Божественное стадо

– Первая встреченная вами корова – это показательная для вас корова, – стал объяснять Пастух, продолжая поглаживать коровью шею. – Это существо мягкого, но строгого нрава, обучающая корова, помогающая корова, подгоняющая корова, одна из мудрейших сущностей нашего великого стада, ей бесконечно много кругов, и она будет помогать мне на этой дороге, следуя с нами почти до последних столбов. Зовут ее просто: Ида. Проекции ее в потустороннем, бессмысленном мире имеют разные клички, такие, как Дуся, Ядвига, Евдокия и Дуня, но все они все равно Иды и в большинстве своем знают об этом, ощущают себя коровами, безропотно несут свою потустороннюю, временную ношу бессмысленной жизни в проекционном пространстве и втайне даже не то чтобы верят, но ни на йоту не сомневаются в своем происхождении от Иды, постоянно чувствуя с ней неразрывную связь. Ида – единственная в нашем великом стаде корова, у которой есть верхние зубы, и она способна пережевывать проекционную речь, как сено или траву, и в переводе выдавать правильное мычание, а также пережевывать правильное мычание и выдавать проекционную речь. Другие коровы не обладают способностью перевода и будут общаться с вами на том языке, на котором начался разговор, предпочитая все же, конечно, выражаться реально. Коровы вообще, надо сказать, рождаются бесконечно болтливыми, но, забегая сильно назад, скажу, что много кругов впереди не было у меня такого гурта, чтобы телки не умели сразу болтать на коровьем. Но постепенно стало так, как сейчас. Причины этой метаморфозы – а именно проникновение в великую плоскость потусторонних созвучий – мы разберем несколько позже, когда тому наступит момент, сейчас же замечу пока что одно, возможно, интересное вам: младенцы проекций с рождения одарены Божественным языком, который тут же отнимают у них, навязывая им условно-проекционную речь и отлучая тем самым от чувства существования великой реальности, которое испытывали потусторонние призраки на земле до появления первого слова… Итак, мудрая Ида преподаст вам коровью азбуку, объяснит многие вещи с точки зрения коровы и разовьет в вас извилины скотского мышления, которые пока что не развиты или спят и которые дадут вам возможность определяться в пространстве не так, как сейчас, а совсем по-другому: по принципу интуитивного компаса в головах, и, таким образом, не оглядываясь на своих двойников, вы всегда будете твердо знать, где вы находитесь и куда вам идти. Ида, – обратился он к черно-белой корове, – научи этих легкомысленных телок первому и самому важному, что должна уметь делать любая скотина и в любых обстоятельствах, всегда и везде, любая!

Телки удвоили внимание свое настороженными ушами, ожидая, что Ида сейчас промычит или скажет какую-то мудрость, которая станет первоосновой на пути к коровьему просвещению, пониманию положения вещей нового мира, но вместо поучительной речи услышали тот самый простой и известный звук, который всегда сопутствует облегчению коровы, и увидели на поверхности выросшую на глазах довольно большую кучу навоза.

– Вот вам первый урок от полноценной коровы! Учитесь!

Все телки, казалось, смутились этим событием, и две из них даже отвели взгляды в сторону, но тут светло-рыжая вдруг тоже издала определенного рода звук и наделала небольшой ляпок.

– Ой! – смущенно сказала она. – Кажется, я обделалась почему-то…

– Не кажется, а точно сделала свое дело! – даже не произнес, но воскликнул Пастух и перешел на торжественный тон: – Ты, светло-рыжая, первая из гурта унавозила Божественную поверхность – действительно радостное событие, поскольку унавоживание поверхности есть облагораживание ее, то есть первейшее священное коровье дело, и если даже корова способна только на это, то она уже – достойнейшее создание! И поэтому тебе полагается приз – капну тебе на один из твоих великолепных зубов капельку золота! Правда, непонятно, откуда в тебе так быстро взялся навоз? Такое бывает только от страха – слишком уж быстро ты переварила траву, почти не отрыгивая и не разжевывая!

