Божественное стадо

– Хотелось бы услышать, Пастух, звучание этого высшего на истинном языке, на том языке, который нам придется освоить.

– Что же, дождемся Иды и попросим ее об этом, – сказал Пастух и глубоко затянулся козой.

– Слушая вас, – неожиданно вставила Джумагуль и чихнула от дыма козы, – я перестаю что-либо понимать, но отношу это не к коровьему тугодумию, как моя подруга Елена, а к тьме собственного незнания… В потустороннем мире я прочитала столько замечательных, умных книг, что, кажется, заполнила всю свою голову великим множеством смыслов, но вижу теперь, что, впитывая все это, я и не думала о проекционных созвучиях, лишь приблизительно намекающих на эти самые смыслы, и доверяла им полностью… Теперь же, из-за этого слепого доверия, в голове моей, наверное, собрались одни лишь мало что значащие звучания…

– Ты правильно рассуждаешь, Джума, – ответил Пастух, – и это похвально! Проекционный язык может лишь обозначить границы или пределы, в которых заключается реально существенное, невидимо проскальзывающее между словами, не выражающими ничего из этого существующего существенного. Язык в потустороннем мире идет впереди и, благодаря несовершенству его, приводит любую желающую мыслить проекцию к обыкновенному словоблудию. Последнее создает возможность бесконечной относительности понятий, бесконечность вариантов понимания любого предмета, и это окончательно запутывает мертворожденное мышление в понимании порядка вещей. Не зря же проекции в своих тщетных попытках этого понимания и выражения его прибегли к письменности, к знакам и формулам и даже изображениям, пытаясь заменить всем этим правильное мычание, которое единственно способно отобразить реальные смыслы неразделенного нечто. Но я замечаю, Джума, что проекционное зрение, которое в вас пока еще велико, начинает уже отступать, и чувствую ваше желание быстрее постигнуть законы Божественной плоскости и обрести полноценное коровье видение. Ну а книжная образованность – для коровы бессмысленна, знание выдуманных, иллюзорных миров, не имеющих отношения к реальности, постепенно уйдет. Так что к кругу второму, с прохождением столбов, нормальное восприятие уложится стройными кирпичами в твоей голове, образовав свод абсолютного понимания, которое ты научишься ко всему правильно выражать мычанием, и на круге втором даже сможешь давать советы неопытным телкам – думаю, что ты склонна к поучительству.

– Я, Пастух, доверяя созвучиям, не оставила пустого места в своей голове и чувствую, что одно с трудом вытесняет другое, но я постараюсь вырваться из этой запутанности, хотя все же жаль, что нас ожидает только кирпичный, ограниченный свод реального понимания, похожий на тот тандыр, в котором мы с проекционными сестрами обычно пекли лепешки, и что свод этот будет постоянно тяготеть над моей головой, как если бы я сама была бы лепешкой и забралась в этот тандыр… Книги хоть и давали нереальные, иллюзорные ощущения знания существенного, но все же сподвигали мечтать о сияющих звездах каких-нибудь новых, бесконечных познаний в том выдуманном, бессмысленном мире, где мы с Еленой находились в виде проекций или теней.

– Давай-ка, Джума, – ответил Пастух, – ты сначала пройдешь первый круг понимания и станешь полноценной, молочной коровой, а потом уже, на высших кругах, используя компас в своей голове и правильное ощущение себя, решишь, стоит ли тебе оставаться лепешкой внутри этого свода реального восприятия или имеет смысл устремиться к каким-нибудь новым познаниям. Но должен сказать, насущное в Божественной плоскости неисчерпаемо, и даже коровы, которым бесконечно много кругов, иной раз теряются, сталкиваясь с неизвестным движением.

– Как это понимать, Пастух? – спросила уже Елена.

Но Пастух не ответил, поскольку тут подошла с водопоя степенная Ида, вернувшаяся одна – все телки решили присоединиться к Марии-Елизавете и подразнить коз и баранов, – и вопросительно уставилась на лежащего и курящего Пастуха, который, выпустив очередную порцию дыма, сказал:

– Ида, промычи для наглядности для Джумы и Елены понятие Божественное…

Ида подвигала челюстями, как будто пережевывая пучок отрыгнутой травы, покачала рогами, подняла голову к своду и издала неожиданно трубный, громкий, длинный, мычащий звук, который гулом разнесся по окружающему пространству и многократно вернулся далеким и близким эхом.

