Как Трисон стал полицейским, или Правила добрых дел

– Пальма, скажи честно, хочется на свободу? – спросил я.

– Ты имеешь в виду за забор? – уточнила Пальма.

– Ну да, – авкнул я и кивнул.

– А что там делать? Я однажды по молодости сбежала на улицу. Старик как-то зимой отпустил меня побегать по двору, а не учёл, что у забора огроменные сугробы. Ну, я взобралась на горку и сиганула через забор.

– И что потом? – удивился я.

– А что потом? Три дня бродила, чуть с голоду не сдохла. Снегом питалась да в помойках рылась.

– А потом вернулась?

– Как тут вернёшься? Заблудилась я. Сначала бежала куда-то сломя голову, смотрела по сторонам, всё было в диковинку, интересно, а потом – раз! – и не знаю, куда дальше. Машины летят, сигналят, я чуть под колёса не попала. Крутила головой по сторонам, а где дом – не понимала…

– И как же вернулась? – удивлённо спросил я.

– Максим меня нашёл, – довольно тявкнула Пальма. – Он даже объявления по всему посёлку расклеил. Кто-то позвонил ему и сказал, что видел меня там-то и там. Ну, он на машину – и туда. Я его увидела, испугалась, думала: сейчас как врежет мне по башке. Стою, голову опустила, жду наказания. А он подбежал ко мне, схватил на руки и давай целовать, словно Розу, сестру свою. Целует и приговаривает: «Пальмушка, миленькая, да зачем же ты сбежала, ну что ты тут нашла хорошего? Поехали домой, накормлю тебя, напою. Посмотри, как исхудала».

А я думаю: «Поехали-поехали, я уж и сама сто раз пожалела, что перепрыгнула через этот чёртов забор!» Приехали домой, они давай все меня гладить, накормили тёплым супчиком, целую гору косточек насобирали для меня за три дня. Выходит, люди верили, что я вернусь к ним. Верили! Понимаешь?

– Понимаю, – одобрительно кивнул я и вспомнил, как сам бегал по трамвайным путям и искал свой дом[3].

Только меня украли, а Пальма сама убежала. Но люди всё равно простили, не обиделись, из дома не выгнали.

– И с тех пор, – продолжала Пальма, – я решила, что больше со двора ни ногой. От добра добра не ищут, как говорит наш Максим Андреевич.

– Это понятно, – согласился я. – Но плохо, что тебя держат на цепи.

– А что поделаешь? Я уже привыкла, – сказала Пальма, однако, как мне показалось, в её глазах мелькнула грустинка. – Это моя работа. Да и хозяева меня частенько отпускают побегать по двору. Так что всё нормально.

Вот я и познакомил вас со всеми. Настала пора рассказать о моей службе в полиции. Ох и досталось мне там. Но не стану забегать вперёд.

Глава 3

В следующий раз Максим взял меня с собой на службу через неделю. Почти полдежурства я проспал в кабинете. Коллеги Максима даже стали подшучивать, мол, это из-за меня у них такая спокойная ночь. А я и рад, пусть так считают. Чего ж в этом плохого? Но не всё собаке косточка. Не удалось мне побыть талисманом мира и спокойствия до конца смены.

Сквозь сон я услышал шум-гам, треск рации, но не сразу и сообразил, что случилось. И лишь когда зазвучал знакомый голос Макса, я вскочил и замер в ожидании команды. Долго ждать не пришлось, в кабинет вбежал мой «начальник» и приказал:

– Трисон, на выезд! Давай в машину!

Меня уговаривать не пришлось, уже через несколько секунд я устраивался на заднем сиденье рядом с ребятами. Они говорили о преступнике, который пока не скрылся с места и даже не подозревал, что на его поимку уже выехала группа полицейских. То ли бдительный сосед позвонил, то ли прохожий, но сообщили: злоумышленник вооружён охотничьим ружьём. Словом, мчались как на войну.

