Дева, Дракон и другие диковинки

– Я говорю, лошадку застраховать не желаете? Хорошая лошадка у вас там привязана. Нынче тяжелые времена. Оглянуться не успеете, как лошадку…

– Нет, – рыкнул чернявый.

Красавец тряхнул белокурой челкой и привычно улыбнулся.

– Очень времена тяжкие. Моровая язва, говорят, бродит. А я и против краж, и против мора, и против чего скажете страхую. Всего то пара золотых.

– Нет.

– Скидку сделаю, – не сдавался красавец. – Лошадка больно хороша.

– Нет.

Красавцу показалось, что он понял причину упорства мрачного владельца. Он шагнул чуть ближе и, как будто кто-то подслушивал, сказал негромко, но веско.

– Всякая страховка имеется. Если вдруг, скажем, настоящий хозяин коня объявится, вы компенсацию получите. И в будущем если на дело пойдете…

– Пошел вон! – взревел несговорчивый клиент.

Красавец быстро попятился к выходу, но у самой двери запнулся.

– Если надумаете, заглядывайте в харчевню Куна перед границей. Я там пару деньков точно…

Чернявый молчал, и ободренный красавец снова шагнул в хижину. Но тут чернявый с воплем схватил что-то с пола и швырнул в лицо красавцу. Удар был меток и силен. Теплая, дурно пахнущая масса залепила красавцу лицо.

Из лачуги пришлось выбираться на ощупь, по аккомпанемент издевательского хохота.

Как показалось красавцу, смеялись двое.

Он отбежал от хижины, отряхнулся. Все – руки, лицо, одежда, мешочек с пергаментами – ужасно смердело. В сердце красавца бушевала ярость. Как работать в таком виде? Его же ни в один дом не пустят. А до куновской харчевни еще шагать и шагать.

Бормоча ругательства, красавец двинулся прочь. Он еще вернется. Не сейчас, ночью. Заветная коробочка полна, упрямцы на этот раз почти не попадались. А чтоб наверняка, он дозу вдвое увеличит.

Посмотрим еще, кто в дерьме окажется.

Харчевня Куна стояла у самой границы и издавна пользовалась славой надежного убежища для всякого сброда. Красавец обычно держался от таких мест подальше. И заработать не заработаешь, и неприятности наживешь. Но на много лиг приграничной полосы больше постоялых дворов не было, а красавцу нужно было отдохнуть перед обратной дорогой.

Он уселся на лавку, поближе к засиженному мухами окну, потребовал баклажку пива и только приготовился скуки ради приударить за хорошенькой служаночкой, как дверь харчевни слетела с петель.

Все головы повернулись к входу. Красавец испуганно приподнялся. Пальцы его судорожно стиснули горлышко баклажки.

В дверном проеме стоял чернявый. Его балахон был помят и испачкан, волосы всклокочены. Бледен он был необычайно, что в сочетании с неимоверной худобой делало его похожим на мертвеца. Посетители харчевни, люди в большинстве своем бывалые и неробкие, зашушукались по углам. По спине красавца потекла струйка пота.

Один Кун, трактирщик, невозмутимо разливал пиво.

– Ты! – выдохнул чернявый, и красавец, внезапно обессилев, плюхнулся обратно на лавку.

Кун покачал головой.

– Только не в помещении, Нитачох, – сказал он с укоризной. – Мы же договаривались.

Красавец сам не понял, как чернявый оказался возле него. Он почувствовал только, как тот схватил его за плечо – холод пальцев ощущался даже сквозь плотную ткань плаща – и выволок его из харчевни вместе с баклажкой.

– Ты что мне подсыпал, скотина? – прошипел чернявый.

Плечо красавца он так и не выпустил – держался за него, чтобы не упасть.

Красавец сразу осмелел.

– Что-то вы меня с кем-то путаете. Я лошадок страхую. Заходил к вам на днях, а вы не пожелали.

Чернявый тяжело дышал и покачивался.