13. Эфир и плоть

Звук этот был такой неожиданной величественности и силы, что Джума и Елена в испуге вскочили на ноги и, пошатываясь, потрясли головами так, как будто оглохли. Те же телки, которые в отдалении дразнили коз и баранов, замерли и прижали уши.

Козы же и бараны рванули в разные стороны, как будто хотели скрыться от чего-то опасного, погнавшегося за ними. Сама же Ида невозмутимо сделала пару больших шлепков, пустила струю и после этого действия прилегла на траву, довольно сопя.

– А откуда, Пастух, – удивленно спросила Джума, – в этой пустынной местности взялось такое раскатное эхо, которое должно возникать только тогда, когда звук от чего-то отталкивается, например от леса или от гор?

– Звук здесь, – ответил Пастух, – именно и отталкивается от прилегающих своими плоскостями объемов, которые вы не видите и никогда не увидите, и также отталкивается от более того.

– А что, Пастух, представляет собой более того? Вы упомянули это понятие уже дважды. Что есть более объема?

– Эфир, заполняющий все, и есть более того… Из эфира состоим, в частности, мы, Пастухи. Точно так же как выдрать вас из реальной среды, не покалечив ее, невозможно, точно так же и нас невозможно вытащить из эфира, частью которого мы и являемся.

– А я, – призналась Елена, – это заметила, потому что в том самом зеркале, в которое мы смотрелись, не было отражения ваших рук и части лица – одежда ваша была как будто пустой.

– Вы, коровы, видите часть моего лица и ру ки, и это эфир, подкрашенный моим настроением или усталостью, но зеркало эфира не видит, и состояния не отражаются в нем. Впрочем, мы, Пастухи, не нуждаемся в зеркалах, поскольку обладаем способностью видеть себя с любой стороны и даже отдаляться и приближаться к себе, если это необходимо. Но, к сожалению, ты никогда не увидишь, как мы: коровы не Пастухи.

– Я помню, Пастух, как вы вытирали о куртку мокрые, красные от работы руки – разве может быть мокрым эфир? Вы прикасались к нашим бокам и спинам, гладили их и похлопывали, – разве эфир может быть твердым?.. – спросила Джума.

– Ну, выражаясь тем языком, на котором мы сейчас говорим, вы чувствовали меня и будете чувствовать как эфир во плоти, с которым можно соприкасаться как с некой твердой реальностью, способной, впрочем, к моментальному распылению или рассеиванию, а также – соединению, предположим, в мое пастуховское тело. Ида, промычи телкам понятие эфир во плоти!

Ида, не поднимаясь с травы, коротко промычала вверх и опустила голову на поверхность, закрыла глаза.

– Кажется, я уловила, – сказала Елена и попробовала изобразить то мычание, которое исполнила Ида, но звук получился совсем не тот, совершенно другого тона, продолжительности и силы.

То же самое проделала и Джума, и у нее тоже не получилось.

– Здесь, телки, – заметил Пастух, – для обозначения столь важного элемента нашей великой среды используется далеко не простая тональность, доступная только взрослым коровам более высших кругов, обладающих достаточным опытом и глубоким знанием поверхности. Вы, возможно, благодаря тяге к познаниям и научитесь извлекать этот звук на пятом, а то и на четвертом кругу.

– Скажите, Пастух, – спросила Джума, – а чем отличается эфир во плоти от нашей, коровьей плоти? Не просто же видом, прозрачностью или окрашенностью…

