Духи реки

– Да не оставят нас духи воды своей милостью, – с надеждой кивнул Пыхтун. – Мы из рода Мудрого Бобра, мы братья духам воды. Они нам помогут.

Осторожно, дабы не перевернуть дерево, он сдвинулся, сел удобнее, подтянул ноги, вынув их из воды почти до колен, и глянул на берег. Зверь продолжал мерно трусить по песчаной полоске берега. Оставалось только одно: ждать.

Противостояние длилось долго. Очень долго. Почти до самых сумерек. Раза три липу почти прибивало течением к опасному берегу – но Пыхтун и Снежана, наваливаясь на ветки, заставляли ее крутиться, отплывать обратно на стремнину, а затем снова забирались на ствол. Хищник тоже несколько раз скрывался из виду. Но дети недолго радовались победе. Рано или поздно ветви на берегу раздвигались, и они снова ощущали на себе голодный взгляд злобного преследователя.

Когда начало темнеть, тигр скрылся уже надолго. Но Пыхтуна это ничуть не обрадовало. Он был почти взрослым и отлично понимал: ночью, в непроглядном мраке, в незнакомом месте, без оружия он и маленькая девочка не имеют никаких шансов дожить до рассвета. Волки, рыси, росомахи – кто-нибудь, но обязательно встретится на их пути или возьмет их след. Да и медведь, коли попадется, не откажется от легкой добычи. Про то, что Большой Кот наверняка будет одним из первых охотников, не стоило и поминать. В ночном лесу очень много клыкастых голодных тварей, способных охотиться только на слух и запах. От них даже взрослому охотнику с копьем и топором отбиться непросто. Иные и погибают. А уж двоим детям лучше и не соваться…

Снежана не думала ничего. Натерпевшись за день, она ухитрилась задремать в неудобной позе между двумя ветками, свесив ноги в воду, а левой рукой продолжая крепко держаться за ближний сук. Липа между тем плыла почти посередине реки, плавно покачиваясь, словно убаюкивала своих седоков. Где-то слева в темноте послышался протяжный вой, лишний раз напомнивший об опасностях ночных переходов. Справа между стволами что-то засветилось. То ли пробился свет низких звезд, то ли засияли светлячки, то ли глаза выдали тигра, дожидающегося в засаде первой оплошности совсем близкой добычи.

Пыхтун подтянул ноги, полностью вынув их из воды, пристроил, как мог, ступни на шершавом стволе, просунул руку в развилку ветки над головой, чтобы случайно не соскользнуть, и тоже прикрыл глаза.

Паренек проснулся от упавшего на лицо яркого луча света, открыл глаза и понял… что это конец. Он находился в Водах Заката. Находился там, куда попадают все окончившие свой жизненный путь люди. И не только они.

Между тем, вода вокруг казалась точно такой, как и в обычном мире, точно так же голубело небо, грело поднявшееся над горизонтом летнее солнце, и точно так же, как вчера, покачивалась под ним большущая ветвистая липа. И точно так же, как в мире живых, ему страшно хотелось есть.

Пыхтун оглянулся. Позади, на расстоянии вытянутой руки, продолжала сонно посапывать Снежана.

Они попали в Воды Заката вместе. Это хорошо. Значит, здесь будет не так одиноко.

Солнце поднималось выше и выше, согревая его продрогшее тело. Но вместе с рассветом оживали и духи воздуха, которые все проворнее носились над поверхностью реки, покрывая ее сперва мелкой рябью, затем крупной, потом волнами, все быстрее и быстрее растущими в высоту.

– Где мы, Пыхтун?! – испуганно закричала проснувшаяся девочка. – Что это?

– Мы в Водах Заката, – мрачно ответил паренек, мысленно умоляя мертвое дерево не переворачиваться под ударами разгулявшейся стихии.

– А где берег?

Снежана была еще слишком маленькой и ни разу не ходила кланяться великому предку их племени, Мудрому Бобру. А потому не знала, что у Вод Заката не может быть берегов. Ибо Воды Заката – предел всему. Шаман Чужой Голос рассказывал о том, как устроен мир, именно во время торжества поклонения. И рассказывал это только тем, кто способен понять древнее знание. Снежана в число достойных пока что не входила.

Пыхтун не стал ничего говорить девочке, дабы не пугать понапрасну. Он лишь удивился тому, что совершенно не заметил, как ушел из жизни. Может быть, они утонули во сне? Или тигр все-таки сожрал их обоих, и все, что происходило дальше, было лишь посмертным путешествием сюда, в вечность?