А я лежал и думал: «Какое нужно иметь мужество, чтобы каждый день подвергать себя смертельной опасности? Вот куда мы сейчас летим? Там вооружённый человек, что ему взбредёт в голову? Подъедем, а он откуда-нибудь из-за угла откроет пальбу – вот тебе и беда. Не представляю, как всё это переживает Анна Михайловна. Впрочем, дома я ни разу не слышал от Макса никаких страшных историй. То каких-то мелких воришек ловят, то хулиганов, то разбушевавшихся пьяниц – иными словами, послушаешь, так парень едва ли не развлекаться на дежурство ездит. Но ведь Андрей Максимович знает, чем его сын занимается. Знает и молчит! Берегут они свою маму. Хотя, думаю, и мама всё знает, просто в семье милиционеров, или, как теперь принято говорить, полицейских, не принято рассуждать о рискованной работе. Вон, приятель Макса считает, чем больше говоришь о проблемах, тем они чаще к тебе приходят. А ведь золотые слова. Точнее и не скажешь».

– Так, приехали! – раздался голос командира. – Заходим вон с того угла здания. Макс, вы с собакой стойте вон там, за деревом у подъезда. На месте сориентируешься сам, как поступить.

Мы добрались до дерева и замерли. В подъезде кто-то кричал и чертыхался. Разобрать слова, правда, оказалось трудно, но это были не восторженные возгласы, скорее, рёв разъярённого хулигана.

Через некоторое время всё стихло, мы стояли не шевелясь, и вдруг прямо рядом с нами появился напарник Макса.

– Ушёл, негодяй, – досадливо произнёс он. – Там, оказывается, из подъезда есть запасный выход. Сорвал замок и сбежал.

– Выходит, он нас заметил? – спросил Максим.

– Выходит, так. – Напарник пожал плечами. – А может, просто просветление наступило, и он одумался.

– Слушай, так чего же мы стоим? – вскрикнул Максим. – Ну-ка, Трисон, след! Ищи! Ищи!

«Юморист ты, Макс, – мысленно усмехнулся я. – Легко тебе сказать “ищи”. Так дайте мне хоть что-нибудь понюхать! Как же я иначе буду искать? Пойдём в подъезд, я посмотрю, что там ваш забияка натворил, может, какой запах уловлю. Кто-то из присутствующих сказал, что хулиган был под хмельком. Ну, такого человека не только я учую за три версты».

Уловив запах дебошира, я выскочил на улицу с противоположной стороны дома. Мешал порывистый ветер, но я чувствовал, что хулиган где-то рядом. Я не мог ошибиться: все пьяные пахнут одинаково. Осторожно и медленно ступая, я двинулся по периметру здания, заодно поглядывая на балконы и подоконники первого этажа. Дойдя до конца дома, я понял: запах стал совсем слабым и доносился как бы пунктиром, если так можно выразиться. Пришлось возвращаться к подъезду, где хулиган сломал замок. И там я вновь отчётливо уловил его запах.

«Ага, значит, разгулявшийся дядя где-то неподалёку. Стоп, Трисон, не торопись. Смотри внимательнее, прислушивайся тщательнее. Запах снова усилился! Что ж это такое? Где же хулиган?»

И вдруг донёсся странный и едва слышимый звук. Я присмотрелся: так вот же он! Рядом с соседним домом тихонько лязгнула крышка канализационного люка. Я бросился туда. Хулигану не хватило буквально мгновения, чтобы скрыться. Он держал крышку двумя руками и пытался совместить выступы с выемками на люке. Я подбежал и, громко рявкнув, сунул лапу внутрь. Зря, конечно, но, видимо, по неопытности. Дебошир то ли нарочно, то ли от страха (думаю, скорее второе) бросил крышку и исчез в глубине колодца. Дикая боль пронзила всё моё тело, поначалу даже показалось, что мне оторвало лапу. Мысленно представив себя, ковыляющего на костылях впереди своего подопечного, я заскулил. Хорошо, ребята-полицейские подоспели и откинули крышку. Боль не утихла, зато я понял: лапа на месте. И слава богу!