– Истинной плотью, телка, стремящаяся в коровы, – ответил Пастух, – обладает только Божественная скотина, к которой и относитесь вы. Ваша плоть неизменна, неразрывно связана с плоскостью, на которой вы существуете, создана одновременно со всем, что вас окружает, и не поддается проекционному пониманию, которое в данный момент в вас сильнее, чем сущностное… Если же вы решитесь задать вопрос: из чего состоит наша плоть? – то ответ получите только далеко впереди: лишь Великий Хозяин может ответить на этот вопрос на девяносто девятом столбе первого круга, ответить не звуком, не чувством, но потрясением мозгов, кардинально переворачивая в скотине понимание существенного… Наша же пастуховская плоть – чистый эфир, и плоть эта несколько совершеннее, чем ваша, поскольку способна перемещаться в нескольких плоскостях, а также в области безграничного, открытого выхода к граням других объемов. Мы, например, появляемся в потусторонней бессмысленности в виде эфирных тел и, разумеется, без одежды. Проекционные тени, чувствуя нас сущностным восприятием, но не видя наших прозрачных тел, воображением своим дорисовывают нас обычно одетыми, вкушающими воду и хлеб, ходящими босиком и произносящими длинные, складные, проповедальные речи, на самом-то деле смешивая или путая нас, возможно, с Пастухами небесными, о которых я мало что знаю и с которыми мы, Пастухи великого стада, не воспринимаем друг друга и не можем общаться, – путая с пастырями и пророками потустороннего мира, за речами которых устремляется часть проекций, лишенных здравого смысла, в поисках этого смысла. Проекционные рисовальщики, чувствуя нас особенно явно, но не в силах изобразить великий эфир, приписывают нам пол, возраст и выражения лиц… Но на самом-то деле мы, Пастухи, не имеем ни пола, ни возраста, ни выражения лиц, мы не едим и не пьем, не передвигаемся босиком, в проекционном мире молчим, любим вычурную одежду, достающуюся нам из этого мира, но носим ее только на Божественной плоскости, стараясь выделиться один от другого… Мы не ведем за собой проекции к смыслу с помощью высокопарных созвучий, но призраки эти сами идут за нашим молчанием, не видя нас, но чувствуя сущностным восприятием – этим единственным Божественным ощущением, содержащимся в бесплотных, мертворожденных тенях.

– А из чего же, Пастух, – спросила Джума, – состоят тогда небесные Пастухи? Может быть, Ида промычит нам это понятие…

– Тут, – ответил Пастух, – Ида нам не поможет, поскольку мычание Иды не способно выразить категории других плоскостей. Отвечу вам так: небесные Пастухи, в отличие от бесплотных теней, обладают странной бесплотной плотью, способной к круговороту, к смерти и возрождению.

– Я, Пастух, – сказала Джума, – кажется, понимаю, о чем идет речь, я много читала и знаю, что были такие проекции… а вернее, небесные пастухи, которые…

Но в этот момент сложного разговора одна за другой подбежали другие телки, вернувшиеся со своих игрищ, и веселая Роза сразу весело объявила:

– Пастух, я потеряла прищепку! Мне показалось, что кто-то невидимый сорвал ее с моего уха… Я даже почувствовала дыхание кого-то… или, вернее, какой-то шепот с дыханием… Пока я стояла и соображала, кто бы это мог быть и куда девалась прищепка, подскочила коза и из-под ног утащила эту прищепку, упавшую, оказывается, на поверхность.

– А другая коза, Пастух, – пожаловалась угрюмая Анна, – подпрыгнула и хотела сорвать с Марии-Елизаветы ее колокольчик, но Мария так поддала ей лбом, что…

– Я говорила! – перебила Мария-Елизавета. – Козы – дуры! Хоть и с рогами…

– Козы вечно покушаются на украшения коров! – оживилась и промычала мудрая Ида, поднимая свое большое коровье тело с поверхности. – И делают это вечно исподтишка! Им нельзя доверять. Однажды одна коза сделала вид, что хочет подружиться со мной, и неожиданно стала сдергивать с меня ожерелье… И так вцепилась в мои красные бусы, что Пастух, пасший эту козу, еле разжал ей зубы…