Паренек мог бы размышлять об своей печальной участи еще довольно долго – но высокая волна, приподняв липу, вдруг открыла его взору темную полоску впереди. Темно-темно-зеленую черту на краю чистого голубого неба.

– Берег!!! – закричал мальчик, изо всех сил вытягивая шею. – Снежана, там берег! Духи любят нас, Снежана! Они несут нас прямо туда! Мы живы, Снежана! Мы живы! В Водах Заката не бывает берегов, Снежана. Если это берег, значит мы все еще живы.

– Очень кушать хочется, Пыхтун, – не поняла его сложных умозаключений маленькая спутница. – Ты не видишь, мы близко от дома?

На такой вопрос крепко вцепившийся в ветки паренек даже отвечать не стал. Ему было страшно представить, как далеко за это время успела унести их Большая Река и волны Вод Заката. Это глупой малолетке казалось, что дом всегда рядом! А Пыхтун был уже взрослым, этой осенью закончится его двенадцатое лето. И он понимал, сколь велик на самом деле окружающий мир.

Духи воздуха очень старались, дуя на дерево, кидая его волнами, подталкивая в нужном направлении всеми своими силами, – но прошло еще больше половины дня, прежде чем очередная волна швырнула липу прямо на плотную коричневую стену камыша.

– Вперед плыви! – крикнул Пыхтун, бросая ветки и ныряя между стеблями. Потомок Мудрого Бобра отлично знал, что дальние стебли камыша растут на глубинах, скрывающих его с головой, и ногам тут опоры не найти. Если волны кинут дерево, столь долго бывшее для детей спасением, им же на головы – утопят моментально.

Однако Снежана вдруг истошно завыла, а две волны, одна за другой, прокатились через ее голову. Да еще сучья качающейся липы опасно замелькали от девочки то с одной, то с другой стороны. Думать было некогда – паренек метнулся назад, чудом проскользнув между ветвями к самому стволу, и вдоль него пробрался к девочке. Бросившись вперед, Пыхтун толчком в плечо перевернул Снежану на спину, задержал дыхание, схватил ее ладонями под затылок, поднимая над собой и, отчаянно работая ногами, спиной вперед поплыл в камыши.

Густо растущие стебли упирались, наклонялись, ломались, больно царапая спину. Но они же – и поддерживали, не давая провалиться под весом девочки в глубину. Волны опять превратились в союзниц. Они то приподнимали детей, позволяя пробраться чуть дальше, то проседали, кладя их на подушку из ломаных камышей и даря несколько мгновений, чтобы глотнуть воздуха.

Пробиваться таким образом через камыши пришлось очень долго. Пыхтуну показалось – целую вечность. Однако ступни в конце концов ощутили дно, и он смог уже более-менее спокойно пробираться дальше, раздвигая, а не ломая камыши. Снежану же приходилось по-прежнему тянуть за собой, удерживая ее лицо над поверхностью воды. Последние усилия – камышовая стена наконец поредела, вода теперь едва доходила до колен. Паренек подхватил девочку под мышки и, пятясь, протащил через последние стебли и через пляж из окатанных камней до травы. Там уронил на землю и сам обессиленно упал рядом.

– Все, больше не могу!

– Моя нога, Пыхтун, – продолжала сквозь слезы хныкать Снежана. – Она совсем… как деревянная…

Паренек, чуть отдышавшись, сел, опустил глаза – и сразу понял, что ночное пребывание в холодной воде и без того больной ступни не пошло малышке на пользу. Ниже колена голень опухла так, что стала вдвое толще бедра, приобрела мертвенно-белый цвет, пальцы же и ступня совершенно исчезли под бесформенным наплывом. Пыхтун осторожно коснулся больного места пальцем, потом нажал сильнее.

– Ничего не чувствую! – еще громче заплакала девочка. – Пыхтун, я хочу домой, к маме!!! Пыхтун, пошли домой!

– Как пойдешь с такой-то ногой? – фыркнул паренек. – Ты же на нее и встать не сможешь!

– Ма-ама… – продолжала плакать Снежана. – Я к маме хочу! Пыхтун, позови ма-аму!

– Да не плачь же ты! – недовольно буркнул Пыхтун. – Нас скоро найдут!