Полицейские фонариком осветили пьяницу и предложили ему добровольно сдаться. Тот уже, видимо, поняв, что от возмездия не уйти, жалобно запричитал:

– Пацаны, я-то вылезу! Только пообещайте, что бить не станете.

– Да сдался ты нам, чтобы за тебя ещё статью заработать. Давай вылезай оттуда, танкист!

Все вокруг рассмеялись, а Максим удивлённо спросил:

– Ты чего его так назвал? Какой он танкист?

– Я родом из Магадана. У нас так бомжей называют, которые живут в колодцах. Поутру крышку люка поднимают и оценивают обстановку. Уж очень похожи на танкистов.

– Смотри при начальнике Малейковиче не скажи. А то обидится! – предупредил Максим.

– Не думаю, – рассмеялся напарник. – Владимир Евгеньевич – мужик с юмором. Да и мы же не говорим, что танкисты похожи на бомжей. А наоборот.

Вдруг второй полицейский присвистнул:

– Ё-моё! Так это же наш старый знакомый. Дима, ты, что ли?

– Кто такой? – заглядывая в колодец, спросил Макс.

– Помнишь, месяца три назад жена вызывала полицию, а потом плакала и защищала муженька?

– Помню-помню, – ответил Максим.

– Ну так вот это он и есть! Фамилия у него ещё интересная, двойная. То ли Пасечник-Рябов, то ли Рябов-Пасечник.

– Сам ты Рябов, – пробурчал дебошир, кряхтя и неохотно выныривая из колодца. – Дмитрий Рубин-Пасечник я. Ясно? Эту фамилию носили мои прадеды. А ты – «Рябов»!

– Ну извини, брат, вас всех, хулиганов, не упомнишь, – рассмеялся полицейский и защёлкнул наручники на руках задержанного. – Поехали, дорогой, в отделе ничего не перепутают. Там и Пасечника вспомнят, и Рубина, и супругу твою, и соседей.

– Кто бы сомневался, – недовольно буркнул задержанный и, кивнув в мою сторону, спросил: – А это что за волкодав тут у вас объявился? Унюхал, собака! Ух, животина!

– Иди-иди! – Максим толкнул его в спину. – Молись богу, чтобы ничего серьёзного у Трисона с лапой не было. А то я тебе руку сломаю.

– Я, что ли, виноват? – плаксиво запричитал хулиган. – Зачем же он лапу сунул под крышку, да ещё в морду мне так рявкнул, что я сам чуть вниз не свалился. Чокнутая собака.

«Ну вот, как всегда! Сам тут бегает, пугает народ, кричит на весь микрорайон. А виноват кто? Трисон, конечно».

– Дима, а где ружьё? – спросил один из полицейских.

– Да ты что, начальник! – Задержанный выпятил губу. – Какое ружьё? Ты о чём?

– Очевидцы доложили, что ты был с ружьём.

– Да врут они всё, очевидцы твои! – возмущённо произнёс Дмитрий.

– А если найдём? – спросил Максим.

– Да вам дай волю, вы и пулемёт Дегтярёва найдёте. Но я-то тут при чём? – Он так стукнул себя кулаком по груди, что аж закашлялся.

– Ну-ну, полегче, – усмехнулся полицейский. – Переломаешь себе рёбра, а нам потом отвечай.

– Так от наветов ваших зло берёт! – наигранно плаксиво запричитал Дмитрий.

– Ты нам тут дурака не валяй, лучше сам признайся, – посоветовал Максим.

Полицейским нужно было провести какую-то ещё работу. Задержанного посадили в машину, меня – рядом с ним. Максим приказал охранять Пасечника. Через минуту Дмитрий, заглядывая мне в глаза, ехидно спросил:

– Ну, что, Трюфель (или как там тебя зовут), доволен?

Нет предела человеческой фантазии. Я уж думал, Трыся – это последняя интерпретация. Так нет же. Вы слышали, что этот пчеловод-филолог отмочил? Трюфелем обозвал, да ещё и нагло улыбается.