– Не передумали? Как лошадка поживает? Хорошая у вас лошадка, первоста…

– Нет у меня никакой лошадки, идиот! – ругнулся чернявый. – Это я был, я! Ты не лошадь потравил. Ты меня чуть на тот свет не отправил!

Красавец попятился.

– Это как? Как это? Чего-то я вас не понимаю.

Чернявый улыбнулся, обнажив бледные десны. У красавца подкосились ноги.

– Понял теперь, с кем связался? – прошипел чернявый.

– А я то… я только лошадок… – забормотал красавец, чувствуя, что слова, с которыми у него никогда проблем не было, вдруг где-то в глотке застряли.

Что-то зеленое мелькнуло в руках чернявого, послышалось неясное, угрожающее ворчание, и красавец с ужасом понял, что ни словечка сказать не может, а из его рта вырывается почему-то лошадиное ржание…

Конь испуганно всхрапнул и проснулся. Пугающего зеленого мелькания больше не было. Вместо грязных стен харчевни Куна – дощатая перегородка конюшни, вместо кислого запаха пива из баклажки – вонь нечищеного стойла, вместо пьяного хохота завсегдатаев – нежное ржание сентихветской кобылы, успокаивающей своего жеребенка.

Это было отвратительно.

Конь уткнулся лбом в перегородку, не замечая, что пшеничная челка застряла между досок. Из черного глаза вниз покатилась слезинка.

Шум в аукционном зале для острого слуха жеребца был невыносим. Он мелко подрагивал в крепких руках конюшего, силился выглянуть из-за занавески, отделявшей аукционный зал от загона. Но в зале было темно, яркий свет горел лишь над площадкой, куда выводили лошадей, и жеребец только зря напрягал шею и терпел тычки конюшего.

Торги шли быстро. На концегодичных ярмарках товар был заурядный, покупатель – небогатый. Здесь хотели не диковинку прикупить, а заплатить поменьше, поэтому торговались мало, цену не набавляли.

Жеребец волновался. Тревоги прошлой жизни остались в прошлой жизни. В этой нужно было думать о будущем. А будущее любой лошади в хозяине. Достанешься низверскому земледелу, будешь всю жизнь в поле пахать. Сигмеонский воин из сражений не вылезает, гентурийский разбойник заставит торговые караваны догонять. Шильды скачки обожают, у них хорошему жеребцу и почет, и корм, но и побегать придется немало…

По любому стоило прикинуться полудохлой клячей. Если повезет, купят на племя. На что еще годится статный красавчик, который еле ноги волочет?

Жеребец искусно запнулся копытом за копыто и чуть не растянулся на площадке, куда его выволок конюший.

– Вставай, кляча!

Жеребец мысленно похвалил себя за сообразительность. Так и надо чернявому мерзавцу. За клячу много не дадут. Рассчитывает нажиться на собственной подлости и на чужом несчастье? Не выйдет.

Но на середине площадки жеребец споткнулся уже по-настоящему. В первом ряду, на шатком ярмарочном стуле сидела молодая женщина поразительной красоты. Ее черные волосы закручивались в тугие кольца, глаза блестели влажно и призывно. Легкая золотистая ткань, из которой было сделано ее одеяние, просвечивала так, что даже в полумраке аукционного зала все изгибы ее соблазнительного тела были отчетливо видны. В вонючем, пропахшем потом и шкурами зале витал явственный аромат фиалок.

По обе стороны от красавицы сидели здоровенные угрюмые парни. Остальные участники торгов, как правильно предположил жеребец, в основном, разбойники и земледелы, держались от женщины на почтительном расстоянии. То ли из восхищения перед ее редкостной красотой, то ли из уважения к громадным ножам ее спутников.

Жеребец встрепенулся. Вот хозяйка так хозяйка. Такая женщина знает толк в прекрасном. Такая в поле не погонит, пахать не заставит, в грязной конюшне держать не станет. Жеребец представил, каково ходить в седле под эдакой красавицей, и тихонько заржал. Мышцы заходили под атласной кожей, кровь вскипела в жилах. Рядом с такой женщиной даже жеребцу хорошо будет.