Он был совершенно уверен в том, что племя Мудрого Бобра не бросит их на произвол судьбы. Ведь сила рода в том, что все, от мала до велика, держатся вместе и всегда помогают друг другу. Сильные вступаются за слабых, слабые помогают сильным добиваться победы. Для общего блага важен вклад каждого, даже самого маленького и слабого члена племени. Только так можно одолеть опасности большого мира: не стать добычей хищников, не умереть от голода, пережить зимние морозы или летние ненастья. Племя не может бросить без помощи кого-то из своих. Это будет нарушением заветов Мудрого Бобра, о которых шаман не раз рассказывал во время обряда почитания предка.

Пыхтун не знал, что охотники племени, успешно загнавшие в верховьях реки гигантского лося, как раз сейчас разделывают добычу и обжаривают ее на кострах, чтобы в сохранности доставить в селение. И раньше завтрашнего дня отправляться в путь не собираются. Детей пытались найти только женщины, что вчера в конце дня вернулись с болота. Но и они смогли дойти по берегу лишь до Дальней Топи. Дальше пешим пути просто не было.

– Хорошо хоть не болит, – утешил девочку Пыхтун, выпрямляясь во весь рост.

С небольшого лужка, окруженного куцыми березами и ивами, Воды Заката разглядеть не получалось: озеро полностью загораживали высокие камыши. Зато здесь не дул ветер, а солнце с чистого голубого неба припекало так, что быстро развеяло воспоминания о долгом пребывании в воде. Даже захотелось снова искупаться.

Пыхтун заметил слева крупный валун, величаво возвышающийся среди камушков размером чуть выше человеческой головы, отправился к нему, забрался наверх, выпрямился. Теперь он стоял аж над коричневыми кисточками и легко мог видеть воду до самого горизонта. Но куда важнее сейчас было разглядеть берег. Оценив обстановку, паренек спрыгнул вниз, вернулся к Снежане:

– Слева зелень светлая. Березы, ольха и ивы, насколько глаз хватает. А вот справа темные пятна над лесом видны. Ели растут. Значит, возвышенность. Туда надо идти. Там должно быть сухо. А здесь, в сырости к вечеру холодно будет и комары заедят. Да и вообще… В сыром месте жить трудно.

– Кушать хочется, Пыхтун, – пожаловалась Снежана, перестав, наконец, шмыгать носом. – Нас найдут, Пыхтун? Мы не пропадем?

– Чего тебе бояться? – удивленно пожал плечами паренек. – Ведь я с тобой. Я уже взрослый охотник, мне двенадцать лет. Когда рядом мужчина, женщине бояться нечего.

– Тогда пойдем? – Девочка поднялась, ойкнула, тут же свалилась набок и привычно захныкала: – Не слу-ушается-а-а…

– Не плачь, сейчас я все сделаю…

Пыхтун оценил высоту ближних березок, выбрал ту, что немногим превышала его ростом, потянул к себе, рывком повис на ней всем своим телом. Стволик толщиной всего в два пальца лопнул с громким щелчком. Осталось несколькими рывками порвать кору, и шелестящая крона легла рядом со Снежаной:

– Забирайся.

Девочка перекатилась на ветки, крепко вцепилась в них руками. Пыхтун взялся за комель и потянул спутницу за собой.

– Мы домой, да? – вполне даже весело уточнила Снежана.

– Нет, к елям. Там холмики, там сухо. На болоте оставаться нельзя. От сырости заболеть можем. И вообще… Неуютно.

– Почему не домой? – возмутилась малышка. – Я хочу домой!

– Далеко. Нам не дойти.

– Почему?!

– Ты сама вспомни, – остановился Пыхтун. – Нас вчера чуть не весь день несло, ночью несло, и еще полдня. Течение у Большой Реки такое, что взрослого охотника обогнать может. День, да ночь, да еще половина. Кабы тропа ровная да удобная назад к селению вела, так и то три дня пришлось бы шагать. А без тропы, через лес, нехоженым путем… – Паренек запнулся. В его уме примерный срок возвращения выходил где-то дней в тридцать, но… Увы, племя Мудрого Бобра еще не успело придумать определения для столь большого числа, и потому Пыхтун смог оценить время только так: – Много дней придется идти. Очень много. С этим же, – он кивнул на сломанную березу, на которой удобно примостилась спутница, – с волокушей и вовсе не пробраться. Ждать надобно, пока найдут. Посему сухое, удобное место выбрать да терпением запастись. Охотники нас найдут.

Он снова взялся за ствол и поволок березу по влажному каменистому пляжу, тянущемуся между травяной кромкой и камышовыми зарослями. Время от времени особенно крупные волны выкатывались до самой травы и смачивали камни, но это было даже хорошо. По влажному берегу волокуша скользила лучше.