– У-у! – ответил я. В смысле, чем я могу быть доволен? Лапа болит, а ты вдобавок обзываешься.

– Ты какой породы будешь? Лабрадор, что ли? – усмехнулся Дмитрий. – С каких это пор лабрадоры в полиции стали служить?

– Ав! – сказал я, что в данной ситуации означало: «Где прикажут, там и служим». Не мы, собаки, работу себе выбираем.

– Что ты гавкаешь? – возмущённо спросил Пасечник. – Ты хоть понимаешь, что, если бы не ты, эти твои оболтусы не нашли бы меня. А теперь что? Вот что теперь мне делать? Ведь посадят в тюрьму. Тебе от этого легче будет?

«Какой странный человек!» – подумал я.

Значит, когда он тут полмикрорайона перепугал, – это нормально. А как его схватили, так сидит и возмущается. Забыл, что ли, ведь тут и дети живут! С таким соседом можно и заикой остаться. Зачем же ты хулиганил, кричал, угрожал? Конечно, мне станет легче! Я, можно сказать, задержал дебошира, который в следующий раз ещё больше бы бед натворил, если бы его не остановили. Так кто же виноват, Дима-пчеловод?

– Ну? Чего задумался? Стыдно, небось? – продолжал язвить задержанный.

– У-у-у! – протяжно произнёс я. Чего мне, мол, стыдиться? Это ты теперь объясняй своим друзьям и знакомым, почему тебя задержали. Посидишь, подумаешь, поразмышляешь. Может, в следующий раз будешь спокойнее. Не нужно людей пугать.

В этот момент отворилась дверца автомобиля, и Максим, сунув прямо под нос Пасечнику ружьё, спросил:

– А это что?

– А я почём знаю? – сквозь зубы ответил Дмитрий. – Впервые вижу. Это не моё, начальник. Честное слово!

– Ты бы хоть честными словами тут не разбрасывался, – сказал Максим. – Ладно, проверим на пальчики. Не хочешь правду говорить – не говори. Сами докажем. Но потом не обижайся.

Задержанный весь сжался, опустил голову и, мне даже показалось, заскулил прямо по-собачьи. Через некоторое время я увидел, как по его лицу потекли слёзы.

«Раскаивается, наверное, мужик», – подумал я.

Натворил дел, а теперь вот сидит и, как ребёнок, плачет. Спрашивается, ну зачем ты хулиганил? Зачем кричал, как дикий вепрь? Конечно, теперь обидно, больно, страшно. Но винить некого – сам виноват. Люди иногда так беспечно распоряжаются своей репутацией, свободой, здоровьем, в конце концов. Не понимаю, почему так? Если бы я был человеком, я был бы добрым и внимательным ко всем, отзывчивым и весёлым. Впрочем, откуда мне знать? Чтобы это понять, нужно сначала стать человеком. Может, и не удержался бы – начал бы тоже ругаться, хулиганить. Хотя нет! Сколько людей живёт и не думает ни хамить, ни ссориться, ни дебоширить. У них, как и у животных, многое от воспитания зависит. Агрессивных собак тоже хватает. Помните, я рассказывал о стаффорде? Ещё то чудо-юдо: ему всё равно, с кем драться. Может даже на крошечную собаку или котёнка напасть. Кто-то же вывел эту породу и приучил к агрессии. Наверное, так и у людей. Тоже своих американских стаффордов хватает.

Вскоре мы вернулись в отдел, хулигана отправили в камеру для задержанных, а меня Максим повёз к знакомому ветеринару. К счастью, всё обошлось, перелома не было, правда, прихрамывал я ещё несколько дней. Как я ни старался скрыть свой недуг, Андрей Максимович, хотя и слепой, через шлейку уловил мою хромоту. Списали на то, что я где-то проколол лапу. Анна Михайловна сделал вид, будто обработала мне ранку, а сыну строго-настрого запретила брать меня на службу. Впрочем, запрет действовал недолго.