Но красавица, похоже, думала иначе. Она без интереса наблюдала за его грациозными выкрутасами и вступать в торги не спешила.

И только когда жеребец уже потерял надежду и приготовился к тому, что толстый ахартский торговец украсит им свою упряжку, красавица как бы нехотя подняла ручку и показала два пальчика.

Жеребец сразу воспрянул духом. По залу пронесся шепоток, восхищенный, должно быть. Отдать две меры золота за коня на концегодичной гентурийской ярмарке никто из присутствующих не смог бы. Столько денег здесь никто в глаза не видел, и жеребец в том числе. От восторга и предвкушения у него зачесалась коленная чашечка на правой передней ноге. Свершилось! Жаль только, что этот гад-чернокнижник станет богаче на целых два мешка золотых. Но счастье переполняло жеребца, и он решил не мелочиться. В конце концов, ему самому от золота уже никакого проку. Хоть десять мер дай.

В конюшню жеребец вернулся совсем другим конем. Едва ли не пританцовывал от нетерпения, представляя дворец, где его разместит новая хозяйка. Когда за тебя столько платят, то и ухаживать будут по высшему разряду.

Конюх завел жеребца в стойло и сказал:

– Скоро тебя заберут. – Он на удивление нежно потрепал жеребца по холке. – Бедняга. Такой красавчик.

Тон конюха жеребцу не понравился, но что возьмешь с простолюдина?

В соседнее стойло привели сентихветскую кобылу – всех остальных забрали новые хозяева прямо в зале. Когда конюх вышел, она положила голову на перегородку и проржала:

– Такой молодой, такой красивый. И так не повезло.

Жеребец не знал, что поразило его сильнее. То, что он понимает кобылу, или сострадание в ее голосе. Ей ли его жалеть? Ее новый хозяин – грубый земледел, его – изысканная красотка, так что насчет сострадания следовало прояснить. Но пока жеребец размышлял, поймет ли кобыла человеческую речь и, если не поймет, получится ли у него ясно проржать свой вопрос, за кобылой пришли.

Расстроиться жеребец не успел, потому что едва кобылий хвост скрылся в дверях, как на том же месте мелькнуло золотистое полупрозрачное одеяние. В конюшне запахло фиалками. Тонкая ручка ухватила жеребца за гриву, и сердце его остановилось…

Красавица из аукционного зала (или пора уже называть ее хозяйкой) притянула голову жеребца к своему неотразимому личику так близко, что он на миг решил, что за этим последует поцелуй. Жеребец слегка испугался. Лицо было прекрасно, но как целовать человека, если ты лошадь, он не представлял.

Но уже в следующую секунду жеребец испугался гораздо сильнее, потому что прелестное личико вдруг исказилось плотоядным оскалом. Красотка обнажила острые хищные зубы. Прищелкнула языком. Впилась ногтями в холку жеребца.

– Как мне с тобой повезло, мой сладкий. Я и не думала такую красоту встретить в этой дыре.

Из ее полуоткрытого рта пахнуло чем-то зловонным, и жеребец в панике забил копытом.

– За такого и двух мешков не жалко. Жду не дождусь, когда мы с тобой останемся дома. Девочки будут в восторге. Мы тебя даже готовить не будем. Съедим живьем.

– То есть как съедите? – жеребец то ли проржал, то ли проговорил в ужасе. – По-настоящему?

Видимо, все-таки проговорил, потому что красотка захлопнула рот и отпрянула.

– Ты говоришь?

– Говорю, – признался жеребец. – Не надо меня есть.

Красотка с воплем бросилась вон из конюшни. Жеребец обмяк и бухнулся на передние колени. Он и не собирался говорить с людьми по-человечески. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь узнал о его позоре. Но если это спасет его от страшной участи, он готов болтать сутками напролет, не прерываясь на сон и еду.