– Я, Пастух, – объяснила, смущаясь, светло-рыжая телка, – оказалась первой на этой дороге на первом столбе – незадолго до вас – и в одиночестве думала, что так и буду находиться одна, как корова и в неизвестном пространстве, и от страха полного одиночества и непонятного состояния я подчистую сжевала маленькую копенку, которая приткнулась к столбу, сжевала, чтобы было не так одиноко…

– Вот и тема Божественного исследования: коровье одиночество и еда! – снова воскликнул Пастух. – Я уже давно замечал, что коровы, гуляющие по одной, слишком много едят, но не полны и не дают лишнего молока, – теперь, как стало понятно, все, оказывается, уходит в бесценный навоз! Кстати, в этих местах потому и мало травы, что коровы здесь не гуляют: слишком пустынно. Вот и расплодились хвощи на бедной поверхности. Надо бы направлять сюда одиноких коров – таких немало, пусть обогащают поверхность. Доложу куда следует, может быть, стоящие выше меня Гуртоправы сочтут мою мысль полезной, займутся распределением навоза одиноких коров, и я получу от Хозяина поощрение: более достойное назначение, чем гонять телок и коров по кругам! Могут перевести на степных, норовистых кобылиц и даже на сверхгордых коней – их восьмерки по Божественной плоскости не так унылы, как ваши круги, да и сущности у них будут попроще – меньше возни! Кстати, в том стойле, откуда вышли Джума и Елена, тоже было немного старого сена, а они – ничего!

– Мы, Пастух, – ответила за двоих Елена, – не боялись совсем. Мы пожевали только чуть-чуть, лишь для факта, чтобы убедиться в реальности своего существования как сущностей!

– Ого! – искренне обрадовался Пастух. – Вот наконец правильно сказанное и осмысленное! Елена воспользовалась интуицией своей сущности, подключив дологичное мышление, поскольку логикой ваше нахождение здесь, да и попадание сюда объяснить невозможно. Не зря в сведениях о тебе, Елена, значится, что ты – склонна к учености! Дело, вижу, пойдет, берите пример! Елене, как первой из осознавших себя и сей мир, тоже награда!

Пастух снял с плеча свою холщовую сумку, порылся в ее таинственном содержимом, приговаривая: «Тут у меня всякая всячина из потустороннего мира…» – и вытащил плоскую баночку, в которой и оказались награды: разных цветов овальчики и кружки размером не больше чем конфетти. Нижняя губа «первой унавозившей Божественную поверхность» оттопырилась как-то сама, обнажив ряд крупных, неестественно белых зубов, и Пастух прилепил золотой овальчик на передний, самый выдающийся зуб отличившейся сущности. Телка закрутила хвостом и изобразила улыбку, хвастаясь своим украшением перед другими.

– Ну и морда коровья, – угрюмо промычала бурая телка. – Страсть! Хоть и с золотом.

– Да, – согласился Пастух, – улыбка слишком проекционная, чересчур уж кокетливая, не коровья, губы ты поджимаешь не по-коровьи – выпяти их и расслабь, когда улыбаешься, или вытяни в дудочку! Улыбайся-ка ты поскромнее, может, к кругу второму зубы у тебя чуть-чуть пожелтеют, пообтешутся и не будут так откровенно белеть. Теперь награждаю Елену, – и Пастух прилепил красный кружок прямо телке на лоб. – Это, Елена, особая мушка – знак твоего отличия, твоего подающего большие надежды ума!

– Пастух, – сказала Елена, – а Джума тоже жевала по той же причине: чтобы убедиться в реальности. Джума тоже не глупая…

– Сразу двух умных коров в одном стаде не допускается, – важно ответил Пастух, – поскольку возникнут разногласия умов, и поэтому Джуму возвысить до твоего уровня я не могу, но прилеплю ей черную мушку – знак коровьей пытливости.