Глава 4

Я уже говорил, что приезд внучки Кати к Елисеевым – это событие, равное по значимости если не Олимпийским играм, то чему-то столь же масштабному. В этот раз Екатерина сильно озадачила всех: и хозяева дома, и гости даже не знали, как правильно поступить. Роза Андреевна настаивала на наказании и хотела поставить дочь в угол. Отец Кати, Рашид Рифатович, был против, но отобрал у неё любимую игрушку. Девочка перенесла такое наказание стойко. Судя по дрожащим губам, она хотела расплакаться, но решила всё-таки сдержаться. Катя обняла меня и прошептала на ухо:

– Трыся, они думают, что я буду плакать. Но я назло всем этого делать не буду, потому что дедушка сказал: когда я вырасту, я стану царицей. А царицы не плачут. Мне в садике воспитательница сказала.

Дед и бабушка и вовсе рукой махнули, мол, подумаешь, горе великое. Они сразу простили внучку и долго смеялись. Вам, наверное, тоже любопытно, что же такого могла натворить маленькая девочка.

В принципе, ничего страшного не произошло, если не считать того, что люди в тот день остались без шашлыка. В какой-то момент на кухне и на крыльце никого не оказалось, и Катя этим воспользовалась. Она взяла со стола кастрюлю с замаринованным и приготовленным к жарке мясом и отнесла его Пальме. Я наблюдал, но поделать ничего не мог. Не рычать же на маленькую девочку. Да я сначала и не понял, куда это она собралась с кастрюлей, а потом услышал, как она говорит:

– Пальмушка, я тебе гостинцы принесла. Ты любишь мяско?

– А кто же его не любит? Очень люблю, – ответила Пальма. – Спасибо тебе, Катенька.

Я вмешался в процесс и обратился к Пальме:

– Дорогая, как бы тебе не влетело от хозяев!

– Трисон, а я тут при чём? – удивилась она. – У меня ведь принцип простой: дают – бери, бьют – беги!

– А куда тебе бежать-то с цепи? – съехидничал я.

– Куда-куда? – проглатывая очередной кусок мяса, ухмыльнулась Пальма. – В будку. А ты чего стоишь? Угощайся!

Катя, словно разобрав, что сказала Пальма, махнула мне рукой.

– Трыся, а ты что, не любишь мяско? Иди покушай с нами! – предложила она.

– У-у! – ответил я и на всякий случай отошёл подальше от собачьего праздничного стола.

Люди обнаружили пропажу, когда Пальма уже заканчивала свою царскую трапезу. Мясо ещё осталось, но оно лежало в собачьей миске. Пальма от греха подальше забилась в конуру, и в темноте ещё долго светились два счастливых глаза. Наверное, от сытости.

– Катька, ну кто тебе разрешил трогать мясо? – громко сказала Роза Андреевна.

Она возмущалась скорее не из-за того, что дочь отдала мясо собаке, ей просто было неловко перед всеми: люди настроились поесть шашлык, а тут такой форс-мажор.

– Мамуля, но ведь Пальма тоже хочет кушать, она любит мясо! – ответила Катя.

– И что теперь? Ты о собаке позаботилась, а о людях забыла? – строго спросила Роза Андреевна.

– Ничего я не забыла, – ответила Катя. – Люди каждый день мясо едят, а Пальма ни разу не ела. Я же вижу. Мама, это ведь несправедливо!

– Как это не ела? – вмешался подошедший отец. – Мы же каждый раз ей отдаём косточки.

– Косточки? Да? – подбоченилась Катя. – А что же вы их сами не едите? Я спросила у Пальмы, любит она мясо или нет.

– И что же она тебе ответила? – язвительно спросил папа.

– Ответила, что очень любит, и я решила с ней поделиться! – Катя гордо подняла голову.

– Прямо так и сказала? – Отец еле сдерживал смех.

– Ну что ты тут с ней хиханьки-хаханьки разводишь? – возмутилась Роза Андреевна. – За такие поступки нужно ребёнка наказывать. Отправляй её в угол.