– Да, – согласился Пастух, – козы непредсказуемы, глупы, и за большие провинности нас, Пастухов, Хозяин и отправляет на коз – нет на плоскости тупее занятия, чем следить за этими маленькими созданиями, ходящими по малым кругам на веревках. Вроде бы можно и отдыхать, спокойно покуривать, наслаждаясь Божественным табаком или душистым высушенным навозом, размышляя о чем-нибудь постороннем, но чуть ослабишь внимание – и козы срываются со своих кольев и разбегаются в стороны, тревожат мирно пасущуюся скотину… На коз – одни жалобы. – И после паузы объяснил: – Прищепку же с Розы сорвал вездесущий Подслушиватель – он любит дразнить молодых коров, срывая из баловства с них разные украшения. Объясню вам, малосведущим, что это означает. Все сведения обо всем, что происходит там или здесь, собирает Подслушиватель, который слышит и видит все, что говорится и происходит на плоскости и под сводом, а затем сообщает или докладывает об этом Хозяину… Подслушиватель тоже состоит из великого, всеобъемлющего эфира, но, в отличие от нас, Пастухов, всегда находящихся в каком-то конкретном месте, он находится одновременно везде, присутствуя всюду, подобно эфиру, рассеянному в эфире, и не обладает возможностью обозначить себя одеждой… Мы, Пастухи, отсылаем Хозяину сведения о происходящем на плоскости с быстрыми иноходцами, в крайнем случае со скоростными гуртами, или же предстаем, если потребуется, перед Хозяином лично. Подслушиватель же передает эти сведения моментально, слово в слово, мычание в мычание, движение в движение… Есть признак того, что он слушает: легкий шорох – как будто шелестит нежное сено…

– Наверное, Пастух, этот Подслушиватель – безобидное существо, хоть он и подслушивает, – сделала неожиданный вывод Роза. – Пусть он и передает разговоры Хозяину, но, наверное, он вынужден это делать из высшего принципа, наверное, таков высший порядок. Но шепот его и дыхание были действительно ласковыми, как будто бы кто-то погладил меня – действительно, как эфир. Вот только прищепка как будто сама сорвалась с моего уха…

– Похвально, Роза, что ты начинаешь воспринимать окружающую реальность доброжелательно, с рассудительностью, но только одна ошибка: Подслушиватель, как и я, не являемся существами, поскольку не обладаем истинной плотью…

– Скажите, Пастух, – вмешалась Елена, – я понимаю так, что вы, как и Подслушиватель, бесплотны и состоите из так называемого эфира, с которым все же можно соприкоснуться, Создатель, как и Намерение, совершенно недостижимы, поскольку, как вы сообщили, это высшего понимания условности, удаленные бесконечно от нашего понимания, и прикоснуться к ним, разумеется, невозможно, но вот Хозяин – является ли он такой же плотью, как мы, сущности, можно ли прикоснуться к нему?

– Спрашивать что-либо о Хозяине телке первого круга бессмысленно, – ответил Пастух, – осведомляться о нем есть смысл только коровам, прошедшим свой первый круг, то есть все девяносто девять столбов, потому что начать понимать что-либо о Хозяине способна лишь сущность, на миг побывавшая на столбе нулевом, где с сознанием ее происходит нечто не описуемое тем языком, на котором мы сейчас говорим… Но, Елена, тебе, как первой из осознавших себя и сей мир, а также имеющей знак подающего большие надежды ума, я отвечу: Хозяин недостижим, а также, как я уже говорил, непостижим для скотины. Но после первого круга телка, преобразившаяся в корову, может прикоснуться к нему в мыслях своих и чувствах, но не более того… Я бы конечно мог, Елена, продолжить этот опережающий соответствующие столбы познавательный разговор о порядке вещей, но, уверен, он будет непонятен твоим подругам настолько, что они могут потерять интерес к постижению реальности – что приведет в свою очередь к замедлению их умственного развития и даже остановке движения… Так что ограничимся сказанным.

– Да, Пастух, – согласилась черно-белая Марта, – слишком у вас с Еленой заумные разговоры, уходящие в сложные области, а нам, телкам, хотелось бы знать про окружающий мир более насущные и практичные вещи, которые составляют… обыденность.

– В конце концов, Ида могла бы посвятить нас во многое, но она все больше молчит, мычанием своим объясняя только те сложные вещи, о которых вы просите, и не вдается в подробности обычного коровьего быта, – высказалась светло-рыжая Сонька.

– К тому же, – пожаловалась Танька-красава, – у меня постоянное ощущение, что мы движемся в какой-то замкнутой капсуле, отгороженные от внешнего мира…

– Да, Пастух, – добавила Антонина-гадалка, – хотелось бы получить какие-то сведения о движении вокруг, которое мы пока что не видим и только знаем о нем, узнать о происходящем на соседних дорогах и на высших кругах, – тогда бы мы составили более ясное представление о той насущности и обыденности, о которых сказала Марта.