– Говорил, к елям нужно, на сухое место, – недовольно хлюпнув носом, укорила его девочка. – А сам по камням и воде идешь.

– А вдруг там рысь, медведь или волки окажутся? – оглянулся на нее Пыхтун. – А у меня ни копья, ни дротика, даже ножа с собой нет.

Хотя, какое там оружие? Сейчас он не имел вообще ничего! Ни обуви, ни одежды, ни простенького шила или хотя бы веревки подвязать волосы! Голые руки, босые ноги и больной ребенок за спиной. Тут не то что волки – обычная осока, и та путнику кровь пустить может!

– Подожди, – забеспокоилась девочка. – Так ведь звери и сюда прийти могут! Воды попить или на запах. Они нас загрызут, да?

И Снежана опять хлюпнула носом, готовясь зареветь.

– Здесь не страшно, здесь вода рядом, – с натугой ответил Пыхтун, перетягивая волокушу через поваленную полусгнившую лесину. – В любой миг на глубину спрятаться можно. Мы ведь из племени Бобра, забыла? У реки или озера нам никто на свете не страшен. Звери лесные – они воды страшатся, не любят. Шерсть у них в воде мокнет, уши и нос для нее открыты, в пасть она к ним заливается. У нас же шерсти нет, нам бояться нечего. Мы хоть по шею войти на глубину можем и твердо ногами на дне стоять, и нос у нас такой, что в него волны не захлестывают. Волк же, рысь, росомаха или даже медведь такого не умеют, они уже на малой глубине лапами барахтаются, плывут как могут. Коли кто подберется – руку протяни да топи его без опаски. Ни клыков, ни когтей зверь плывущий использовать не способен… – Паренек и не заметил, с какого мгновения перестал говорить сам и начал повторять слова шамана племени, услышанные во время поклонения предку. – Не страшен никто детям Мудрого Бобра в воде, любой враг в дитятю беспомощного превращается. Ну, а коли слишком длинноногий враг попадется – так всегда нырнуть можно и пропасть. На такое чудо и вовсе только люди да братья-бобры способны. Посему при опасности людям к воде поближе следует держаться. Особенно слабым детям и женщинам. В общем, ближе к берегу нам нужно удобное место искать. В лес далеко не забираться.

Чахлый березняк вскоре сменился не менее чахлого вида болотцем, из которого в сторону озера сочилась через камни бурая склизкая вода. Местами эти потоки соединялись в мелкие ручейки, один из которых выше по течению густо зарос рогозом. Оставив девочку на камнях, Пыхтун ринулся в заросли и принялся выдергивать как можно ниже молодые стебли. Белые листья у основания он счищал, а аппетитную коричневую сердцевину, пахнущую прелой листвой и чуть сладковатую на вкус, жадно запихивал в рот. Немного насытившись, он надергал изрядную охапку, отнес Снежане, потом вернулся, глубоко проваливаясь в мох, и вскоре полностью разорил уютный уголок.

Разумеется, паренек знал, что корневища рогоза больше и сытнее – но выкапывать их голыми руками удовольствие сомнительное. Больше намучаешься, чем наешься. К тому же, эти коренья хороши печеными – а готовить их было пока не на чем. Посему, подкрепившись, Пыхтун вернулся к своей простенькой волокуше и двинулся дальше.

Болото сменилось густым, темным и сырым ольховником, потом ненадолго в стороны раскинулся ивняк. Здесь берег стал посуше, чуть вдалеке можно было разглядеть могучие липы и тополя, на болоте растущие не очень охотно. Там, под густыми кронами, наверняка было уютно и спокойно. Много ароматной зеленой травы, часть которой наверняка годится в пищу, но… Но лиственные леса даже на холмах все равно всегда сырые, земля под травой не высыхает в самый сильный зной. Не лучшее место для ночного сна. А о ночлеге уже давно пора подумать. Большая часть дня позади, искать убежище в сумерках будет поздно.

– Ели совсем близко, я их вижу, – приободрил девочку Пыхтун. – Скоро дойдем.

Еще немного усилий – и паренек сделал неприятное открытие: берег повернул к северу. Это означало, что поросший соснами и елями вожделенный взгорок, к которому он так долго стремился, стоит не у воды, а сильно в стороне, за густыми зарослями березы и ольхи.

– Да, оттуда к воде не добежать, – разочарованно пробормотал Пыхтун. – Подожди здесь, я пройду дальше. Может, другое место замечу. Не такое опасное.