– Да ладно, мать! – Отец махнул рукой. – Какой угол? Пусть идёт в комнату и там посидит, подумает.

Катя, прихватив с собой плюшевого медведя, молча направилась в дом. Отец грустно произнёс:

– Медведя оставь. Посиди в комнате без игрушек.

Катя, на удивление взрослым, не стала вредничать, гордо протянула отцу игрушку и исчезла за дверью. Я последовал за нею. Долго крепилась девчонка, но всё же в конце концов, видимо, детское сердце не выдержало, и она расплакалась. Я прижался к ней и слизнул солоноватую слезинку.

– Фу, Трыся! – улыбнулась Катя, и, вытерев щёку, обняла меня и звонко чмокнула в нос.

– Ав-ав! – одобрительно сказал я.

– Это у меня случайно слёзы выкатились, – шмыгая носом, заявила Катя. – Никому не говори. Хорошо?

– Ав! – ответил я, что означало «железно». И впрямь, не болтун же я какой-нибудь.

– Жаль, Трыся, что ты мяса не поел! – вздохнула она.

– У-у! – скульнул я.

В комнату к нам проник Симка.

– У Пальмы сегодня прямо праздник живота, – промурлыкал он. – И я полакомился, кусочек спёр. Вкуснятина!

– Скажи Кате спасибо, воришка, – съязвил я. – Если бы не она, было б тебе мясо!

Сименс подошёл к ней и потёрся о ногу. Катя погладила кота и, подняв с пола, усадила рядом с собой на кровать.

– Что там народ? Успокоился? – спросил я.

– Всё ещё обсуждают, – мяукнул Симка. – Но уже посмеиваются, хозяйка колбасы им нарезала. Да овощи с фруктами на стол выставила. Тоже неплохо!

– Согласен. Говорят, людям много мяса есть нельзя.

– Точно, – подтвердил Сименс. – Здоровее будут. Лучше бы нам каждый день его отдавали, мне этот сухой корм уже поперёк горла стоит.

– А я привык. От куска мяса не откажусь, но сухой корм всё-таки удобен.

– Удобен для людей, – недовольно мяукнул Симка. – Но не для меня…

– Это тебе так кажется, – возразил я.

– Ничего не кажется. Если тебе нравится, это ещё не значит, что нравится всем. А я бы каждый день мясо ел.

– Так тоже надоест, если каждый день. – Я попытался переубедить нашего «хищника».

– Чтобы так утверждать, – насупился Симка, – нужно сначала попробовать.

– Тоже верно, – согласился я. Да и сложно не согласиться с таким аргументом. Симке редко перепадало мясо, потому он, наверное, так уверен в своей правоте.

В этот момент в комнату заглянула Роза Андреевна. Увидев на кровати Сименса, она от удивления открыла рот и громко крикнула:

– Брысь с кровати! Екатерина, сколько раз тебе говорить: коту нечего делать на постели. Он ведь не домашний, он бродит везде по улице, ещё заразу какую-нибудь принесёт!

Сименс не стал испытывать судьбу, спрыгнул на пол и исчез под кроватью.

– Пошли кушать! – предложила Роза Андреевна.

– Я не хочу, – ответила Катя, не глядя на маму.

– Будешь теперь мне свои капризы показывать? – строго спросила Роза Андреевна.

– Ничего я не показываю, – буркнула Катя. – Просто не хочу кушать.

– А ты через «не хочу», – возразила Роза Андреевна. – Пойдём, давно уже пора обедать.

Она села на кровать рядом с дочерью и обняла её.

– Ну чего ты, Кать, обиделась, что ли? – ласково спросила Роза Андреевна и, погладив дочь по голове, прижала к себе. – Не обижайся, давай мириться.

Катерина в последний раз шмыгнула носом и, обняв Розу Андреевну, протянула ей мизинец.

– Мирись, мирись и больше не дерись, – сказали они хором, – а если будешь драться, я буду кусаться.