– А почему бы, к примеру, – предложила угрюмая Анна, – не попросить об этом Подслушивателя? Пусть расскажет: что где происходит, кто о чем говорит, чем живет великое стадо… Ну, просто чтобы мы были в курсе событий и скорее подстроились под существенное.

14. Информация и сплетни

– Знания о плоскости постигаются в очередности, строго столб за столбом, – ответил Пастух. – И, уверяю вас, в конце первого круга вы будете знать все, что требуется корове для полноценного пребывания в стаде; те же из вас, кто проявит пытливость, будут знать даже больше необходимого. Информация же о происходящем вокруг, в том виде, в котором она распространяется в проекционной иллюзии, здесь начисто перекрыта.

Подслушиватель в прямой контакт со скотиной вступать не может, это запрещено. Вам, конечно, любая встретившаяся корова расскажет, что она видела на предыдущих столбах той дороги, по которой она идет, но никаким образом корова эта не сообщит о событиях на параллельных дорогах и тем более кругах, потому что сама не знает об этом и знать не должна. Собственно, для скотины перекрыта возможность распространения подобных сведений через какой-то источник. Надо сказать, однажды образовался подобный источник в виде Божественной сущности, которая обманным путем получала разные сведения о происходящем на плоскости, – Подслушиватель, замечу, наивнейшее создание, – и передавала парно- и непарнокопытным о том, где что происходит и кто о чем говорит. Божественная умиротворенность почти безмолвно пасущихся стад сразу же пришла в беспорядок… Но подробнее об этом вредном источнике и инциденте, связанном с ним, – на тридцать девятом столбе, где вы наяву увидите сущность, нарушившую своим поведением спокойствие Божественного движения и умиротворенность пастьбы. Так что только лишь мы, Пастухи, да и то после личного обращения к Хозяину, получаем от Подслушивателя сведения, предположим, о том, что происходит там, где нас нет в данный момент. И только Хозяину доступна вся информация о происходящем на плоскости. Вам же, телкам, а в будущем и коровам, предписано довольствоваться окружающими событиями по ходу движения, легкими, приятными сплетнями, а также тем источником собственной информации, который в вас, как в сущностях, высокоразвит и неиссякаем, хотя для этого необходимо его почувствовать – что и происходит обычно в конце первого круга, когда такие телки, как вы, став почти что коровами, начинают беспрерывно мычать, выражая свою коровью радость по поводу вдруг открывшегося им безотносительного понимания великого положения вещей. – И Пастух попросил: – Ида, расскажи телкам какую-нибудь доступную сплетню, которая не помрачила бы слабый телячий ум, и приведи пример великого понимания вещей из своего личного, неиссякаемого источника понимания.

– Му-у-у… – начала рассказывать Ида, но, видимо, тут же сообразив, что телки пока что не поймут целой коровьей сплетни, выраженной мычанием, перешла на проекционный язык: – На позапрошлом моем кругу, на двадцать восьмом столбе, я познакомилась с одной симпатичной пятнистой коровой, которая определяла свой возраст всего лишь как пять кругов, причем первой заговорила о возрасте. Ну, помычали вместе о том да о сем и разошлись – дороги наши не совпадали, – но корова эта показалась мне странной… Мне бесконечно много кругов, я опытная корова и поэтому сразу же заподозрила, что этой пятнистой корове более чем пять кругов, поскольку лишь после пятого круга корова заговаривает о возрасте… Впрочем, дело в другом. Вот что мне рассказала другая корова про эту корову, которая зачем-то скрывает свои круги. Корова эта – другая – узнала от той коровы, которая паслась на одном лугу с этой коровой – что скрывает круги, – что эта последняя встретилась на дальнем от дороги лугу со своим быком, от которого рожала телят несколько раз и считала его своим вечным быком, то есть, по-проекционному, мужем. Встретилась, но сразу заметила, что бык как-то не так настроен, и пахнет как-то не так, и прячет свой взгляд, как будто бы провинился. И правда, бык, недовольно сопя, вскоре признался ей в том, что встретил другую корову – в самом начале круга, возле какой-то лужи, и намерен теперь пастись и иметь общие интересы только лишь с ней, с вновь повстречавшейся… Мало того, признался, что эта последняя примитивнее, может быть, и глупее, чем прежняя, и раскраска у нее неказистая – серенькая, как у Марии-Елизаветы, – но ему нравится больше и он будет спариваться исключительно только с ней… Сначала корова, скрывающая круги, не поверила, потом стала плакать, впала в истерику, но все же смирилась и предложила быку побыть с этой новой коровой сколько ему пожелается, но потом все же чтобы вернулся к ней. И решила через быка зачем-то отдать той новой корове жемчужную нитку со своей шеи и кисточки для ушей – из хвоста чего-то несущностного… Бык этот, по-проекционному редкая дрянь, но здесь, на плоскости, где нет хорошего и плохого, обыкновенная бычья сущность, согласился на это, и Пастух, выпасавший неподалеку стадо глупых баранов, снял украшения и по просьбе быка повесил на другую корову… Корова, видевшая все это и рассказавшая эту историю той корове, которая рассказала об этом мне, пристыдила корову, принявшую украшения, но та, ничуть не смутившись, отправилась погулять с быком, а обиженная и брошенная корова сущностью ушла в никуда, переживать свое горе в проекционной иллюзии, коровья же ее плоть с жадностью начала поедать траву, не останавливаясь даже с наступлением тьмы… Другие уже коровы видели ее, поедающую траву в темноте, и описали мне это странное зрелище… Говорят еще… хотя, это уже неважно. Что же касается великого понимания вещей, то после своего первого круга я, к примеру, помнится, поняла, что корова и бык подобны свету и тьме и составляют неразделенное нечто, рассеянное по плоскости… Но Пастухи, не обладая интуитивной чувствительностью скотины, объясняют это понятие по-своему – слишком разумно, не понимая этой условной рассеянности, одновременно собранной воедино великими ощущениями даже самого захудалого бычишки и такой же невзрачной коровки. – И она прибавила: – Му.