Однако столь крайние меры не понадобились. Не отходя далеко от конюшни, красотка дешево сплавила жеребца торговцу лошадьми. Торговец долго хвастался удачной сделкой: он выручил за жеребца три меры золота у Короля Трех Королевств, выбиравшего достойного коня для сына своего, принца Астургласа.

5. «Фишка»

Лагош, горшечных дел мастер, был человеком предприимчивым и потому беспокойным. Когда золото в Трех Королевствах отменили, Лагош решил, что с глиной возиться хватит. Прибыль и без того невелика, а еще грязь, да и потакать вкусам публики надоело. Сегодня всем нужны горшки с узкими горлышками, завтра – с широкими, а послезавтра ни у одной хозяйки мясо не запекается, если на горшке не выжжена модная эмблема полусолнца. Сколько можно? Разве оборотистому человеку тут есть развернуться?

Тем более раз золото запретили.

Нет, в Трех Королевствах ему тесновато, как и на гончарном круге. Иное дело Гентурия. Страна решительных и смелых. Шустрых и находчивых. Не без недостатков, конечно. Грязно там, и порядка маловато. Но тем больше шансов для настоящего таланта…

Телегу тряхнуло на ухабе, и Лагош отвлекся от приятных размышлений.

– Дзуруб, паскудник ты эдакий! Куда твои глаза только глядят? Все дрыхнешь?

Тощий замызганный парнишка зевнул в кулак и схватился за поводья.

– Чего сразу Дзуруб, пегая сама идет, умница, чего ее зря дергать…

Лагош отвесил сыну подзатыльник и отобрал поводья. Непутевый у него парень, не поймешь, в кого такой. Ни одной мысли о деле, все бы ему дрыхнуть. Ну да ничего, на новом месте зашевелится. На новом месте забегает. Гентурия тебе не спокойный Ахарт. Там или ты ешь, или тебя едят…

Лагош задумался, и поводья снова повисли. Чего пегая лошаденка, впряженная в телегу, даже не заметила.

К трактиру Куна они подъехали поздно вечером. Заведение Лагошу не понравилось: темное и грязное, а уж крики, доносящиеся оттуда, явно не предназначались для ушей порядочного человека, да еще с ребенком. Гертруда точно не одобрила бы.

Но Гертруда не одобрила и переезд и потому осталась пока в благополучном Ахарте, у своей сестрицы. Дожидается, когда они обоснуются на новом месте. Так что у него есть пара месяцев свободы, а то и три, если дело не сразу пойдет на лад.

Лагош почесал в затылке рукоятью кнута. Внезапно открывшаяся перспектива приятно удивила. Значит, это он верно решил насчет Гентурии.

Дзуруба Лагош отправил кормить пегую, а сам облокотился о стойку Куна и принялся осматриваться. В трактире пили много и шумно, с братанием и ссорами, и хорошенькая служаночка явно выбивалась из сил, подтаскивая завсегдатаям все новые и новые жбаны с пивом.

– Хорошо бизнес идет, – крякнул Лагош. – Народ пьет.

– Разве это пьют? – презрительно отозвался Кун. – Вот в Бине, там пьют. А у нас балуются.

– Так, наверное, и убытков от сильно пьющих много, – продолжал Лагош, наблюдая за новой дракой.

– У нас много, – согласился Кун. – Дикие люди. Это в Бине клиент порядочный, степенный. К трактирщику уважительный.

Лагош, который считал себя порядочным и степенным, уважил Куна жбаном пива, а затем вторым и третьим. На хмельную голову разговор пошел глаже. Лагош выяснил, что работа у трактирщика легкая – «знай себе наливай, да золотые собирай», доходная – «а если б пили, как в Бине, давно бы разбогател», интересная – «чего только не случается, сам не увидишь, не поверишь».