Отпустив волокушу, паренек быстрым шагом отправился дальше по берегу, но вскоре наткнулся на широкую протоку. Громко хлопая крыльями и недовольно клекоча, шарахнулись в стороны птицы, метнулась от ног на глубину стайка мальков. То ли это разлилась впадающая в Воды Заката неведомая река, то ли Воды сами образовали залив, давший приют изрядному количеству уток, чаек и гусей – поди отсюда угадай! Но то, что с волокушей водную преграду не одолеть – Пыхтун понял сразу.

– Зато рогоза столько наросло, на все племя хватит, – пробормотал он, поворачивая назад. – Несколько дней прожить можно.

– Ты вернулся?! – приподнявшись, махнула рукой Снежана. – А я хотела к камышам подойти, и не получилось. Не слушается нога совсем, хоть плачь.

К счастью, несмотря на угрозу, теперь она совершенно не хныкала.

– Ни одной звериной тропы не видел, – ответил ей Пыхтун. – Думаю, крупные хищники сюда давно не хаживали. Попробуем на холм подняться. С него и лодку увидеть можно, когда нас искать начнут, и комаров вечером сдувать будет, и не отсыреем ночью. Давай, ложись. Поворачиваем…

Сказать это было куда легче, чем осуществить. Девственная роща понизу оказалась густо переплетена тонкими, но крепкими стеблями лютиков, перекрыта зарослями иван-чая и крапивы. Причем не только молодыми жгучими растениями, но и пожухлыми остатками прошлогодней травы, и позапрошлогодней. Уже давно мертвой – но от того не менее прочной. Здесь торчали пеньки старых, когда-то сломавшихся толстых деревьев и прутья молодой поросли, и царапучие стволы ольховника, что высох в тени, не успев дорасти до солнца. Все вместе это живое и пересохшее буйство представляло собой препятствие, через которое нужно прорубаться, а не идти – но прорубаться было нечем, и Пыхтун проламывался вперед шаг за шагом, рвя, ломая, опрокидывая преграды своим собственным телом.

Хорошо было только одно: тяжелая волокуша окончательно затирала его путь, оставляя за собой широкий ровный след. Готовую тропу, по которой можно быстро убежать к Водам Заката и спрятаться там от возможных врагов.

Когда заросли наконец кончились, Пыхтун упал на спину в густой ковер незрелой черники и долго, долго отдыхал, закрыв глаза и тяжело дыша. Он выдохся настолько, что окажись сейчас рядом росомаха или пара волков – не стал бы даже сопротивляться, встретив избавление от мук с улыбкой облегчения. Но лесные хищники упустили свой шанс: отлежавшись, Пыхтун поднялся на ноги и зашагал вверх по склону между редкими соснами. В одном месте ковырнул пальцем толстый, мягкий слой опавшей хвои. По коричневым иголкам поструился песок.

– Понятно, – задумчиво, как отец, кивнул паренек. – На песке, кроме сосен, никогда ничего не растет. А там, где ели, наверняка ямка с землей.

Пыхтун оглянулся на Воды Заката, скривился в усмешке. Отсюда, с холма, полоска ольховника казалась совсем узенькой. Трудно поверить, что прорываться через нее пришлось так долго. Дальше, за коричневой лентой камыша, раскинулась в бесконечность голубая гладь озера…

Наверное, это было красиво – но на Пыхтуна свалилось слишком много хлопот, чтобы тратить время на любование пейзажем. Он выбрал на склоне холма ровное место, расчистил его до песка, сходил за Снежаной, после чего по уже готовой тропе помчался к озеру и по берегу к заливу, где почти до сумерек старательно дергал рогоз, собрав такую охапку, что еле помещалась в руках. С ней вернулся к девочке. А когда та управилась с угощением – уже наступили сумерки, и маленькие путешественники, крепко прижавшись друг к другу, погрузились в тревожный сон.

Сокровище

Духи леса оказались милостивы – ночью покой детей никто не потревожил. Но разбудило их, увы, не солнце, а острый приступ голода. Травка, даже такая вкусная, как рогоз – не самая сытная еда для юных потомков Мудрого Бобра.

Пыхтун, поднявшись, первым делом осмотрел ногу своей спутницы. Голень у нее не то что не исцелилась, но, кажется, распухла еще больше.

– Ладно, лежи, – разочарованно махнул он рукой. – Схожу за едой.

