена. Это весьма внушительная сумма золотом, из которой я тотчас же предоставлю десять тысяч монет в распоряжение вашего величества, как только будет обеспечен безопасный способ их передать, ибо я скорее умру, нежели позволю, чтобы эти большие деньги попали в руки мятежников и были потрачены на их черное дело».

Далее в письме говорилось, что его автор сразу же соберет из числа своих арендаторов конный отряд и что, если только не удастся найти иной удовлетворительный способ для доставки денег, он лично привезет их королю.

А теперь кульминационный момент этой истории. Гонец был схвачен и из-за голенища его сапога извлекли неосторожное письмо сэра Джеймса, и в результате не прошло и десяти дней, как его взяли в осаду пятьсот Круглоголовых под командованием некоего полковника Плейфэйра. Замок был плохо подготовлен к осаде, и, в конце концов, сэр Джеймс был вынужден сдаться, чтобы не умереть с голоду. Не успел полковник Плейфэйр войти в замок, как тотчас же послал за своим пленником, и, к великому удивлению сэра Джеймса, показал ему его собственное письму королю.

– Итак, сэр Джеймс, – сказал он, – у нас есть улей, и я вынужден попросить вас привести нас к меду. Где эти большие деньги, о которых вы здесь говорите? Я бы с удовольствием прибрал к рукам эти десять тысяч золотых монет, которые вы где-то так аккуратно припрятали.

– Да, – ответил старый сэр Джеймс, – у вас есть улей, но секрета меда у вас нет, и вы его не получите. Десять тысяч золотых монет лежат там, где они лежат, а с ними и кое-что еще. Найдите их, если это вам удастся, полковник, и возьмите, если сможете.

– Я найду их к завтрашнему утру, сэр Джеймс, в противном случае… в противном случае вы умрете.

– Я должен умереть – все люди умирают, полковник, но если я умру, мой секрет уйдет в могилу вместе со мной.

– Поживем, увидим, – мрачно ответил полковник, и старого сэра Джеймса ответили в темницу и посадили на хлеб и воду. Но он не умер ни на следующий день, ни на другой, ни даже через неделю.

Каждый день его приводили к полковнику, и под угрозой немедленной смерти допытывались о том, где спрятано сокровище. При этом ему не разрешали ни словом, ни жестом общаться ни с кем, кроме офицеров мятежников. Каждый день он отказывался говорить, пока, наконец, терпение его инквизитора не лопнуло, и сэру Джеймсу было откровенно сказано, что, если он не сообщит секрет, то на рассвете следующего дня его расстреляют.

Старый сэр Джеймс рассмеялся и заявил, что пристрелить его они могут, но если он обогатит их сокровищами, то продаст свою душу дьяволу. После чего попросил принести ему Библию, чтобы он мог почитать ее и подготовиться к смерти.

И ему дали Библию и оставили одного. На следующее утро, на рассвете, отряд Круглоголовых вывел сэра Джеймса во двор замка, где его уже ждали полковник Плейфэйр и его офицеры.

– Ну а теперь, сэр Джеймс, ваше последнее слово, – сказал командир Круглоголовых. – Вы покажете нам, где спрятано сокровище, или вы предпочитаете умереть?

– Я ничего вам не покажу, – ответил старик. – Убивайте меня, если хотите. Поступок достойный святых пресвитеров. Я все сказал, и мое решение неизменно.

– Подумайте хорошенько, – предложил полковник.

– Я уже все обдумал, – ответил сэр Джеймс, – и я готов. Убивайте меня и ищите сокровище. Я попрошу лишь об одном. Моего юного сына здесь нет. Он уже три года во Франции и не знает, где я спрятал это золото. Пошлите ему эту Библию, когда меня не станет. Но сначала тщательно пролистайте ее страница за страницей. Там нет ничего, кроме надписи на последнем листе. Это все, что я могу ему дать.

– Книгу мы просмотрим, – ответил полковник, – и если в ней ничего не будет найдено, ее отправят во Францию. И теперь, именем Господа, я заклинаю вас, сэр Джеймс, не позволяйте любви к презренному металлу встать между вами и вашей жизнью. Я делаю вам последнее предложение. Сообщите нам, где спрятаны эти десять тысяч фунтов, о которых вы говорите в этом письме… – и он поднял письмо королю, – и вы получите свободу… откажетесь – и вы умрете.

– Я отказываюсь, – ответил его пленник.

– Мушкетеры, приготовиться! – крикнул полковник, и группа солдат вышла вперед.

Но в этот момент налетел такой яростный шквал ветра, а вслед за ветром пошел такой сильный проливной дождь, что на какое-то время казнь пришлось отложить. Вскоре, однако, он прекратился, и с неба пролился холодный свет ноябрьского утра, осветив обреченного человека, в молитве стоящего на коленях в мокрой траве. С его седых волос и бороды стекала вода. Ему приказали встать, но он отказался и продолжал молиться. Поэтому они застрелили его… стоящим на коленях.

– Ну что ж, – сказал полковник Кварич, – во всяком случае, он умер как подобает доблестному дворянину.

В этот момент раздался стук в дверь и вошла горничная.

– Что такое? – спросил сквайр.

– Пришел Джордж, сэр, – ответила девушка, – говорит, что хочет вас видеть.

– Разрази его гром! – прорычал старый джентльмен. – Вечно ему от меня что-то нужно, не одно, так другое. Полагаю, речь пойдет о ферме у рва. Помнится, сегодня он собирался встретиться с Джантером. Вы извините меня, мистер Кварич? Моя дочь расскажет вам конец истории, если вам интересно услышать больше. Я присоединюсь к вам в гостиной.

Глава IV

Конец истории

Как только ее отец ушел, Ида встала и предложила полковнику Кваричу, если он допил свое вино, перейти в гостиную, что они и сделали. Эта комната выглядела гораздо более современно, нежели вестибюль или столовая, и в ней чувствовался вкус юной леди девятнадцатого века. Тут были маленькие изящные столики, драпировки, фотографии в рамках и сто одна безделушка, с помощью которых дама со вкусом делает комнату привлекательной в глазах грубого мужчины. Это было весьма приятное место, эта гостиная в замке Хонэм, с ее уютными уголками и несколько выцветшими красками. Оно было освещено мягким светом затененной абажуром лампы и ее общим духом владений женщины.

Гарольд Кварич хотя и повидал большую часть мира, но видел не слишком много гостиных, да и дам в целом. Они не попадались на пути полковника, или, если и попадались, он их избегал. По этой причине он, возможно, был более восприимчив к таким воздействиям, когда оказывался в пределах их досягаемости. Или, возможно, именно присутствие Иды прибавляло этому месту очарования, в придачу к его естественной привлекательности, подобно тому, как фарфоровые чаши с лавандой и розовыми листьями добавляли воздуху аромата. Как бы то ни было, Кварич тотчас подумал, что ему редко доводилось видеть комнату, которая бы произвела на него столь сильное впечатление утонченности и умиротворения.

– Какая очаровательная комната, – сказал он, входя.

– Я рада, что вы так думаете, – ответила Ида, – потому что это моя территория, и я тут хозяйка.