Дзуруб наблюдал за беседой отца издали и предчувствовал, что ничем хорошим она для него не закончится. Так и вышло. После шестого жбана Кун вернулся к своим обязанностям, а грузный Лагош рухнул на пол прямо у стойки и захрапел на весь трактир. Пришлось Дзурубу тащить его до комнаты и укладывать на кровать. Лагош бормотал что-то невнятное и храпел так раскатисто, что Дзуруб решил переночевать в общем зале. Там точно потише будет.

В зале Дзуруб растянулся на скамейке подальше от самой буйной компании и закрыл глаза. Спал он недолго. Что-то тяжелое и на ощупь неприятное опустилось на его босую ногу. Дзуруб охнул и отодвинулся. Незнакомец, который потревожил его сон, был худ, черноволос и печален. Он сидел сгорбившись, склонив кривой нос почти к самому столу, и кашлял тяжело и надсадно.

– Болеете? – не выдержал Дзуруб. – Болотная лихорадка или Дрожь Брита? Погань страшная и то, и другое, как привяжется, ни за что не отстанет.

– Впервые слышу, – буркнул незнакомец и снова зашелся в приступе.

– Но кашляете вы точно как при болотной лихорадке, – упрямился Дзуруб, – ну или еще…

– Я не болею, – повторил незнакомец. – У меня конь болеет. Кашляет. Тоже.

– Как вы? – заинтересовался Дзуруб. – Болотную лихорадку кони не цепляют, а от Дрожи мрут сразу…

– Специалист? – хмыкнул незнакомец. – Много вас тут таких.

Дзуруб обиделся.

– Я как человек человеку, а вы ругаетесь, если не лихорадка и не Дрожь, значит, порошок чумной где лизнула лошадка; моя пегая тоже однажды нос сунула в сумку к какому-то хмырю, еле выходил.

– Порошок, говоришь?

– Ну да, штука страшная, любую лошадь с копыт валит, и не дознаетесь ни за что, отчего сдохла. А вот если чуток только нюхнет, можно понять, что это порошок; я то сразу просек, когда пегая заболела. – Дзуруб вздохнул. – Ох и хвалил меня тогда папаша, никогда так не хвалил.

– Как ты ее вылечил?

– Чего там лечить? – пожал плечами Дзуруб. – Похлебку сварил да скормил, потом как жеребенок забегала, а ведь совсем дохлая была. Папаша…

– Что за похлебка?

Дзуруб почесал в затылке.

– Овса навар, лугавки пару стеблей, обычная самая похлебка. – Дзуруб довольно осклабился. – Только я фишку одну придумал, ну не придумал, случайно вышло. Матушкин бубес в похлебку плеснул. Жуткая гадость, но пегой нравится, похлебку смела только так и поздоровела назавтра же. Я и смекнул, что в бубесе дело, без бубеса ни за что бы…

– Сделай мне, – прохрипел незнакомец.

– Бубес? Да вы его в рот не возьмете с непривычки, говорю же, жуть гадкая.

Незнакомец стиснул руку Дзуруба так, что она сейчас же онемела.

– Сделай мне похлебку. Сейчас. Три месяца терплю. Сил нет.

– Три месяца? – открыл рот Дзуруб. – И не сдох еще коник? Вот дела. Что это за порода такая?

Но тут глаза незнакомца полыхнули пламенем, и Дзуруб ясно понял, что сейчас идеальный момент для похлебки, но никак не для расспросов.

На кухню Дзуруба, к его великому удивлению, пустили. Незнакомец пошептался немного с Куном, и хорошенькую служаночку отрядили Дзурубу в помощь. Он не сразу вспомнил, как похлебку варил – мешали улыбки служаночки, да и спать хотелось очень – но сварил все-таки и вынес миску с дурно пахнущей жидкостью незнакомцу.

– Вот это берите да пусть пьет прямо сейчас.

Незнакомец выхватил у Дзуруба миску, выскочил на улицу. Послышалось торопливое глотание.