И Пастух вытянул из коробочки черную мушку и приспособил на лоб Джуме.

– Пастух, – потерлась сопящим носом о рукав пастушеской куртки пегая телка, та самая, которая не так давно поставила под сомнение свою коровью сущность и у которой были разные уши, – помнится, вы обещали мне что-нибудь на ухо. Может быть, там, в вашей сумке, есть что-то и для меня?

Пастух снова принялся рыться в сумке, опять приговаривая: «Тут у меня всякая всячина из потустороннего мира…» – и сначала вытащил ржавую гайку, затем моток изоленты, затем какой-то пучок, похожий на сантехнический лен, и – еще какую-то дребедень, про все это объясняя: «Нет, это все для взрослых коров…» – и наконец извлек деревянную бельевую прищепку и спросил пегую телку:

– Сойдет для начала?

– Сойдет! – ответила пегая, и Пастух прищепнул украшение на ее серое ухо.

И тут вдруг из телок, наблюдавших происходящее, одновременно ударили шипящие струи, орошая поверхность. Из тех же, кто был награжден и украшен, струи не полились.

– Пастух, – произнесла, облегчившись, темно-рыжая телка, – вот, мы тоже совершили действие, полезное для поверхности, наградите нас тоже!

– То, что вы совершили, позавидовав награжденным, называется облегчением от зависти, и к тому же коровья моча, несмотря на свой Божественный запах, никакой пользы поверхности не приносит, – нравоучительно произнес Пастух и обратился к равнодушно наблюдающей все это Иде: – Ида, веди этих недотеп к следующему столбу и расскажи им про коровью зависть, а также объясни разницу между навозом и тем, чем они напитали Божественную поверхность.

Ида издала утробное, призывное: «Муу!..» и повела за собой маленький гурт, на ходу объясняя коровьим мычанием то, о чем попросил Пастух.

Джума, двигаясь позади остальных, спрашивала Пастуха:

– Разве, Пастух, коровья моча не полезна? Я читала у великого Ибн Сины, что коровья моча – лекарство от многих болезней, другой современный автор пишет, что моча содержит много металла – меди и золота.

– Чтобы тебе ответить, Джума, я должен объяснить разницу между проекционной коровой и той, которой являешься ты. Разница велика, особенно учитывая условность происходящего там и безусловность происходящего здесь. Но в безусловность реальности добавляется условность видения на первом кругу, и поэтому разница между проекционной мочой и здешней станет тебе понятна только после того, как ты окончательно сориентируешься в порядке вещей и научишься правильно выражать мычанием такие вульгарности условного языка, как навоз и моча; последняя, все же скажу, здесь не в цене; навоз же бесценен во всех плоскостях.

9. Мария-Елизавета. Полоумная

К очередному столбу поверхность позеленела и превратилась в прекрасный луг, расстилавшийся по обе стороны дороги. В правой части этого луга самостоятельно паслись два барана, усердно, с раздающимся скрипом выщипавшие траву, несколько коз, привязанных к столбикам и то и дело подпрыгивающих и рвущихся с привязей, а также стояла как будто в какой-то рассеянности невзрачная, бледно-серой расцветки телка, с которой подошедшее стадо не прочь было тут же и познакомиться, несмотря на ее неказистый вид, если бы не острое чувство голода и некоторое замешательство при виде реальных баранов и коз. Все поэтому дружно свернули на левую, свободную часть лужка и занялись бесхозной травой, оказавшейся намного вкуснее, чем предыдущая.

– Как вкусно, – мычали телки, повторяя это за Идой, и заглатывали траву, – как вкусно…

– Трава тут сочная и питательная, – согласился Пастух, – мало того, здесь нескончаемая трава, то есть, сколько ее ни ешь, она тут же вытягивается по новой. Так что не торопитесь, не жадничайте, но все же набивайте как следует животы. Ида покажет вам огромную лужу, там, за лугом, в ложбине, вода в ней, правда, несколько мутная, но это также неиссякаемая вода, которой можно вдоволь напиться, снова напиться и еще раз напиться, но вода как стояла, так и будет стоять. Есть на поверхности подобные вещи: неиссякаемые источники безконкретного и конкретного, и вам они еще встретятся… Я же прилягу и отдохну, наблюдая за стадом, – милое дело для Пастуха! Создавайте идиллию, не топчитесь на месте, сбившись в какую-то кучу!