Через мгновение в комнате раздался детский смех, и всё снова наладилось. Люди забыли о мясе. Отец вернул Кате медведя, бабушка что-то нашептала ей, у порога на крыльце её встречал кролик Кузя. И даже сорока-воровка прилетела по такому случаю и, усевшись на заборе, внимательно наблюдала за происходящим.

Катя сходила к калитке, проведала Пальму, та встретила девочку, стоя на задних лапах. Они обнялись и несколько секунд танцевали вместе. Как жаль, что собака не может говорить по-человечески. Но, пользуясь случаем, побуду немного переводчиком.

«Катюша, миленькая, – сказала Пальма на нашем, собачьем языке. – Спасибо тебе за угощение, и прости, если тебе пришлось за меня пострадать! Ты очень хорошая и добрая девочка!»

В тот вечер я долго не мог уснуть. После того как разъехались гости, я лежал на своём коврике и рассуждал о добре и зле. Конечно, мои мысли могут существенно отличаться от человеческих, но я ведь живу среди людей, вижу, что среди них происходит, и делаю выводы.

Вот недавно ехали с Андреем Максимовичем в электричке. Лавки через две – три от нас сидела бабушка вместе с малышом, наверное, Катькиным ровесником. Карапуз держал в руке то ли пирожок, то ли беляш. Рядом с ними клевал носом старичок, просыпаясь лишь во время объявлений остановок. Поднимал голову, руку приставлял к уху – наверное, чтобы лучше слышать, – и засыпал дальше. А у его ног лежала собака непонятной породы. Учуяв запах вкусненького, она приподняла голову, внимательно посмотрела по сторонам и уставилась на мальчугана, вернее, на пирожок в его руке. Малыш, в свою очередь, заметив неподдельный интерес собаки, как мне показалось, стал нарочно её дразнить. Бабушка несколько раз одёрнула внука, но потом уставилась в окно и перестала обращать на него внимание. Пацан водил пирожком под носом собаки и весело смеялся, когда та тянулась за его рукой. Мальчику, видимо, так понравилась незамысловатая игра, что он слез с сиденья, сел на корточки напротив собаки и начал тыкать ей в морду пирожком. Я как-то рассказывал вам историю, как, ещё будучи молодым поводырём, едва не сорвался и не схватил кусок курицы, когда мне поднесли его прямо к носу на светофоре перед пешеходным переходом. Так я прошёл специальную подготовку, нас учили выдержке долгое время, какие только эксперименты и опыты над нами не ставили. А тут простая дворняга! Что ей оставалось делать? Вы, наверное, уже догадались: собака хвать пирожок – и под лавку.

Какой тут рёв поднялся! Пацан не только начал громко плакать, он ещё и несколько раз пнул собаку. Знаете, что меня тогда удивило? Мальчик ударил собаку, а бабушка даже не сделала ему замечание. Наоборот, начала кричать на старика, который спросонок ничего не понял. Он заглянул под лавку, а там его собака. Никакого пирожка уже и в помине не было. Собака проглотила его, словно таблетку аспирина. Старик спросил:

– Что за шум? Что случилось? Мальчик, зачем ты пинаешь мою собаку?

Люди склонны преувеличивать. Бабушка, хоть и не видела, как всё произошло, начала вдруг предъявлять претензии пожилому пассажиру:

– Ваша собака напугала ребёнка! Она прыгнула на него и выхватила из рук пирожок!

– Такого быть не может, – усомнился старик.

– Ага! – Старушка закатила глаза. – Быть не может? Взгляните на ребёнка. На нём лица нет. Зачем вы возите собаку в электричке? Она опасна.

– Да я десять лет с ней езжу, – оправдывался старик. – И никогда не было никаких недоразумений.

Тут вступила в разговор женщина с соседней лавочки, видимо, не выдержав поклёпа на собаку:

– Мальчик сам сунул ей пирожок в морду. Я всё видела.

– А вы кто такая? Наверное, его родственница? – Бабушка кивнула в сторону старика. – Что за глупости вы говорите? «Сам сунул»!