– У него что, конь у дверей привязан? – удивился Дзуруб.

Хорошенькая служаночка засмеялась и потрепала его по щеке. Дзуруб хотел было обидеться, но не стал, слишком уж устал. Поднялся в комнату отца, свернулся калачиком на полу. Скамья в общем зале была мягче, но зато здесь никто не требовал от него лошадиных снадобий, и вскоре Дзуруб заснул безмятежным сном.

Лагош проснулся поздно, но с легким сердцем. Шесть жбанов были не зря выпиты. Теперь он знает, куда ехать, чем заниматься и, главное, как сказочно разбогатеть.

– Дзуруб, а, Дзуруб.

В ответ донеслось сопение. Лагоша перекосило. Что за парень. Отец судьбоносные решения принимает, а он не то что не помогает, но даже выслушать не может. Лагош кряхтя наклонился, подцепил ботинок и швырнул его в спину Дзуруба, который мирно спал в углу.

Хряп.

Дзуруб перевернулся на другой бок и засопел сильнее.

– Дзуруб! – позвал Лагош громче. – Вставай! Мы в Бину едем. Новое дело затевать.

Сопение прекратилось. Лагош ждал.

– Какое дело? – без энтузиазма пробормотал Дзуруб, но Лагошу было довольно и этого. Он приосанился и торжественно объявил:

– Я, Дзуруб, пивную открываю.

Квеч, предместье Бины, оказался раем для пивоваров. Хмелем и солодом торговали на каждом углу. От баклажек, жбанов, ведер, кружек и прочей посуды глаза разбегались. Лагош покупал помногу и везде разговаривал о перспективах бизнеса в Бине. Ему отвечали охотно, а еще охотнее продавали. От скидок и подарков голова шла кругом, вот только в долгосрочные отношения торговцы вступать отказывались. Лагош хотел договориться о поставках хмеля на ближайшие три месяца, но торговец предложил купить трехмесячный запас сразу и дал гигантскую скидку.

Лагош покупал и покупал. Он скупил бы весь город, да только золото закончилось. Мешки еле поместились на телеге, и пегая лошаденка, недовольная таким положением вещей, не желала трогаться с места, пока Лагош не взялся за кнут.

Постепенно волнение, вызванное на редкость удачными покупками, улеглось, и Лагош погрузился в приятные подсчеты. По всему выходило, что к тому времени, когда Гертруда с сестрицей осчастливят Бину своим присутствием, он станет гораздо, гораздо, гораздо богаче…

Что его подсчеты неверны, Лагош понял намного раньше, чем хотелось бы. Выпивох, может, в Бине было и много.

Вот только пивнушек было не меньше.

Они ехали по узким улочкам Бины, и везде, куда ни кинь взгляд, виднелись вывески питейных заведений. Казалось, в Бине ничем другим и не занимаются, кроме как выпивают и наливают, наливают и выпивают. Лагош маскировал разочарование как мог.

– Отлично тут бизнес процветает, – убеждал он то ли себя, то ли Дзуруба, то ли пегую. – Спрос высокий имеется, потому и заведений много. Чтобы удовлетворять. Ох и развернемся мы тут. Враз разбогатеем.

Дзуруб и пегая молчали, как казалось Лагошу, мрачно. Его и самого одолевали мрачные мысли, но он боролся с ними как мог. Не может быть, чтобы ему не повезло. Ему всегда везет.

Помещение для пивнушки нашлось быстро, на первом этаже заколоченного дома. Лагошу пришлось расстаться с последним, припасенным на черный день золотишком, и настроение его от этого лучше не стало.

Прошла неделя. Лагош варил пиво – не хуже и не лучше, чем у соседей. Завел несколько постоянных клиентов, в основном, переселенцев из Ахарта. Гонял Дзуруба, с тоской провожал глазами каждого выпивоху, который шел мимо его пивнушки, и с невольной дрожью подсчитывал дни, оставшиеся до приезда грозной Гертруды.