Телки начали разбредаться по лугу, создавая идиллию, Пастух же сбросил сумку и бич и хотел прилечь на траву, но тут внимание его привлекла та самая маленькая коровка, пасшаяся в компании баранов и коз, которая, потыкавшись в придорожный столб, пересекла дорогу и, позвякивая колокольчиком, оказавшимся у нее на шее, направилась к стаду. Телки, разошедшиеся было по лугу, тоже заметили это и с интересом потянулись назад; и только Ида продолжала щипать траву, оставшись посереди луга одна.

Приблизившись к Пастуху, коровка сразу сказала:

– Я – Мария-Елизавета, но обращаться ко мне можно короче: Лиза или Мария… Я – сошедшая с первого круга телка, нырнувшая в никуда и появившаяся из ниоткуда для продолжения великого безостановочного движения.

– Я вижу по твоему внешнему облику, – ответил Пастух, – что ты не корова, а телка, я понимаю по колокольчику, что ты – не в первый раз сошедшая с круга, я знаю о тебе, Мария-Елизавета, от Хозяина и других Пастухов, и знаю от них про твои легкомыслие и рассеянность. Ну, поскольку ты попала в мой гурт, ответь на вопрос: на каком же столбе ты исчезла в этот раз с первого круга и какая тому причина?

– На семьдесят первом, Пастух, так и не дойдя до холма… Я увлеклась бежавшим куда-то быком, побежала за ним, но в какой-то момент он так припустил своими копытами, видимо спохватившись о чем-то, что я безнадежно отстала и потеряла его из вида. Как и положено, я установила себя в настоящем, но, когда вернулась к дороге, моего гурта уже не было, даже пыль успела осесть. Пока я раздумывала, ждать ли следующий гурт или нестись за своим, нечисть, известная вам, утащила меня в проекционное никуда, и вот только сейчас я вынырнула из ниоткуда – почему-то очнулась там, за лужей, в кустах… Пастух проходящего мимо стада взрослых, черно-белых коров услышал мой колокольчик и привел меня к этим баранам и козам, приказал дожидаться молодого гурта на этой дороге.

– Скажи, Мария-Елизавета, а ты что-нибудь помнишь – между семьдесят первым столбом и этим, девятым?

– Я, Пастух, помню, что родилась королевой и жила беспечно, но церемонно, и меня не покидало тоскливое чувство, что существование в виде реальной коровы намного приятнее, беззаботнее и радостнее, чем пребывание в придуманном мире, даже в проекции королевы, потом я помню, что работала в ателье, строчила на швейной машинке, и… еще помню проклятый красный трамвай, в котором из-за несчастной проекционной любви моя мертворожденная тень напилась каких-то таблеток и… погибла прямо в этом самом трамвае, Пастух!

– Ну, последнее не беда, проекция у тебя не одна, важно, что ты – помнящая себя сущность… А сомневаешься ли ты в реальности происходящего здесь, то есть в своем участии в Божественном бесконечном движении?

– Нет, Пастух, ни на йоту не сомневаюсь, последнее, что я помню в этом красном трамвае, когда заглатывала таблетки, были мои слова, обращенные к себе же самой: скотина, скотина и еще раз скотина… и чувство возвращения в реальность. Правда, моя проекционная тень прибавляла: полоумная, полоумная, полоумная… и это настолько въелось мне в голову, что, оказавшись здесь, я захотела сразу спросить у коз: не выгляжу ли я полоумной, – но, глядя на их манеры, мне показалось, что, наверное, не стоит у полоумных спрашивать про полоумие, и я не стала задавать им этот вопрос… Спросила баранов: те тупо смотрят, не отзываются, хрустят травой… Что скажете обо мне, Пастух?