– Ида, а где вообще-то быки? – спросила Танька-красава. – Мы просто не видим их, или они пасутся в каких-то других местах?

– Быков вообще мало, – ответила Ида, – и они не пасутся, как мы, коровы, быки вечно заняты своими делами, куда-то спешат, и вам еще рано о них размышлять. О-о-о!.. Я помню последний набег быков на молодую скотину, которую я сопровождала два круга назад. Это были воинственные быки, герои скотобоен! Последний раз я родила теленка именно от такого быка… – И Ида как-то задумчиво опустила голову, покачала рогами.

– Итак, – подытожил Пастух, поднявшись с поверхности и повесив себе на плечи сумку и кнут, – сейчас оставим эти коровьи чувства, мало располагающие к движению, и отправимся дальше. Впереди у нас большой перегон прямо по облакам и в тумане, которые будут стлаться внизу и понимаются в Божественном стаде как область туманных грез, где может долго блуждать скотина, испытывая полусонное состояние и наблюдая несбыточное в реальности… Но более подробно я расскажу вам об этой области грез на дальнейших столбах. Сейчас же не смотрите бесполезно под ноги и в стороны, следите за моей головой и придерживайтесь друг друга, а я пойду впереди, указывая вам путь. В тумане вы не увидите позади и впереди идущих себя и в случае чего, заплутав, слушайте звук бича, который укажет вам верное направление.

Коровы лениво стали переходить на дорогу и в беспорядке потянулись за Пастухом, пуская длинные струи и оставляя после себя шлепки. Пастух, пыля сапогами и не оглядываясь, на быстром ходу распустил свой бич и, крутанув им, щелкнул так, что телки вздрогнули и от испуга прибавили шагу, сосредоточившись на движении и выстраиваясь в какое-то подобие колонны.

Над безликой поверхностью вскоре появились перья тумана, затем клочья тумана и целые озера тумана – и вот уже образовалось сплошное белое молоко, которое залило всю округу и достигало коровам до холок, так что они стали видеть только головы впереди идущих и фуражку своего Пастуха на так называемой голове Пастуха, которая плыла над туманом, указывая направление пути. Фуражка поворачивала то влево, то вправо, следуя изгибам дороги, и телки, стараясь не упустить ее из виду и чувствовать друг друга боками, какой-то нескладной толпой, толкаясь, продвигались вперед и вперед. Пару раз вдалеке проплыли едва различимые, одинокие, мычащие коровьи или бычьи головы и послышалось блеяние плутающего, наверное, барана или заблудшей овцы, и больше ничего приметного на этом отрезке дороги телкам не встретилось.