Дзуруб отца жалел, но и злился тоже. Ясное дело, ничего в этой Бине не заработаешь. Распродали бы вещички за полцены, да и поехали бы дальше. Глядишь, что-нибудь подвернулось бы. Но Лагошу разве что докажешь? Вцепился в свои мешки с хмелем и ни с места. Вздуть бы этого Куна как следует. Знал ведь, о чем болтает, когда отца с толку сбивал.

– Чего грустишь? – Новый посетитель бухнул жбан перед Дзурубом и сел рядом. – Еле тебя нашел.

Дзуруб узнал черноволосого незнакомца из трактира. Бледен тот был по-прежнему, но не кашлял и смотрел гораздо бодрее.

– Здрасьте, – сказал Дзуруб. – Как ваша кобылка, выздоровела?

– Жеребец, – поправил незнакомец. – Спасибо, не жалуюсь.

Он глотнул из жбана.

– Я искал тебя, Дзуруб. С меня причитается за похлебку.

Дзуруб был приятно удивлен. Он о таком читал: когда добром за добро, и добра немало. Но чтоб в жизни – такого ни разу с ним не было.

– Ой, да не нужно ничего, – засмущался Дзуруб. – Я просто так похлебку сварил, лошадку пожалел.

Незнакомец величественно закинул дырявый плащ на плечо.

– Проси, чего хочешь. Я все могу.

Дзуруб засомневался, но обижать незнакомца не стал.

– Папаше бы помочь, бьется он с этим пивом, бьется, а толку нет. Вот бы так сделать, чтобы к нам все хлынули и только наше пиво пили. – Дзуруб вздохнул. – А то мамаша его со свету сживет.

Лохматые брови незнакомца сошлись в одну линию.

– Если сложно, то не надо, – испугался Дзуруб, – я так, что первое в голову пришло, сказал, мне бы и штаны новые не помешали.

– Для Нитачоха нет ничего сложного! – воскликнул незнакомец. – А штаны тебе папаша купит, когда разбогатеет.

Незнакомец встал и пошел к стойке, за которой угрюмый Лагош пересыпал горстку мелочи – весь сегодняшний заработок. Дзуруб поплелся следом. Ему было любопытно.

Рядом со стойкой разговаривали о чудесах Одеаны. Лагошу хотелось послушать – столько лет по соседству прожил, а ни о чем подобном и не подозревал, но тощий чернявый бродяга запросил еще жбан пива, и пришлось оторваться от интересного рассказа.

Незнакомец взял жбан, пригубил, скривился.

– Не надо мне тут, – фыркнул Лагош. – Пиво как пиво. Как у всех.

– Вот именно, – хмыкнул незнакомец. Изможденное лицо его просияло, и Лагошу почему-то стало страшно. – Я сварю тебе пиво, какого нет ни у кого.

К концу следующего дня незнакомец, потный и еще более тощий, если такое было возможно, выволок громадную бочку на середину общего зала. Редкие посетители благоразумно отодвинулись к стенам, причем Лагош никак не мог понять, кто пугал их больше, бочка, которая в любой момент могла опрокинуться, или незнакомец.

– Готово! – торжественно объявил незнакомец. – Первое в истории Гентурии живое пиво. Первое во всем мире, пожалуй.

Ни аплодисментов, ни восторженных возгласов его объявление не вызвало, но незнакомец, не смущаясь, плюхнул в бочку черпачок.

– Пробуйте.

На заднем плане кто-то нервно хихикнул.

Незнакомец зачерпнул пиво.

– Лучшее из того, что я сотворил за последний месяц. – Он ткнул черпачок Лагошу в руки. – Ты на этом разбогатеешь. Божественный вкус. С твоей кислятиной не сравнить.

Лагош с опаской взял черпачок. Поднес к губам.

– Нитачох гарантирует качество, – ухмыльнулся незнакомец.

Кто-то из зрителей пискнул и бросился вон. Дверь гулко хлопнула.