– Если в тебе, Мария-Елизавета, – стал рассуждать Пастух, – и есть какая-то полоумность, на исправление тебя отправить я все равно не могу – поскольку ты телка первого круга. Стереть твою сущность тоже нельзя – ты чувствуешь себя в стаде, отличаешь реальность от мертворожденной иллюзии, следовательно, копытами ты уже прочно соединилась с поверхностью… С другой стороны, ты шлялась по ирреальности, не успев стать коровой, а это недопустимо для телки, ты знаешь… Конечно, утащила тебя эта самая нечисть, с которой даже мы, Пастухи, никак не справляемся и отгоняем ее только ударом бича, но еще, с другой стороны, сход твой с первого круга начался в тот момент, когда ты покинула стадо… Значит, за тобой необходимо следить, и эту обязанность я возложу на Иду – она последит. Вот скажи, за каким чертом из другой, неведомой плоскости ты побежала за этим быком? Тебе не терпелось, телячье нетерпение?

– Что вы, Пастух, не подумайте ничего плохого, меня сбил с толку не сам бык – он, кстати, был не такой уж и симпатичный, какой-то облезлый, с короткими рожками и хромал, действительно похожий на черта, изображение которого я видела на одной проекционной гравюре, – а то меня сбило с толку, что он куда-то бежал… Куда он, хромая, несся? Вот это мне и захотелось узнать, на это я и попалась, и побежала за ним, надеясь, что увижу на поверхности то, чего нельзя увидеть с дороги, перемещаясь с гуртом. Да и вообще одна из моих проекций все же королевских кровей, и я думаю, что мне позволительно то, чего для других невозможно.

– Оставь, Мария-Елизавета, эти проекционные сказки и не вводи в заблуждение себя и этих малоопытных телок, с которыми тебе придется идти по дороге! Кем ты являешься в потустороннем, бессмысленном мире, королевой или швеей, – там, где есть только тень реальности, – роли никакой не играет, поскольку на самом-то деле ты небольшая серенькая коровка, вполне разумная, хотя и несколько не в себе… Не знаю, сколько раз тебе предписано проходить первый круг, об этом ведает только Хозяин, у которого о таких вещах осведомляться не принято, но я желаю тебе в этот раз дойти до нулевого столба, осчастливить по дороге быка, родить замечательное потомство и стать полноценной молочной коровой, тем более что сущность твоя конкретна, имеет проекции. Что же, пристраивайся к гурту и иди вместе с нами, надеюсь, что эти наивные, но совсем не глупые телки примут тебя в компанию.

Мария-Елизавета, как бы желая сразу же подружиться и показать свой веселый и непосредственный нрав, отбежала, звеня колокольчиком, от остальных к центру луга, туда, где Ида поглощала траву, и весело позвала:

– Давайте побегаем и поиграем! Гоняйтесь за мной, а я буду убегать и звенеть колокольчиком! Со мной интересно, я многое знаю и могу объяснить, поскольку не раз побывала в этих местах! Я кое-как все же научилась мычать и кое-что могу рассказать вам на Божественном языке!

– Может быть, ты и симпатичная, а также опытная особа и кое-как умеешь мычать, а также одна из твоих проекций королевских кровей, но у нас нет повода веселиться ни с того ни с сего… – заметила темно-рыжая телка.

– К тому же у нас нет колокольчиков… – добавила бурая.

– А вы попросите у Пастуха!

– Пастух, как насчет колокольчиков? – заголосили сразу все телки. – Мы тоже хотим звенеть!

– Колокольчики выдает нам, Пастухам, лично Хозяин, – строго сказал Пастух, – и предназначены они для тех сущностей, которые сходят с первого круга и начинают его по новой. В основном сущности эти, как Мария-Елизавета, увлекаются чем-то, теряют стадо, блуждают, и только с помощью колокольчиков можно их отыскать.