Паренек сбежал с холма, знакомым путем прошел по тропе к берегу, повернул налево, любуясь сверкающими на солнце камнями. Черные и серые, красные и полосатые, с искрящимися слюдяными вкраплениями и коричневые, с белой полупрозрачной поволокой…

Пыхтун замер, приглядываясь. Опустился на колени и вывернул из земли довольно крупный кусок кремня, отшлифованный волнами до зеркального блеска. Сглотнул от восторга, старательно пристроил его между обычными камнями, вывернул из-под ног другой булыжник, выпрямился, поднял его над находкой и бросил вниз. Послышался громкий треск, брызнули осколки, камень раскололся надвое – но главным было не это. Главное – в стороны от хрупкого кремня отлетело сразу несколько крупных кусков!

Пыхтун опустился на колени, собрал все осколки, которые заметил, внимательно рассмотрел. Отложил в сторону почти круглый, с острыми краями кусок, отколовшийся сбоку. Другой – продолговатый, но узкий – сунул под ногу, несколько мелких треугольных осколков сгреб в кучку, отодвинул. Снова взялся за круглый осколок, покрутил перед глазами, положил на небольшой камень, выпирающий из пляжа, нащупал другой, размером с кулак, примерился и стукнул в самый центр. По кремню в стороны зазмеились трещины, он распался на четыре осколка разной формы.

Пыхтун разочарованно вздохнул: хотел сделать один удобный нож, а получилось четыре неуклюжих скребка.

Далеко ему еще до мастерства Хромого Зубра! Тот первый попавшийся камень с берега подбирает и прямо у всех на глазах любой инструмент, что просят, делает. Хочешь – наконечник для копья, хочешь – нож для разделки туши. Хочешь – серп, хочешь – скребок. Ну да Хромой Зубр своим делом с незапамятных времен занимается, с тех пор, как ногу покалечил. А случилась сия беда еще до рождения Пыхтуна. Было время научиться. Мальчику же остается только надеяться на удачу да выбирать из осколков те, что могут пригодиться.

Паренек снова взялся за тяжелый булыжник, поднял над головой и со всего размаха опустил на все еще довольно крупный, обколотый только с края, кремень. Собрал то, что отвалилось, опять шарахнул по камню с высоты и вновь сел разбирать получившиеся осколки. После некоторого раздумья отложил к самому первому, длинному и тонкому обломку еще два продолговатых, потом долго крутил перед глазами увесистый кусок с тремя торчащими в стороны острыми гранями. Подобрал голыш и аккуратными мелкими постукиваниями сбил две из граней, примерил получившийся инструмент к руке. Кремень лежал в ладони плотно, кожу не резал. От большого пальца вниз, выпирая на три пальца дальше ногтей, шла слегка изогнутая острая кромка.

Оглядевшись, Пыхтун подошел к березке, наклонился и несколько раз ударил снизу вверх под самый комель. Острый камень с удивительной легкостью входил в дерево, прорубая и кору, и древесные волокна, оставляя не рваные лохмотья, а гладкий ровный срез. Два десятка ударов – и деревце в три пальца толщиной упало набок. Паренек прошел вдоль ствола, с легкостью срезая ветки, еще несколькими ударами отсек макушку. Вернувшись с добытой палкой на пляж, Пыхтун положил «топор», взял скребок и быстрыми мелкими движениями заточил верхнюю, более тонкую часть. Выпрямился, опершись на палку. Сверкающее влажной белизной острие возвышалось над головой на высоту вытянутой руки. Пыхтун резко отпрыгнул, перехватив палку двумя руками, кольнул ею воображаемого зверя, отступил, кольнул снова, крутанулся, ударил тупым концом, уколол, выпрямился. Потрогал пальцем самый кончик острия – и расплылся в широкой довольной улыбке.

Теперь у него было копье! Пусть не самое лучшее: деревянное острие слабое, легко ломается, если попадет в череп или кость, быстро разлохмачивается, когда задеваешь им в пути ветки или влажную траву. Но все равно, при сильном ударе им можно нанести опасную рану даже сильному зверю, можно ударить, отпугнуть. А еще у паренька теперь имелись скребки, резаки, топор, заготовки для ножа и серпа… Уже легче, не так страшно смотреть в будущее.

– Можно теперь и за едой отправляться, – весело решил Пыхтун.

Снова взявшись за «топор», у ближней ольхи он споро срубил нижнюю толстую ветку, укоротил ее, оставив кусок длиной чуть больше руки, полукруглым скребком подровнял у комля. Осмотрев коллекцию осколков, выбрал плоский обломок, шершавый с одной стороны, и бодрой трусцой помчался к заливу.