– А разве нельзя установиться в пространстве и найти дорогу, как это сделала Мария-Елизавета?

– Мария-Елизавета сделала это еще до того, как утащилась в проекционное никуда. Вынырнувшие же из ниоткуда не всегда могут найти дорогу, даже если у них развит внутренний компас, как у взрослых коров, тем более – не могут телки первого круга, у которых такого компаса нет. Колокольчики также являются украшением для яловых сущностей высших кругов, чтобы привлечь внимание быков. В отличие от потустороннего мира, где из яловых – тех самых коров, которые имеют лишь небольшую, весьма отдаленную связь с сущностями, то есть с вами, и про которых я расскажу несколько позже, – делают сапоги и многие прочие вещи, здесь, в Божественной плоскости, из яловых не делают сапоги, а, напротив, создаются благоприятные условия для того, чтобы сущность, пусть и проходя раз за разом бесплодные в отношении потомства круги, в конце концов все же дала приплод. Но сейчас еще совсем непонятно, кто из вас даст приплод, а кто задержится в яловом состоянии, кто потеряется, заблудится на пути к столбу девяносто девять, а кто не заблудится, и поэтому играйте с новой подругой так, без колокольчиков, ибо вам они пока не положены.

10. Насупленные телки

Выслушав все эти объяснения, Джума и Елена весело, по-телячьи неуклюже сорвались с места и бросились догонять Марию-Елизавету, звенящую колокольчиком, и скоро вся троица, увлекаясь игрой, перебежала на ту сторону дороги и начала приставать к серым козам на привязи, пытаясь бодаться с ними, чтобы развеселить их. Но хмурые эти создания оказались слишком серьезными и достаточно агрессивными – они все-таки сорвались с привязей и, блея, стали бегать за телками, подпрыгивая, наскакивая на них и пытаясь не в шутку поддеть их рогами с такою стремительностью, что телки едва уворачивались. Словом, образовалась какая-то карусель, вид которой так подействовал на баранов, что те оставили щипанье травы и, вдруг сцепившись рогами, стали напирать друг на друга с тем бараньим упрямством и силой, которые быстро переходят в баранью тупость, не знающую границ. Ида же, не обращая внимания на эти игрища, побрела к водопою – к неиссякаемой луже – и, нахлебавшись сама, стала призывно мычать, приглашая стадо к воде. Но только Елена, Джума и Мария-Елизавета откликнулись на призыв и направились к водопою. Остальные же телки почему-то не захотели резвиться и никуда не пошли, а стояли насупленные, невеселые, как будто бы потеряв интерес к происходящему на лужайке, к согуртницам, к Иде, да и к самому Пастуху.

– Что за странный телячий вид? – удивился Пастух. – Можно подумать, что вы чем-то расстроены!

– Да, Пастух, – призналась бурая телка, – но мы скорее обижены: существовать без всякого имени унизительно для коровы… Даже наши проекции, эти бессмысленные создания, и то одарены разными кличками…

– Это как-то несправедливо, – поддержала ее черно-белая и добавила: – К тому же у Марии-Елизаветы даже двойное имя и… есть еще колокольчик…

– А у Иды красные бусы… – вставила пегая.

– Да, но разве я не отметил, – стал оправдываться Пастух, – первую из вас, унавозившую поверхность? А тебя, пегая, разве я не украсил прищепкой? Какие-то украшения с течением столбов получат и остальные, была бы причина. Что же касается ваших имен: может быть, и наступил благоприятный момент, чтобы объявить вам условные имена, которые передал мне Хозяин как приблизительные для вас – для вашего первого круга.

Пастух расстегнул свою сумку и вытянул из нее рулончик песочного цвета, напоминающий свиток или папирус, и, развернув его, принялся объяснять:

– Сведения от Хозяина – перед принятием под свое начало нового стада или гурта – мы, Пастухи, всегда получаем в районе нулевого столба, забирая из-под первоосновного камня эти рулончики, сделанные из кожи не сущностных парно- и непарнокопытных. Тут никакого проекционного текста, разумеется, нет, здесь только фигурки коров, правда в цвете, их количество, а также указаны номера тех столбов, на которых к стаду присоединяется та или иная скотина. Вот я вижу здесь вас, разномастных, вот Джума и Елена – со второго столба, помнящие себя, и вижу еще, что на столбе девятнадцать нас ожидают более десяти Божественных телок, о которых сведений нет, изображения их схематичны, черно-белой раскраски – так обычно обозначаются неопределенные сущности, но, тем не менее, Божественные коровы, принадлежащие нашему великому стаду.

Наступило молчание, телки переваривали услышанное, и, пока они думали, посапывая и подергивая ушами, подошла с водопоя Ида, приведя за собой Елену, Джуму и Марию-Елизавету.

Наконец бурая телка спросила:

– А почему же, Пастух, нашим подругам вы оставили подлинные их имена, а нам даете условные? Мы что – не совсем реальные?

– Нет, все вы – абсолютно реальные, – ответил Пастух, – но тут дело в другом. Принцип, по которому великий Хозяин назначает сущностям имена, – этот принцип мне неизвестен. Я лишь по опыту знаю, что в любое стадо первого круга назначаются телки, достаточно понимающие и задающие много вопросов, а также телки, тоже задающие много вопросов, но мало что понимающие, а также телки, совсем не задающие вопросов и ничего не понимающие, но тем не менее чувствующие себя великими сущностями. Назначаются помнящие себя в бессмысленном, проекционном мире, отрывочно помнящие и совсем не помнящие. Таким образом, в стаде уравновешиваются понимание и непонимание, а также память с беспамятством. Хозяин мудр! Из того, что является очевидным сейчас, это то, что Джума и Елена имели, но потеряли свои единственные проекции в том нереальном мире, который тяготит ваши головы, и я оставил им имена из этого мира, поскольку других указаний в отношении этих двух сущностей от Хозяина нет… Телки, сошедшие с круга, в списках не значатся и появляются неожиданно, уже до того имея собственное свое имя – как, например, Мария-Елизавета. Ида – не телка, идет по другим законам. Вы же, все остальные, получите условные имена, исходя из воли и желания Хозяина, который осведомлен о картине происходящего не только на нашей великой плоскости, но и в других плоскостях и включает в назначение имен те необходимые сведения о вас и ваших мертворожденных тенях, которые недоступны нам, рядовым Пастухам, не обладающим способностью видеть картину происходящего в целом. Но что условные, что подлинные – здесь все имена, имена вас, Божественных и вечных коров, хотя пока что и телок, но в будущем славных молочных рогаток, которые попали под мой присмотр на первый круг бесконечного движения сущностей от столба номер один до столба девяносто девять. Если же к концу первого круга вы проявите себя характерным образом, то имена эти так у вас и останутся, закрепятся за вами, если же не проявите – вам будут присвоены клички, которые, кстати, придется давать неопределенным, бесхарактерным телкам, ожидающим нас впереди. Итак, не откладывая, начнем с темно-рыжей: Хозяин указывает, что ты любишь предсказывать и гадать, пастись в одиночестве, смотреть в темноте на свод, а также высекаешь копытом о камень судьбу своим мертворожденным теням, которые обращаются к тебе за советом, призывая тебя из потустороннего мира с помощью разбавленного золой настоя горькой травы, горящих свечей и протухших куриных яиц, – вот глупые мертворожденные призраки, чего только не придумают! Ты, корова, мечтаешь о гриве, как у коня… Проекции твои, занимаясь таинственным, полагают, что им покровительствуют какие-то фантомные проблески, небесные силы, нисколько не подозревая, что на самом-то деле руководишь всей этой хиромантией ты – темно-рыжая сущность, которая в полной мере проявится на третьем кругу Божественного движения… Бодливая, если нарушают твое одиночество.